There is shame There is fear There is this dizzying freedom
Если дружба, бывает, просто исчезает, растворяясь в повседневности, то любовь цепляется за каждый атом нашего нежелания. Любовь — опасная разрушающая игра. Любовь — упёртая, как бумеранг. Мы разрываем её, швыряем кусочки во все стороны света, стараясь избавиться, забыть, а она прилетает нам в затылок с двойной силой в самый странный и неожиданный период жизни. Мы. Мы. Мы. Этого «мы», на котором мир стоит уже тысячу лет, никогда не было. Была она, желающая свободы, внимания и известности. Был я, не сумевший ей этого дать. Но теперь у меня есть всё, чего она желала. Я на вершине. Я выше самого высокого здания Сеула. Я летаю так высоко, но, кажется, пролетаю что-то важное. И что теперь? Теперь «мы» уместно. У нас дружба по несчастью, любовь по гордости. Гордость всегда была дороже, важнее и ценнее.Ты довольна? Я бы хотел, чтобы ты ответила, но мои мысли не доходят до тебя, они тонут в чёрной дыре твоего эгоизма.
Захлопывая за собой дверь, бросаю ключи в малахитовую миску на тумбочке рядом, стряхиваю капли с волос и через гостиную прохожу в кабинет, еле слышно прикрывая дверь. Упираюсь лбом о дверной косяк, шумно выдыхая. Встретить свою первую любовь спустя семь лет — так себе впечатление. В кабинете темно и свежо из-за приоткрытого окна, что раздувает полупрозрачный тюль. Холодно и отрешённо — то, что нужно сейчас. От мебели из красного дерева несёт апатией, бесстрастностью, ледяной идеальностью. Каждый ровно сложенный карандаш, каждая книга, стоящая в стеллаже на месте, высчитанном по имени автора, названию и году печати, каждая рамка на стене, висящая строго под определённым углом, который, кажется, измеряли транспортиром, заставляет нервно усмехнуться. Я не хочу злиться, не хочу придавать прошедшей встрече слишком большое значение, чтобы доказать себе, собственной гордости, что уже не болит ничего, не тянет, не ноет. Я не планировал такой сюжет. Но исполосовывая небольшую комнату, сжимаю кулаки сильнее, чем следовало, шагаю громче, чем следовало, бросаю паникующий взгляд резче, чем следовало. Потому что хватит! Хватит за всё цепляться, прекрати уже! Но я всё же снова и снова прокручиваю в голове её слова, черты, что когда-то значили весь мир, а теперь не ёкает ничего, потому что каждый раз, когда я слышу её имя, я переигрываю, вселяюсь в себя прошлого и меня тошнит. Говорит, посвятила мне песни. А я сохранил диски. Все её альбомы. Я будто готовился к тому, что она произнесёт строчку из песни, а я продолжу куплет, мол, смотри, я хороший мальчик, знаю каждую команду хозяина. Лежать? Сидеть? Голос? Как тебе нравится? Преданный пёс, не желающий самостоятельно расстегнуть ошейник. К чёрту! Музыкальный центр проглатывает диск, пока я упираюсь копчиком о стол, прокручивая серебряные кольца на пальцах. Мой отец носил кольца. Он говорил, что, преодолев вершину покупал одно кольцо, вознаграждая себя. Когда у него закончились пальцы, он начал покупать их матери. Я начал носить кольца, потому что хотел быть похожим на него, должен быть похожим на него. Но у меня за плечами нет ни одной вершины. У отца на спиной был целый Эверест, а у меня пустыни, ямы и овраги. Какого чёрта я напялил их? Я не успеваю толком подумать, как ярость швыряет украшения в стену, когда комнату заполняет сливочный голос. Кольца падают на пол, слишком громко ударяясь о паркет и слишком долго катясь в разные стороны, распыляя мой внутренний золотой пожар ещё больше. Леса сгорают, реки высыхают, ледники тают, мир меняется, эволюционирует, деградирует, ничего больше не будет таким, каким я увидел, каким я запомнил. Мне стоит смирится, стоит забыть её голос и двигаться вперёд. Дверь приоткрывается, показывая светлый лоб под тёмной густой чёлкой и сонные глаза, и я резко отрываю взгляд от переливающего экрана на колонках, что снова и снова бегущей строкой колит мне глаза названием песни.Liar!
