Тлеющие мечты

      Ночь стояла ясная: на небе ни облачка, и полная луна беспрепятственно разливала холодный голубоватый свет по городу. Объятые мрачной тишиной улицы навевали тоску и даже тревогу, но Присцилла, идя под руку со своим немногословным спутником, казалось, чувствовала себя на редкость спокойной и воодушевлённой.       — Давненько же я так хорошо не отдыхала, — нараспев произнесла она, изрядно опьянённая не столько алкоголем, сколько вниманием того, кто, наконец-то, оказался во власти её чар, — по крайней мере, ей хотелось в это верить.       — Рад, что тебе понравилось, — с улыбкой отозвался Жан.       — Мне уже не терпится отправиться на следующее свидание, — сказала Присцилла и, остановившись, прильнула к парню. — Впрочем, и это свидание ещё не закончилось, а значит, у нас есть возможность сделать его ещё более незабываемым…       Недвусмысленный тон девушки, её ладони, вдруг принявшиеся оглаживать сначала торс, а затем и плечи Кирштейна, заставили последнего сконфуженно замереть (или создать видимость такой реакции).       — Я была бы не прочь полюбоваться этим поджарым телом без рубашки, — продолжала проявлять напористость она и, поскольку не встречала никакого сопротивления, уверенно потянулась за поцелуем.       Когда соприкосновение губ перестало носить более-менее благопристойный характер, Жан взял Присциллу за плечи и мягко отстранил от себя.       — Всё это звучит крайне заманчиво, — сказал он, стараясь придать своему лицу такое выражение, чтобы девушка не сомневалась в искренности его слов. — Но куда же мы пойдем? Единственная гостиница занята марлийцами, а дома у меня больная мать…       — Идём ко мне.       — К тебе? — изумлённо приподнял бровь Жан. — Но ведь ты живёшь с Джозефом.       — Да он в общежитии практически не бывает, — небрежно махнула рукой Присцилла. — Вечно пропадает в своей лаборатории. Последние два дня я вообще его не видела. — Она обняла парня за шею, прижалась к его щеке своей и томным шёпотом добавила: — Так что будь уверен, милый, никто нам не помешает.       «Теперь ясно, почему Джозеф так легко поверил в то, что её схватила Военная полиция, — рассуждал Кирштейн. — Работа в лаборатории лишает его доступа к информации о деятельности диверсантов. Ну, или же Присцилла отчего-то не стремится лишний раз информировать своего сообщника».       — Кажется, есть у меня одна идея, — задумчиво начал он. — Тут неподалёку живёт мой друг-сослуживец, но сейчас он должен быть на службе. Мне приходилось у него ночевать пару раз, и он, в силу своего частого отсутствия, сказал, что ключ будет оставлять у своего соседа и что я могу захаживать к нему при необходимости. В общем, предлагаю пойти туда, дабы не смутить Джозефа ненароком.       — Что же ты сразу про своего выручай-друга не вспомнил? — с деланным укором хмыкнула девушка, но вдруг подозрительно прищурилась, заметив: — А зачем тебе вообще понадобилось ночевать у своего друга, если у тебя собственный дом имеется, м?       Жан, будто бы замявшись, провёл рукой по затылку, пригладив волосы.       — Ну, видишь ли, когда мне хочется немного выпить, чтобы расслабиться и отдохнуть, идти домой — себе дороже. Мать непременно начнёт читать нотации, а я эти её нападки, мягко говоря, не выношу.       — Что ж, ясненько, — хихикнула Присцилла. — Хотя ты правильно поступаешь: нечего мать расстраивать своей нетрезвой физиономией.       — Ну так что, идём?       Девушка театрально закатила глаза.       — Ещё спрашиваешь! Конечно, идём.       Жан облегчённо выдохнул. Присцилла продолжала вести себя так, будто всецело доверяет ему. Ни о чём не догадываясь, она добровольно шла в западню, и парня отчего-то успокаивала мысль, что её чувства к нему, возможно, являются фикцией; ведь нельзя было исключать, что ею движет необходимость обеспечить себе лёгкий доступ к делам военных, и близкие отношения с элдийцем в её представлении могли бы стать прекрасным решением поставленной задачи.       Прошло не больше десяти минут, как они добрались до нужного дома: тот представлял собой многоквартирное четырёхэтажное здание, подвергнувшееся частичному ремонту из-за повреждений, нанесённых титанами при прорыве стены Роза, произошедшем пять лет назад; но то оказалось ему только на пользу, ибо оно и без того было достаточно старым и ветхим.       — К счастью, сосед дома, к тому же ещё не спит, — сказал Жан, указывая кивком головы на тусклый свет в окнах второго этажа. — Считай, что ключ у нас в кармане.       Он максимально правдоподобно изобразил на своём лице предвкушающую улыбку и, взяв девушку за руку, быстро завёл её в подъезд, где освещение отсутствовало вовсе. Едва не оступившись на лестнице, Кирштейн громко чертыхнулся, посетовав, что местные детишки имеют привычку воровать титановые кристаллы, за наличие которых жильцы наверняка ещё и платят. Присцилла лишь весело посмеялась и крепче ухватилась за руку парня, и теперь не заподозрив, что то был сигнал об их приходе.       Осталось постучать в дверь и войти.       — Кирштейн, ты ли это? — послышался удивлённый мужской голос. — Какими судьбами?       Жан закрывал собой весь обзор, и Присцилла, выглянув из-за его плеча, увидела в дверях молодого паренька, достаточно высокого, с огромными ярко-карими глазами и бритой головой; в руке он держал керосиновую лампу, заставляя непрошенных гостей щуриться.       — Мне бы ключи от квартиры…       — Где деньги лежат? — отозвался тот со смешком.       — Ага, и желательно парочка бутылок чего-нибудь горячительного, а то все лавки уже закрыты, — не оценив юмора, хмыкнул Кирштейн.       — Ну, бутылку недорогого винишка я, так и быть, оторву от сердца, — парень окинул Присциллу недвусмысленным взглядом, — ради такого-то случая…       — Я был бы тебе крайне признателен.       — Что ж, тогда заходите, нечего стоять в темноте, — изобразив приглашающий жест рукой, он поставил лампу на комод и отправился в кухню. Жан придержал дверь с намерением пропустить девушку вперёд. Та отчего-то вдруг застыла в нерешительности, но опьянение, сдобренное располагающей и до неприличия обаятельной улыбкой Кирштейна, таки заглушило голос её интуиции.       Она вошла в квартиру и, едва успев осмотреться в полумраке, услышала звуки проворачивающегося в замке ключа. В порыве замешательства девушка обернулась и столкнулась с тяжёлым и холодным взглядом Жана, ранее, казалось, ему совершенно не свойственным.       — Что происходит? — негромко, с плохо скрываемым напряжением в голосе спросила она.       — Никаких резких движений, Присцилла, иначе я прострелю тебе плечо.       Вздрогнув, девушка продолжила безотрывно смотреть на Кирштейна.       — Аккерман? Серьёзно? — точно не веря своим ушам, выдала она. — Как это понимать, Жан?       — Нам нужно задать тебе несколько вопросов, — сказал он непривычно строго, — и хочешь ты или нет, но ответить на них придётся.       — То есть я арестована? Это допрос? Но что я сделала?!       — Вот мы и должны выяснить, что ты сделала. — Кирштейн взял её за плечо. — Пройди в комнату, там поговорим. И давай без фокусов. Никто здесь не горит желанием причинять тебе физический вред.       Жан не применял силу, и Присцилла, дёрнувшись, высвободила руку. Сие действие вынудило Микасу предупреждающе щёлкнуть затвором своего пистолета, но «марлийку» это ничуть не впечатлило; напротив, в её всё ещё направленном на Кирштейна взгляде теперь читался вызов, и она, приосанившись, неспешно пошла в указанном направлении.       — Думаю, твоя боевая подружка как раз-таки была бы не прочь потратить на меня парочку патронов, — хмыкнула она, смерив Аккерман откровенно неприязненным и надменным взором. — Почему ты сейчас с ним? Неужто успела пересмотреть свои приоритеты? А ведь Жан так убедительно трепался о своей ненужности, о том, как он одинок…       — Всё это неважно, Присцилла, — оборвал её Кирштейн. — Зайди в комнату.       — Ещё как важно, дорогой, — с нарочитым возмущением парировала она. — Всего пять минут назад я была твоей девушкой, и мне, знаешь ли, немного обидно, что наши отношения оказались блефом. Ты обманул меня, а это подло, не находишь?       — На то у меня были причины, и скоро ты о них узнаешь.       Жан определённо начинал злиться, и девушка решила прекратить испытывать его терпение.       — Ладно, так и быть, обсудим это позже.       Она непринуждённо пожала плечами и, наконец, толкнула рукой дверь, отделяющую её от комнаты. Увиденное повергло её в такой шок, что она на время растеряла всю свою показную уверенность.       — Джозеф? Какого чёрта…       Парень был привязан к стулу, а во рту у него находился кляп. Увидев Присциллу, он усиленно задёргался и замычал. Его избитое лицо недвусмысленно намекало на то, что допрос вёлся с пристрастием.       — Это уже не смешно, — промолвила она, явно силясь подавить нарастающую панику. — Джозеф-то здесь при чём?!       — При том, что он твой сообщник, — сказал Жан, став у неё за спиной. — Присядь, в ногах правды нет.       — Это какое-то недоразумение! Вы, ребята, точно что-то напутали, мы же ничего не…       — Присцилла, сядь, — грубым, безапелляционным тоном уже потребовал он, и девушка, умолкнув, опустилась на стул, поставленный в метре от Джозефа. — Конни, обыщи её и свяжи.       Стоящий подле пленника Спрингер кивнул и, взяв верёвку, приблизился к Присцилле.       — А это ещё зачем? Нет у меня ничего, да и не собираюсь я бежать.       — Это всего лишь меры предосторожности, красавица, — добродушно пояснил Конни, проигнорировав брошенный в свой адрес гневный взгляд.       Спрингер попросил Присциллу поднять руки, и та нехотя подчинилась. Беря во внимание то, что перед ним девушка, он обыскивал её осторожно, стараясь не допустить грубых прикосновений. Однако, когда возникла необходимость проверить скрытые длинной юбкой ноги, Присцилла возмущённо вскрикнула, стоило ему добраться до её бёдер.       — Да прекрати ты меня уже лапать, мерзкий извращенец!       — Гм, так я и не лапаю, а обыскиваю, — возразил парень, заметно смущённый и оскорблённый.       — Ага, что-то не похоже, — скептично фыркнула она. — Может, мне вовсе юбку задрать, чтоб наглядно продемонстрировать, что под ней находится?       Присцилла и вправду начала поднимать подол, и Спрингер, вконец растерявшись, выставил руки перед собой с убедительной просьбой не делать этого. Издав довольное «хм», девушка аккуратно разгладила складки на ткани, после чего протянула парню запястья с таким видом, словно делала одолжение.       Наблюдая за этим действом, Жан помотал головой, сравнив Присциллу с бессмысленно бьющейся птицей в клетке.       Пока Конни связывал её руки за спинкой стула, он поставил ещё один стул напротив подозреваемых и, устроившись на нём, скрестил руки на груди. Микаса осталась стоять позади него, готовая пресечь какие бы то ни было попытки сопротивления.       — Начну с главного, — заговорил Кирштейн после недолгой паузы, — среди марлийцев образовалась враждебно настроенная к элдийцам группировка. Они организовывают — по крайней мере пытаются это делать — разного рода диверсии. Первая диверсия должна была состояться в морском порту, однако моим людям удалось её предотвратить. — Внимательно наблюдая за реакцией Присциллы, он заметил, как она нервно поджала губы, что, вероятно, вышло против её воли. — Я вызвался добровольцем на помощь в поимке диверсантов. Возможно, я поступал опрометчиво, идя на поводу у интуиции, но чем больше я узнавал о вас двоих, тем сильнее убеждался в правильности своих действий.       — Это полнейший абсурд, Жан, — с пренебрежением фыркнула Присцилла. — Ну какое нам может быть дело до недовольных жизнью марлийцев? Мы не врали, когда говорили, что не желаем зла элдийцам, и я искренне не понимаю, каким образом мы попали в список подозреваемых.       В голосе девушки так и сквозили нотки неуверенности, и Кирштейн заключил, что она попросту не знает, какой тактики ей следует придерживаться, ведь предусмотрительно оставленный во рту Джозефа кляп не позволял ему сказать, признался ли он в чём-либо до её появления.       — Буду честен, все мои улики против вас — косвенные, и я не планировал устраивать допрос сейчас, в не самой удобной для этого обстановке. Но сегодня мне доложили, что неизвестными был взорван склад с боеприпасами, так что продолжать искать на вас более серьёзный компромат я не мог. В любой момент может произойти новая диверсия, и поскольку Конни удалось поймать Джозефа на лжи, мною было принято решение пойти ва-банк.       — О чём же он умудрился солгать?       — Когда Конни назвал имя девушки, якобы проникшей на военный склад, Джозеф, в силу испуга и растерянности, ляпнул, дескать, не знает её.       — Только не говори, что…       — Он назвал твоё имя.       Плотно сжав челюсти, Присцилла покосилась на Джозефа; не выдержав её тяжёлый осуждающий взгляд, он виновато потупился.       Этот жест можно было смело охарактеризовать как компрометирующий, но, видимо, Присцилла посчитала, что это вряд ли сможет усугубить их и без того невыгодное положение.       — Твои обвинения абсурдными от этого быть не перестали, — цокнула Присцилла, вперив в Жана удивительно бесстрашный взгляд.       — Это так, — согласился он. — И всё же есть у меня одна теория. Я её озвучу, а затем мы обсудим, имеет ли она право на существование. Хорошо?       — Валяй.       — Итак, — прочистив горло, он задумчиво почесал костяшками пальцев подбородок, — прибывшие на остров марлийцы — ну, или выдающие себя за них, — а именно Присцилла Бейкер и Джозеф Гарднер добровольно присоединяются к Елене, в настоящее время возглавляющей антимарлийское движение. Казалось бы, вполне приемлемый расклад, ведь особой любви к Марли они никогда не питали. Но вскоре появляется человек, искренне преданный Марли и верящий в то, что мирно сосуществовать с элдийцами никак нельзя, а значит, организация подрывной деятельности — это их долг. Они соглашаются с ним и вступают в диверсионную группировку, поскольку элдийцы им нравятся ещё меньше. — Жан сделал паузу и многозначительно посмотрел на Присциллу, лицо которой в этот раз осталось непроницаемым. — Джозефа, ввиду его обширных знаний в области химии, решают устроить в лабораторию, а Присциллу — сделать связной, которая, находясь подле своего сообщника в качестве не то родственницы, не то невесты, могла бы без проблем обеспечивать себе алиби в моменты, когда потребуется принимать участие в подготовке или осуществлении диверсий. Благодаря военному прошлому девушка также легко вливается в компанию элдийских солдат с целью сбора и передачи марлийцам всевозможных данных. Но этого оказывается недостаточно: рядовые солдаты в большинстве своём не обладают стоящей информацией, а значит, возникает необходимость найти рыбку покрупнее. И солдат Разведкорпуса, случайно встреченный ею по дороге в Шиганшину, был воспринят как наиболее оптимальный вариант…       — Боже, Жан, так ты думаешь, что я пыталась использовать тебя в своих корыстных целях? — протянула Присцилла с ироничной усмешкой, на что он сухо ответил:       — Я уверен в этом.       Девушка издала грустный вздох.       — Печально это слышать. С твоей самооценкой всё намного хуже, чем я думала.       — Если бы проблема заключалась в моей самооценке, мы бы здесь не собрались, — хмуро заметил Жан. — Так что прекрати предпринимать жалкие попытки уйти от основной темы.       — Это прозвучало довольно грубо, знаешь ли, — поморщилась Присцилла.       — Пусть так. На кону стоят людские жизни, поэтому я не могу позволить себе оставаться вежливым.       — Тогда заканчивай уже со своей теорией.       Не обращая внимания на откровенную язвительность в её голосе, Кирштейн продолжил:       — Пожалуй, мне стоит лишь добавить, что ты потерпела неудачу, Присцилла. Будучи излишне навязчивой и напористой, ты только усиливала подозрения насчёт своей персоны, и последней каплей, заставившей меня всерьёз задуматься о твоих истинных мотивах, стал портовый инцидент.       — По-твоему, девушка не может искать встречи с тем, кто ей нравится? — раздражённо закатила глаза она. — И как, чёрт возьми, эти два фактора могут быть связаны? Да, Джозеф — химик, я — его ученица, но это не значит, что мы имеем отношение к спрятанным в порту бутылкам с…       Приоткрыв в растерянности рот, Присцилла уставилась на Жана немигающим взором, тогда как брови последнего медленно приподнялись в удивлении.       — Ты только что сама себя скомпрометировала, — произнёс он, выделив последние три слова особой интонацией, — ведь я ни разу не обмолвился о бутылках, а об их содержимом — тем более.       Девушку охватил ужас от осознания, насколько глупый промах она совершила. В этот момент она всей душой возненавидела Кирштейна, ведь он сначала напоил её алкоголем, а затем устроил этот допрос, рассчитывая, что ей будет труднее держать под контролем свои мысли.       — Проклятье! — наконец выругалась она. — И всё равно: моя осведомлённость никак не подтверждает нашу причастность.       — Я так не думаю, — хмыкнул Жан. — Всё держалось в строжайшей секретности. Так каким образом ты или Джозеф прознали о такой немаловажной детали?       — Слухи никто не отменял.       — Если, конечно, эти слухи распространяли ваши сообщники, ведущие наблюдение за портом.       — В любом случае все твои улики были и остаются косвенными.       В этом парировании Присцилла одержала верх, по крайней мере Жан, замолчав, позволил ей думать именно так. Он по-прежнему намеревался добиться признания, а посему незамедлительно пустил в ход имеющийся у него козырь.       — Джозеф, — вновь заговорил Кирштейн, переключив своё внимание на паренька, удручённый и подавленный вид которого не оставлял сомнений в том, что выдержка его давно трещит по швам. — Прости за то, что мы так жестоко обошлись с тобой, — без намёка на издёвку сказал он, кивком указывая на его побитое лицо. — К сожалению, без этого обойтись не удалось: ты молчал, а нам нужны были ответы. Сейчас Конни вытащит кляп, и я надеюсь, что ты не откажешься побеседовать со мной. Бить тебя больше никто не будет — в этом можешь быть уверен.       — Охотно верю, — тихо огрызнулся он, разминая ноющие из-за кляпа челюсти. — Мне не о чём с вами говорить.       — А я так не считаю, — сказал Жан. — Твоей стойкости, конечно, можно позавидовать: несмотря на совершённый в лаборатории промах, ты не торопишься радовать нас чистосердечным признанием; и даже нанесённый физический урон не сумел поколебать твою решимость хранить молчание. Это похвально. Правда. Но знаешь, — тут он чуть подался корпусом вперёд и направил указательный палец на парня, заставив оного непроизвольно дёрнуться, — мы пойдём другим путём. Путь насилия оказался неэффективным, да и я никогда не испытывал удовольствия от того, что был вынужден причинять людям боль. Пусть даже эти люди являлись моими врагами. В общем, предлагаю поискать возможности компромисса.       — Компромисса? — встряла Присцилла, нахмурившись. — Ты нас за дураков держишь, что ли?       