О псевдо-ведьме и похотливом коте

Луке снилось прошлое. Вообще, она очень редко видела сны, но если ей и приходили цветные картинки в голову ночью, то только прошлое, которым она похвастаться не могла. Всю свою сознательную жизнь она жила в детском доме. Не потому, что родителей не стало, а потому, что прав их родительских лишили: алкоголиками они были жуткими. Сначала еще ничего, а после рождения Луки и ее брата-близнеца совсем спились. Мать лишь изредка, в проблесках трезвости, кормила какой-то паленой молочной смесью да пеленки, напрочь испачкавшиеся, меняла на старые, но более менее чистые. Соседи как-то раз зашли спросить о ремонте дома, но как увидели голодных и грязных детей и еле живых родителей, то сразу такая страшная паника поднялась, что вопрос о благоустройстве дома решили пока отложить. Луку и Луки забрала к себе одна старушка на время, пока родители в больнице были, но, как бы ей не хотелось, навсегда оставить их она у себя не могла. Тогда пришли органы опеки и, ужаснувшись, просто раз и навсегда лишили горе-родителей всех прав на детей, даже без возможности видеться. А так как у близнецов не было никаких родственников, их определили в детский дом, предпочтя сказать, что в результате несчастного случая их родители погибли (но в бумагах была написана правда, само собой). Хотя детский дом был ничем не лучше тюрьмы: или не следили за детьми вообще, или Церберами сидели, не давая и шагу влево сделать; кормили их, не пойми чем, но спасибо на том, что отравлений не было никогда. Такие суровые условия быстро закаляли характер детей, заставляя вкусить всю жестокость этого мира (можно, конечно, и отдать им должное – так будет легче к реальной жизни за стенами приспособиться). Луки, как только они с сестрой подросли и стали отдавать осознанный отчет своим действиям, стал рьяно защищать свою сестру, как рыцарь из любимых Лукой сказок, изредка читаемых им молодыми воспитателями Лили и Юумой, которые в силу возраста (они сами были едва старше «выпускников»-сирот) и любви к детям просто не могли смотреть на таких забитых сирот. Когда воспитанники становились совершеннолетними, их выгоняли из детского дома, не заботясь об их дальнейшей судьбе – пусть хоть под мостом ночуют. К счастью, Лука к тому времени работала барменшей, а Луки – ассистентом хирурга (как он этого добился – история умалчивает, но еще с самого отрочества питал странную страсть к анатомии, да и тут, кажется, Лили подсобила: какой-то ее родственник работал врачом, и ему как раз не хватало лишних умелых рук). И лишаясь крыши над головой, брат с сестрой могли не беспокоиться на счет дома: они снимали квартиру почти за копейки. А потом брата повысили до хирурга за особые успехи, и ему пришлось уехать в Германию, оставив Луку одну. А она видела все прекрасно: и карьерный рост брата, и его блеск в глазах, когда он рассказывал об успешных операциях и благодарных клиентах, и то, что, останься он тут, то просто зароет талант в землю. И отпустила его. Роняя горячие слезы и проглатывая пронзительный крик разрываемой на части души: когда Луки уезжал, у нее будто часть тела отсекали и увозили далеко за границу. Нет, в другой мир даже: в Преисподнюю. Тогда она просто страшно, до истерических конвульсий, боялась одиночества, ей казалось, что оно ее просто съест, поглотит. А потом просто свыклась, даже попробовала подружиться с тишиной холостяцкой квартирки. Поначалу Луки ей каждый день звонил, дальше реже – раз в неделю, а потом вообще, дай Бог, раз в месяц, если вспомнит. Да и не было жизненной необходимости в этом: сначала Мейко и Леон, а потом и остальные держали ее на плаву. Как-то раз немного нетрезвая Сакине сказала, что Мегурине должна, наконец, перестать за всех цепляться - она сама может лететь в этой жизни, ведь крылья у нее крепкие, просто она не пробовала никогда сама ими взмахнуть. И была, собственно, права. В этот раз сон розоволосой оборвался на сцене прощания в аэропорту, и в ее голове сразу возникло прояснение: она слышала шум улицы, чувствовала тепло солнечного луча на лице и горячее дыхание на коже. Мозг сразу начал быстрый анализ ситуации, что заставило мгновенно открыть глаза, ведь в этом доме помимо нее еще был этот кот-не кот, который вчера спас ее от незавидной участи. В сантиметрах десяти от ее головы, на соседней подушке, свернувшись клубочком и размеренно и глубоко дыша, спал черный кот. Не прошло и полминуты, как глаза Гакупо распахнулись, мгновенно затягивая ее в свою чароитовую бездну, отчего девушка вздрогнула, но взгляд не отвела. - А ты знаешь, что если, не моргая, смотреть в глаза коту или кошке, то можно в Ад попасть, - послышался где-то в районе двери до безумия знакомый голос, просто невыносимо-родной и с чуть стертой в памяти звонкостью, заигравшей сейчас новыми нотами хрипотцы и глубины. – Долго же ты спишь, се… - Луки! – оттолкнувшись от кровати, голубоглазая прыгнула прямо в раскрытые объятия любимого брата, не дав тому договорить. Высокий розоволосый подтянутый парень с развитой, но еле видной мускулатурой из-под рубашки, и правда, оказался