— Чонгук? — Я разбудил тебя? Извини... Лалиса заходит, оставляя дверь приоткрытой, шаркает голыми ступнями по паркету и поверхностно касается светильника, прогоняя мой холодный мрак. Я еле сдерживаю смех, замечая её запутанные волосы. — Мне для сна нужен только ты. Тебя нет, и сна нет, — она прижимается к мне, произнося фразу скрипучим от дрёмы голосом, прячет нос где-то между моей шеей и ключицами. Я ухмыляюсь, сладко целуя её в лоб. — Что тебе снилось? — ласково заправляю угольную прядь за ухо. Лалисе не снятся необычные сны, в которых она является неодушевлёнными предметами, ей снится девочка в детском кресле в салоне авто, наши родители в детской, загородный дом с четырьмя кошками, клички которых начинаются обязательно на «Л». Это важно. Важно любить, дорожить, мечтать, к одному стремиться. Это действительно то, что имеет место быть, потому что она мечтает об этом, а я мечтаю о том, что и она тоже. Быть примером для дочки и сына, что появятся примерно к тридцати, и будут бежать с радостным смехом от материнских рук к моим. Странно, я раньше не думал, что так бывает, что всё способно так закрутиться. Осознавая свою нежность и мягкость, теперь делю её только с любимой и верной. От одной отвратительной осени до другой в течение семи лет. Этого промежутка времени хватило, чтобы срастись словами, душами, сердцами, кожей и мыслями. — Ты, — Лалиса улыбается, задирая голову, и пока я удивлённо смотрю на неё со вскинутыми бровями, она добавляет, — с букетом алых роз и почему-то очень грустный. Моя рука замирает в нескольких сантиметрах от её талии, тело каменеет. И боюсь испачкать её никому не нужной ложью, боюсь сделать больно своим импульсивным решением, потому что это те отношения, в которых то, что было «до» — не считается, те отношения, которые длятся дольше трёх надоевших лет. Наш союз не похож на то, что обычно происходит в фильмах, драматических произведениях, любовных романах, у нас не было конфетно-букетного периода и прочей ерунды. Эти отношения просто есть, и они просто самые крепкие даже спустя семь лет. Я уже не помню причину знакомства. Была просто болезнь, которую никак не могли вылечить, а потом была она, стирающая всё плохое нежной улыбкой. Я желаю обнимать её на протяжении вечности под давно заученные реплики из её любимых чёрно-белых фильмов, потому что сам поплыл в сети её души, запутался настолько сильно, что пальцем не дёрнуть, и начал тонуть. Тонуть в её нежности, заботе и любви. Её пальцы — спичка, моя кожа — проснувшийся вулкан. Здесь без законов физики, она действует на меня так всегда. Лиса расстёгивает манжеты моей рубашки и скользит тонкими пальцами по обжигающей коже, улыбаясь глазами, приближается к моему лицу, требуя поцелуя, но резко отстраняется, отбрасывает мои руки, когда они касаются её лица. Она увеличивает расстояние между нами, делает мелодию громче и начинает танцевать. Нежно, чувственно, будто гладит руками прохладный воздух, плавно приподнимает ночную рубашку, что и так не отличалась скромностью и невинностью. И я не могу отвести взгляд, ей до неприличия это идёт. Я, кажется, хочу её ещё на одну вечность дольше. Под осколками звёзд, под светом синей Луны, под гитарные струны мелодии, которую я смогу повторить, даже если потеряю слух. Я уверен, мы были переплетены душами несколько миллионов лет назад, и находили друг друга каждую сотню лет, а в эту она нашла меня, и я больше не потеряюсь. Пускай астронавты крадут свои планеты и звезды, пускай Соединенные Штаты оставят себе Аляску, пускай Демокрит останется со своей гипотезой о плоской Земле, только пусть у меня останется Лалиса до самого последнего дня. — В среду юбилей компании папы, ты помнишь? Я загипнотизировано киваю. Какие могут быть разговоры сейчас, когда кончики пальцев сгорают от желания прикоснуться к её изгибам? Я всё равно ничего не запомню, буду со всем соглашаться, как забавная игрушка на панели автомобиля. — Он пригласил нескольких влиятельных людей из индустрии развлечений. Там выступит Розанна Пак, представляешь? Я бы так хотела побывать на её концерте, но она не даёт их в Корее, — будущая госпожа Чон действительно расстраивается. Подходит к музыкальному центру и начинает переключать треки в поисках любимого. И что-то щёлкает в моей голове, наверное, выключается здравый смысл, пока я, обнимая её со спины, произношу: «Я могу вас познакомить...». Что? Нет! Лалиса, откажись! Она оборачивается, кладёт ладони на мои щёки, и я вижу радостные фейерверки в глазах. Она смеётся и хлопает в ладоши, соглашаясь.Ты приносишь мне проблемы, даже не стараясь, Чеён. Срываешь самый продуманный в мире план.
