Странные соседи

Джордж чувствовал себя неважно в последнее время. В данный момент он дремал на диване, но, когда входная дверь квартиры открылась и с грохотом захлопнулась, он резко проснулся. Он услышал, как мимо него кто-то пробежал, и мгновение спустя хлопнула еще одна дверь. Даже в полудреме будучи невероятно сонным он знал, что произошло, — Малкольм. В течение последних трех месяцев он имел дело с этой проблемой и сейчас уже вполне привык к этим (чаще всего) бессловесным вспышкам. В отношениях Гермионы и Малкольма это началось месяц назад. Джордж был занят расчесыванием своей руки, его голова была наклонена, чтобы было удобнее бороться с неприглядной массой, прилипшей к его предплечью. Она была серой, липкой и пахла смесью бензина и прокисшего супа. Все эти факторы повлияли на его желание избавиться от этого. Парень был слишком занят, расчесывая руку до крови, так что не услышал, как открылась дверь, но подпрыгнул и сильно ударился затылком об полку, висевшую над ним, когда она захлопнулась. — Черт! — вскрикнул он, его мыльная рука метнулась к тому месту, где уже начала образовываться шишка. — Гермиона, я… — он резко обернулся, но, готовый заорать на нее, понял, что ее даже нет в комнате, хотя ее плач был отчетливо слышен через щель в двери, которая не до конца закрылась. Он был полностью сбит с толку. Он никогда прежде не видел, чтобы Гермиона плакала не на похоронах или после войны. Может, ему пойти и успокоить ее? Или сейчас ей нужно личное пространство? Он не понимал, что делать; у него не было много опыта в этом деле. В детстве Джинни редко плакала, а когда это случалось, они с Фредом просто шутили и она становилась прежней. Как он должен был справиться с — о Мерлин, пусть это будет насморк, — Гермионой? — Ой! Он удивленно посмотрел вниз и увидел, что в разгаре своего мыслительного процесса стер липкую субстанцию и теперь растирал свою чистую раскрасневшуюся руку. Нахмурившись, он схватил одно из жизнерадостных желтых полотенец Гермионы, висевшее на ручке холодильника, и спешно вытер руки, после чего бросил его на стол и осторожно подошел к комнате своей соседки. Он заглянул в приоткрытую дверь и увидел поистине печальное зрелище. Гермиона лежала на кровати, всеми конечностями обхватив подушку, прижав ее к груди и уткнувшись лицом в мягкий хлопок, который заглушал рыдания. Он тихонько постучался. — Гермиона? Он услышал, что плач на мгновение прекратился, как будто она затаила дыхание. — Гермиона, я знаю, что что-то случилось. Можно мне войти? Он услышал несколько громких всхлипов — явный признак того, что Гермиона изо всех сил старалась сдержать слезы. — Все хорошо, — сказала она. Несмотря на то что ее нос был прижат к подушке, слова вырвались: — Все-е хо-о-ошо-о-о. — Гермиона, я захожу. Он толкнул дверь и подошел к кровати, где уже сидела Гермиона, все еще прижимая к груди подушку, как будто она могла ее спасти. Он присел на край кровати и взглянул на нее. — Гермиона, что случилось? — Она громко шмыгнула носом, и ее нижняя губа задрожала. — Кто-то с работы тебя обидел? — Она сжала губы в тонкую нить, пытаясь сдержать слезы. — Это сделал Малкольм? — Ее глаза тут же наполнились слезами, а щеки вспыхнули, и ее решимость отступила. Да, это был точно он. — Что случилось, Миона? Что он сделал? Он положил руку ей на плечо, и она практически упала в его объятья, прижавшись лицом к его груди и дрожа от слез. Немного ошарашенный, Джордж пропустил, какие слова она произнесла. К тому моменту, как он понял, что она пытается ему что-то сказать, ее истерика усилилась, и теперь было невозможно разобрать слов. Он был ужасно сбит с толку, но понимал, что единственное, что он может сделать для Гермионы, — это просто слушать ее и быть рядом, так что он прижал ее к груди, медленно гладя ее по спине и по волосам, бормоча что-то, что должно было ее успокоить, хотя он не был уверен, кому из них двоих он это говорит или хотя бы зачем. Они сидели так добрых десять минут, пока она, видимо, не выплакалась, после чего она просто шмыгала носом и время от времени всхлипывала. — Гермиона, — тихо позвал он, проведя рукой по ее кудрявым волосам, — что случилось? Ты можешь мне все рассказать. Она не пошевелилась, практически сидя у него на коленях, все еще прижавшись к его груди и крепко обхватив его руками за талию, и заговорила охрипшим от слез голосом: — Мы поссорились. Джордж испытал искушение не сдержать свой сарказм и сказать: «Да, я вроде как догадался», но он понимал, что сейчас не самое удачное время для этого и это, вероятно, еще сильнее расстроит ее. Вместо этого он предпочел промолчать и позволить ей продолжить, когда она посчитает нужным. — Я даже не помню, с чего все началось. Причина была настолько глупой… Но мы оба говорили отвратительные вещи друг другу… Это было просто ужасно, и я… просто… это… просто больно. — Она снова тихо заплакала, сживая его мокрую футболку, пока он продолжил гладить ее