Зона риска

Плот под нею всё время находится в движении: то и дело кривится, норовя вырваться из спасительной для Ракель ловушки между стволами. Она буквально ощущает скрип и вибрацию каждой его доски клетками кожи, вдавливаясь щекой в грязную топь, парализованная в очередной попытке приподняться. Сочетание этих признаков порождает внутри неё ощущение неясной тревоги, но Ракель пока не в силах осознать, чем именно это ей угрожает. Глухой звук от соприкосновения мокрой древесины при столкновении всё повторяется и повторяется, заполняя собой пространство вокруг. Заглушая и рокот воды, и редкие стоны, и визгливые крики чаек над головой. Порождая спазмы в её и без того саднящем желудке. Паула сегодня впервые надела своё новое платье. Точную копию того, что они с бабушкой позабыли во время лихорадочных сборов на Минданао. Это было единственной возможностью убедить её надеть ещё и нарукавники, отправляясь к воде, - за время их отсутствия Паула, преодолев вдруг свою боязнь воды, научилась не только весьма хорошо плавать, но и спорить. И это розовое платье подобно отсвету огня стоит у Ракель перед внутренним взором - извивающееся в потоке воды, изодранное, опутанное водорослями и лентами... Она стонет. В попытке отогнать вселяющие ужас образы трясёт головой, что порождает новый приступ головокружения и тошноты, хотя внутри её организма, кажется, не осталось уже ничего, что можно было бы исторгнуть. Это - не Паула. Не она... Ракель напоминает себе об этом при каждом соприкосновении коряги с плотом. Паула сейчас в лучшей компании, что могла у неё быть при сложившихся обстоятельствах. Её дочка не в безопасности, но Серхио сделает всё возможное, чтобы выйти из этой катастрофической ситуации с минимальным ущербом. Он обещал ей это. Ракель просто нужно верить, что он сможет. Что он тоже выжил. Когда слёзы заканчиваются, она остаётся в своей защитной позе ещё какое-то время - напрочь обессилевшая, способная лишь на то, чтобы на автопилоте надавить здоровой рукой на кровоточащую рану на ноге. Измождённая слезами и страхом сильнее, чем если бы в одиночку вынесла на собственных плечах все те тонны золота из Банка Испании... Сухие рассказы Серхио об этапах прихода и отступления волны в прибрежных зонах единственное, о чём Ракель пытается думать. О чём принуждает себя думать. Из-за потери сознания ей не понять точно, сколько времени прошло с удара первой волны. И потому определиться со скоростью дальнейших действий было бы сложно, даже если бы в её голове не царила полная неразбериха. Она помнит, что в лучшем из вариантов у них не более двух часов до прихода второй волны, в худшем - минут пять, от силы. Но досталась ли им золотая середина? Лишь одна волна? Или поток солёной воды с обильной примесью искореженного металла, дерева и кирпичей уже на подходе? От одной только мысли об этом Ракель начинает душить липкий, парализующий ужас. В какой-то миг ей даже кажется, что знакомый рокот уже слышится - так близко, практически за спиной, что она немеет, не в силах издать и звука. Лишь резко, судорожно вдыхает, будто пытается надышаться впрок, отчётливо помня, как задыхалась прежде, извиваясь в ранящем жидком месиве. Картина первых минут в воде настолько ярка в памяти, что у неё начинает ломить кости. Оглушительная, сминающая всё на своём пути лавина из тел и обломков, соли и грязи, замешанной с осколками. Из которой не вырваться, не выплыть. И каждый рывок, что приносит бесценный глоток кислорода, уже невероятная победа. Но этот шум не реален, у неё есть ещё время, Ракель до боли смеживает веки, пытается выровнять слишком частое дыхание. Куда реальнее может оказать иной её страх. Серхио с Паулой были значительно ближе к побережью на момент удара волны, и лишь вера в его умение действовать в соответствии с намеченным планом даже тогда, когда всё вокруг захлёстывает хаос, не позволяет ей развалиться на куски