Я целую Лалису. Мне это нужно. Мне нужна она. Только она. Никто больше. Губы проделывают путь от скул к ключицам жадно и сладко. Поцелуи с шумными выдохами и желанием большего. Мольба ощущается через нежнейшие прикосновения сквозь рубашку. Лалиса шепчет: «Я люблю тебя», будто собирает всю звёздную пыль в сладкую вату и предлагает мне. Я принимаю несмело и робко. Чувствую себя ребёнком, которого заманивают конфетами.И я люблю. Так сильно, что ноги не кажутся мне опорой. Ты держишь меня на ногах, ты моя опора.
*** Лалиса не знала о Чеён, Чеён не знала о Лалисе. И нужно же было мне, полному кретину, разрушить эту стену, что строилась не один год! Все мои мысли просто исчезают. Буквы, слова, многоточия смешиваются во что-то бесформенное, в раскалённый металл, застревающий в глотке, и, всё, что я могу — чёртов сухой кашель, раздирающий горло. Лалиса обеспокоенно смотрит на меня и гладит по плечу. Я шепчу, что всё в порядке, просто подавился алкоголем. Её взгляд возвращается к блондинке на небольшой сцене, что ловит заинтересованные взгляды. Мой становится исключением. Я хочу, чтобы это быстрее закончилось, а лучше, чтобы этого дня вообще не было в календаре. Простите, господин Манобан, сегодня без юбилея. Если бы астероид решил внезапно влететь в земную орбиту, если бы осколок одного из многочисленных спутников решил перестать функционировать, если бы планета Земля лишилась всей жизненной энергии, мне бы не пришлось представлять пса, гоняющегося за своим хвостом, чтобы чем-то себя занять. Все мои мысли просто исчезают, и я мечтаю исчезнуть вместе с ними. Розанна Пак поёт о любви. Красиво, поэтично, чувственно. Настолько совершенно, что невозможно превзойти. Пробирает до дрожи в коленках, играет на эмоциях, как на музыкальных инструментах. И как странно, что моё сердце начинает биться в ритме её мелодии. Это ли ответ? Это ли любовь? Но что такая, как она, может знать о любви?Ты поёшь о любви, а я ее создаю.
За плечами у Розанны тысячи слёз безответно влюблённых поклонников и миллионы разбитых сердец, с которыми она играет, как с детскими кубиками, из которых составляют слова. — Чонгук? — физически я стою здесь, в светлом зале с мило рыдающей необычностью и высокими потолками, демонстрирующими религиозные сюжеты, среди уважаемых людей и неинтересных разговоров, а духовно я стою на вершине самой высокой горы в Новой Зеландии прямо над бездной собственных чувств, разделяя своё настоящее и будущее. Сделаю шаг вперёд — начну стремительно падать в прошлое, в задиристого, дерзкого мальчишку, не желающего выйти из кокона, шагну назад — может, удастся остаться не покалеченным. И окружающие замечают мою отрешённость, что сегодня особенно видна. — Что ты думаешь по этому поводу? — я замечаю на себе несколько взглядов людей, приближённых к семье Лалисы, что ждут моего мнения. — Я... Это определённо очень важн... — Милый, мы можем ехать домой? — медовый голос раздаётся прям над ухом, и я от неожиданности делаю шаг назад. Снова слишком близко. У меня же границы. Розэ цепляется за предплечье молодого мужчины, которого я до этого момента не замечал. Его мелированная чёлка скрывает глаза, а слишком светлая кожа кажется мертвенно бледной в свете громоздких стеклянных люстр. Я не могу разглядеть ни одной эмоции на его лице, только левый уголок губ дрогнул, когда Пак оказалась рядом. — Розанна, вы так прекрасны, останьтесь с нами в этот вечер, — пожилая женщина произносит это с добродушной улыбкой, ближе наклоняясь к девушке, и та кланяется в ответ, приветствуя.«Останься» — я говорил ей это так часто... Видимо, чересчур, раз она посчитала это призывом к противоположному действию.
