***
«И это за всё, что я для него сделала! — распаляла себя миледи, покачиваясь в карете с графским вензелем. — Да лучше б я Фельтона на него натравила! Спасти от казни, чтобы так предать!.. Сейчас поворот. Только они меня и видели», — она подобралась, готовясь распахнуть дверцу. — Сударыня, надеюсь, вы не упустите эту возможность, — раздался рядом голос Атоса, едущего верхом, — я буду счастлив засвидетельствовать его высокопреосвященству, как вы размозжили себе голову, пытаясь бежать из супружеских объятий, — он сжимал пистолет. — И отправитесь на Гревскую площадь? — она дёрнула ручку дверцы в бессильной ярости. — Почту за честь, — кивнул он. — Чёрт возьми, никто не вправе заставить меня жить с заклеймённой каторжанкой! — Вот кардинал и отправил меня на каторгу. С самым надёжным надсмотрщиком, — миледи откинулась на спинку сиденья. «Бежать. Как можно скорее».***
Когда на берег Лиса налетел Рошфор со своими приспешниками, опомниться никто не успел. С ним в карете сидела бледная, как привидение, г-жа Бонасье, д’Артаньян едва не обезумел от потрясения и радости. Палача скрутили сообщники Рошфора, сам он подхватил чуть живую миледи, а всем участникам суда было велено дожидаться особого распоряжения его высокопреосвященства. Графа де Ла Фер охватил сильнейший гнев: эту женщину сам дьявол вновь и вновь спасает от возмездия! И жизнь воскресшей г-жи Бонасье не смыла ни крови других жертв миледи, ни клейма с её тела, ни грязи с её души. Он еле сдержался, чтобы не вступить в схватку с Рошфором и не выстрелить в осуждённую, приводя вынесенный приговор в исполнение. И сейчас горько раскаивался, что не уступил искушению. Вероятно, он был бы убит на месте прихвостнями кардинала, но и она бы погибла вместе с ним. Впрочем, ещё ничего не потеряно… — Приятного аппетита, мадам, — Атос опустился на стул напротив неё за накрытым столом в одной из комнаток придорожного трактира. Положил рядом заряженный пистолет. — Знаете, мне пришла в голову мысль. Одолжите мне того порошка, что вы подсыпали несчастной госпоже Бонасье. — Вы решили принять цикуту, как благородный римлянин? — оживилась миледи. — Я решил поделиться им с вами. Перед вами на выбор будет два бокала. В одном — яд, в другом — чистое вино. Вы выбираете один, я пью второй. И пусть судьба нас рассудит. — Заманчиво. Только есть опасность, что вы подсыпете яд в оба бокала. Чтоб уж наверняка. А своё вино не допьёте. Или, не дай бог, допьёте. И будете меня преследовать в аду до Страшного суда, — она принялась за рябчика. — Но ход ваших мыслей мне нравится. — Отравить вам меня не удастся. Запомните, сударыня: если я и умру, то только пропустив вас вперёд. — Об этом уже позаботился господин кардинал, — бесстрастно напомнила миледи. Налила себе анжуйского: — Выпьем за моё долголетие, сударь. От него теперь зависит ваше! — Я предпочту сократить срок вашей пожизненной каторги, — Атос отсалютовал ей бокалом.***
«Выход один: бежать. Но так, чтобы в моём исчезновении обвинили графа. А там я хоть нищенкой выряжусь, но увижу, как его обезглавят на Сен-Грев!» — это мысль согревала душу и заставляла кровь бежать по жилам быстрее. О д’Артаньяне — не думать. О Ришелье — не думать. Эту роскошь можно позволить себе потом. Карета мчалась лесной дорогой. Тень от всадника стелилась рядом. Вечерело, деревья сливались тёмной стеной. …А что, если ранить себя? Нет, чего доброго, он в ярости пристрелит её, не дожидаясь гонца его высокопреосвященства. Никакой защиты, и не от кого ждать помощи! И в этот миг кто-то прыгнул на крышу кареты, раздалось лошадиное ржание и храп, оглушительный свист и голоса. Всё остановилось. В один миг она выскочила наружу. Оборванцы с ружьями наперевес держали на мушке скакуна графа, и оба они — и конь, и всадник — смотрели на них с некоторым недоумением. Ещё один на крыше кареты держал кривой нож у горла Гримо, выступавшего в роли кучера. Вперёд выступил главарь с двумя пистолетами наизготове: — Золото на землю, живо! Жанно, помоги. — Это ваши спасители, мадам? — осведомился граф с некоторой надеждой. Жанно в живописных лохмотьях приблизился к даме и мягким кошачьим движением выудил мешочек с пистолями из-за её корсажа. Миледи, в той же надежде, что это всё же подмога, позволила его изъять. Ещё один уже потрошил карету, вспарывая подушки и обивку сидений. — Ничего нет! — крикнул, в ярости обрывая занавески. — Сударыня, ваши сообщники переходят все границы, — заметил Атос. — Полагаю, ваше путешествие окончено. — Его первый выстрел