и погрязнуть в отчаянье. Приподняв голову, Ракель медленно глубоко вдыхает и выдыхает, игнорируя стоны собственного тела, дрожь губ да зловоние, наполняющее лёгкие. Она многое бы отдала, лишь бы очутиться сейчас хоть на мгновение там, с ними. В обнимку с Паулой, прижатой к самому сердцу, в руках Серхио, крепко обвивающих её плечи - единственном месте, где она может позволить себе быть беззащитной, растерянной или слабой, не смотря на все их проблемы и разногласия. Услышать, как нервное бормотание Серхио постепенно сменяется уверенностью Профессора, продумавшего за минуты новый план настолько, что даже жест, которым он поправляет очки, больше не выглядит нервным или неуклюжим под этот аккомпанемент. Однако это желание не сбыточно, и эта вера в него - её единственный спасательный круг на долгое, долгое время. Холмы, к которым все они должны двигаться, следуя плану Серхио, при её пробуждении оказываются в стороне - слишком далеко от текущего местоположения Ракель. Она пока не в состоянии понять, что это значит в полной мере. Ясен лишь тот факт, что теперь им придётся двигаться не напрямую к холмам, а продолжить пробираться ещё дальше в глубь суши, не менее чем на 2-3 километра от берега, в уже заданном направлении. Благо, часть этого пути они уже преодолели благодаря плоту. Если придёт вторая и третья волны, они могут оказаться значительно сильнее первой. И, с учётом полученных травм, Ракель точно знает, что не продержится и минуты в этой бурлящей мясорубке. Ей нужно начинать двигаться, нужно разыскать маму. И скорее. Осознание причины, по которой кренится её убежище, не заставляет себя долго ждать, проходя холодком вдоль линии позвоночника - уровень воды вокруг заметно ниже, чем был до её прыжка с плота, а значит отсчёт времени до повторного удара давно запущен. В первую очередь ей сейчас нужно постараться вспомнить всё, чему её учили: и в полиции, и Серхио. Продумать свои дальнейшие действия до мелочей, пока вода ещё достаточно высока. Каждая попусту растраченная минута сейчас впоследствии может стоить жизни - жизней. Господи! Ей нужно предпринять хоть что-то для начала, если она хотя бы хочет сохранить рассудок - глухой монотонный звук ударов справа не позволяет забыть о невыносимом соседстве ни на секунду. Ракель кривится, но взгляд её всё ещё устремлён в противоположную от источника звука сторону. Ей нужна минутка, хотя бы ещё одна минутка, чтобы отогнать свои страхи, все эти тёмные мысли о Пауле, порождаемые видом мёртвого ребенка, прежде чем начать действовать. Блики на воде нещадно слепят и Ракель, прищурившись, постепенно приноравливается к яркому свету, наблюдая, как мимо её убежища, качаясь на волнах, проплывает то, что осталось от автомобиля. Позади, в метре от него, темнеет кровавое месиво в коротких серых шортах, некогда бывшее человеком, а теперь больше похожее на вздувшегося спрута из-за окружающей паутины связанных пустых пятилитровых бутылей. Ракель дрожит. Превозмогая себя, продолжает высматривать знакомые предметы одежды, пока в очередной раз не убеждается в их отсутствии на обозримом пространстве. Это занимает время и отнимает силы, но она не может пренебречь тем хрупким облегчением, что дарит каждое неузнанное тело, прежде чем приняться за что-то приземлённое, насущное - что она может и должна исправить прямо сейчас. Первый шаг - сосредоточиться на сигналах собственного тела, что нуждается в помощи. Головокружение, что беспокоило её с самого пробуждения, усилилось, и Ракель, пересиливая боль в отёкшем плече, медленно ощупывает голову левой рукой. Волосы спутались и слиплись, но среди грязного месива, что остаётся на разбитых пальцах, нет следов крови. Как нет и признаков крупных ран или гематом на её голове. Однако Ракель не до конца понимает, достаточно ли это хорошо - о симптомах кровоизлияния в мозг ей известно слишком мало. Составляя план занятий по медицине