Звезды и бунтари

Холодные капли стекают по волосам, падают на плечи. Бутылка пива отдает приглушенным блеском под светом мутных ламп и сигаретного дыма. Джекс делает затяжку и смотрит взглядом в никуда. Домой не хочется. Дома - пусто, и одиночество давит на виски. Тара уехала погостить к родственникам в соседний штат, залечивать раны от его измен, а Абель в этот вечер остался у Джеммы. Домой не хочется. Совершенно. Хочется туда, где когда-то давно половину теплой постели занимала его девочка. Малышка кутала обнаженное тело в его рубашку и жалась ближе к теплому боку. Мурлыкала ему на ухо песни и зарывалась тонкими, в следах от ручки, пальцами в его волосы. Дождь заливает Чарминг водой, воспоминания топят нутро байкера. В такие вечера и ночи она виделась-слышалась ему мелодичным голосом сквозь колонки старенького радио в баре и наушниках каких-то сопливых девчонок и девушек постарше. Юная, нежная, хрупкая. Ох, birdy. Мечта заветного прошлого, где она у него была. А потом его малышке сломали крылья, посадили в клетку и увезли подальше от него. А он - забывался. В Таре, в Венди и снова в Таре. Сигаретный дым слепит глаза. Скрипят дверные петли, и вместе с ними в сердце стучится ложная надежда увидеть ее на пороге. Капли дождя стучат о деревянный пол, и Рыжий стирает воду с лица. Взгляд лучшего друга останавливается на сидящем напротив Джексе. Он ставит перед ним еще одну бутылку, и ухмыляется. -Уже начал надираться? Решил не ждать? - Рыжий падает на соседний стул и тянется за пивом. - Отец звонил. Не приедет, Грейс слегла. -Что-то серьезное? - имя близкого для его девочки человека колет пальцы. -Инфаркт, - Гарри делает глоток и замирает, вслушиваясь в дребежащее в углу радио. - Сказал, что дело почти дошло до реанимации. -Скажи, если что нужно. Чем сможем, как говорится, - Джекс устало прикрывает глаза и тушит несчастную сигарету. - И, Рыжий, выключи ебанное радио. “А помнишь, лето билось за бортом...”- женский голос звучит на радиоволнах и будоражит память, а Грейс О’Брайан лежит в больнице. Кто знает, может его birdy вернется и все же впорхнет в эту чертову дверь. Нет. Глупости. Просто внутри поднял голову восемнадцатилетний пацан с розовыми соплями вместо мозгов. Заткнуть его - не проблема. Его birdy не вернется. Пора бы уже запомнить это. Давно пора.

***

Лето плавит Чарминг, как кусок пломбира. Ему - восемнадцать. У него - байк и вся жизнь впереди. Он прижимает к груди свою девчонку, лежа на пледе на крыльце старого отцовского охотничьего домика, и ловит губами вкус ее кожи. Целует шею, поднимается к скулам и пытается дотянуться до ее губ, на что малышка старательно уворачивается. -Не вредничай, детка. Героям, спасающим красавиц от чудовищ, полагается награда. -Ты - не герой, Джекс Теллер. Ты - максимум хулиган и бунтарь, а им она не положена. К тому же, мой отец - не чудовище. - Да, когда не пьет, а пьет он почти всегда. -Джекс. -Что такое, birdy? -Скоро суд, и к нам вчера приходили из опеки. Что, если после него мама увезет меня отсюда? -Не увезет. Да и куда она может уехать? Джемма говорит, у вас нигде, кроме Чарминга, родни нет. Так что не думай об этом. Думай лучше о своем герое. -М, да, Рыжий, однозначно, мой герой. -Что? Он перекатывается и меняет их положение, нависая сверху и подминая ее под себя. В глазах напротив зажигаются смешинки, а такие манящие губы трогает улыбка. -Рыжий - твой герой, да? Я не ослышался? -Не ослышался, - улыбается и смеется. - Ревнивец. -Дилан, детка, ты договоришься у меня когда-нибудь. -Ты всегда так говоришь, Джекс Теллер. И потом ведешь себя ну совсем не как герой. Скорее, как озабоченный юнец. -Я и есть озабоченный юнец, - касается губами кончика ее носа и смотрит прямо в глаза. - Еще скажи, что тебе это не нравится. -Не нравится, ни капли. -Ага, слышал я, как тебе не нравится. -Джекс, прекрати. -Ну так где моя награда, а, birdy? -Ничего ни о каких наградах не знаю. -Дилан! И не выдерживает, целует. Сминает губы, выбивает из легких воздух, наслаждается вкусом и не планирует отпускать. -Сладкая, как земляника. -Джекс. -Да, birdy. -Ты так хочешь быть моим героем? -Да, детка. Только если ты будешь моей звездой. Будешь петь для меня? Я всегда буду слушать. -Глупости. Герои только в сказках. К тому же, бунтари на байках нравятся мне больше. -О Рыжем опять, а, вредина? -Да. Нет. Возможно. -Мне есть, о чем беспокоится? -Нет, ты - единственный. -Ох, birdy, запомни уже, я всегда получаю то, что хочу. Сейчас я хочу тебя. И снова целует, вышибая все мысли из головы. Внутри - тепло, тепло и хорошо. Правильно. Ему - восемнадцать. Он держит в руках свою девчонку, и впереди у них целая жизнь. А лето… лето плавит Чарминг, как пломбир.