Жан перевёл на неё недовольный взгляд и в спокойной, но оттого не менее угрожающей манере предупредил:       — Я сейчас говорю с Джозефом, а не с тобой, так что, если не хочешь, чтобы кляп очутился уже в твоём рту, советую помалкивать до тех пор, пока не спросят.       Девушка вытаращилась на него в яростном возмущении, но в итоге лишь оскорблённо вздёрнула подбородок да отвернула голову. Конни и Микаса тем временем обменялись краткими улыбками — донельзя строгий и суровый Жан их по-своему умилял.       — О каком компромиссе идёт речь? — как-то несмело спросил Джозеф, с опаской косясь на Присциллу.       Жан изобразил на лице располагающую улыбку.       — Твоя заинтересованность — это половина успеха, — заявил он. — И мне хочется верить, что ты останешься таким же лояльным до самого конца, ведь от твоего решения будет зависеть ваша с Присциллой дальнейшая судьба.       — Не обещаю, — буркнул он.       — Я прошу принять это к сведению, не более, — пожал плечами Кирштейн и снова откинулся на спинку стула. — Что ж, приятель, расклад такой: если вы продолжите всё отрицать, я буду вынужден передать вас обоих в руки Военной полиции. И, поверь мне, этот вариант наихудший из двух возможных. Почему? Потому что, в силу острой нехватки времени, церемониться с вами никто не станет. Наш главнокомандующий — Дариус Закклай — предпочитает действовать радикально, без лишних сантиментов. То есть допросы, проводимые по его приказу, зачастую отличаются жестокостью и изощрённостью. Конечно, без расследования тоже не обойдётся: будет проведена проверка в лаборатории и на складах, дабы выяснить, имела ли место быть подделка документации, — и что-то мне подсказывает, что тогда, наконец, обнаружится, откуда взялись «излишки» нитроглицерина, заложенные в подвале главного портового здания, и кто конкретно за этим стоит. Но опасаться этого вам не придётся, поскольку из вас выбьют признание задолго до проверки.       Если Присцилла удерживала на себе маску отрешённости, то Джозеф пребывал в отчаянной, почти неконтролируемой панике. Он нервно сглотнул и негромким, надломленным голосом спросил:       — Что нас ждёт после такого допроса?       — Я бы хотел сказать, что намеренно сгущаю краски, — вздохнул Жан, смотря на него мрачно и сочувственно, — но, если против вас выдвинут обвинение в предательстве, вам вполне может грозить виселица. Разумеется, окончательное решение будет зависеть от степени вашей причастности, но, согласитесь, перспективу долгосрочного тюремного заключения оптимистичной тоже назвать сложно.       Джозеф вопрошающе глянул на Присциллу, но та никак на это не отреагировала.       — А что насчёт второго варианта?       — Второй вариант предполагает сотрудничество, — Кирштейн развёл руками и выдержал небольшую паузу, дабы дать своим собеседникам возможность переварить услышанное и задуматься. — Вы предоставите мне всю имеющуюся у вас информацию о группировке: количество участников, их имена, места сбора, планы ещё нереализованных «мероприятий». В обмен я сделаю всё для того, чтобы смягчить ваше наказание. Конечно, и вам придётся приложить к этому некоторые усилия, то бишь проявить раскаяние, выразить сожаление, что вообще ввязались в эту нелепую авантюру, и прочее в этом духе.       — Но кто нам поверит? — выдохнул Джозеф устало. — Нас ведь в любом случае заклеймят предателями.       — Это так, — кивнул он. — И чтобы избавиться от этого клейма, вам придётся пройти через длительный процесс реабилитации. Вопрос лишь в том, хотите ли вы этого. Хотите ли поступить не просто разумно, но правильно.       Воцарилось тягучее молчание. Жан видел, как посеянные им семена сомнения начинали давать всходы, ибо Джозеф глубоко задумался. Чего нельзя было сказать о Присцилле. Она и теперь предпочла остаться внешне невозмутимой, что настораживало и озадачивало. Впрочем, он изначально делал ставку именно на паренька, а потому продолжил подталкивать его в нужном направлении.       — Джозеф, — наконец, вкрадчиво произнёс он, и тот поднял на него глаза, один из которых был полузакрыт из-за образовавшейся гематомы. — Конни рассказал мне, с каким воодушевлением ты говорил ему об исследованиях, какую радость тебе приносила мысль о том, что разработанные учёными лекарства будут помогать людям избавляться от недугов; более того, ты здраво рассуждал о необходимости искоренения национализма, и Конни не уловил в твоих словах фальши. Он уверен — в тот момент ты был по-настоящему искренен. И я верю его чутью. Но в этом-то и кроется противоречие. Ты не похож на фанатика, жаждущего смерти элдийскому народу, так зачем притворяешься им? Может, из-за Присциллы? Симпатия к ней вынудила тебя ступить на скользкую дорожку? Или имелись иные причины?       Предположения Жана оказались верными — отразившиеся на лице Джозефа тоска и сожаление послужили этому подтверждением.       — Я не знаю, — уронив голову на грудь, вымолвил он подавленно. — Я уже ни в чём не уверен. Мне правда хочется помогать людям. Я попал в армию Марли не по своей воле, ведь становиться убийцей я никогда не планировал, да что там — мне претит сама мысль об убийстве, и я плыл на этот остров, не сознавая этого. Я был отравлен, ибо верил, что здесь живут чудовища, но никак не люди. И, к моему сожалению, я слишком поздно понял, что был жестоко обманут.       — Чудовища оказались человечнее тех, кто внушал тебе обратное, — констатировал Кирштейн, приподняв уголки губ в ироничной усмешке, а после настойчиво добавил: — Послушай, всё ещё можно исправить. Ты способен положить конец этим диверсиям и тем самым спасти сотни невинных жизней. Суд не оставит без внимания проявленную тобой самоотверженность, а значит, вынесение оправдательного приговора — лишь вопрос времени. И поскольку ты являешься ценным кадром в научной области, то, я уверен, тебя допустят до работы в лаборатории. Ты сможешь вернуться к исследованиям, Джозеф. Сможешь продолжить заниматься тем, что тебе по душе. Неужели ты откажешься от этого в угоду навязанных тебе убеждений?       Парень мешкал. Но отнюдь не требовалось уметь читать мысли, чтобы понять: ему оставалось совершить один единственный шаг, чтобы прыгнуть прямиком в пропасть, на дне которой, по заверениям Жана, его ждала не смерть, напротив — спасение от неё.       Однако Присцилла вознамерилась пресечь его благородный порыв.       — Тебе что, Аккерман все мозги отшибла? — бросила она презрительно, и Джозеф, испуганно покосившись на неё, помотал головой. — Он ведь нагло лжёт тебе! Рассказывает тебе тут сказочки, а ты радостно уши развесил. Вот что тебя ждёт, наивный кретин: ты сейчас всех сдашь, а уже завтра твоя шея окажется в петле, и будешь ты болтаться в ней долго и счастливо вместе с теми, кого предал. Всё, конец. Занавес.       Её пропитанные желчью слова здорово задели парня, и он, разозлившись, отчаянно выпалил:       — По-твоему, у нас есть выбор?! Он же сказал, что нас ждёт, если мы не признаемся. Да и стоит ли молчать, ведь нас и так, по сути, раскусили. И вообще, не хочу я в этом больше участвовать. Я с самого начала говорил, что после первой, максимум второй диверсии элдийцы выяснят, откуда ноги растут, и тогда всем нам будет несдобровать. Так и выходит. Я был прав! А посему я предпочту раскаяние смерти и надеюсь, ты тоже прислушаешься к здравому смыслу и проявишь солидарность. — Тут голос его смягчился, а взгляд сделался умоляющим. — Нам вовсе незачем умирать, Присцилла. Нет в этом никакого смысла, а потому, я прошу тебя, не делай глупостей, перестань… прекрати идти на поводу у предрассудков.       Лицо Прициллы приняло подчёркнуто холодное выражение, а губы превратились в тонкую линию. Она думала, и Жан, глядя на неё, всё острее ощущал, как неприятно начало сосать под ложечкой.       — Ох, если бы ты знал, Джозеф, на чём основаны мои «предрассудки», то ни о какой солидарности и прочих бреднях не заикнулся бы, — проговорила девушка, скривив рот в брезгливой усмешке, после чего смерила нарочито равнодушным взглядом Жана и Микасу. — Досадно получилось: ещё какой-то час назад я была уверена, что полностью контролирую ситуацию, а теперь вот пожинаю горькие плоды своего невежества. И всё же сдаваться без боя я не привыкла, так что не серчайте…       В следующее мгновение Присцилла резко поднялась на ноги и, будучи свободной от пут, схватила стул за спинку и швырнула в Микасу, тем самым сменив траекторию незамедлительно пущенной в неё пули. Пользуясь секундным замешательством окружающих, девушка ловко увернулась от захвата Конни и рванула в кухню, однако вторая пуля настигла её, едва она успела пересечь порог. Но это её не остановило. Захлопнув за собой дверь, закрывающуюся изнутри только на щеколду, она мельком оценила, насколько серьёзной была степень ранения — пуля пробила плечо, а это значило, что они хотели заполучить её живой, — и спряталась за высоким кухонным шкафом, где задрала юбку, чтобы взять прикреплённый к внутренней стороне бедра предмет.       — Присцилла, ты же понимаешь, что нам придётся тебя застрелить, если ты продолжишь оказывать сопротивление, — предупредил Жан и одним ударом ноги вышиб хлипкую деревянную дверь; мрак в кухне разгонялся светом титанового кристалла, закреплённого в своеобразной люстре под потолком, и Кирштейн, осмотрев следы крови, определил, где затаилась беглянка. — На что ты рассчитываешь, добровольно загнав себя в ловушку?       — А с чего ты решил, милый, что я загнала себя в ловушку? — отозвалась она, не покидая своего убежища.       Неоднозначный ответ настораживал, тем не менее Кирштейн сказал:       — Ты безоружна, ранена и находишься в помещении, единственный выход из которого заблокирован нами. Думаю, тебе следует прекратить играть в догонялки, если, конечно, ты планируешь остаться в живых.       — Ну, умирать я сегодня не планировала.       — Тогда зачем продолжаешь прятаться?       — Да я и не прячусь вовсе…       Когда на пол с лёгким звоном упало металлическое колечко, стало ясно, почему у Присциллы — в совершенно, казалось бы, безвыходном для неё положении — оставалось столько спеси и бесстрашия. Она медленно вышла из-за шкафа, и Жан с Микасой невольно отступили на шаг.       В здоровой руке Присцилла держала осколочную гранату, чека у которой была выдернута, и только плотно прижатый к её корпусу рычаг не позволял взрыву состояться.       — Шах и мат, красавчик, — широко осклабилась она, подмигнув Жану. — Наконец, настал мой черёд ставить условия. Если хотите остаться целыми и невредимыми, то придётся вам отпустить меня. Учтите, терять мне нечего, а потому решимости у меня предостаточно.       Лихорадочный, почти безумный блеск в глазах девушки подтверждал, что сомневаться в её заверениях не стоит. Жан, чувствуя, как его охватывает бессильное бешенство, громко выругался.       — Мой день тоже не заладился, так что я тебя понимаю, — с издёвкой протянула Присцилла. — Ну же, милый, прикажи своей подружке положить пистолет на пол и подтолкнуть ногой так, чтобы он оказался рядом со мной.       Микаса вопросительно посмотрела на парня, и тот утвердительно кивнул, сознавая, что, пока они утратили всякое преимущество, не подчиниться не выйдет.       — Жан, я не думаю, что это будет разумным поступком, — заметила Аккерман неодобрительно, по-прежнему держа «марлийку» на мушке. — Она ведь наверняка попытается выстрелить в нас.       Кирштейн с силой сжал руки в кулаки.       — Или взорвать, особой разницы нет. В общем, сделай, что она сказала.       — Но…       — Просто отдай ей чёртов пистолет, Микаса. Это приказ.       Непререкаемо-грубый тон вызвал у неё волну возмущения и даже досады, однако спорить она не стала и молча передала оружие Присцилле, устремив на неё грозный прищур своих отливающих сталью глаз.       — Ай-яй-яй, Аккерман, разве тебя не учили соблюдать строгую субординацию? — с ехидным смешком проговорила та, осторожно перекладывая гранату в раненую руку и поднимая пистолет здоровой, — алкоголь вкупе с выбросом адреналина притуплял боль, но сие отнюдь не значило, что ей удастся выдержать отдачу от выстрела. — Нехорошо пререкаться со старшим по званию, даже если у него к тебе особое отношение.       — Вот уж о чём ты беспокоиться сейчас не должна, так это о моих «проблемах» с субординацией, — раздражённо подметила Микаса.       — Ты права, — с деланной задумчивостью закивала девушка и направила дуло пистолета на своих оппонентов. — Что ж, ребятки, засиделась я что-то у вас. Будьте добры, сместитесь в сторону, чтобы я смогла пройти. И помните: никаких резких движений, иначе все вместе будем собирать раскиданные по полу конечности.       