в монастыре они с Серхио сошлись на том, что никому из команды не провести успешного нейрохирургического вмешательства даже с консультацией опытного врача, и если кому-то суждено повторить путь Осло в этот раз, то финала его не изменить... Чувствуя, что вновь ступает на опасную тропу, Ракель гонит эти мысли прочь, и на несколько раз прокручивает в голове не выдержки из инструктажей с очередной переподготовки в полиции, а отчего-то всплывшие в памяти строчки из авиа-памятки: в экстренной ситуации сначала позаботьтесь о себе, после - о своём ребенке. Следующая насущная проблема, с которой нужно разобраться, её бедро. Края раны рваные, из неё торчат осколки какого-то мусора, и кровь никак не останавливается. Не бьёт опасным фонтаном, и всё же с каждой потерянной каплей она лишается необходимых сил. Ракель морщится сильнее и заставляет себя перевернуться на спину. Пронзительная синева неба бьёт по глазам, усиливает головную боль и дурноту, но на несколько мгновений Ракель просто не может оторваться от его созерцания, настолько разительно величавое спокойствие редких облаков и безмятежность бескрайней синевы отличается от того, что происходит на земле. Разве что чайка, беспокойной тенью мечущаяся над её головой, нарушает иллюзию полного умиротворения, царящего там в высоте. И Ракель упивается этим ощущением, пока глухой звук удара и дрожь оседающего на отходящей воде плота не возращают её к безжалостной реальности. И всё же она медлит, осторожно переводя взгляд на свои ноги. Кровь, что теперь сочится между пальцев, накрывающих рану, кажется нестерпимо красной на бледной, словно и не касался её никогда загар, коже. Раз за разом глубоко вдыхает и выдыхает в соответствии с системой медитации Серхио, выигрывая лишние мгновения. Пронзительные крики чайки, что до того кружилась над её плотом, постепенно сужая круги, внезапно стихают, создавая трещину в уже ставшей привычной какофонии звуков. Это резко бьёт по расшатанным нервам. Ракель переводит взгляд и давится воздухом ещё до того, как к горлу подступает выброс желудочного сока, что начинает исторгать её организм. На светлом оперении грудки виднеются капли крови, когда птица с воодушевлением заглатывает кусочек плоти израненной детской руки. Клюет заново, безошибочно определив лёгкую добычу с высоты. Ракель страшно стонет и загребает грязь пальцами. Запускает в птицу липкими ошмётками. Чайка неохотно поднимается в воздух. Задаёт следующий круг на бреющем полёте, недоумённо оглашая округу истошными воплями, пока Ракель сползает по скользкому месиву ближе к краю плота. Ей кажется, что с узлом из каких-то корней, водорослей и петель ленты она возится целую вечность. Пока коряга от толчка - изо всех её жалких сил, наконец, не поддаётся и не принимает своё исходное положение, скрывая тельце девочки под толщей воды. Ещё один толчок и увлекаемая течением коряга начинает отдаляться, натягивая конец ленты в руке. Следя за траекторией её движения Ракель больше не отводит взгляд - в черноте зрачков теперь отражается лишь кривое мокрое дерево, качающееся на волнах. Она вновь одновременно ощущает облегчение и вину, выпуская из пальцев спутанный узел. Терпкую горечь, от которой не помогает избавиться даже осознание того, что в данных обстоятельствах это лучшее, что можно было сделать для них обеих. Мысль, что прежде стоило обыскать кармашки детского платья, в надежде отыскать какие-то вещи, что помогли бы в идентификации малышки после, приходит слишком поздно. - Паула. Мама. Серхио... - опираясь животом на край плота, что под её весом ещё сильнее кренится и частично уходит под воду, Ракель сосредотачивается на своих близких - зовёт их, с усилием, сквозь сведённые судорогой губы. По кругу, словно повторяя какую-то мантру. - Паула, Серхио, мама... Мама - цветастое яркое платье, что качается на грязных волнах. Знакомое настолько, что она не задумываясь