***

-Черт, Атланта, холодно. У меня отмерзло все, маза фака, - смех искрится в голосе, и толпа одобряюще гудит под звон дождевой воды, бьющей о крышу навеса, ни на грамм не спасающего от ледяного ливня. - Ну что, поем “Идеальную погоду” и идем греться. Дилан О’Брайан опускает микрофон и растекается счастливо-усталой улыбкой. Ливень и концерт на крыше - плохо сочетающиеся вещи, но улыбки, молчаливые слезы и благодарность в глазах поклонников, любовь ее слушателей к ее же музыке однозначно стоит всех неудобств. Пусть сейчас она не чувствует рук и ног, а поясница нещадно застыла даже под слоем теплой псевдоармейской куртки, сердце греют ее творчество, ее мелодии, ее песни, звучащие до самого неба сейчас, и люди, что поют их с ней в унисон. Ноющая застарелая боль где-то под ребрами отпускает и сворачивается рыжей лисой до поры до времени. Дилан смотрит в толпу, и пульс замирает в ложной надежде, увидеть когда-нибудь в толпе особенно-важного человека - голубоглазого бунтаря, чье имя запечатлено по кромке сердца. Имя, что не удалось стереть ни времени, ни другим мужчинам. -Крутая! - звучит из толпы, и О’Брайан широко улыбается. -Не знаю, кто ты, но ты тоже классненький! - смех срывается трелью с губ, и пальцы колет в предвкушении первых аккордов последней на сегодня мелодии. Дилан ловит озорной взгляд Гарри, своего гитариста, и отсчитывает такт, выводя первую строчку песни. - А помнишь лето… Перед глазами лучшее звездное небо Атланты - ее непрошенного дома - воплощенное тысячами фонариков в руках людей, стоящей большой огромной толпой от самой сцены до выхода концертной площадки на крыше одной из бывших фабрик, превращенных в обновленное городское пространство. Дилан О’Брайан поет, раскрывая душу и сердце, переглядывается с музыкантами, успевает бросать взгляд за кулисы, где стоит ее концертный директор. Мэл переговаривается с кем-то по телефону и взволнованно опускает плечи. В сердце Дилан змейкой заползает тревога, но быстро забывается, когда зал подпевает куплету все еще звучащей песни и взрывается аплодисментами. Они покидают сцену под благодарный рев толпы, но адреналин продолжает бить Дилан по ребрам. Руки потряхивает, но она успевает забрать свой телефон у Мэл. По очереди обнимает свою команду - музыкантов, визажиста, пиарщика и всех тех, чьими усилиями состоялся ее концертный тур от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка с финалом в Атланте, где несколько лет назад все началось. Телефон в руке гудит вибрацией, и О’Брайан невольно вздрагивает. Внутри беспокойство пускает свои когти - номер неопределен. -Да, - голос звучит немного хрипло после двухчасового концерта, голосовые связки напряжены, как и она сама. Больше всего хочется под горячий душ и чашку теплого молока. - Я слушаю. -Дилан? - знакомый голос звучит с другого конца воображаемого провода. - Это Пирмонт Уинстон. -Здравствуй, Пайни. Давно не слышались, - легкая улыбка трогает губы, ноги сбиваются с привычного шага. -Узнала таки, малышка Дилан, - собеседник растекается смешинками, и Дилан вдруг чувствует в груди тепло. - Боюсь, я с плохими новостями, девочка. Грейс в больнице, у нее - инфаркт. Знаю, ты нас всех в Чарминге в гробу видала, вольная птица теперь, но это, кажется, серьезно. -Я поняла, Пайни, - голос трещит страхом потери. - Не сообщай никому, что говорил со мной. Если она придет в себя, то ей тоже. И отключается. Переставляет ноги и цепляется носком ботинка ближайшей лужи. Дождь продолжает заливать Атланту водой. Тоска скребет изнутри ее ребра. А может он все-таки ждет? Глупости. Шестнадцатилетней девчонке внутри пора бы уже поверить в очевидное. Пора бы уже запомнить. Давно пора. Дилан О’Брайан ловит свое отражение в луже, и делает обреченный вздох. Поднимает голову, убирает телефон в карман и собирается с мыслями, уже зная, что где-то в Калифорнии Пирмонт Уинстон мысленно материт ее за странный разговор. Делает шаг, второй, третий. Скрывается в помещении, снимает мокрую куртку и идет на автограф-сессию. Закончить на сегодня дела, а завтра… Завтра ее ждет Чарминг.