Я замечаю, как она сильнее сжимает пальцы, облачённые в полупрозрачные перчатки, на тёмном пиджаке своего жениха и прижимается ближе. Она не хочет оставаться, не хочет говорить, не хочет быть похожей. Как и я, желает побыстрее уйти отсюда, потому что видит притворство, фальшь и липу, куда не посмотрит, а это она ненавидит. — Чем же я прекрасна? Её не ждали на каких-либо торжествах не как артистку. Часто приглашали, но надеялись, что не придёт. Была в ней какая-то раздражающая бескомпромиссная честность. На таком мерцающем фоне жесты окружающих становились наигранными, разговоры глупыми, взгляды завистливыми. В этот раз я настоял, потому что Лалисе она очень нравилась. По крайней мере, мне очень хотелось думать, что это именно из-за неё и ради неё. В присутствии Розэ все чувствовали себя лишними на своём же празднике. Аура Пак всегда была настолько всепоглощающей и обволакивающей, что обычным людям, чьи ценности крутились только вокруг выгоды, было крайне сложно показать хотя бы одну эмоцию, потому что она меркла рядом со спектром Розэ. Лисе, кажется, это совсем не мешало. Лиса была уже сформированной вселенной. Интересной и загадочной. В юности она не тратила время на разбивающих сердца парней, на бесполезное самовыражение, окрашивая волосы в радужные цвета и надевая вызывающие платья. Она саморазвивалась. Вкладывала в себя книги, искусство, чтобы потом отдать это всё любимому человеку. И мне бесконечно повезло, что она выбрала именно меня. Она смотрела на певицу, с бесконечным восхищением в глазах, взымала каждому слову, голосу, стилю, даже взмаху волос. Манобан казалась таким маленьким ребёнком рядом с Розанной. — Вы узнаваемы и очень красивы... — женщина поджимает губы и не знает, что ещё сказать, потому что Пак снова ставит в тупик своей непокладистостью. — Я не хочу, чтобы меня узнавали по красоте лица или фигуры, по длине волос, новому платью, кольцу или непонятной болтовне. Я хочу быть узнаваемой по сердцу, любви и вдохновению, по борьбе за свои мечты и по тому, как сильно я этого желаю. Не хочу, чтобы меня считали прекрасной только потому, что я красивая.Да что ты несёшь, Чеён?
— Юнги, нет нужды... — Пак шепчет ему на ухо, но остаётся прерванной его хриплым голосом, который я слышу впервые за этот вечер. Мин по очереди представляет певице присутствующих, она манерно кланяется, фальшиво улыбается и пренебрежительно разглядывает дорогие ожерелья на шеях дам, которые их душат, но нужно ведь держать лицо для вспышек камер, тяжёлые серьги, перстни, от которых ломаются пальцы. Когда очередь доходит до меня, я не могу разгадать настроение её глаз, так как, кланяясь, опускаю взгляд к её ногам. — Господин Чон... — её жених готовится представить меня. — Мы знакомы, — её голос грубее и мужественнее, чем обычно, а напряжённый взгляд направлен точно в точку между моих глаз.О, мы не будем играть в незнакомцев в этот раз?
