Невеста палача

Ни свет, ни заря Кабош продрал глаза, потянулся и вскочил с кровати. С утра его особу ждали во дворце и опаздывать никак нельзя. Хотя без него все равно не начнут. В какой-то степени он все-таки важная птица. Окинув взглядом пустую комнату, где из мебели только и были кровать и стул, на котором висела одежда, юноша надел штаны, влез в сапоги и выскочил через распахнутое окно во двор отчего дома, где проживал до сих пор. Умывшись по пояс из бочки, здоровяк шуганул курей, гулявших тут же. Птица загалдели и разбежались в разные стороны. Отец Кабоша, судя по звукам, уже встал и хозяйничал в хлеву. Оттуда слышалась резвое повизгивание поросят и мычание коров. Мать скорее всего уже что-нибудь готовила. Эта семья всегда вставала с первыми лучами солнца и жила по принципу «кто рано встает, тому бог дает». Видимо поэтому дела у нее шли хорошо – мясо у семьи Гурт всегда было отменным, и его брали даже к королевскому столу. Отец Кабоша в свое время купил огромное поле, такое, что оно уходило за горизонт, так что в корме скотина не нуждалась, особенно после того, как всю землю засадили заморским борщевиком. Остальные фермеры нещадно вырубали это растения, принимая его за сорняк. Еще бы, ведь если сок этого растения попадет на кожу, то страшные ожоги обеспечены надолго. Проходят медленно и уж очень болючие. Над Карлом, отцом Кабоша, все смеялись, но тому было плевать на досужие разговоры. Он знал то, чего не ведали другие. И все благодаря сыну, точнее его подружке Мэри, знахарке, что держала лавку в центре Броумена. Именно эта темноволосая красавица, которая свела с ума половину Броумена и его пригорода поделилась ценным секретом. Все дело в том, что этот самый борщевик не такой и страшный, как все думают. Если его сок попадет на кожу, ничего страшного, главное, чтобы в это время на улице не светило солнце. Без солнышка и опасаться нечего, поэтому убирали коварное растение Карл и Кабош по ночам и животину кормили им только в хлеву. Рос борщевик быстро, можно сказать утром посеял – вечером собрал. Урожай снимали четыре раза в год, запасов хватало с лихвой, спасибо Мэри. А на зиму сеяли озимые хлеба. Кабош всегда исправно помогал отцу по хозяйству, за исключением того времени, что требовало его присутствия при дворе. Как угораздило простолюдина попасть во дворец? А очень просто, как оказалось. Для этого не надо быть наглым, дерзким и охочим до дела, чего у юноши было не отнять. Во всем виноват случай. Произошло это три года назад… Кабош брел в потоке людей по тесным улочкам Броумена по направлению к площади. Сегодня должна состояться очередная казнь. Главный судья Серединных земель приговорил к 20 ударам плетью одного горожанина. И за что? Начистил рыло по пьянке одному гвардейцу из Ночного дозора. Не сказать, что Брукс Лейн, так звали бедолагу, был большим. Наоборот, пяти футов ростом, в плечах дай бог полтора локтя, но силы в нем и дури хватило бы на троих. На самом деле Брукс и уложил троих вояк, но, чтобы не бросать тень на весь Ночной дозор, в суде решили чуть подтасовать факты. А то как-то позорно: какой-то пьяный недомерок справился с отрядом вооруженных людей. Мало того, что он им накостылял, так еще отобрал сабли и побросал шлемы за забор постоялого двора, где располагался кабак. Сам Лейн мало чего помнил с того вечера, в голове отложился только небольшой эпизод, пролог, так сказать: - Стоять! И куда и мы намылились? А ты часом не пьяный?! - Я из кабака вышел, недоумки. Какой я еще могу быть?! Или вы думаете, я сюда хожу кисель хлебать? Идите, куда шли, по добру по здорову, служивые. Я сегодня добрый. Дальше память оставила бузотера. Так или иначе гвардейцы не могли мириться с такой наглостью и попытались задержать наглеца, но не тут-то было. Брукс не хотел быть задержанным, поскольку собирался или пойти домой, или вернуться в кабак. Но после того, как стражи порядка получили свое, выбор пал в пользу кабака. Отметить победу добра над злом – дело святое. Там Лейна и повязали, но на сей раз стражей было два десятка. Кабош знал Брукса давно, не раз дрались куча на кучу во время праздничных забав, а потом