Бархатный песок

Света неделю не встаёт с кровати. Та плотно придвинута к окну, и сквозь стекло видны огни сумасшедшего трафика. Совсем рядом кипит жизнь. Люди решают свои проблемы, куда-то бегут, опаздывают и ругаются, и никому нет дела до неё. Лишь редкий прохожий поднимет голову и, увидев лицо в окне, моргнёт и поскорее пошлепает по лужам дальше, мечтая оказаться дома — в тепле и уюте. Однако в этой квартире холодно. Когда-то ее согревал веселый смех, а сейчас квадратные метры увязли в тишине. Илья снова и снова настойчиво приходит к ней, и за ним тянется шлейф дорогого одеколона, который всегда сводил Свету с ума. «Наверное, он пытается обмануть самого себя, делая вид, что ничего не произошло» — флегматично думает девушка каждый раз, когда он садится на кровать и сгребает ее в объятия, шепча слова поддержки и утешения. Вот только делает он это через одежду — на нем рубашка, а Света одета в потрепанный свитер. Илья знает, что она боится чужих прикосновений и в бессильной ярости сжимает кулаки. Он не знает, как помочь. В такие моменты его обычно волевое лицо приобретает детское выражение, а тяжелый взгляд становится нерешительным и задумчивым. Свете наплевать на все. Она не плачет, не кричит и не дерётся. Она прячется от всего мира, вновь переживая все произошедшие с ней события. В какой-то момент Илья срывается. Все книги беспорядочно летят на пол, телефон разбит вдребезги, а Свету силком вытаскивают из кровати. Сетевой целенаправленно идёт в ванную, клещом вцепившись в слабую руку девушки. — Снимай шмотки. — требует холодный голос. Илья мрачен и решителен. Он сам стаскивает с неё одежду и насильно толкает девушку под струи воды. Обжигающе холодный душ снимает оцепенение. Вялость уходит. Чувствуя взгляд Ильи на своём теле, Света начинает паниковать. Снова чужие руки делают ей больно, снова она беспомощна и не может воспрепятствовать происходящему… Слёзы смешиваются с водой и никто не придёт на помощь, никто не защитит. Она одна. Неожиданно горячие руки обнимают спину девушки. Илья поворачивает Свету, и их лица оказываются на уровне друг друга. Удерживая зрительный контакт, мужчина игнорирует все попытки вырваться, и его сильные руки легко удерживают Свету перед собой. Он говорит пылко, неистово, яростно, переходя с едва слышного шепота на дикий крик, безудержно смеётся и исступленно плачет. Слова его заглушает мощный напор воды, но Света отчетливо слышит каждую фразу, ловит с губ каждый вдох, но, прислушиваясь к себе, ощущает лишь равнодушие. Илья снова делает попытку обнять девушку, и та не сопротивляется. Ликуя, Сетевой притягивает послушное тело к себе, зарываясь головой в макушку. Он не обращает внимания на то, что его одежда промокла насквозь, и что он полностью одет, в то время как Света полностью обнажена. Он видит перед собой только ее лицо, залитое водой и проникновенный взгляд карих глаз. Жизнь постепенно приходит в норму. Они снова читают, коротая длинные вечера, проводят много времени друг с другом, Илья все так же советуется с ней по работе. Но есть и изменения — он не отходит от Светы ни на шаг, контролируя любое действие девушки. Сетевой похож на хищника, не желающего упускать желанную добычу. Он наворачивает круги вокруг неё, и Света с каждым днём чувствует себя все более и более несвободной. Желание уберечь становится навязчивым желанием, и девушка начинает сомневаться в его адекватности. Однажды он разрешает ей выйти погулять во двор. Правда, сам следует за ней пятам, контролируя обстановку. С каждым днём Света становится мрачнее, ее мучает неволя. Сетевой замечает это душевное волнение и задумчиво хмурит брови. Незаметно приходит зима, и в один из безымянных вечеров Илья тащит домой елку. О том, что он собирается праздновать Новый Год впервые за десять лет Сетей решает не распространяться. Света радуется, и весь вечер они наряжают дерево старыми игрушками, которые Илья принёс следом. Праздничный ужин девушка мужественно берет на себя, и в новогоднюю ночь стол уставлен разными вкусностями. Однако Сетевой практически не обращает внимания на еду, не сводя искрящихся глаз со Светы. Та смущается и краснеет, но ловит себя на мысли, что вечер такой… семейный. Она задается вопросом, какие у них взаимоотношения? Если изначально все основывалось на насилии, то теперь они стали… парой? Света задумывается, а есть ли у этого человека близкие люди? Семья? Ее осторожные вопросы вызывают на лице Ильи оскал, который невозможно как-либо интерпретировать. Сетевой придвигается к Свете, и его серьезный голос никак не сочетается с тем нежным взглядом, которым он ее окидывает. — Теперь ты — моя семья. Багров задумчиво барабанит пальцами по столу, встречая рассвет в душном кабинете. В пепельнице дотлевает незатушенный бычок, в то время как крыши Замоскворечья окрашиваются в нежный розовый оттенок. Дела Данилы идут прекрасно, как говорит Татарин — «зажили!», однако на душе противно. В сердце его поселилась необъяснимая тоска. Он снова и снова воспроизводит у себя в голове последнюю встречу с приятелем юности, и от гложащей душу вины невозможно избавиться. Он пытался. Его терзает вопрос — почему тогда Сетевой его не тронул? Когда он разъярённым зверем ворвался в квартиру и стрелял в каждого, кто вставал на его пути, Данила приготовился сражаться до последнего, но, к его удивлению, Сетевой лишь мазнул по нему взглядом и резко повернул обратно, будто вид Багрова его отрезвил. Впрочем, никто не понимал, какими мотивами руководствовался Илья на своём жизненном пути, потому что часто он поступал очень странно, и поступки его со стороны казались импульсивными и глупыми, но те, кто был близко знаком с Ильей, понимали, что этот расчетливый и хладнокровный человек всегда будет действовать хитро и продуманно и обязательно извлечёт для себя выгоду. Багров устало потёр переносицу и спустился на улицу, желая пройтись по пустым и в сей час блаженно тихим улицам. Несмотря на ранний час, голова его продолжала работать, генерируя мысли, и Данила уже наметил примерный план действий. Он знал, что мир тесен, а теперь они с Сетевым работают на одном рынке, и встреч, как случайных, так и спланированных, им не избежать. Данила решил первым сделать шаг к примирению — не только из-за того, что он ощущал вину из-за ситуации со Светой, но и потому что Илья, несмотря на все происходившие между ними дрязги, долгие годы приходился Багрову близким другом и товарищем. Впрочем, оставим бывшего «писаря», погружённого в свои думы, на том моменте, когда он медленно шёл по улице уже просыпающегося мегаполиса — его мотивы также запутанны и не всегда понятны, и нам, простым читателям, остаётся только теряться в догадках и с нетерпением ждать кульминационного момента.