— Позволь представить мою невесту — Лалиса Манобан, — Пак читает между строк, даже когда ничего не написано. Время, что кусало мои запястья, показало нам, кто есть кто, и расставило все точки над i. Только Лису она рассматривает с неподдельным удивлением: её натуральные тёмные волосы, аккуратный французский маникюр, маленькие гвóздики в ушах и...обручальное кольцо с небольшим драгоценным камнем. Я довожу всё до катастрофы, до абсурда, до точки невозврата, знакомя своё прошлое с будущим. У Лалисы, кажется, сердечки в глазах, когда певица ей улыбается и встаёт ближе, отдаляя нас троих от всех присутствующих. Как иронично, что все они делают вид, словно её нет, когда так горели желанием с ней поболтать. — Я так рада, что наконец имею возможность познакомиться с вами, Розанна, — начинает Лиса, заправляя угольную прядь за ухо, смущаясь. — Вы не были на концертах? — Нет, я не могла отправится в Японию из-за работы, надеялась, что смогу встретить вас в Корее, и такой шанс наконец появился, я так счастлива! — брюнетка нежно заключает руки Чеён в свои, пока я полностью опустошаю второй бокал. Пак наконец находит иголку в стоге сена, говорит взглядом: «Если ты решил играть, значит мы поиграем». Ей не нужны объяснения, она ясно видит мою ложь. Сложно не увидеть то, в чем ты мастер, да? Я стал слишком хорошим притворщиком, милая. — Так вы с Чонгуком знакомы? — а Лалиса иголку не видит, замечает только осколки, каждый из которых по-особенному силён и враждебен. — Учились вместе, — бросает Пак, наблюдая, как я хватаю третий бокал с подноса официанта, что медленно и манерно разносил элитный алкоголь. — О, должно быть, мы и с вами учились вместе, но я вас не помню...Мы другому учились, Лалиса. Наши уроки под названием «Разбей второго и убеги, чтобы остаться целым» были сугубо индивидуальны.
— Розанна имеет в виду младшую школу... — я вру, встречаясь взглядом с Чеён. Слишком много лжи на нас двоих. После искренней и не очень похвалы нарядов друг друга разговор заходит в тупик. Лалису уводит отец, чтобы познакомить с одним из своих товарищей, Чеён растворяется в толпе, а я остаюсь один. Наконец могу остановить время, подумать и подышать. Когда-то во мне горела страсть, всё было хорошо и казалось правильным, теперь я вдыхаю дым и пепел. Любовная зависимость — страшнейшая зависимость. Бьёт больнее алкоголя, наркотиков и сигарет. Полюбив однажды, мы продолжаем любить вечно. Пытаемся их отпустить, осознавая, что сердце не представляет ничего, кроме осколков, измельчающихся с каждым биением, но они возвращаются, сделав круг. Непрошенные гости, идущие по осколкам разбитого сердца. Им не больно. Больно нам. Они думают, что становятся нашей частью, но, в итоге, разрушают, давая разбиваться о сказки и понимать, что авторы — мы сами, но по всем клише очень тянет в эту утопию. Любовь ставит к стене, впивается в глотку костлявыми пальцами и шумно дышит, заглядывая в глаза. Она ненавидит слабых. Никакого милосердия, никакой доброты и помощи. Она не просит, а приказывает чувствовать её червями под кожей, всеми фибрами, от кончиков пальцев до корней отросших волос. Я оглядываю присутствующих. Из всех этих людей, для которых богатство — деньги и бизнес, кто-нибудь чувствовал что-то хотя бы отдалённо похожее на то, что чувствую я? Я не вижу в них лиц, одни только маски. Они все заняты лестью, и я больше никому не интересен. Неужели я пришел сюда, чтобы разочароваться? Мое внимание снова привлекает мужчина, что, кажется, выделяется из толпы блестящих украшений. Я всё ещё не могу дать внятный ответ на вопрос: «Нравится ли мне Шуга?». Сначала это было твёрдое и уверенное «нет». Я презирал его изощрённую уверенность в себе, в своей привлекательности, в своей мертвенно