Непредвиденное обстоятельство

— Эмма… — выдохнул Румпельштильцхен, даже не заметив, как блондинка очнулась и успела к нему подойти. Она смотрела на него большими изумленными глазищами, словно не могла поверить, что он здесь. Ну, ее можно было понять, ведь в последний раз, когда Эмма его видела, он растворился вместе со своим отцом. Колдун глубоко вздохнул и постарался засунуть поглубже свою истерику. — Как же?.. Как?.. — прошептала Эмма, невольно крепче сжав свою ладонь на его руке, чтобы убедится, что она не бредит. За последние пару месяцев она столько раз думала, что начала сходить с ума, что теперь все, что видела и чувствовала, ставила под вопрос. Румпельштильцхен был удивлен, увидев в глазах Эммы, помимо удивления его внезапному воскрешению, еще и искру… радости. Это было так странно… За все время их знакомства, они столько раз сменяли роли: то были союзниками, то врагами… Он даже пару раз угрожал ее убить, вместе со всей ее семьей. Не то, чтобы в большинство случаев он и впрямь имел это ввиду. Ну, может насчет ее родителей Румпельштильцхен и солгал, если было б нужно, он бы их убил, но не Эмму. Он с самого начала как-то прикипел к этой строптивой девице. К тому же, он, как и всякий творец, лелеял и как-то извращенно, но все же берег свое творение и всегда чувствовал некую искру собственничества по отношению к Эмме Свон. Да, ее родители сделали основную, так сказать, работу, но он… Ох, сколько же ему пришлось постараться ради того, чтобы эта несносная блондинка появилась на свет. Сводил ее родителей, устраивал им испытания на прочность их любви, которая от этого становилась сильнее, и почему Эмма, в конце концов, родилась столь могущественной… Он не одно десятилетие потратил на создания проклятия, искал того, кто бы его наложил… Но без Спасителя… Без Эммы… Оно было бы бесполезно для него… Весь этот тяжкий труд был бы бессмысленным… «В какой-то мере, так и оказалось… Бей-то мертв…» — ядовито прошипел голос его темного я, где-то в глубине его души. Но собственнический инстинкт, чувство, что Эмма должна принадлежать только ему, никуда не делось, более того, если раньше это было лишь смутное ощущение на краю сознания, которое он успешно игнорировал, по крайне мере до той ночи, теперь рычало и фырчало на самом переднем краю его сознания. Даже не смотря на то, что его разум прояснился, некоторые воспоминания все еще были туманны, а остатки безумия так пока и не оставили его, как и две константы, за которые он все еще держался. Бей и Эмма. Его мальчик ушел, но память о нем, чувства, которые он испытывал к своему ребенку, никуда не исчезли, а кажется, стали даже сильнее, теперь, когда только они и остались. А Эмма… Еще до того, как она родилась, до того, как он узнал имя, он уже тогда думал о ней. О своем Спасителе. Возможно именно оттого, эти два по своему дорогих ему человека и были единственными, кто смог, несмотря ни на что, остаться в его разуме. Вообще, Румпельштильцхен, после освобождения из хранилища, чувствовал, что мир вокруг него будто изменился, пока он был там или просто изменился он сам? Казалось, часть его так и осталась в том месте. Часть его чувств, часть его памяти… Они будто просто растворились, исчезли… Или покрылись пылью и стали столь незначительны, будто это было так давно, что уже и неважно. Особенно те, которые касались Белль. Несмотря на то, что первые дни после пленения он изо всех старался цепляться за ее образ, за чувства, которые он к ней питал, но уже к началу второго месяца все истлело. Мысли, память, эмоции, даже черты ее лица… Все исчезло. Даже сейчас он все еще не мог точно воспроизвести ее лицо в своем сознании, в отличие от лица блондинки стоящей напротив и смотрящей на него широко распахнутыми зелеными глазами. — Бей… — сглотнув, прошептал, наконец, он в ответ. — Он меня вернул… Эмма растерянно, на миг отвернулась и сделав глубокий вздох, тихо спросила: — Он мертв, да? Она сразу поняла, что Нил, чтобы он ни сделал для возращения отца, заплатил за это самую высокую цену. Отдал свою жизнь. Эмма сморгнула слезы выступившие на глазах. Может они уже никогда бы и не сошлись, но он все еще оставался ее первой любовью, отцом Генри. О боже, Генри!.. Ее бедный мальчик!.. Как же он это воспримет?.. Как она об этом ему скажет?.. Она вновь вернула внимание к колдуну, который на секунду зажмурился и отрывисто кивнул. — Мне так