шагнула с плота.. Это воспоминание, затенённое страхом за дочку, теперь всплывает в памяти. Ожигает изнутри с удвоенной силой, вынуждая оторвать взгляд от удаляющейся коряги и вновь до рези в глазах всматриваться в даль, отыскивая знакомые цвета или очертания. - Мама?! В воде ничего знакомого. От яркой ткани, что Ракель приметила ранее, теперь не видно и следа. И мысли в её голове лихорадочно сменяют друг друга. Как быстро тела утопленников идут ко дну? Кажется, на скорость погружения влияет температура воды - чем она выше, тем дольше человек или его бездыханное тело продержится на поверхности... И вода тёплая! Можно ли принять за надежду? Можно ли?.. В голове Ракель хаос, что вынуждает сомневаться во всём. Стоили ли те минуты, что она потратила на истерику и самообследование, жизни одному из самых дорогих ей людей? Необоснованная вина нарастает снежным комом, подталкивая рассудок ещё ближе к краю. - Мама! Ракель снова зовёт её, но на этот раз совершенно не ждёт ответа. Просто выпускает воздух из лёгких вперемешку с воем, чтобы совладать с нарастающей паникой и двигаться дальше - позаботьтесь сначала о себе, иначе уже некому будет помочь вашему ребенку... Потому, когда слышит в ответ человеческую речь, то едва не соскальзывает воду от неожиданности - мимо неё проносится обломанная у носа доска для сёрфинга, на которой уверенно распластался парнишка-подросток. Чернявый, тощий, исцарапанный так, словно продирался через терновые заросли. С осколком стекла в правом подреберье, бликующем на солнце. Он отчаянно, словно перископ, крутит головой и во всю глотку зовёт ... маму. В огромных зрачках-угольках, что встречаются со взглядом Ракель всего на мгновение, тот же вопрос и та же отчаянная надежда. Тот же, затухающий по мере удаления, крик, понятный на любом языке, оглашает окрестности. Это резкое вторжение жизни в уже чуть ли не вечность окружающее её царство смерти настолько сюрреалистично, что Ракель несколько раз моргает, пытаясь удостовериться, что это не мираж. Мальчишка не тает в воздухе и скрывается с глаз лишь вместе с прочим мусором, уносимым потоком, ловко лавируя между его скоплениями при необходимости. Ракель ловит себя на том, что глядя на это, ей хочется улыбнуться. Смеяться - долго, до слёз и истеричной икоты. И она давит в себе этот страшный порыв, возвращаясь к отточенной мантре: Паула. Мама. Серхио. Чёрт возьми, ей нужно вернуться к плану. Нужно думать только о нём - Паула, мама, Серхио! Медленно приходя в себя, Ракель осторожно переворачивает и пятится от края, пока не достигает ствола пальмы. Все эти движения не идут на пользу ни её телу - плечо отекает и болит всё сильнее, а кровотечение в ноге заметно усиливается; ни плоту, что кренится на один бок всё заметнее. Уровень воды стабильно понижается. Ракель снова осматривается, на этот раз сосредотачиваясь не на мёртвых телах, а на элементах пейзажа вокруг. Как и прежде - ничего знакомого. Не только район их отеля, а сам город, судя по всему, остался далеко позади. То ли волна была настолько сильной; то ли она пробыла в отключке более длительный промежуток времени, чем предполагала; то ли плот умудрился попасть в русло реки, по которому их забросило настолько далеко в глубь суши - один вариант не лучше другого. Но по итогу все они означают одно - к месту встречи придётся добираться долго. Вода и медикаменты, вот что ей ... От этой мысли вскользь её встряхивает, как от удара током. Им, это лишь вопрос времени! Им нужно будет раздобыть в первую очередь. Ракель старается не поддаться очередной волне эмоций - если она позволит мыслям о возможных потерях или животному ужасу, что накапливается в ней от знания того, что второй удар всё ближе, завладеть рассудком, то попросту сломается. Потому она пытается отвлечься на первое, что приходит в гудящую голову - сориентироваться в каком направлении может находиться русло реки, по