бледной коже настолько сильно, что не мог посмотреть ему в глаза или на иную часть светлой гладкой поверхности его кожи. Я не думал о том, что он может быть замечательным радушным человеком, от общения с которым от удовольствия поджимаются пальцы ног, не думал, что мы сможем подружиться — мои предвзятость и предубеждение не давали этого мне. Но он похоже тоже не горел желанием заводить новые знакомства. Ни с кем. Мин изредка говорил с кем-то, чаще просто слушал, кивал и незаметно уходил, оставляя не заинтересовавшую беседу. Также изредка он смотрел на Чеён, что постоянно была вдохновлена беседой и старалась высказать свои мысли по любому поводу. В его глазах была любовь. Ещё реже он смотрел в мою сторону. Была ли любовь и в моих глазах? Знал ли он о моих чувствах больше, чем Чеён или уж тем более больше, чем Лиса? Я мысленно извиняюсь за чувства, которые до сих пор храню глубоко внутри, которые уже давным-давно покрылись слоем белой пыли, от которых до сих пор не смог окончательно избавиться, и ухожу. Спектакль окончен. Больше неинтересно. Выхожу из главного зала в надежде найти Лалису и уехать домой на такси в ближайшие десять минут. Иду по коридору с тёмно-бордовыми стенами, украшенными золотыми узорами. Цокаю языком: слишком вычурно, я бы сделал ремонт. Бра, весящие на стенах, больше для красоты нежели для освещения, так что коридор тонет в полумраке. Я вижу слишком знакомый женственный силуэт и слышу стук каблуков из глубины. Нет, только не снова. Коридор недостаточно широк, если мы продолжим идти, то столкнёмся плечами, поэтому я останавливаюсь, расслабленно облокачиваюсь на стену, прячу руки в карманах и опускаю голову. Стук становится громче, достигает своего пика и стихает. Я недоумённо поднимаю голову. Чеён стоит напротив. Также прижимается к стене и выжидающе смотрит на меня, поднимая уголки губ. Раньше с этой улыбки стекал мёд, но теперь это лишь осколки холода, кружащие в диком танце в море красного вина под чудовищную музыку.Любовь ставит к стене, впивается в гл...
— Лиса чудесная, Чонгук. Где ты её нашёл? — Она меня нашла... Отношения не заключаются на полном владении. Сложно просто быть рядом, не пытаться присвоить, сделать полностью своим — физически и духовно. Ещё сложнее помнить, что обладаемое невозможно удержать навсегда и каждый принадлежит сам себе. Встретить того, кто не только не садит в будку, но и не надевает поводок — редкое явление. Лиса именно такая. — Она действительно очень хорошая, Чон. Я надеюсь, ты не будешь играть с её сердцем, как...Тебя так много, мне тесно с тобой в любой комнате.
И меня клинит. Сильно, резко, опасно. — Как ты с моим? — Я не это хотела сказать... — А я не это хотел услышать! Я отрываюсь от стены и делаю шаг к ней. У меня внутренности сворачиваются от её присутствия. Какого чёрта меня так сильно расщепляет, что я дышу с перебоями? Длинное платье без бретелек делает Чеён такой беззащитной, оголяя ключицы и рёбра, не смотря на гордо вскинутый подбородок и идеальную осанку. Я даже, наверное, слышу, как бьётся её сердце, израненная душа просится наружу, чтобы показаться, попросить о помощи, найти кого-то, кто заклеит кровавые дыры пластырями ласки. Я найду эту рану, разорву её пошире, пытаясь найти неестественность и насмешку. Родители в детстве целовали ушибленное место. Мне поцеловать? — Ты говорил, что любишь меня. Это всё ещё так? Ты по-прежнему так считаешь? Мимолетная мысль, которая не должна была быть озвучена. Одна из змей. Самая чудовищная и беспощадная, потому что пряталась долгое время во мраке.Знаешь, да, я хотел тебя любой, желал, восхищал и еще десятки синонимов в прошедшем времени, но «любил» — уже ничего не значит. Я больше не люблю, а ты никогда не любила.