жаль… — искренне прошептала Эмма. Она знала, сколько сын значит для Голда, и потеря его, наверняка, безвозвратно подкосит колдуна. Стоит только вспомнить, как тот опустил руки, когда был активирован триггер, а Нил, как все думали, погиб падая в портал. Вот только теперь явно не будет чудесного возвращения и это только сильнее может ударить горюющего родителя. И спрашивать теперь было не надо, почему же он так горько плакал. Эмма сочувственно сжала его пальцы. — Мне тоже… — хрипло выдохнул Румпельштильцхен, с усилием разогнув задеревеневшие пальцы и отпустив прут, который сжимал изо всех сил, он сжал ее теплую ладонь. Они на минуту замолкли, погрузившись в горестные мысли о дорогом им обоим человеке, не замечая, что они так и не отпустили рук друг друга. — Ой! — воскликнула Эмма, нарушив тем самым повисшую между ними тишину и автоматически отдернув руку, за которую он ее держал и положила ее на живот. Кажется, ее дочура очень уж не любила, когда ее игнорируют и поэтому со всего маху ударила ее куда-то в бок, да так сильно!.. Тут Эмма замерла, только сейчас осознав, что она впервые, как узнала о своей беременности, стоит рядом с отцом ее дочери. Она сглотнула и медленно подняла взгляд на колдуна. Тот вновь прислонился к прутьям лбом, с какой-то затаенной печалью и очарованием смотрел вниз, на ее руку, которая все еще лежала на животе. — Толкается? — еле слышно спросил он. Его голос был при этом наполнен непривычной робостью. — Да, — так же едва слышно ответила Эмма с легкой улыбкой на губах. Вдруг она подозрительно прищурилась и вновь посмотрела на Голда. Он совершенно не был удивлен, увидев что она весьма и весьма беременна, но откуда ему знать?.. — Мое состояние явно не секрет для тебя… — настороженно начала она. — Но… — Ром и корица, — внезапно сказал Румпельштильцхен, приблизившись к ней и когда между их лицами осталось буквально пару сантиметров, он выдохнул ей в губы: — Именно таков был вкус твоего поцелуя… Сердце Эммы замерло. «Он все знает!.. Как же он узнал?!..» — лихорадочно подумала она, совершенно уверенная, что он знает о том, что в ее чреве растет его дитя. — Ты была так прекрасна в ту ночь… — хрипло продолжил он. От его шепота и ощущения теплого дыхания, что опаляло ее губы, у нее по телу пробежали приятные мурашки, а внизу живота вспыхнул жар. Эмма буквально чувствовала, как к щекам прилила кровь, дыхание ее против воли участилось, как и сердцебиение. — Прекрати… — сипло сказала Эмма, облизав в миг пересохшие губы и ухватив руками решетку. — Почему?.. — спросил Румпельштильцхен, чьи темные глаза шаловливо сверкали в тусклом свете, гипнотизируя свои блеком Эмму. — Потому что ты влюблен в Белль?.. — наполовину утверждающе, наполовину вопросительно спросила она, подняв бровь. — Будь я и впрямь так сильно влюблен в нее, насколько когда-то думал, то… — соблазнительно прошептал он и коснувшись кончиком своего носа ее носа, он еле слышно, но твердо закончил: — Ты бы не носила в своем чреве мою дочь. Услышав подтверждение своей догадки из его уст, Эмма против воли вздрогнула и хотела сделать шаг назад, но прежде, чем она успела это сделать, его горячие ладони легли поверх ее рук, которыми она вцепилась в решетку и крепко сжали, не давая сделать ей и шагу. — Откуда ты узнал?.. — дрожащим голосом спросила Эмма. Румпельштильцхен иронично поднял бровь. — Ну, я достаточно стар, чтобы знать, что дети появляются, если мужчина и женщина… Эмма раздраженно фыркнула. — Я не об этом, засранец ты этакий… — сказала она и с трудом подавила легкую улыбку. «Как дите порой, ей богу…» — Я имею в виду, как ты узнал, что… — Что ребенок мой? — закончил за нее Румпельштильцхен, и его губы в первый за долгое время дрогнули в улыбке. — Да ты сама только что это и подтвердила. Блондинка прищурилась и устало вздохнула, поняв, что он, как и уже не раз до этого, провел ее. — А то, что это девочка?.. — смиренно спросила Эмма, не ожидая услышать честный ответ. — А это имеет значение? — в ответ спросил он, а потом его плечи опустились и вся игривость исчезла из его поведения. Он тяжко вздохнул и едва слышно, с надеждой в голосе, спросил: — Могу я?.. Эмма сразу поняла, о чем он ее просит. В любой другой раз она может бы даже запретила, чисто из вредности, но сейчас, зная, что его сын погиб, а ее дочка — это все, кроме Генри, что у него осталось, она кивнула. Голд выпустил ее руки и