Непредвиденное обстоятельство

В то утро, Эмма как обычно проснулась пораньше и разбудив Генри, принялась делать завтрак. Пока парень поливал цветы, Эмма неторопясь поставила на стол сначала тарелки с яичницей, а потом и кружки с горячим шоколадом, немного неуклюже ходя с кухни к столу и обратно. — Мам, опять забыла? — сказал Генри, садясь за стол и указав на чашку. Эмма затормозила и щелкнула пальцами. — Точно. Корица, — сказала она, и положив руку на поясницу, хотела пойти в сторону кухни. — Стой, мам, — с понимающим взглядом сказал Генри, остановив ее прикосновением к запястью. — Я сам возьму. Благодарно потрепав сына по плечу, Эмма со вздохом опустилась на стул. С каждым днем ей все труднее было передвигаться. Когда она была беременна Генри, ей было как-то легче. Видать возраст все же имеет значение. Или в восемнадцать носить ребенка, когда ты молода и бодра или в тридцать, конечно, еще не старуха, но уже и не молодая лань. С кухни вернулся Генри и посыпав корицы на горку сливок, сначала в свою чашку, а потом и в чашку Эммы, они, чокнувшись кружками, приступили к завтраку. Тут в дверь настойчиво зазвонили. Эмма, как и Генри, от неожиданности вздрогнула и посмотрела в сторону двери. Они гостей не ждали, да и прийти, по сути, к ним было некому. Генри перевел взгляд на мать и вопросительно спросил: — Мы кого-то ждем? — Нет, — напряженно ответила Эмма и махнула рукой, на начинающего подниматься сына. — А ну-ка сядь, я сама открою. Генри настороженно посмотрел на нее и сел обратно. Уперевшись одной рукой на стол, а другой схватившись за спинку стула, Эмма встала и, придерживая живот, пошла в сторону двери. На секунду она замерла, вытянув руку над ручкой двери, но услышав громогласный стук по несчастному дереву, видать звонок гостя не удовлетворил, Эмма резко открыла дверь и почувствовала, что ее сердце остановилось. За дверью стоял мужчина с лихой ухмылкой на устах в прикиде пирата, будто он только с вечеринки по случаю Хэллоуина, и сверкал голубыми глазами, вокруг которых было столько подводки, сколько Эмма не использовала за всю свою жизнь, но не от этого все у нее внутри замерло. Это был Крюк. Тот самый, которого она видела в тех сумасшедших снах. «Но это невозможно!» — Свон… — тем временем прошептал он, еще шире ухмыльнувшись. — Это и впрямь ты… «Он меня знает… Но если это так… То… Все это…», — чувствуя, как в ней все больше нарастает паника, немного бессвязно думала Эмма. — Слушай, твои родные в беде и им нужна твоя по… — начал он, но вдруг замер так и недоговорив. Его опустившиеся глаза резко приняли идеально круглую форму, а рот так и остался открытым. Эмма с трудом подавив панику, проследила за его взглядом и поняла, что он смотрит на ее живот. Она рефлекторно обняла его руками и еле слышно прохрипела: — Все мои родные здесь… Почему-то эти слова оставили в ее рту привкус пепла. — Ты беременна… — просипел мужчина, неприлично ткнув в сторону ее живота рукой, затянутой в перчатку. Та была какой-то не естественной. Будто не настоящей. «Конечно, не настоящая, ведь его у нее нет… А на ее месте должен быть крюк…» — истерично подумала Эмма, сильнее обняв живот, расправив пальцы, неосознанно пытаясь укрыть ребенка в своей утробе от столь пристального внимания того, кто не должен был существовать. — Уходите отсюда, — рявкнула она. — Или я вызову полицию… После чего схватила ручку двери, намереваясь ее захлопнуть перед носом возмутителя ее едва устаканившегося спокойствия. — Стой! — воскликнул он, перехватив руку дверь. — Послушай… Его взгляд вновь упал на ее округлый живот. — Черт, Свон! Ты же беременна… — добавил он таким тоном, будто она сама должна была бы быть поражена этим фактом. Нет, она, конечно, была, особенно, когда только узнала, что ждет ребенка, да и все еще была, но этому… пирату об этом Эмма сообщать не собиралась. — Да что ты? — язвительно сказала она и ударила его в промежность. — Я и сама, как бы в курсе… Мужчина застонал и отпустив дверь, припал к стене напротив проема, сжав ушиблены телеса. — Черт! Свон… Но Эмма не стала слушать, что