О тех, кто защищает порядок

Воздух в лесу не такой как в столице — здесь пахнет опавшей листвой и почему-то дышится легче. Поначалу Иероним пытается понять, в чём дело. Вспоминает теории восприятия и услышанные в казармах разговоры, выстраивает сложные предположения, но получает вместо обоснования лишь бессвязную чушь. В конце концов бросив бесполезное занятие, он наслаждается тишиной и свежестью. Пёстрая смесь городских запахов, часть которых и определить невозможно, отдаляется с каждым шагом, отдаляется вместе с шумом и уличной суетой — кстати, может, в них всё дело. Тишина оглушает. Золотистый лиственный ковёр шуршит под ногами, справа поскрипывает старое дерево. Неожиданно громко шелестит густой кустарник. Замерев и приглядевшись, Иероним замечает толстую тёмно-серую птичку, что-то деловито выискивающую в не успевшей ещё промёрзнуть земле. Увернувшись от едва не хлестнувшей по лицу ветки, Иероним переводит взгляд на идущего впереди Граниуса. Позавчера тот завершил сложное расследование Чёрного Таинства и сумел найти убийцу, а сегодня вместо того, чтобы отмечать победу, ни свет ни заря попёрся за грибами. На шуточное предложение сослуживцев проставиться он ответил серьёзным взглядом и коротким пояснением: «Гулянка — это лишний шум. Его много и без этого». Затем умолк. Некоторое время Граниус о чём-то размышлял, затем, с выражением лица будто превозмогает незримую преграду, подошёл к Иерониму и пригласил прогуляться по лесу. Раздвигая длинные прутья, Иероним идёт за Граниусом. Не разговаривают: беседа плавно сошла на нет, когда углубились в лес. Не потому что не о чем говорить. Каждый хочет слушать — тишину леса, шёпот ветра, собственные мысли. Иерониму кажется, что Граниус забыл о его существовании. Двигаясь полусогнувшись, тот раздвигает кусты и низкие ветки деревьев, убирает сучья и заглядывает за поваленные коряги. Ориентируясь на неведомые приметы, Граниус высматривает грибы. Собранный, сосредоточенный, уверенный в каждом действии — в последний раз Иероним видел его таким два месяца назад, при осмотре трупа в Торговом районе. Кто-то сделал на горле жертвы глубокий надрез, и через образовавшееся отверстие вытащил наружу язык. Явившийся на место происшествия Граниус не отходил от тела несколько часов. Исследовав тело жертвы с головы до ног, он подробно описал каждую деталь в своём журнале, стараясь не упускать даже незначительные мелочи. Затем достал из поясной сумки небольшой флакончик с тёмно-синим зельем и капнул на окоченевшую руку. Увидев, что кожа жертвы вокруг капель слегка позеленела, кивнул и продолжил делать записи. Тогда он разве что не обнюхал тело несчастной. Впрочем, Иероним не был в этом особенно уверен. «Отчёты бы так писал. Филида его последний рапорт сколько уже — неделю ждёт?» — Иероним хмурится. Насколько Граниус хорош в осмотре места происшествия и преследовании подозреваемых, настолько он отвратителен во всём, что касается бумажной работы. Отчёты, рапорта, архив — всё это делается в лучшем случае в последний момент. Документация сдаётся в таком виде, что потом приходится переделывать. Граниус с этим как правило либо тянет, либо снова сдаёт так, что остаётся только сжечь. Иероним искренне рад, что отчёты у него принимает или лично Филида, или капитан Цивелло, тоже занимающийся убийствами. Неожиданно Граниус замирает, и привыкший к размеренному движению Иероним едва не врезается носом в его спину. — На, — в перепачканной землёй руке Граниус сжимает наполненный грибами небольшой мешок. — Мне много. — Зачем тогда столько собирал? — Иероним принимает из одетой в тонкую, но плотную перчатку руки лёгкий мешок. Рядом с сапогом стремительно скрывается в листве чёрная змейка. Ветер усиливается, и скрип деревьев звучит громче. — Увлёкся. С языка едва не срывается ехидное замечание, но в последний момент Иероним решает промолчать. Вместо этого благодарит: заниматься готовкой не входило в его планы, но мысли о жареной картошке с грибами и луком заставляют эти самые планы пересмотреть. — Часто сюда ходишь? — С лета. Филида приучил. Сказал, что это полезно и приводит мозги в порядок. Положив мешок в заплечный рюкзак и убрав нож в поясные ножны, Граниус садится на поваленную корягу и поджимает ноги под себя. Стряхнув с рукава толстого блестящего жука, Иероним устраивается рядом. Сослуживцы жуют мягкий хлеб с ломтиками вяленого мяса, запивают холодным чаем из мяты и лимона. Иероним подмечает, что за стенами Имперского города всё становится вкуснее. — Здесь спокойнее, — отвечает Граниус и делает несколько больших глотков из фляги — не той, в которой чай. Иероним хмурится, но ничего не говорит: Граниус не при исполнении. И он нордлинг. А ещё, как ни странно, хмелем совсем не пахнет. «Может, зелье какое выпил», — думает Иероним, а Граниус неожиданно начинает раскрывать свою мысль. — В городе мы большую часть времени погружены в дела. При исполнении — в рабочие, на выходном — в личные. У каждого есть список того, что нужно сделать. Он составлен нами или кем-то для нас, неважно. Неважно, точные там планы — или так, что желательно, но необязательно делать. Мы выполняем пункты. Потом сидим, уткнувшись в бумаги, сверяем, всё ли сделано. И не отвлекаемся на такие мелочи как облака необычной формы или вот вкус пищи. А сейчас некуда спешить — и поэтому ты распробовал. Иероним доедает хлеб с мясом и смотрит вверх. С тихим шелестом покачиваются верхушки деревьев — какие-то осень раскрасила в пёстрые цвета, а иные успели пожухнуть и облететь. В голову приходит мысль, что будут рушиться города, меры сменят людей, а люди — меров, или и вовсе все однажды исчезнут, как исчезли когда-то двемеры... а покачивающиеся листья так и продолжат перешёптываться с лёгким ветерком. Можно ли запечатлеть извечное спокойствие? Зафиксировать, поделиться опытом созерцания? Иероним смотрит вокруг — на опадающие листья, на вспорхнувшую маленькую птичку, на закрывшего глаза Граниуса и на лежащие возле коряги заплечные мешки. Он уже знает ответ на этот вопрос. Картину, с крупным золотистым листом, что лежит на краю широкого пня — не истекающего прозрачным соком, но давно обросшего мягким мхом, Иероним заканчивает примерно через месяц.