по спине. — Мне очень жаль, Гермиона, — так же тихо ответил он. — Все будет в порядке. Не переживай, все будет в порядке. Он сел, протирая заспанные глаза, и, вытянув руки над головой, потянулся, прежде чем подняться. Опять то же самое. За то время, пока Джордж прошел относительно короткое расстояние до ее комнаты, он успел посчитать, сколько раз уже видел ее истерики из-за Малкольма. Это седьмой раз. — Гермиона, я сейчас войду, — громко предупредил он, стоя за закрытой массивной дверью. Он больше не спрашивал, все ли в порядке. Они прошли эту отметку после третьей ссоры, когда Гермиона захлопнула дверь так сильно, что та фактически раскололась. Вопрос «Можно ли войти?» перестал иметь смысл в тот день, когда она была в таком сильно гневе, что пробила дыру в стене. Огненный шар оказался веской причиной, чтобы войти в комнату соседки по квартире без предупреждения. Он распахнул дверь и тут же пригнулся, увернувшись от будильника, летевшего с помощью заклинания в его голову. Как только будильник не достиг цели, он вернулся в руку Гермионы и был запущен снова. — Никогда не видел настолько аккуратного способа раскидывать вещи. Она резко обернулась и впилась в него взглядом так, как будто не видела его. — Кем он себя возомнил? Он не может указывать мне, что делать! — Конечно, он не может. — Джордж не знал контекста, но этот ответ казался безопасным. — Этот придурок не имеет права указывать мне, с кем дружить! Кем он себя возомнил? Моей матерью? Моя мать никогда так не делала, но это не имеет значения. — А с кем тебе нельзя дружить? — С тобой! Джордж замер. На мгновение воцарилась тишина. — Прости… что? — Он запретил мне дружить с тобой и жить в одной квартире. — Почему? — Потому что это ненормально жить с парнем, с которым я не встречаюсь. Плюс, мы слишком разные, это ненормально и так далее. Мерлин, как это глупо! — Подожди… А почему мы не можем быть друзьями? — Потому что ты ему не нравишься, — честно ответила она, расхаживая по комнате. Удивительно, что в полу еще не образовалась дырка от ее топтания в течение последних нескольких месяцев. Джордж фыркнул: — Я ему не нравлюсь? Мы виделись дважды, я вряд ли сказал ему больше пяти фраз, а он едва ли сказал две. Так когда же он успел… — Он считает тебя незрелым и ненадежным. А еще он говорил, что ты используешь меня, а… — Зачем я тебя использую? — Черт побери, если бы я сама знала! — воскликнула она. — Я понятия не имею, откуда это взялось, но его постоянная ревность так чертовски раздражает! — Да, я имею в виду… — Он сделал паузу, когда ее слова дошли до него. — Ревность? — Так и есть! Это просто смешно! Я имею право общаться, с кем хочу, и жить, где хочу, даже если моим соседом является парень, а не девушка! Это так удручает! Он не хочет даже видеть моих друзей, а когда мы случайно пересекаемся, то он находит сотню глупых причин, почему они ему не нравятся. Это просто чушь собачья! — Ты права. — Он сделал паузу, наблюдая за тем, как она швырнула в стену фарфоровую статуэтку. Он слегка поморщился от треска, но девушка немедленно восстановила ее и притянула к себе. — Гермиона, почему ты до сих пор с ним? Она прервала очередной бросок в стену, опустила поднятую руку и уставилась на маленькую кошку в ладони. Она была черной с маленькими белыми лапками, напоминала Бальтазара, который сейчас спал в комнате Джорджа. Оказалось, рвать трусы Джорджа — утомительное занятие. Она провела пальцем по спине фигуры, касаясь искусно отделанного меха и внимательно вглядываясь в нарисованные желтые глаза, как будто в них затаился ответ. — Я забочусь о нем, — наконец ответила она тихим голосом. Джордж уже слышал это раньше. Я забочусь о нем. Он заботится обо мне. Это все мелочи. Просто препятствие на пути. Ему не нужно было хорошо знать Малкольма, чтобы желать свернуть ему шею за то, что тот довел Гермиону. Было очень неприятно видеть, как она, одна из самых сильных девушек (после его мамы и профессора Макгонагалл), приходит домой после очередной ссоры с Малкольмом. Он не ранил ее физически, но снова и снова разбивал ей сердце, не обращая внимание, что с каждым разом это сделать все легче. По словам Гермионы, он был умным и красивым мужчиной, но в глазах Джорджа он не был мужчиной вовсе. Он был мальчиком, который играет с игрушками, ломает их и ждет, что они починятся к следующему свиданию. Джордж продолжал своей внутренний монолог, разглагольствуя о том, как ужасно Малкольм влиял на нее, и перечисляя все способы, с помощью которых он мог бы причинить ему боль в следующий раз, когда столкнется с ним лицом к лицу, так что он, охваченный гневом, почти упустил последние слова Гермионы. — Я хочу чувствовать себя желанной, любимой. Даже если мы будем ссориться. Гермиона повернулась к туалетному столику и аккуратно поставила статуэтку, задержав на ней взгляд в то время, как Джордж молча умолял ее понять, что он заботится о ней и что ей не нужен Малкольм. У нее есть Джордж.