О тех, кто защищает порядок

Иероним закрыл глаза, досчитал до десяти и открыл вновь. Он ожидал, что это не поможет, так в итоге и получилось. Пламя злости продолжало разгораться. Дело даже не в сегодняшнем дне: месяц в принципе не задался. Серый лис обнёс ювелирный магазин за неделю до сдачи квартального отчёта об уровне преступности в городе, а Клавдий Лонгус, уволенный из Восточной имперской компании из-за недоказанных подозрений в хищениях, исхитрился занять высокую должность в городском банке. Сильнее этого раздражало лишь его приветствие при случайных встречах — ядовито-слащавое, за которым непременно следовало «дружеское» пожелание тщательнее проверять доказательную базу. Затем кто-то ограбил хранилище документов Имперского легиона: хотя Филида подозревал Тёмное братство, Иероним не сомневался, что к этому приложил руку Серый лис. Этот день был вполне в духе всего месяца — то есть, отвратительным. Утром, когда Иероним обучал новобранца и проводил с ним совместное патрулирование, встреченный в Талос Плаза Лонгус особенно расщедрился на издёвки. Как назло, именно сегодня один из подозреваемых Филиды скончался в темнице от истощения, так и не выдав ни крупицы информации о Тёмном братстве. В порыве гнева Филида разорвал поданное Иеронимом ходатайство об объявлении награды за любую информацию о Сером лисе. Филида критиковал эту идею настолько громко, что слышал, наверное, весь бастион. Мудрый и проницательный, в минуты ярости командир напоминал разъярённого даэдрота, и горе тому, кто попадётся этому самому даэдроту на глаза. Проклиная Лонгуса, упрямого ассасина, да и некстати разъярившегося командира, Иероним брёл вдоль шумных улиц Имперского города, не без толики неправильного злорадства ловя настороженные взгляды прохожих. Смену он сдал около часа назад, тогда же подал ходатайство и услышал от Филиды много познавательного о себе и Сером лисе. Желая немного выпить, чтобы снять напряжение суматошного дня, Иероним направлялся в Портовый район, где стоял на якоре переделанный под таверну корабль. Как и ожидалось, в середине вечера Плавучая таверна была полна народу. Найдя глазами любимый столик, Иероним скрипнул зубами: тот оказался занят одиноким мужчиной, который подпирал щёку ладонью и задумчиво разглядывал полную кружку. Впрочем, злость несколько схлынула, когда мужчина повернулся и оказался очень даже знакомым сослуживцем Граниусом Витериусом. После недолгих сомнений желание отдохнуть победило неохоту разговаривать с кем-либо. Подойдя ближе и устроившись напротив Витериуса, Иероним отметил, что лицо сослуживца уже слегка порозовело от выпитого. — Здравия желаю. — Несмотря на имперское имя, характерным для имперцев красноречием Граниус не отличался: приветствие прозвучало тихо и коротко. За общим шумом слова были едва слышны, зато резкий запах хмеля заставил поморщиться. — Здравствуй. — Иероним старался, чтобы его улыбка выглядела более-менее приветливо, — надо же, из всех мест ты умудрился занять моё любимое. — Знаю, — подняв взгляд, Граниус торопливо, словно исправляя неведомую ошибку, уточнил, — в смысле, теперь знаю. Некоторое время он молча смотрел Иерониму в лицо. От пристального и колючего взгляда хотелось поёжиться как от ледяного Брумского ветра. Впрочем, Иероним давно понял: Граниус всегда так смотрит, и это не зависит от его настроения или отношения к собеседнику. — Тяжёлый день? Проглотив желание съязвить насчёт проницательности, Иероним сдержанно кивнул. Если он сорвётся на сослуживце, легче не станет. Решив, что согреть душу успокаивающим хмельным теплом будет правильнее, он последовал примеру Граниуса и заказал бутылку мёда да тарелку запечённого с говядиной картофеля. Некоторое время легионеры молча пили, неторопливо наслаждаясь вкусом на удивление качественного напитка. Каждый пребывал в темнице собственных переживаний, но когда бутылка опустела на четверть, давящие разум оковы постепенно начали спадать. — А ты чего? — Иероним кивнул на полупустую кружку Граниуса. — Тоже неудачный день? — Скучаю. — Последовал короткий ответ, не давший информации, но наоборот, вызвавший новые вопросы. — Скучающий легионер — непорядок. — Иероним сделал большой глоток. — Почему ты вообще нашёл время скучать, когда Филида рвёт и мечет из-за того ассасина? — Почему... по кому — неважно. — Услышав за спиной оглушительный хохот что-то праздновавшей компании моряков, Граниус развернулся и какое-то время разглядывал источник шума — троих мужчин и женщину среднего возраста. Скользнув взглядом по одинокому каджиту за соседним столиком и тихой компании аргониан, он переключил внимание на собственную кружку. Иерониму показалось, что сослуживец смотрел вокруг с лёгкой грустью. — Сам зачем напиваешься? — Взгляд Граниуса лишился прежней колючести. Или это