еще он хотел сказать, а вместо этого захлопнула дверь. Она прижалась к ней лбом и попыталась протолкнуть воздух во внезапно сопротивляющиеся легкие. — Не может быть… Не может быть… — в исступление сама не заметила, как начала шептать она, скребя ногтями по краске на двери. — Мам? — тихо позвал ее подошедший Генри. — Все нормально? Кто это был? Эмма на миг прикрыла глаза, а потом развернулась и обняла сына. — Никто, милый, никто, — уговаривая то ли себя, то ли его, сказала она. — Просто дверью ошиблись. Немного отстранившись от сына, она обхватила его щеки и дрожащим голосом сказала: — Я люблю тебя. Очень, очень сильно. Ты же знаешь? Обеспокоенный Генри, видя, что мама чем-то жутко напугана, кивнул. — Конечно, мам. Я тебя тоже очень люблю. Ты уверена, что все в порядке? Эмма слегка улыбнулась. — Да, мой хороший. Возвращайся-ка к завтраку, а то в школу опоздаешь. И подтолкнув беспокойно оглядывающегося мальчика к кухне, она прислонилась к стене. «Он не настоящий. Крюк не настоящий…» Но в глубине души Эмма знала, что это лишь бессмысленные моления. И Крюк настоящий, но раз это так… То выходит и ее сны, вовсе не сны, а воспоминания и все что в них было и впрямь произошло, и… «И я отдала Генри…» Это было самое страшное для нее. Этого она боялась сильнее всего. Боялась, что все эти воспоминания, счастливые и не очень, все то, что связывало ее с сыном — лишь иллюзия, неправда, которую им внушила Реджина, женщина, которая на самом деле воспитала Генри. Та, что не она. Чувствуя подкативший к горлу всхлип, Эмма, сделав над собой усилия, проглотила его, изо всех сил стараясь унять неизбежную истерику до тех пор, пока Генри не уйдет в школу. Она уже и так его явно напугала, не надо еще больше приводить парня в ужас. Отправив Генри в школу, который вдруг резко попытался притворится больным, чтобы остаться дома, Эмма умилилась этой попыткой, но все же не хотела, чтобы он стал свидетелем ее срыва, она начала реветь. Да так, что дыхание спирало в горле, а в глазах начало темнеть. Но слезы довольно быстро прошли и тогда пришел гнев. Гнев на пирата, который пришел и внес смятение в ее и так метущуюся душу, и нарушивший хрупкий покой в ее семье. Гнев на Реджину, которая внушила им эти воспоминания, ложные, но такие драгоценные для Эммы. Гнев на то, что ей позволили думать, неважно во благо то было сделано или нет, что она сделала хоть что-то хорошее в жизни — смогла воспитать прекрасного мальчика. Она даже чувствовала гнев по отношению к родителям, которые смогли найти способ ее разыскать, пусть и через пирата, только лишь когда им понадобилась помощь. Опять. Это было жестоко так думать, но Эмма не могла избавится от чувства, что ее родным она была полезна лишь как Спасительница. Довольно сильный пинок в животе отвлек ее от наполненных злостью мыслей. Эмма слегка вымученно улыбнулась и положила обе руки на свой живот. — Тихо, моя хорошая… Не дерись так, — тихо сказала она, поглаживая живот. Эмма прикрыла глаза, ощущая, как часть гнева покидает ее измученное тело. «Ну… По крайней мере теперь я знаю, что это не непорочное зачатие, — с самоиронией подумала Эмма. — Хотя, кто твой папа, малышка, я так и не вспомнила…» Туманные образы целующего ее мужчины вновь пронеслись у нее голове. Она определенно с кем-то переспала, но вот с кем и когда… Все еще вопрос. Если начать рассуждать логически, окончательно принимая во внимание тот факт, что все это правда и сны — это воспоминания, то зачатие ее дочери должно было произойти прямо незадолго до проклятия… Но когда? Ее видения были размытыми и порой до жути непоследовательными, но все же примерно она помнила, что в последних из них, она то бегала по джунглям в поисках Генри, то с кем-то сражалась… Так когда же она могла в этих суматошных промежутка найти момент мира и с кем-то переспать? Хотя, примерно, Эмма могла представить с кем. По джунглям она бродила, вроде как, в компании всего четырех мужчин. Один из которых тут же отметается, так как он — ее отец. Второй — это Нил, которого она вряд ли могла подпустить к себе, даже