Сегодня вечность не в чести

— Глаза души зеркало. Так говорили, так говорят и она уверена, что ещё будут говорить. Но что делать если эти самые зеркала не более чем потрескавшиеся, мутные стекляшки? Девушка этого точно не знает. Не интересно. Просто в отражении мигают-горят-пронзают вострыми шипами алые всполохи. Два уголька, что потухли где-то там — далеко и давно, — что этого места не вспомнить, ни найти теперь на картах Гранд Лайн. Она ненавидит красный. Ей он до одури противен и неприятен. Теперь она не скажет точно, а различаются ли цвета в принципе? Так ли это важно и необходимо если внутри у неё всё серое и блеклое? У Авалон ворох чёрных кудрей на голове — струится — ведь сейчас там играет ветер, перебирает пряди между собой нежно, бережно, будто материнской рукой. Но Авалон этого не знает, не ведает — подобные фрагменты, будто стекло — разбитое в мелкую труху и не сказать, что это когда-то было стеклом. Вообще, все то что когда-то было целым, живым или нетронутым… Всё утратило хоть какую-либо ценность. Что бы в этом море не было — все обратится в прах. И она это знает как никто другой, ведь топчет землю, очерчивает небо, охватывает всю морскую необъятность так долго, что счёт времени давным давно потерялся. Между календарными вырезками, что если и попадались на глаза редким случаем, то всегда пестрели новыми годами и десятилетиями. Авалон живет встарь. Издревле немо наблюдает за тем, как волны стёсывают-съедают старушку скалу. Люди скажут, что подобного не увидят и их правнуки — для неё проходит мгновение. Она держит похолодевшую кисть в своих руках, но спустя пару секунд багровые переливы заметят иссохшие суставы пальцев. Путать живую человеческую плоть с дряхлыми костями, не кажется чём-то неимоверным. У Авалон в Алой патоке не осталось ничего и никого живого. Там гуляет одинокая смерть — далекая, недосягаемая и до ужасного желанная. Сердце у неё не ноет, не стучит как бешеное от боли или тоски. Ничего не разрывает грудь изнутри, да так чтоб рёбрами наружу. Остаётся пустое место, с зияющей дырой, что никак не затянется, не зарастёт. Продолжит только служить напоминанием о давно утерянном, забытом. Слёзы льются нескончаемыми реками — столетиями. Но вот толку от них нет никакого. Они не горьки, не соленые, не жгучие — щеки не опаляют, а струятся бессмысленным одиночеством и тоской. Остров Драм холодный и снежный, но когда она стоит под потоком очередного морозного бурана, понимает — оледенеть до смерти не получается. Авалон скитается отверженной и брошенной всем миром душой. Потому что самое главное на этом свете оставило её, бросило и отреклось, опуская на самое дно страданий и одиночества. Жизнь покинула её тело, а оболочка — жалкая и омерзительная плетётся по земле в поисках покоя. Она пронзает сердце кинжалом и только молча ставит черточку в своём потрепанном и покоцанном временем дневнике. Таких там целое море — строятся ровными рядами в десятки линий. Их так много, что и не перечислить, не сосчитать. Авалон помечает тот момент когда уже должна была умереть, в очередной раз. Без недовольства, без отчаяния, без ярости. На первом десятке таких дневников, стало понятно.