Я ловлю её взгляд на себе и чувствую царапающую вину, потому что больше не могу любить её так, как она хочет, не могу дать ей то, что она хочет. Я не в ответе за отношения, которые не ломал. — Твоими стараниями мои чувства были напрочь испорчены, а ты сама до сих пор не знаешь, чего хочешь. От твоих мечтаний и стремлений тошнит и выворачивает наружу, как в детстве после карусели, — я не замечаю, как с каждым предложение подхожу к Чеён ближе. Контроля над эмоциями как ни бывало, я, кажется, готов впиться клыками в её выпирающие ключицы, — Сложно представить кого-то более притягательного и отталкивающего одновременно. Да и в чём тебя винить? У каждого уже своя жизнь. — Я знала тебя будто вечность, но теперь ты другой, — она поджимает губы и также отводит взгляд. — Лиса ждёт тебя на улице.Ты простая настолько, что с тобою так сложно. С тобой я настоящий, но в настоящем — я прошлый. А туда я больше ни ногой.
Когда от алкоголя не останется и следа, я пожалею о всех сказанных словах. Они превратятся в ещё одно больное воспоминание. Но я не могу сдержать колкости, пропитанные моим самым отборным ядом, слетающие бумажными самолетиками с острейшими носами с моего языка. — Для двадцати пяти лет у тебя слишком много личностей, Розанна. Почему? — наклоняю голову и поднимаю брови, выпячивая нижнюю губу. Вопрос звучит легкомысленно, словно не направлен на обиду.Да, это больно, зато ты проучена.
Я ухожу, больше не обернувшись. Выйдя на улицу, ищу глазами нужную машину. Небо затянуто чёрно-синими тучами. Порывы ветра, раскачивающие ветви деревьев, забираются под чёрное платье выше колен, и Лиса дрожит, обнимая себя за локти. Её ищущий взгляд блуждает по лицам и тут же зажигается, заметив меня. Она широко улыбается и машет рукой. Мы вместе садимся в машину.Я никогда уже не вернусь. Я хотел, чтобы ты помнила, но мы будем хранить в голове то, что хотели спрятать. Все эти шрамы, кажется, никогда уже не исчезнут. Ты когда-нибудь думала о том, как всё было раньше? Думаю, мы всего лишились ещё тогда. Думаю, ты хорошо понимаешь, о чём я.
*** О лобовое стекло разбиваются первые капли дождя. Глухие удары воды, напоминающие барабан, превращаются в прозрачные дорожки. Я люблю непогоду. Серое небо делает всё сумрачным и загадочным. Стихия раскачивает деревья, распахивает пальто, ломает зонт, пока я не оказываюсь в подъезде родной многоэтажки. Время — пятая стихия и она так обманчива. Целую неделю после юбилея компании я не слышал, не видел ничего, что напомнило бы мне о Чеён. После разговора стало проще делать вид, что всё по-старому, что Пак Чеён застряла в прошлом, а Пак Розанна только в телевизоре и колонках. Я постоянно возвращаюсь домой в одно и то же время. Дотошно пунктуальный. Стягиваю пальто, разминаю шею и пальцы, будто готовлюсь к схватке с хищником. Поглотиться зверем было бы в тысячи раз лучше, чем беречь внутри неугомонного щенка, что сгрызает мои кости и внутренности, лучше, чем остаться покусанным той самой змеёй, которая просто впустила в моё сердце яд и уползла под ближайший камень, а потом обратилась в человека, села в ближайший самолёт и спряталась в каком-то уголке вселенной. И дело, конечно, не в результате, дело в неподконтрольном процессе. Этот день не был провально плохим, потому что казалось, что ничто не может испортить этот вечер, кроме гитарных струн и чужого голоса в моей гостиной. — Да-да, правильно. Зажимаешь здесь и здесь для До минор, — у Чеён узкие джинсы, длинные пальцы, острые плечи и тонкая шея, как узор на прямоугольной бумаге. Она сидит за спиной Лалисы, положив голову на её плечо, слегка касается правой руки, показывая, как нужно касаться струн, чтобы получить нужный звук. Лиса пытается сыграть мелодию, каждую ноту которой я знаю наизусть. Взгляд затуманился, утонул в мелодии, которую я возненавидел с первой ноты, однако несколько месяцев слушал только её, разрушаясь. Есть песни, под которые танцуют и поют, а эта возвращает меня на несколько лет назад, когда я впервые встретил её, и моё сердце с грохотом взрывается. Этот шум отвлекает девушек, и обе поднимают удивлённый взгляд на меня. — Чонгук, прости, что не встретила, потеряла счёт времени... У нас Розанна в гостях! — она улыбается ярче, глаза блестят сильнее. Лиса думает, что присутствие певицы радует нас обоих, но её имя отскакивает от зубов подобно команде «фас».Ненавижу эту песню, ненавижу твое имя, ненавижу тебя!