не смотря на то, что в видениях, кажется, частично смогла его простить, вот и выходит, что остаются только Крюк или… Голд. Последний товарищ тоже вряд ли подходил. Нет, она могла признать, что во сне не раз кидала взгляд на его задницу, которая в костюмах была довольно хороша, а уж в коже и говорить нечего, но блин… Это, предположительно, дед ее сына, отец Нила-который-Бей! К тому же он явно влюблен в Белль, что исключало секс между ними. Как ни странно, ей было даже немного жаль, что это так… Но это скорее всего так и тогда… выходит, она переспала с Крюком?! Нет, он был довольно лих и она даже, кажется, смутно помнила поцелуй… Но почему тогда у нее в груди при мысли, что он мог быть отцом ее дочери, так все сжимается и возникает чувство… неправильности, что ли? Но тогда кто? Все-таки Нил? Других-то мужчин поблизости в тот период, с учетом этих воспоминаний, Эмма, хоть убей, все равно не помнила… «Может, я просто не помню… Сны-то были неточными и размытыми…» — закусив губу, попыталась себя успокоить Эмма. — Ладно, — вслух сказала она и хлопнула по столу ладонями. — Эти размышления ничего мне не дадут… Но и единственный вариант, который у нее остается, если она и впрямь хочет узнать, кто же тот загадочный незнакомец из ее сна, который, она почему-то абсолютно уверена, и был отцом ее ребенка, это разговор напрямую с Крюком. Нашел же он как-то путь сюда. Но для начала Эмма решила окончательно убедится, что это все не бред ее переутомленного сознания и… и сходить на ту квартиру, которую помнила из одного из снов, квартиру, если она, конечно, существует, в которой обитал Нил, живя в Нью-Йорке. «Господи, пусть ее не существует! Путь Крюк мне только привиделся.» Эмма до последнего не хотела верить что это все правда, но и оттягивать момент истины, чувствовала, что больше не могла.

***

К ее печали адрес оказался реальным, если верить интернету. Еле собравшись, Эмма только через два часа вышла из дома, и поехала до места назначения, которое оказалось всего в паре кварталах от места, где жила она и Генри. «Господи за что?!» — несчастно думала Эмма, сидя в машине и смотря на знакомую, к ее ужасу, улицу. Чем ближе, она была становилась, тем больше впадала в меланхолию. Нет, она понимала, что уже глупо надеяться что все это неправда, но не могла избавится от какой-то детской обиды. Все же собравшись, она вышла из машины и перейдя дорогу, медленно вошла в подъезд. Все было таким же, как она и… помнила. Та же лавочка, те же ящики, та же урна, и та же… решетка, около которой Крюк ранил Голда. Поднявшись по лестнице к нужной квартире, Эмма все более обреченно понимала, что все правда. Вскрыть дверь не составило труда и, сделав глубокий вздох, Эмма вошла в квартиру. Там тоже было все так же. Даже полотенца с засохшими пятнами крови валялись там, где их бросили почти год назад. Мимолетно удивившись тому, что квартиру до сих пор не вычистили и не сдали другими жильцам, она сделала пару робких шагов вперед и, почувствовав внезапный прилив слабости, рухнула на диван. — Но почему?.. Почему они не оставили нас в покое? — шептала себе под нос Эмма, закрыв лицо руками. В таком состояние она просидела около пяти минут, но встряхнувшись, убрала руки от лица и стала вставать, но тут ее рука наткнулась на какой-то предмет. Эмма замерла и сев обратно, откинула покрывало. Камера — вот на что она наткнулась. Но это была не просто камера, ведь конкретно эту она лично подарила Генри. Дрожащими руками она взяла ее в руки и безуспешно попыталась включить. Та была разряжена за год-то лежания без дела, но Эмма все же попыталась, но почти сразу сдалась. Прижав камеру к груди, она наконец смирилась. Ах, как же больно это было признавать!.. Но и бегать от правды, более глупо. Слез не было в этот раз, она их еще утром выплакала, Эмма лишь вздохнула и тяжело встала. Оглядевшись вокруг, ее взгляд на миг задержался на ловце снов. «Ну, что Эмма… Кончился твой «отпуск», пора вновь кого-то спасать…» — с мрачной усмешкой подумала она и без оглядки вышла из квартиры. Ей нужно было найти Крюка.