медленно опустил одну из ладоней вниз. Его рука слегка подрагивала и буквально в сантиметре над ее животом зависла, так и не коснувшись. Эмма вздохнула и сама прижала его руку к тому месту, где как раз пнула в этот момент ее девочка. Их девочка. Колдун пораженно выдохнул, почувствовав довольно сильный пинок маленькой ручки или ножки у себя под ладонью. Когда Мила была беременна, он все пропустил. Он не видел, как растет ее живот, не чувствовал, как толкался его сын, он даже не видел, как тот родился. Впервые Румпельштильцхен увидел своего сына, когда Бейю было уже около двух месяцев. Он уже чувствовал, как брыкаются младенцы в утробах своих матерей, но никогда это не испытывал, зная, что это его дитя пинается, давая о себе знать и растет, ожидая подходящего момента, чтобы явить себя миру. «Его дочь… Его, теперь, единственный ребенок…» Это так поразительно! У него всегда был лишь сын… Мальчик, который отныне был для него потерян и в этот раз уже навсегда. Как же он справится с девочкой? «Она уже так сильна…» И впрямь, Румпельштильцхен буквально мог чувствовать под своей рукой, как в жилах его дочери пульсирует магия. Удивительно гармоничное сочетание: его темной магии и светлого волшебства Эммы. Две такие противоположные сущности, идеально слившиеся в одной маленькой, но очень особенной девочке. Такой неожиданной и непредвиденной, но с каждой минутой все более драгоценной дочки. — Она еще никогда так не бушевала… — сказала Эмма и закусила губу. И впрямь ее девочка раньше если и пиналась, то довольно тихо и в основном, когда сама Эмма нервничала или грустила, но сейчас было такое чувство, что у нее не просто ребенок в животе, а будущий футболист как минимум. «Вот предательница… Для меня ты только слегка толкалась, а как прикосновение отца почувствовала, так прям затанцевала…» — с легкой улыбкой подумала она и покачала головой. Эмма посмотрела на Голда, на чьих губах играла нежная улыбка, которой на его лице она еще никогда не видела. «Черт! И когда моя жизнь превратилась в русские горки*?» — со вздохом подумала Эмма. Два года назад она была просто одинокой женщиной, работающей охотником за головами, уже через год она стала матерью, шерифом, а главное она узнала, что является дочерью сказочных персонажей — Белоснежки и Прекрасного Принца, да ко всему прочему еще и Спасительницей. Восемь месяцев назад она вновь стала просто обычной женщиной, каких много: работала как все, воспитывала сына, жила простой скучной жизнью. Потом она узнала что беременна, а еще через пару месяцев узнала, что вся ее жизнь, которую Эмма считала своей все эти восемь месяцев, всего лишь иллюзия и ей вновь пришлось стать Спасителем. А теперь это. Она вдруг поняла, что является будущей матерью дитя Румпельштильцхена, самого могущественного, если верить историям, колдуна во всем Заколдованном лесу, которого все побаивались, но тем не менее заключали с ним сделки. Того, кого она долгое время знала под именем мистер Голд, загадочного ростовщика, которого все страшились даже под проклятием. Самого хитрого, самого таинственного манипулятора и интригана, которого она только встречала. Темного. Отца Нила и деда Генри, ее первенца. Мужчины, с которым еще полтора года назад она и не думала, что умудрится переспать, даже не допускала мысли, что между ними может возникнуть какое-либо влечение. Но тем не менее, вот она — стоит здесь, все еще чувствуя жар от возникшего между ними сексуального напряжения, сильно беременная от него же и чувствуя странное довольство оттого, с какой нежностью он прикасался к ее животу. Когда она была беременна Генри, некому, кроме нее, было чувствовать радость от пинков своего малыша, да и она сама, что в реальности, что в ложных воспоминаниях, которые на нее навеяла Реджина, не шибко им радовалась. Она в те моменты почти все время проводила в слезах, осознавая, что с каждым часом, с каждым мигом, приближался момент, когда ей придется отдать своего сына. Но сейчас была другая ситуация. Да, она в плену, как колдун, да, когда они выберутся, на них обрушится лавина проблем и наверняка скандалов не оберешься, но, по крайней мере, сейчас, в эту секунду, ее дочь радовала своим существованием не только ее, но и своего отца. И на мгновение Эмма просто наслаждалась кратким моментом покоя. * — в Америке — горки, которые мы называем «американские», они у себя называют «русскими».