Мегурине Луки – точной копией сестры только с более грубыми чертами лица. - Привет, сестренка, - зарываясь пальцами в ее волосы, а другой рукой поддерживая за талию, выдохнул он в шею давящейся слезами девушки, которая повисла на нем, обхватив ногами. А она исступленно шептала его имя, водила руками по широким плечам, отрываясь, переходила на шею и лицо, смотря полными слез глазами, будто и не верила до конца в реальность происходящего. Спустя полтора года она увидела человека, который был ей дороже собственной жизни и ради которого она готова эту самую жизнь и отдать. - Так и не изменилась, - хрипло рассмеялся парень и понес ее на кухню, оставив кота одного осмыслять только что произошедшее. - А что ты тут делаешь? – наконец придя в себя, спросила она, наклонив голову набок, когда брат посадил ее на стол и отстранился. - Да вот, - он почесал макушку, усмехнувшись, - я никак не мог выбрать тебе подарок на день рождения и ничего лучше придумал кроме как самому приехать к тебе. Я на один день: еле-еле смог себе выходной скроить. Все боялся, вдруг ты переехала, а я тут, открыв дверь ключом, попаду к другим людям. - Никуда я не денусь из этой квартиры, - хмыкнула девушка, скрестив руки на груди. – Я с ней породнилась почти. - Лучше бы ты породнилась с семьей мужа будущего, - хохотнул розоволосый, за что получил подзатыльник от порозовевшей сестры – как ни крути, а ее эта тема смущала очень. – За что? - Заслужил, - буркнула та и спрыгнула со стола, чтобы приготовить еды, но, не найдя сахара, отправилась в прихожую. – Скоро буду, - и хлопнула дверью. - Какие мы ранимые, прости Господи, - и тут Мегурине заметил кота, все это время смотревшего на это трогательное воссоединение с легким непониманием и замешательством. – Кис-кис-кис. Кот фыркнул и даже, кажется, бровь приподнял, и скрылся в комнате, из которой несколькими секундами позже появился Камуи в одних джинсах, забавно дергая ушками. Луки, увидев парня, переменился в лице и выпрямил спину, сидя на стуле. Это. Что. Еще. За. Номер? - А Вы кто? - он прокашлялся, на силу отрывая глаза от «причуд» незнакомца в виде хвоста и ушей, не говоря уж о том, что его неожиданное появление весьма озадачивало. – И что забыли в этой квартире? - Меня зовут Камуи Гакупо, - поклонившись, представился фиолетоволосый. – Меня Лука подобрала на свой день рождения. И он рассказал ему ту же историю, что и девушке: и про ведьму ту проклятую, и про поиски – все, вплоть до вчерашних событий, касающихся их с Лукой. Даже про чувства свои странные поведал, которые ему самому пока не ясны и про желание защищать тоже, потому что, не в обиду сказано, она – сущее дитя, которое надо учить жить. А Луки слушал его внимательно, каждое слово впитывал: история эта, с одной стороны, бредовая и странная до чертиков, но и не поверить в нее нельзя, когда реальное доказательство перед носом. А еще все больше начинал верить в судьбу и в ее способность сводить людей, друг другу предначертанных. Сестрица счастье заслужила и слишком долго одна была без того тепла, которое не могут дать друзья – тепла родного члена семьи или любимого человека. Когда Лука вернулась домой, то обнаружила обоих парней за столом, которые самозабвенно что-то обсуждали, не замечая ее. А вот этого она не хотела очень: чтобы брат с Гакупо знакомился. Мир, опасно зашатавшийся после прихода Мейко, таки пошел трещинами. Сейчас и Луки что-то себе напридумает. Но она бы сама скривила душой, если бы сказала, что после вчерашнего спасения ничего к парню не чувствует. Но это лишь благодарность, только и всего! - О, Лука, ты вернулась, - розоволосый улыбнулся, вставая из-за стола. – А теперь прошу нас простить, - он обратился к Камуи, поклонившись, - я хочу провести этот единственный день с Лукой. Вечером я улетаю в Германию опять на долгое время. Люди прилетают, улетают, провожают и встречают – в аэропорту всегда шумно. Когда Луки прошел паспортный контроль, до вылета остался час, и он бы с радостью провел бы его с Лукой и этим странным и интересным парнем, но дальше им, к сожалению, нельзя. - Ну, вот и все, - он вздохнул и, рассеянно и как бы извиняясь, взмахнул руками, а потом просто молча притянул к себе сестру, зарываясь носом в волосы. – Не реви, дурочка, - рубашка стала намокать. – Я не в другое измерение улетаю. Девушка в ответ лишь что-то промычала и отстранилась, утерев рукавом слезы. - Звони, зараза, я беспокоюсь. - Если не забуду, - хмыкнул он и потрепал ее по голове, а потом обратился к Камуи, протягивая ему руку для рукопожатия: - Береги ее, она самое ценное, что у меня есть. Оставляю ее на тебя. Мегурине Луки был наблюдательным, хотя и не таким проницательным, как Мейко, но особого дара всеведенья не надо было, чтобы понять, что эти двое нужны друг другу, хотя до них это долго будет доходить. Он, как мог, тонко об этом намекнул обоим. Напоследок коротко взмахнув рукой и слегка усмехнувшись, он покинул их, растворяясь в серой толпе спешащих и мельтешащих людей. Обратно молодые люди ехали молча, обдумывая каждый свое: природу своих чувств и то, что делать с этим дальше.