Молодожёны

...Стукнул ставень, а ей показалось — глухо ударил о плаху топор. Она открыла глаза: вместе с рассветом в голове забрезжил план. «Париж. Надо вернуться в Париж», — покосилась на пустую половину кровати. Перед треснувшим зеркалом укладывала волосы в причёску, подкалывая их на затылке. Дверь отворилась. — Мадам, мне нужно поговорить с вами, — Атос встал за её спиной, собранный, во всеоружии. — Без завтрака не поеду, — заявила сквозь шпильки во рту. — Завтрак ждёт. Кстати, вам письмо, — положил на постель. — Неизвестный посланец передал Гримо нынче утром. Вогнала в узел волос последнюю шпильку, взяла запечатанную записку. «Мадам, лорд Винтер требует выдачи леди Винтер, которую он обвиняет в смерти своего брата и прочих преступлениях. Однако ему объяснили, что дамы с таким именем не существует более. Но юный Френсис Джон Винтер жив и здравствует. И его дальнейшее благополучия целиком зависит от вашего благоразумия, мадам». Без подписи — она и не требовалась. Она словно слышала его неспешный голос, оттачивающий слова на конце: мадаМ... — Дурные вести? — осведомился супруг за плечом. — Его высокопреосвященство надеется на моё благоразумие. — Это означает, что вы не отравите меня за завтраком? Она дёрнула углом рта. На лучезарную улыбку сил не хватило. — Я прошу вас сесть и выслушать меня, — опустился на шаткий стул. Она присела на постель, у столбика балдахина. Смутное желание лечь и не подниматься неделю мелькнуло и исчезло. — Вам известны чувства, которые я к вам испытываю. В ваших ответных я также не сомневаюсь. Однако тем, кто оказался в одной лодке, связанными и с одним веслом, приходится грести вместе. Иначе не выплыть. Она слушала с бесстрастным лицом. — Я предлагаю вам... соглашение. У вас есть сын, миледи. В следующий миг она стояла над ним, выдернув стилет из причёски. Так же мгновенно он перехватил её руку с кинжальчиком. — Что вы знаете о нём?! — Уберите вы эту игрушку, только сами оцарапаетесь... — Что вы знаете о Джоне? — Лишь то, что он, вероятно, дорог вам — хотя бы как наследник состояния... Да сядьте же. — Но вы не знаете, где он? — впилась глазами в его лицо. — Нет. Но, полагаю, вы хотели бы, чтобы ваш сын был в безопасности. И вижу, что не ошибся. — Что вам за дело до него? — Мне — никакого. Но вам есть. И, может быть, мы смогли бы договориться. Он произнёс это — и оба они прислушались к словам, повисшим в комнате, не веря, что они прозвучали. Миледи вглядывалась в его осунувшееся, жёсткое лицо. Поняла: — Вы тоже получили известия. Какие? — Д'Артаньян схвачен. — Что?! — изумилась. — В час, когда я покидал Париж, он дрался на дуэли с графом Рошфором. Затем его схватили. Не пытайтесь скрыть радость, мадам. — Я и не думаю скрывать! — с торжеством в голосе. — Надеюсь, он в Бастилии. — Я вытащу его, где бы он ни находился. — Один? — Что вы! Теперь у меня есть вы. — О, я могу написать эпитафию ему на могилу. Как будет на латыни «бесчестнейший»? — А ведь он готов был вас спасти, — заметил граф, — тогда, на берегу Лиса. И мне пришлось его останавливать. — Не нужно было вставать у меня на пути, — мягко сказала миледи, — тогда не пришлось бы останавливать. — Но вам же дорог ваш сын? — Опять! — А мне дорог д'Артаньян. Как это вы говорили его высокопреосвященству? Давайте меняться. Жизнь за жизнь, человека за человека. Правда, вы предлагали убить — а я предлагаю спасти. Помогите спасти д'Артаньяна — я помогу вам с вашим сыном. — Мне? спасти? кого?.. — Мы возвращаемся в Париж, вы встречаетесь с Рошфором. Вам он всё расскажет. — И это всё? — Дальше будем действовать по обстоятельствам. — А как же эти ваши... Трое неразлучных? — Есть основания полагать, что Арамис и Портос тоже исчезли, — он поднялся, — завтрак ждёт вас в экипаже, мадам. Не дайте ему остыть. — Вышел. Она медленно, тщательно разорвала записку в мельчайшие клочки. Глянула в зеркало, не видя отражения. Взяла шляпу и вышла следом.

