Дар, пылающий сквозь века

      На следующее утро Анну разбудила пульсирующая боль, сжимающая череп, незадолго до пробуждения женщине и вправду пришли некие сумбурные видения, смысл который она, устало потирая висок, постигала в постели. Ощущения возникли гадкие и, что особенно было неприятно, касались они Вронского, точнее того, кем граф был изначально. Каренину все никак не отпускало впечатление, что будто бы тот, другой ее возлюбленный, но никак не Алексей, бросил ее, взял да предал тогда, как она нуждалась в его помощи как никогда раньше. Возникло такое чувство, будто бы это касалось вопроса ее жизни и смерти и потому его поступок отозвался в сознании Анны крайне болезненно. Она в жизни бы не подумала на Алексея, что он мог бы так с ней обойтись, нет, ее возлюбленный, как истинный дворянин, как офицер, человек дела и чести, не может так поступить, что за вздор? Откуда вообще возникли в ее голове такие мысли? Задетая женщина искренне полагала, что сие даже на уровне подсознания недопустимо!       Когда после завтрака в гордом одиночестве, Анна предалась меланхоличным размышлениям и тщательнейшему анализу всего услышанному из уст Алексея Александровича, ее вдруг охватили негодование и стыд по поводу утренних откровений. Стыд этот был перед любовником, она посчитала себя недостойной Вронского, раз у нее возникли мысли о том, что он способен на подлый поступок.       «Я совсем позабыла отправить ему весточку, дабы осведомиться об его самочувствии после того, что произошло... Надо было справиться об этом еще вчера, а я совсем запамятовала после тех разговоров, – угрызения совести, казалось, не отступали, распаляясь все сильнее и сильнее, – пока Сережа занят уроками с гувернанткой, пожалуй, напишу ему».       Не давала, впрочем, покоя совесть и Алексею Александровичу, что было весьма некстати важному высокопоставленному чиновнику в процессе службы в Министерстве. Благо, что прием посетителей на сегодня запланирован не был, откинувшись за столом на витиеватую спинку стула, нахмурившийся мужчина, стал задумчиво теребить перо подушечками пальцев.       Вне всяких сомнений он правильно поступил вчерашним утром и хотя по лицу бледной от услышанного жены мало что можно было сказать об ее реакции, но Каренин где-то на подсознательном уровне чувствовал, что она восприняла все правильно, что Анна приняла все так, как оно было и есть, без ненужного негодования и упреков в его адрес, словом, он был уверен, что жена повела себя мудро, женское чутье всегда казалось ему безошибочным в столь деликатных делах. Вот еще Алексея Александровича переполняла гордость за жену, ни тени возмущения, ни борьбы не отразилось на ее лице, безропотность и смирение Анны Аркадьевны действовали на него словно бальзам на душу. В конце концов, думал он, этому способствовало его собственное влияние на жену, именно такой Алексей Александрович за все прожитые бок о бок годы, если так можно было бы выразиться, воспитал ее. Своим укладом жизни, привычками, мимолетными, на первый взгляд, пустяковыми особенностями поведения. Справедливо ведь говорят, что муж и жена – одна сатана.       Не укрылось от внимательных глаз чиновника и то отчаяние жены во время падения одного из всадников, как стервятник Алексей Александрович накинулся теперь на сей весьма неприличный для светского общества случай. Вне всяких сомнений, это, просим заметить, первое видение жены было спровоцировано именно падением графа с лошади, но отчего же оно столь сильно повлияло на Анну?       Разумеется, терзаемый от лезущих в голову догадок муж тут же провел параллель между тем, что Анна когда-то любила этого человека, который теперь скрывается под графом Вронским, более того, он – Каренин – сам любил и до сих пор любит ее, так что, если...       «Что, если, – с мукой предположил ощущающий горечь жгучей ревности муж, – Если она, точно так же, как и я к ней, испытывает что-либо к этому человеку? Нет, непостижимо! Невозможно!»