только кажется? Решив не закапываться в бессмысленные рассуждения, Иероним рассказал всё, начиная от избежавшего наказания Лонгуса, заканчивая порванным ходатайством. — Мне идея с наградой кажется неплохой, — Граниус задумчиво постукивал пальцами по столешнице. Услышав за спиной неожиданный звон упавшей бутылки, он резко потянулся к поясу, но осёкся и опустил ладонь на столешницу. — Это тебе так кажется. — Иероним фыркнул, вспоминая слова командора. — Для кого-то я фанатик, который вместо того, чтобы заниматься полезными делами, тратит время на бессмысленную ловлю призраков. Уточняю: это говорит человек, посвятивший жизнь охоте на Тёмное братство. Спасибо, хоть сумасшедшим не назвал: а то, судя по его взгляду, хотел. — Легко отделался. Иероним пожал плечами. Из-за рода деятельности Граниус пересекался с Филидой чаще, а так как в противостоянии с Тёмным братством Имперский легион обычно терпел поражения, Иероним не хотел представлять, сколько всего слышал Граниус в момент очередной неудачи. За спиной громко ударилась о стол чья-то кружка. Компания моряков, пошатываясь и гогоча, направилась в сторону выхода. Каджит дремал, положив голову на столешницу. Аргониане продолжали свою тихую беседу. — Филида отказывает уже второй раз. Говорит, назначение награды может создать неразбериху и беспочвенные обвинения ради наживы. Я не согласен, но убедить его пока не получается. Уверен, если бы на месте Серого лиса оказался какой-нибудь ассасин, разговор был бы другой. — Командор не прав. Но, наверное, я тоже не прав, потому что говорю это за его спиной. Граниус замолчал, задумавшись. Иероним жевал горячую, слегка пересоленную картошку, лениво наблюдая за тем, как трактирщик растряхивает каджита и требует оплату выпивки и еды. Злость отступала словно мягкие волны в отлив. Хмельное тепло принесло спокойствие и утраченный после неудачного дня боевой пыл. Иероним ещё поборется, при помощи Филиды или самостоятельно. Словно прочтя его мысли, Граниус заговорил. — Можно написать Серому лису послание. Дать понять, что ты настроен серьёзно, и что достанешь его из любой норы. Брось вызов. Пусть сидит в тенях и дрожит от страха. Пусть помнит, что рано или поздно правосудие восторжествует. Иероним хмыкнул, едва не подавившись мёдом. Чувствуя лёгкое головокружение, он поставил кружку на стол и переключился на закуску. К этому моменту бутылка как-то незаметно успела опустеть, зато настроение улучшилось. — И по какому адресу я отправлю письмо? «Серому лису неизвестно куда»? Граниус громко икнул. Попытавшись пригладить короткие взъерошенные волосы, он лишь сильнее взлохматил себя, но не заметил этого. — Всунь кому-нибудь из осведомителей. Письмо, в смысле, всунь. И строго, как ты это умеешь, скажи, чтоб не читали, а отдали Серому лису. Эта информация — она не для исполнителей. Вы с Серым Лисом давно уже ведёте войну, но послание станет открытым её объявлением. — М-м-м, — проигнорировав кружку, Иероним допил мёд прямо из бутылки, причём, не своей, — а знаешь, что-то в твоих словах есть. Нужны перо, лист бумаги, чернила — и я заставлю это преступное отродье дрожать, где бы оно ни пряталось. — С этим проблем не будет. Граниус наклонился и едва не упал. Только сейчас Иероним заметил небольшой заплечный мешок, приставленный к ножке стула. Порывшись и чудом не оказавшись под столом, Граниус извлёк походную чернильницу и потрёпанный дневник. Открыв его на последний странице, попытался вырвать чистый лист, который лишь порвал на две уродливые части. — Дай я. — Иеронима руки слушались лучше, и со второй попытки он выдернул из дневника Граниуса относительно ровный лист бумаги. — Так что будем писать? — Хм. — Граниус потянулся к бутылке и сделал большой глоток. — Давай начнём с обращения. «Уважаемый Серый лис»... нет, глупости говорю. «Грязное преступное отродье»... Нет, тоже не подойдёт. Вдруг он моется по три раза на дню, откуда ж мы знаем? Не находя нужных слов, Иероним решил обратиться к мёду. Заказав ещё бутылку, выпив полкружки и получив заветное вдохновение, он заговорил... Правда, невнятнее, чем аргониане из глубинки Чернотопья, только переехавшие в Сиродил. — Значит, пиши... Дослушав фразу до конца, Граниус внёс несколько правок. Решив, что получается очень даже ничего, Иероним доел мясо с картошкой и продолжил диктовать. ... Писали, ели, допивали мёд, ставили печати, передавали послание информаторам Гильдии воров словно в тумане... ... Из объятий темноты выдернула невыносимая головная боль. Открыв глаза, Иероним увидел двигающийся вокруг него мир и поспешил вновь сомкнуть веки, чтобы вернуться в уютную темноту. К горлу подступила волна тошноты. Когда шум в голове поутих, Иероним снова открыл глаза. Сглотнув несуществующую слюну — во рту было так же сухо, как в пустыне Алик’р — осторожно сел и осмотрелся. Вид собственной комнаты вызвал облегчение: Иероним не помнил, как взбирался по лестнице, но пробуждение в своей кровати, а не где-то ещё, успокаивало. Граниус дрых рядом — к счастью, одетый, но почему-то сжимающий в руке меч. Решив, что это вообще неважно, Иероним попытался вспомнить: действительно ли он вчера передал Серому лису послание? И если да, о чем там говорилось? Заметив валявшийся на полу дневник Граниуса, Иероним смутно припомнил, что когда писали, для удобства положили лист на раскрытые страницы. А значит, есть шанс восстановить содержимое старым проверенным способом. Не без труда поднявшись, Иероним поднял дневник. Рухнув на стул, достал угольный порошок, лист бумаги и приступил к восстановлению текста. За спиной послышался наполненный страданием стон: проснулся Граниус. К тому времени как он оделся и выхлебал всю воду сначала из графина, а затем из небольшой вазы с полевыми цветами, Иероним восстановил содержимое письма. От прочитанного волосы на голове, да и на теле тоже, встали дыбом, а щёки запылали пламенем стыда. — Что там? — чуя неладное, Граниус держался на некотором расстоянии. Благоразумно, поскольку стыд порождал бессильную злость в первую очередь на себя. Впрочем, задушить Граниуса его же поясом Иероним очень даже жаждал. — Там — мой позор. Подойди, посмотри. Последние два слова Иероним намеренно произнес в приказном порядке, зная, что перечить капитану Граниус не посмеет. Бесшумно встав рядом, тот щурился, вглядываясь в собственные каракули. — «Здравствуй... преступная пена»? — Граниус смотрел с удивлением и непониманием. — Почему преступная пена? — Потому что ты так написал. — Злость бурлила, готовая вот-вот выплеснуться наружу. Спокойствие Граниуса лишь сильнее распаляло: не он три месяца назад был назначен капитаном, не с него повышенный спрос за правильное поведение! — Как ты диктовал, так я и написал, — пожав плечами, Граниус продолжил чтение. — «Долгое время ты нарушал закон совершенно безнаказанно, но это не будет продолжаться вечно. Моё желание поймать тебя растёт и крепнет с каждой минутой. Ты, наверное, считаешь себя неприкасаемым? Напрасно. Клянусь, я отыщу твою тёмную нору и проникну настолько глубоко, насколько будет нужно, чтобы взять тебя и заставить ответить за всё. Конец близок, Серый Лис. Скоро ты будешь мой. Надеюсь, тебе хватит мужества встретить свою судьбу достойно». Хотелось пойти к озеру Румаре и утопиться. Сев на край кровати, Иероним обхватил голову руками. — Это кошмар какой-то. Я опозорил весь Имперский легион. Что, вот что теперь делать? — Ну... — плеча мягко коснулась тёплая ладонь Граниуса, — я не раз и не два позорил Имперский легион. Даже не три, не четыре и не пять. Правда, меня и капитаном-то не назначают. — Спасибо, утешил! Знаешь, что со мной сделает Филида? — при воспоминании о горящих бешенством глазах командира даже такому опытному легионеру как Иероним Лекс стало не по себе. — Ничего. Одно слово породило тишину, растянувшуюся, по ощущениям, на несколько часов. — То есть? — уточнил Иероним, когда дар речи всё-таки вернулся. — А ты думаешь, Серый лис жаловаться пойдёт? — ухмыльнулся Граниус, — даже если пойдёт, ему всё равно никто не поверит: почерк-то не твой... да даже и не мой, я так криво не пишу, когда трезвый. Я по-другому криво пишу, но суть не в этом. Расслабься. Выпей чаю — можешь мне тоже заварить, кстати. Займись своими делами. Сомнения всё ещё грызли душу, но доводы сослуживца звучали убедительно. Уцепившись за них хваткой утопающего, Иероним со всем старанием гнал прочь страх позора, одновременно обещая себе никогда больше так не нажираться. Проговорив ещё некоторое время и приведя себя в порядок, сослуживцы разошлись по делам. Воспользовавшись тем, что у него сегодня выходной, Иероним отправился за новыми красками; у Граниуса выходного не было, поэтому тот рванул прямиком к Филиде огребать за опоздание. Иерониму даже интересно стало, кто в конце концов оторвёт нерадивому сослуживцу голову: Тёмное братство или разъярённый командир? Впрочем, вскоре ему стало не до этого: какой-то юный ободранец окликнул Иеронима по имени, всунул в руку небольшую записку и рванул так, словно та вот-вот взорвётся. С некоторой опаской Иероним развернул сложенный вчетверо листок... и забыл обо всём. «Жду не дождусь момента, когда вы возьмёте меня, капитан. Но прежде, чем проникнуть в норку, нужно её найти, не так ли? Что ж, буду ждать. Серый лис». Краски Иероним так и не купил; более того, он даже ответил искренним приветствием на очередную издёвку проходившего мимо Лонгуса, чем не на шутку того озадачил. Когда же Иероним пришёл в себя, то сразу рванул в башню — писать очередное ходатайство Филиде; впрочем, не прикладывая никаких материалов в качестве обоснования.