которому её вынесло сюда, прежде чем продолжить заниматься ранами. Тщетно. И ей не остаётся ничего иного, как откатиться назад к первому шагу. Вся её одежда изодрана за время пребывания в воде - вместо топа, отделанного кружевом, сплошные лоскуты, что она кое-как связывает узлом под грудью. Ситуация с лёгкими брюками не лучше, но их длина и прорехи хотя бы позволяют пустить разорванную ткань на бинты без приложения особых усилий. Второй штанины хватает даже на повязку для фиксации повреждённой руки, но после нескольких неуклюжих и весьма болезненных попыток справиться с этой задачей левой рукой, Ракель оставляет эту мысль, сосредотачиваясь на ноге. Крепко перетягивает рану, предварительно очищенную от сора и промытую мутной водой, в надежде остановить кровопотерю. После чего кажется, что сил остаётся только на то, чтобы дышать. От бликующей воды и бурных слёз ранее Ракель всё сильнее хочется пить, солнце припекает к волосам и это ещё одна опасность в будущем. Пустые сожаления о сумке с экстренным набором как раз на такой случай, о которую она несколько раз запиналась за эти дни в номере отеля, Ракель давит в зародыше, равно как и желание прилечь хотя бы ещё на несколько минут. Разбитые губы от соли горят огнем, когда она умывается, избавляясь от разводов крови и грязи на лице и руках. Отдаются болью каждый раз, когда она рефлекторно проводит по ним языком. Очередной взгляд по сторонам приносит новые причины для беспокойства. Вода отступает недостаточно быстро, лишая её необходимого для поисков времени, - из-под мутного потока едва проступают верхушки многочисленных кустарников, лишний раз убеждая в том, как далеко отнесло их от отеля. Однако она всё-таки отступает, унося с собой в низины целые плавучие острова разнокалиберного мусора, что всё сильнее расшатывают её плот. Ещё несколько сильных ударов и он или развалится на куски, похоронив Ракель под собой. Или будет выбит из расщелины между стволами, унося её вслед за собой в сторону океана, лишив возможности отыскать мать, пока ещё не стало слишком поздно, и выигранного расстояния перед приходом второй волны. И у неё нет никакой возможности на это повлиять. Ведь, даже если Ракель и сможет раздобыть из проплывающего мимо хлама нечто вроде шеста, ей попросту не хватит сил держать и вести плот по течению с одной рукой да ещё и при непроходящем головокружении. Ещё один возможный вариант - закрепиться между стволами пальм, пока вода не отступит достаточно, чтобы она могла начать передвигаться пешком, пусть и по пояс в воде. Мысль о том, что в этом ей могла бы пригодиться проклятая лента, отдаёт горечью. Но и без этого сей вариант полон минусов. И основной из них в том, что, с учётом её роста, следующая волна, если она будет, может подойти ровно к тому моменту, когда Ракель едва сможет спуститься с деревьев... Шанс взобраться к самым кронам и попросту переждать приход и отступление всех волн там, она безоговорочно отметает. В экстренной ситуации позаботьтесь сначала о себе, иначе некому будет после помочь вашему ребенку... или матери, что сейчас не лучше ребёнка - Мариви не выкарабкается из этого в одиночку в случае второго удара. Так что, едва сойдёт вода, как наступит это самое "после" для её поисков и их удачного ухода вглубь материка - мама так или иначе должна быть рядом, Ракель чувствует это. Она помнит, как за этот шаткий кусок дерева - обломок крыши какой-то постройки, они цеплялись вместе. Собственно, картина тайца, изо всех сил тянущего на плот её мать, пока Ракель отчаянно цепляется за его угол, подставляя Мариви плечо для опоры, последнее, что она помнит отчётливо... Так же отчётливо, как слышит сейчас ещё один хриплый крик за спиной, перекрывающий скрежет неугомонных птиц, и сводящий на нет весь её прогресс в самоконтроле. По широко раскрывшимся глазам, в которых за зрачками не видно радужки, бьёт нестерпимо яркий, тёплый свет.