отмечали за кружкой пенного, так же семья мясника продавала Лейну шкуры скота после забоя. Вообще скорняк был безобидным, просто не повезло оказаться не в то время и не в том месте, и не в том состоянии. И вот теперь того ждало наказание. Двадцать плетей – не шутка, живого места не останется. Сын мясника не любил подобные «развлечения» и шел только для того, чтобы потом помочь добраться другу до дома. Наказуемых после экзекуции отпускали сразу, назад в темницу не отправляли, в лазарет тоже. Много чести лечить и кормить за счет короны. Кабош добрался до площади и протиснулся сквозь толпу к самому эшафоту. Там он стоял, разглядывал толпу и краем уха слушал городские сплетни, чтобы потом поделиться ими со своей возлюбленной, знахаркой Мэри. Именно в этот день жизнь сына мясника изменилась раз и навсегда. Юноша случайно услышал разговор глашатая и судьи, который стояли прямо возле него. - Уважаемый судья, у нас проблема. - Что еще стряслось? – Спросил старик в расшитом золотом красном наряде. Глашатай сглотну. - Некому проводить экзекуцию. Палач ночью умер. Судья вытаращил глаза. - Как так?! - Не поверите, и смех, и грех. Наступил на грабли. - От этого не умирают! – воскликнул судья. Глашатай улыбнулся. - Не все так просто. Грабли дали ему по лбу, от удара, видимо, у того в глазах потемнело, он упал и задел тачку. Та ударилась о шкаф, со шкафа упал топор, аккурат палачу на голову. Судья нахмурился и пристально посмотрел на глашатая. - Ты серьезно? - Более чем, ваша честь. - Да, это проблема. Кто будет сечь скорняка? Тут абы кого не позовешь, это надо уметь. Да, дела. Толпа на площади гудела, ожидая начала экзекуции. То тут, то там раздавались недовольные выкрики, мол, вы или начинайте, или мы расходимся. Судья задумался и стал чесать затылок. От этого важного занятия служителя закона отвлек чей-то голос. - Я могу. И судья, и глашатай повернули головы и в один голос спросили: - А ты кто такой? Юноша спокойно ответил: - Мясник я, точнее его помощник. У нас свои коровы, с хлыстом обращаться умею. Глашатай приблизился к судье и прошептал ему на ухо: - Ваша честь, по-моему, то, что надо. Посмотрите на него, какой он огромный, руки сильные. К тому же мясник, с топором знаком. Да и выбор у нас невелик, начинать пора. Судья поправил белоснежный кружевной ворот. - Тебя как звать, юноша. - Кабош. – Коротко ответил тот. - Ну что ж, сын мясника. Иди с этим человеком, - Он указал на глашатая, - он даст тебе все необходимое и вкратце расскажет обязанности. И пошевеливайтесь, народ теряет интерес к происходящему! Кабош ввязался в эту историю только потому, что действительно мастерски владел кнутом. С десяти шагов он мог затушить сечу или сбить яблоко с головы на спор, не задев при этом даже волоска. Однажды даже привязал к хлысту кисть, которой красил забор, и на нем же в четыре замаха нарисовал смешную рожицу. Глаз у юноши был наметан, удар поставлен. Но калечить своего друга Кабош не собирался. Он вызвался исполнить обязанности палача только для того, чтобы это не сделал кто-нибудь другой. Уж сам Кабош постарается, чтобы хлыст причинил скорняку как можно меньше боли. Совсем без крови, конечно не получится, нельзя, ведь вся суть наказания именно в этом, но зато останется жив и почти здоров. Знал бы Кабош, куда заведет его эта дурная затея, носа не сунул на площадь. Но сделанного не воротишь. На эшафот по лестнице поднялся глашатай, встал по центру, развернул пергамент и зачитал приговор суда: - За нанесение тяжких телесных повреждений стражу Ночного дозора, - в толпе раздались смешки, - скорняк Брукс Лейн приговаривается судьей Мэлвином Штейном, - Он указал на судью, стоявшим на краю эшафота, - к наказанию в двадцать ударов плетью. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Хвала Государю. Все присутствующие на площади обратили свои взоры на королевскую ложу, которая находилась на балконе высокой башне, там величаво восседал король Серединных земель. Не вставая с огромного трона, государь помахал черни рукой. Толпа заулюлюкала, а глашатай закончил свою речь словами. Четыре гвардейца, закованные в кирасы, в широкополых шляпах вывели на эшафот несчастного скорняка со связанными руками, сорвали с него рубаху, оставив в одних штанах, и подвесили к столбу. А когда по скрипучей лестнице на сцену вышел палач, толпа стихла. Душегуб был одет во все черное, а его голову покрывал красный капюшон-маска с прорезями для глаз. - Вот это здоровяк! – прозвучал чей-то шепот. - Ну все, конец скорняку. Такой с одного удара дух выбьет. Палач стоял, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. - Начинай, - отдал команду судья. Душегуб достал из-за спины хлыст, со знанием дела осмотрел ег, подошел к осужденному и еле слышно произнес: - Кричи громче, я постараюсь, чтоб было не очень больно, но ты меня не подведи, после пятнадцатого удара притворись бесчувственным, - а затем уже громогласно пробасил на всю площадь, - Пора платить по счетам, - и зычно рассмеялся да так, что у всех присутствующих пошли мурашки по телу. Сделав несколько шагов назад, Кабош отвел руку в сторону и… Палач работал мастерски, так казалось всем, кто наблюдал за происходящим. Хлыст оставлял на спине скорняка кровавые отметины, сам же виновный вопил так, что тряслись витражи в окнах дворца. Толпа хором отмечала каждый удар. - Семь! - Восемь! Кабош старался сохранить шкуру своего друга, поэтому прибег к небольшой хитрости. Он бил так, чтобы хлыст лишь немного обдирал кожу, оставляя след от удара, его же кончик щелкал по столбу, к которому был подвешен Брукс. - Девять! Никто ничего не заметил: кровавые отметины есть, осужденный орет, значит, все идет, как должно. - Тринадцать! На пятнадцатом ударе Лейн, как его научил Кабош, обмяк и перестал подавать признаки жизни. Через несколько мгновений все закончилось. Палач одной рукой поднял Брукса за веревку, которой были связаны его запястья, снял с крюка и опустил на эшафот, затем окатил недвижимое тело водой из бадьи, что стояла тут же. Экзекуция закончилась. На эшафот поднялся судья. - Жители Броумена и пригорода. Пусть это станет уроком вам. За все проступки приходится расплачиваться. Слава королю Генриху! Толпа вновь обратила взоры на королевскую ложу, заулюлюкала и стала редеть. Горожане разбредались по своим делам. Тем временем судья подошел к палачу и протянул небольшой кошель, туго набитый монетами. - Вот, держи. Ты славно поработал. Можешь отправлять по своим делам, но с утра чтоб был в казематах. У ворот спросишь, как меня найти. А для всех скажи, что служишь, например… Посыльным при дворе. Кабош не собирался дальше трудиться на этом поприще, поэтом хотел было возразить, но судья его перебил. - Послушай меня, сын мясника. Я знаю, кто ты, а вот горожане пока нет. Как думаешь, что они сделают, если узнают, кто исполосовал скорняка? Скажи, много ли людей будут с тобой общаться, здороваться? Думаю, папаше тоже будет несладко, шутка ли, сын – палач. Сомневаюсь, что он сможет продать хоть поросячий хвост. Кабош понял, что попал на такой крючок, с которого не сорвешься. - То-то же. Ступай. Юноша повесил голову и сошел с эшафота. Незавидна доля палача, если его личность известна. Такие обычно жили на отшибе, никто не желал такого соседа, в трактирах никто не подсаживался к нему, а чаще таковым вообще ставили отдельный стол в самой замшелом углу, и никто и никогда за него не садился. Друзей у палачей не было, никто не хотел водить дружбу с душегубом. Не жизнь, а каторга. Хоть сам в петлю лезь. Да, деньги палачам платили очень хорошие, поскольку пачкать руки в крови мало кто хотел. На такие должности обычно шли разбойники или убийцы. А Кабош ступил на эту стезю по собственной доброте и глупости. Обратного пути нет, если только покинуть Броумен и уехать куда подальше. Но тут у него семья, любимая. «А с другой стороны, это такая же работа, как дома. Там свиньи да коровы, тут люди, но люди плохие. Ведь кто-то должен это делать, наказывать зло? Хотя, какое зло скорняк Брукс? По дурости набедокурил. А ведь однажды мне будет нужно и голову кому отсечь. Смогу ли? Вот ведь вляпался, осел. И что теперь делать?». Вот так, нежданно-негаданно, Кабош стал тем, кого в простонародье называли душегубом – палачом столицы Серединных земель – Броумена.