Я выхватываю гитару и струны недоброжелательно, осуждающе звенят. Руки брюнетки бессильно падают на колени, а уголки губ выгибаются в обратную сторону. И я больше ни слова. Лиса понимает, у нас телекинез на особой частоте. Она встаёт, подходит ко мне, целует где-то под левой скулой и обнимает, сжимая рёбра. Лалиса бесконечно нежная, нескончаемо заботливая и безмерно ласковая. Всегда знает, что мне сказать, каким тоном и когда. Всегда так умело подстраивается под мои заморочки и не лучший характер. Словно детский пластилин, который от теплоты моих рук тает и позволяет делать из него различные фигурки. Всегда такая, как надо. Когда она с отцом пьёт крепкий алкоголь на кухне, он видит в ней любимую дочь, которую всегда хотел. И я так не хочу забирать её у него. Когда она с моей матерью в очередной раз выбирает костюм для её мероприятия, она прислушивается к Лалисе, ей действительно важно её мнение. Она та, кого мать хотела видеть рядом со мной. Такая разная, но всегда моя. Лалиса оставит всё ради меня, станет моим верным спутником, она не раз доказывала это. С ней всегда будет тепло и безопасно. Обнимая Лису за плечи, встречаюсь взглядом с Чеён. Готов поспорить, мой взгляд выражает: «Смотри, что у меня теперь есть. Ты уже не везде, потому что далекая, потому что уже другая заставляет моё сердце биться чаще». — Мне пора... — Тебе пора... Наши голоса, мой грубый и её неловкий, звучат одновременно, отчего оба на секунду замираем. Чеён идёт в коридор, Лиса следует за ней, говоря о том, как ей жаль, и было бы здорово встретиться ещё раз. — У Чонгука день рождения в следующий вторник. Приходи. Пак еле приподнимает уголки губ, пока завязывает шарф, прощается и уходит. Без гитары. Теперь это не самое страшное предательство, да? Я вынужденно выхожу за ней, жду лифт и догоняю её на улице, сильнее кутающуюся в пальто. — Тебе вызвать такси? — говорю, передавая чехол, надеясь, что наши пальцы не соприкоснутся. — Хочешь знать, что мне снилось?Да, да, чёрт возьми, конечно хочу, может, хоть в твоих снах ничего не изменилось.
— Это не то, о чём я спрашивал. — Но это то, что ты хотел услышать, — у Чеён янтарные искры в глазах вместо уставших шоколадных радужек. — Меня Юнги заберёт. И я почему-то представляю их вместе. Меня тошнит, потому что представляю, как она дотрагивается до его груди, а он гладит её волосы, опускает руку на её колено и поднимается выше... Я не могу видеть это, зажмуриваю глаза до цветных разводов. Ревность подшучивает надо мной с помощью тошнотворных колыбелей. Это цена, которую я должен заплатить. Она принадлежит ему, и он любит её. — У меня день рождения в следующий вторник. Не приходи, — последнее, что бросаю я, когда замечаю чёрный мерседес у подъезда. Никакого сожаления, только желчь, вкус раскалённого железа и кровоточащие дёсны.Я по тебе скучал. До смерти скучал. Я умер в том сентябре, когда внутри всё рушилось, а жизнь продолжалась. Ты продолжала бежать по планете с моим сердцем в пыльном рюкзаке. Я пытался тебя отпустить и отпустил. Планета по-прежнему вращается вокруг солнца и своей оси, но уже не от твоего бега, кофе по-прежнему горький без сливок, аэропорты по-прежнему одновременно самые несчастные и радостные места, самолеты по-прежнему летают.
А я делаю шаг вперёд и падаю в прошлое.