Она помотала рукой, демонстрируя покоящуюся в ней гранату, и сделала шаг вперёд, однако Жан вынудил её остановиться, предупреждающе сказав:       — Даже если мы отпустим тебя, далеко уйти ты не сможешь. Трост — такая же западня для тебя, как и эта кухня, разве что немного побольше, а потому ты лишь отсрочишь неизбежное.       — Вот мы и выясним, как долго я сумею продержаться.       — Ещё не поздно образумиться, Присцилла.       — Прочь с дороги! — прокричала она, начиная терять терпение. — Нам не удастся договориться, Жан. Неужели это до сих пор не понятно?       Кирштейн вперил в девушку до того гневный взгляд, что, казалось, был готов без зазрения совести свернуть ей шею, ведь её не до конца ясные мотивы обескураживали, а упёртость и непрошибаемость выводили из себя.       Что до перспективы выпустить вооружённую диверсантку на улицы Троста, то та не предвещала ничего хорошего, но подвергать жизни друзей ещё большей опасности Жан категорически отказывался, и это заставило его молча освободить проход. Микаса тоже отступила, почувствовав, как он настойчиво коснулся её запястья своими холодными пальцами.       — Так-то лучше, — криво улыбнулась Присцилла и, наконец, покинула кухню.       Держа в опущенной руке пистолет, Конни напряжённо, точно натянутая тетива, стоял рядом с неизменно связанным Джозефом, который следил за перемещениями девушки разочарованным и одновременно боязливым взглядом.       — Тебе не помешало бы попрактиковаться делать узлы, — обратилась она к Спрингеру, когда добралась двери, ведущей в прихожую, — слишком уж слабые путы у тебя получаются. Мне даже стараться особо не пришлось, чтобы избавиться от них.       Конни будто наградили звонкой оплеухой. Мысль, что происходящее — результат допущенной им оплошности, внушала самый настоящий ужас, тем не менее лица он не потерял и сдержанно произнёс:       — Приму к сведению.       Присцилла расплылась в нарочито слащавой улыбке, которая исчезла без следа, стоило ей сфокусировать внимание на Джозефе. Он представлял собой весьма жалкое зрелище: избитый, пришибленный и потерянный — смотря на него, девушка чувствовала брезгливое омерзение. Она сожалела, что однажды связалась с этим недомарлийцем, что поручилась за него, отдав приоритет его незаурядному интеллекту и образованности, а не преданности, имеющей решающее значение в их деле.       И сейчас только застывший в его глазах страх утешал её.       Сам Джозеф уже не питал никаких иллюзий. Ни ему самому, ни даже импонирующему ей Кирштейну не удалось пробиться сквозь толстую стену её основанных на предрассудках убеждений, и потому он мог лишь смиренно ожидать, когда она возьмёт с него плату за предательство.       — У тебя всегда кишка была тонка, — выплюнула она пренебрежительно. — Очень жаль, что я не сразу поняла это.       Учащённое дыхание парня оказалось прервано острой нестерпимой болью, сковавшей его. Присцилла выстрелила ему в живот, и он тупо уставился на рану, наблюдая, как кровь начала неумолимо покидать тело.       — Ты что творишь?! — выпалил Жан.       — Наказываю.       Ошеломлённый и разъярённый, Кирштейн стоял у входа в кухню, заслоняя собой Микасу; она пыталась воспротивиться этому, однако стальная хватка его ладони, обхватившей её предплечье, лишь усиливалась, причиняя боль, как бы приказывающую не двигаться.       И он мог отдать должное своему чутью, ибо Присцилла, прежде чем покинуть квартиру, бросила гранату в прихожую; та, упав рядом с раскрытым дверным проёмом, ведущим в гостиную, наконец, выполнила своё предназначение.       Оглушительный взрыв, казалось, сотряс всё здание. Чудом уцелевшая керосиновая лампа больше не справлялась со своей задачей — заполонившая всю квартиру пыль лишала всякого обзора, а, проникая в лёгкие, провоцировала жуткий приступ кашля.       — Эй, Микаса? Ты цела?       Жан практически не слышал ни себя, ни Аккерман, неуверенно ответившей: «Да, кажется». Морщась от болезненного звона в ушах, он прикоснулся к ушной раковине и почувствовал влагу на пальцах — похоже, у него лопнули барабанные перепонки.       За секунду до взрыва они успели лечь на пол, причём Кирштейн, упорно берущий на себя роль живого щита, навалился на девушку едва ли не всем телом. При иных обстоятельствах такое положение наверняка смутило бы их обоих, но сейчас они лишь с тревогой всматривались в лица друг друга, прислушиваясь к ощущениям, появление которых могло сигнализировать о наличии серьёзных травм.       — Я в порядке, правда, — снова заговорила Микаса; голос звучал гораздо громче, чем хотелось, ибо дискомфорт от звона в ушах она испытывала не меньший.       — Хорошо, — выдохнул он облегчённо и, позволив себе осторожно провести ладонью по её лбу и волосам, быстро поднялся сначала сам, а затем, подав руку, помог сделать то же и ей. — Конни, ты как?       — Сойдёт, — отозвался тот, кашляя. — Вроде не ранен даже. Но Джозеф… Я опрокинул стул вместе с ним, и осколки его не задели, но оглушило, похоже, знатно.       Зажимая рот и нос рукавом рубашки, Кирштейн бегло осмотрел раненого: лёжа на спине с запрокинутой головой, он пребывал в полубессознательном состоянии. Развязав парня, Конни и Жан аккуратно положили его на диван, что располагался у стены. Микаса же взяла керосиновую лампу, с помощью которой они попытались оценить степень серьёзности ранения Джозефа.       — Кровь продолжает идти, и она чёрная. Это плохо, — заключил Жан, с сочувствием глядя на его лицо, ставшим белым как полотно. — Нужно перевязать рану и вытащить его на улицу, здесь дышать совсем нечем.       Спустя несколько минут они выбрались наружу, где вовсю поднимали шум жильцы дома и скапливалась толпа зевак. Пока парни искали более-менее подходящее место для Джозефа, Микаса разузнала у местных, есть ли ещё раненые, и попросила немедленно привести лекаря.       — Конни, оставайся с Джозефом, — приказал Жан, — а мы с Микасой отправимся на поиски Присциллы. Далеко уйти она не могла, к тому же где-то поблизости должна быть Саша, и, возможно, ей уже удалось схватить её.       — Поскорее покончите с этой ошалелой стервой, — сказал Спрингер, отдавая другу свой пистолет. — Если она собственных товарищей не жалеет, так элдийца точно не пощадит.       — Это была гарантия того, что я ничего не расскажу, — с трудом промолвил Джозеф, лежащий на скамейке с подложенным под голову свёрнутым пледом. — Странно… Я ждал, что она выстрелит мне в лоб… Видимо, хотела, чтобы я немного помучился.       — Н-да, на акт милосердия это мало походит, — мрачно заметил Конни.       Покрытый холодной испариной парень болезненно усмехнулся.       — Да и промахиваться она не умеет. Моё простреленное ухо — тоже её рук дело.       — То-то она вечно твердила, что считает себя дилетантом, — хмыкнул Жан. — Усердно пыталась усыпить нашу бдительность. Что ж, отчасти у неё это получилось.       — Ухо-то она тебе зачем продырявила, приятель? — поинтересовался Спрингер.       — Её не впечатлила моя настойчивость.       Конни изумлённо присвистнул.       — Ну и ну, так ты всё-таки пытался за ней приударить. Отчаянный же ты парень, ничего не скажешь.       — Это точно, — слабо улыбнулся он, а после, вновь скорчившись от боли, прикрыл глаза.       — Жан, — позвала Микаса, коснувшись его плеча и кивнув вверх, — в небо взвилась красная сигнальная ракета, — это Саша.       — Джозеф, послушай, — сказал Кирштейн, и тот не без усилий заставил себя обратить на него свой затуманенный взор, — мои слова в той квартире не были пустым звуком: возвращение к работе в лаборатории вполне осуществимо. И я искренне надеюсь, что ты поправишься, но зазря обнадёживать тебя не стану. Твоя рана слишком серьёзная, а местные лекари не всесильны. Ты можешь умереть, Джозеф. Это правда. И поэтому, я прошу, расскажи Конни всё, что тебе известно о диверсантах. Присцилла здорово облажалась, и поэтому от тебя по-прежнему зависят судьбы невинных. Так спаси их, как и планировал.       Лицо парня скривилось в гримасе, выражающей что-то среднее между болью, сожалением и раскаянием. На глаза у него навернулись слёзы.       — Хорошо.       Жан признательно кивнул и, сжав напоследок его плечо в знак поддержки, вместе с Микасой скрылся за углом ближайшего здания.

***

      Ускоренно добежав до места, откуда была выпущена сигнальная ракета, они остановились и, держа оружие наготове, внимательно осмотрелись. Улица оказалась совершенно безлюдной, лишь в некоторых окнах виднелся тусклый свет, указывающий, что кто-то до сих пор бодрствует. Жан нарушил глубокую ночную тишину негромким свистом, и вскоре ему отозвались тем же. Саша вынырнула из тени переулка и подбежала к ним, сразу доложив:       — Присцилла убежала в сторону заброшенных административных корпусов. Она была вооружена, к тому же ранена, поэтому я решила остаться незамеченной и проследить за ней; думала, может, она встретится со своим сообщником, чтобы тот помог ей, но нет, ничего такого не произошло.       — Либо она не хочет подставлять своих, либо же поблизости просто нет никого, способного оказать ей помощь, — предположил Жан. — Ты молодец, что не стала стрелять, Саша. Ещё одно ранение могло закончиться для неё смертью от потери крови, а нам было бы предпочтительнее взять её живой.       — Как ей сбежать-то удалось? Я слышала взрыв…       — Это долгая история, — уклонился от ответа он, раздражённо клацнув зубами. — Впрочем, Конни тебе всё расскажет, так что отправляйся пока к нему. Твоя помощь ему не повредит: Джозеф сильно ранен, да и солдатам Гарнизона ситуацию нужно будет разъяснить. Мы с Микасой справимся вдвоём.       — Эм, ну хорошо, — пожала плечами она. — Тогда удачи вам.       Расставшись с подругой, парочка снова сорвалась на бег. Совсем скоро в поле зрения начали появляться очертания заброшенных зданий; более чем наполовину разрушенные стараниями титанов — без крыш, с облезлыми стенами и пустыми чёрными окнами — они пытались слиться с таинственным безмолвием ночи, отчего казались угрюмыми и неприветливыми.       — Думаю, нам придётся разделиться, — сказал Жан, когда они затаились неподалёку от парадного входа здания, некогда являющегося главным корпусом, — так мы гораздо быстрее отыщем Присциллу. Я войду здесь и поднимусь на второй этаж, а ты обогни здание — там должно быть несколько чёрных входов — и осмотри первый. Через окно лезть не стоит, так как хруст осколков стекла непременно предупредит её о нашем присутствии.       — Поняла, — кивнула Микаса, и не вполне осознанное возмущение, вызванное намерением парня немедленно уйти без желания что-либо добавить, заставило её ухватить его за запястье.       — Что такое? — удивился он.       В практически полной темноте эмоции на лице девушки было сложно разглядеть, но это и не требовалось: Жан чувствовал, что она отчего-то смущена.       — Будь осторожен.       Эти простые слова, произнесённые с неподдельной тревогой, произвели на него странное впечатление. Он был глубоко тронут, и в то же время его губы так и норовили дрогнуть в ироничной усмешке.       Они столько раз подвергали свою жизнь смертельной опасности, но эти слова она адресовала ему впервые.       — Ты тоже, — после значительной паузы сказал он и, прежде чем уйти, в подбадривающем жесте поддел согнутым пальцем её подбородок.       Проникнуть в здание оказалось не сложно, поскольку ранее заколоченные входные двери уже давно были вскрыты местными юными удальцами, ищущими приключений. Трудности возникли уже внутри. И без того плохая видимость ухудшилась ещё больше, посему перемещаться бесшумно не представлялось возможным: он то и дело наступал на бетонную и кирпичную крошку, наполняя пространство характерными звуками. Тогда он стал периодически замирать и прислушиваться, надеясь, что Присцилла, будь она неподалёку, попытается перейти в другое место, что наверняка создаст шум. Однако минуты шли, а тишину нарушал только лёгкий сквозняк, заставляющий рассохшиеся старые рамы издавать неприятный скрип.       Обходя комнату за комнатой на втором этаже, Жан всё чаще начинал ловить себя на мысли, что Присциллы здесь нет и не было, а значит, они тратят драгоценное время попусту. Раздражаясь и коря себя за допущенную оплошность, он хотел было спуститься вниз, чтобы отправиться с Микасой в соседний корпус, но резко остановился у самой лестницы. До его слуха донеслось лёгкое шебуршение и копошение. Кирштейн направился к источнику звука и вскоре с разочарованием понял, что то были всего лишь крысы. Наглые, жирные грызуны, которые и не думали разбегаться в страхе при виде человека. Парень брезгливо поморщился и, подойдя к ним как можно ближе, попытался разглядеть, что же привлекло их внимание. В лунном свете, проникающем через оконные отверстия, что-то едва поблёскивало, что-то, что крысы усердно и жадно слизывали. Это был кусок ткани, пропитанный свежей кровью. «Видимо, ранение у неё гораздо серьёзнее, чем изначально казалось, — заключил он, ускоренно пойдя вперёд по коридору. — И как ей удаётся соблюдать достаточную тишину для того, чтобы не обнаружить себя?»       