***

(Стоило полсерии жигуновских «Мушкетёров» посмотреть — и пожалуйста. Сюжетной связи и логики особой нет). Диспозиция была ясна. Благородный Атос ввязался в драку, один против пятнадцати, разнося очередной трактир. А меж тем в Париже их ждать не будут. И её драгоценный деверь, можно биться об заклад, спешит оспорить завещание. Уже и за стряпчими послал. Она просто чувствовала, как миллион уплывал из рук. А тут им каждый шаг даётся с боем, и этот, у стены, уже бледнее обычного, дал же Ришелье напарничка. Рукав камзола у него, кажется, опять кровит. Заварил заварушку, а кому расхлёбывать? Известно кому. — Господа, — плыла по сбитому полу трактира как по бальной зале, огибая опрокинутые стулья и черепки кружек. Разгорячённые мордовороты уже оборачивались на неё, ошалевая. Только главный, со шпагой у горла Атоса, ещё не повернулся. — Сударь, — приблизилась и медленно потянула завязку своего плаща. Являя ему под нос нежное декольте в обрамлении чёрного бархата. Главный скосился на неё. Припёртый к стене граф только возвёл очи горе. И удобнее перехватил эфес. — У вас, кажется, вышло какое-то недоразумение, — неспешно, глядя в глаза гвардейцу, почти пропела, — с моим спутником? Могу ли я как-то… — улыбнулась краешком губ, — уладить?.. И потупилась. — Мадам? — прохрипел тот, взмыленный. Перевязь кожаная, без шитья, худой и чёрный как грач, не выше лейтенанта, наверняка видит себя уже капитаном: выполнил поручение, справился. Впятнадцатером. — Капитан, — шепнула вкрадчиво, — можем мы побеседовать наедине? Она очень надеялась, что Атоса перекосило. Властно удерживала взгляд гвардейца, но боковым гребнем прямо видела, как граф дёрнулся. — Зачем же наедине, — рыкнул почти капитан и жестом победителя притянул её к себе. Кругом одобрительно заревели. Стиснул затылок, прижался к её губам, раздвигая языком. Не отводя при этом руку со шпагой от горла противника. Ну не идиот? Во рту у него явственно ощущался вкус табачной жвачки, и она сопротивлялась поцелую как могла, увлекая его в сторону. Вокруг послышалось движение, крики, грохот, видимо граф отлепился наконец от стены, — но оторваться своему предмету она не дала. Тот отшатнулся было на звуки возобновившейся драки, но она подалась навстречу и почти обвисла в его руках, провела ладонью по штанам, нащупывая завязки. Крякнул, накинулся в ответ, приник весь — горячий, жадный, подтолкнул её к столу, смял подол… Она откинула голову, отчаянно забилась в грубых руках, что мяли её, и поймала за плечом бешеный взгляд графа. Смотрела ему прямо в душу умоляющим взором истязаемой Брунгильды, или как её там, чтоб этого невозмутимого Тристана до печёнок проняло. Над ухом просвистело — рухнул кто-то из солдат, и чуть запыхавшийся Атос рявкнул: — Уберите руки, Бернажу! Они ещё и знакомы. Дуло пистолета упиралось её кавалеру в затылок. Атос рванул его к себе: — Пристрелю, — сообщил остальным и двинул с ним к выходу сквозь строй. Строй, размётанный по зале, отозвался стонами. У дверей граф обернулся, надёжно придерживая пленника: — Мадам? Она оправила плащ, укрываясь, не спеша прошла мимо них, не преминув нежно улыбнуться несостоявшемуся любовнику. Уселась в карету, Гримо на козлах подобрал вожжи. — Гони! — велел ему хозяин, вскакивая внутрь. Бернажу у трактира судорожно ловил спадавшие штаны.

***

— Какого дьявола вы устроили?! Их трясло от скачки так, что почти бросало на стены, но он даже боли в руке не чувствовал, так был зол. — Я велел вам ждать в карете, а не превращать трактир в дом свиданий! — У вас рана открылась, — заметила эта ехидна, явно очень довольная. — Даже не надейтесь! — На то, что вы позволите мне осквернить вас своим прикосновением во время перевязки? Или на то, что вы умрёте от потери крови? Тогда зачем бы мне было вас спасать? — Спасать?! — Мне показалось, ваш дружок Бернажу приставил вам шпагу к горлу? — Это ваш дружок! И я прекрасно обошёлся бы без вашей помощи! — В самом деле? А я уж испугалась, не решились ли вы свести счёты с жизнью. И со мной заодно, если вспомнить условие его высокопреосвященства. — Не надейтесь, — повторил он. — И впредь избавьте меня от ваших омерзительных приёмов. — Омерзительных? — она отвернулась к окну, завела выбившийся локон за ухо — нерешительным девичьим движением, отозвавшимся в сердце, посмотрела на него доверчиво и спросила нежным голоском Анны де Бейль: — Вы так считаете? — Прекратите, — мрачно сказал он. — Напоминать, каким глупцом я был. — Ну теперь-то вы в безопасности, — отозвалась миледи, — едва ли не единственный из всех мужчин. Ваше сердце одето в броню, которую ничто не пробьёт. Даже моя перевязка. — Хочется возиться с раненым? — Хочется выкинуть вас из кареты. Да за каждым кустом кардинал мерещится, — и одним рывком сняла камзол с больного плеча. — Ценю вашу честность, — успел он то ли сказать, то ли подумать, прежде чем рухнуть в беспамятство от боли.