уложил на месте ближайшего разбойника, второй — избавил от захватчика Гримо. Бродяга свалился под ноги миледи. Сквозь его рвань на спине явственно виднелось клеймо. — Ну, здесь вы среди своих, — он явно намеревался ехать дальше один. — Зарежу! — фальцетом вскрикнул Жанно и, вцепившись даме в волосы, крепко вдавил нож ей в горло. — Все назад!.. Золото сюда!.. Или я убью её! Граф уже отъехал на несколько шагов и оглянулся через плечо на его внезапный жалобный визг, оборвавший угрозы. Жанно, подвывая, с ужасом смотрел на свою окровавленную ладонь, пронзённую насквозь. Потом взглянул на бледную от бешенства даму и смолк. — Con vert! — выматерилась миледи, вновь закалывая тонким стилетом причёску. — Я всё отдам, — Жанно кинулся подбирать рассыпавшиеся в траве пистоли из её кошелька, — вот ещё укатилась, вот все до одной!.. Мадам!.. Миледи, вне себя от разочарования, возвращалась к разграбленной карете. Гримо открыл перед ней дверь, положил на бархатную лавку возвращённый кошелёк, взобрался на козлы. Она смотрела в окно, ничего не видя. Сердце сжималось от тоски и бессилия. Нужно было переждать. Подъехавший граф молча затворил за ней дверцу. Супруги двинулись дальше — в поисках скорого ночлега…***
Придерживая шляпу с пером, миледи вошла в низкую дверь спальни. Остановилась на пороге. Граф заглянул в комнату через её плечо. — Где вторая комната? — бросил трактирщику. — Какая… вторая? — Вторая спальня где? — Нету, — преданно сообщил хозяин, — самая лучшая для лучших гостей! — Здесь одна кровать, болван, — миледи в дверях нервно постукивала кнутиком о ладонь. — Дык… э… — тот сунулся в комнату, окинул взглядом пышное ложе — даже под балдахином! — и подтвердил: — Одна. В глазах хозяина горел немой вопрос. Атос тяжело посмотрел на зеркало в простенке. Стекло пошло трещинами. — Ступайте, — миледи выхватила у трактирщика свечу, — ужина не надо. Слуг тоже. Супруг шагнул за ней следом. Хозяин поклонился захлопнувшейся двери. Атос бухнулся на постель в ботфортах и мрачно и следил за миледи, бесшумно метавшейся по комнате. Швырнула шляпу на стул. Едва не выдрала с мясом застёжку бархатного плаща. Тени от единственной свечи плясали по обшарпанным стенам. — Надеюсь, больше вы ничего не снимете, — устало предупредили с кровати. Она раздражённо дёрнула плечом. Села на краешек с другой стороны, спиной к нему. — Расшнуруйте, — не оборачиваясь. — Что? — Я не собираюсь спать в корсете. — Сударыня, — со скрежетом вынимая шпагу, — доброй ночи! — положил клинок на постель, не выпуская рукоять. Вместо ответа вынула тонкий стилет из причёски, локоны рассыпались по плечам. Ножичек полетел в стену, срезав горящий кончик свечи. В темноте скрипнула её половина кровати. — Тоже мне, Тристан и Изольда, — надменно фыркнула, стараясь не наткнуться на шпагу. — Зигфрид и Брунгильда, — равнодушно поправил супруг. Лежали, насторожённо вслушиваясь в темноту — в тишину за стеной, в дыхание рядом. — Верёвка, – сказали слева, и он вздрогнул от её голоса. — Пистолет. Топор. Теперь вот шпага. Всегда-то вы ко мне не с пустыми руками… граф, — мурлыкающий насмешливый голос леди Винтер вдруг стал выше и тоньше: — Отчего это, сударь? вы так добры ко мне? Она забавлялась, говоря с ним голосом Анны де Бейль, но внутри его всё сжалось от ужаса. — Вы знаете отчего, — бесстрастно ответил он спустя мучительные секунды. — Я лишь плачу добром за добро. — О да-а… — сказал нежный голосок. — Знаете, какой неповторимый вид открывается с виселицы. Пистолет в лоб тоже озаряет жизнь. Но самое незабываемое — это движение, которым палач заносит топор… — голос пресёкся. Он молчал. — Очень длинное, — хрипло сказала Шарлота Баксон, заклеймённая воровка и прелюбодейка, — казалось, вся ночь пролетела и вспомнилась вся жизнь — а он всё ещё нависает над тобой… топор. — Вам повезло, — глухо сказал он, чувствуя вздымающийся в груди гнев. — Раскалённое клеймо — вероятно, тоже незабываемые ощущения. — Не помню, я была без сознания, — буднично сказала миледи. — Потом жгло, да. Но вас, кажется, оно жгло куда сильнее. И жжёт до сих пор. — Сударыня, — он сжал эфес. — А его высокопреосвященству нравилось, — добавил невинный голосок мадемаузель де Бейль, и он зарычал. «Надеюсь, он уберётся, — потихоньку расслабляя корсет, — хоть высплюсь…» — Ещё слово, мадам, и вы будете спать под охраной Гримо. Со слугами. Молчание было ему ответом. Он не спал до утра, стискивая рукоять клинка. А ей в полусне казалось, что всё это мерещится ей под нависшим замахом палача…