Коридор заканчивался обрывом, явно образовавшимся после падения титана. И если находящиеся рядом стены частично устояли, то крыша давно обрушилась, так что Жан оказался перед открытым, хорошо освещённым пространством. Он заметил также, что в самом узком месте через пропасть была перекинута доска, достаточно широкая для того, чтобы быстро перебежать по ней на другую сторону. «Это уловка? — оставаясь стоять в тени, задумался он. — Иначе что помешало ей скинуть доску вниз?»       — Догадался всё-таки? — прозвучало позади, и Жан почувствовал, как ему в спину упёрлось дуло пистолета. — Знал бы ты, как сильно меня раздражает твоя проницательность.       В её голосе слышались нотки дикой усталости.       — Это неудивительно, — хмыкнул он.       — М-да уж, ведь моё плачевное положение — исключительно твоя заслуга.       — Хочешь, чтобы я извинился?       Присцилла едко усмехнулась.       — Боюсь, извинений будет недостаточно, дорогой.       — Убьёшь меня?       — А разве у меня есть выбор?       — Вообще-то, есть, — сказал Жан и попытался повернуть голову, что было пресечено довольно болезненным вдавливанием оружия в тело.       — Ох, пожалуйста, оставь свои лживые речи о поиске компромисса при себе. В отличие от Джозефа, я не настолько наивна, да и к предательству не склонна. Мне казалось, ты это усвоил ещё в той квартире.       От злости и бессилия Кирштейн стиснул челюсти; на лице заиграли желваки.       — Тогда чего ты ждёшь? Стреляй.       — Чтобы привлечь внимание твоей зазнобы? — хмыкнула она. — Впрочем, не обольщайся: одно неверное движение, и я буду вынуждена выстрелить. А теперь отдай мне свой пистолет и сделай пять шагов вперёд. Нам не помешает немного увеличить дистанцию.       Жан подчинился. Став неподалёку от обрыва, он по звуку определил, что Присцилла значительно отдалилась от него, и потому позволил себе осторожно обернуться.       Девушка выглядела измождённой, что свидетельствовало об ощутимой потере крови. Однако напряжение и непоколебимость в её лице не оставляли сомнений в том, что и сейчас сдаваться она не планирует.       Наконец, он сухо поинтересовался:       — И что дальше? Заставишь меня прыгнуть вниз, чтобы я сломал себе парочку костей?       — Ты оказал бы мне услугу, — задумчиво покачала головой она, — но пока можешь повременить с этим.       — Отлично, а то я уж начал волноваться. — Жан окинул её демонстративно-оценивающим взглядом. — Думаю, ты в курсе, что нуждаешься в медицинской помощи. Если не остановить кровь, ты потеряешь сознание.       — Не переживай, наша с тобой беседа завершится задолго до этого.       Присцилла изобразила на лице дежурную улыбку, опустив один пистолет в карман своей юбки и оставив другой в здоровой руке.       — Джозеф, кстати, жив и по-прежнему намерен сотрудничать с нами, а это значит, что твоя попытка бегства становится ещё более бессмысленной.       — Досадно это слышать, — скривилась она. — Если бы знала, что он окажется настолько живучим, то выстрелила бы в сердце или в голову. — Ответная реакция в виде негодования вкупе с презрением вызвали у неё непродолжительный приступ сардонического смеха. — Что, так и хочется назвать меня безумной хладнокровной сукой?       — Определённо, — процедил он. — Складывается впечатление, будто ты никогда не испытывала к нему тёплых чувств. Чем он заслужил такое к себе отношение?       Сначала девушка прыснула смешком, словно этот вопрос показался ей невероятно глупым и нелепым, а после резко посерьёзнела.       — Он элдиец.       От откровенного пренебрежения, вложенного в эти слова, Жана затрясло, и он сжал руки в кулаки, силясь подавить вновь вспыхнувший в нём гнев. Он сдержанно произнёс:       — А ведь совсем недавно ты так убедительно и рьяно разглагольствовала о том, что элдийцы такие же люди и питать к ним ненависть неправильно.       — Какую несусветную чушь я несла, не правда ли, — криво ухмыльнулась она. — Порой мне хотелось блевать от собственных лизоблюдских речей — настолько омерзительными они мне казались. А вот Джозеф, напротив, проникался ими, позволяя элдийской крови брать верх…       Присцилла вдруг замолчала и, прижав руку с оружием к голове, покачнулась — налицо резкое ухудшение самочувствия. Жану потребовалось не больше секунды, чтобы решить, что такой шанс упускать нельзя. Максимально быстро преодолев разделяющее их расстояние, он выбил у девушки пистолет и схватил её за запястье, намереваясь завернуть руку за спину и надёжно зафиксировать захват. Но Присцилла оказалась не только хитрее, но и проворнее. Поначалу несильно сопротивляясь, она позволила Кирштейну поверить в успех, и это дало ей возможность вытащить пусть раненой, но свободной рукой пистолет, находящийся в кармане. Всё происходило настолько быстро, что он не успел что-либо предпринять. Она выстрелила дважды, и одна пуля попала ему голень. Жгучая боль заставила его ослабить хватку, и девушка ловко вывернулась из неё да отступила на несколько шагов.       Жан не мог устоять на ногах, ибо боль становилась всё невыносимее. Присцилле тоже пришлось не сладко: отдача, которую приняла на себя раненая рука, причинила ей немало болезненных ощущений, из-за чего она, корчась и шипя, какое-то время была не в состоянии нормально прицелиться. Кирштейн этим воспользовался. Второй пистолет лежал всего в паре метров от него, и потому он, совершив боковой перекат, взял его и, не поднимаясь, наставил на девушку.       С минуту они не двигались, буравя друг друга гневными взглядами; пальцы обоих касались курков, готовые в любое мгновение надавить на них.       — Если бы я знала, чем всё закончится, то ни за что бы не связалась с тобой, — вдруг призналась Присцилла, и в голосе её сквозили нотки не столько иронии, сколько горечи и обречённости.       — Ты могла попытаться помешать мне добраться до пистолета, но не сделала этого, — сказал Жан. — Почему?       — Я и сама задаю себе тот же вопрос, — произнесла девушка тихо, и смесь из тоски и сожаления, что читалась в её взгляде, привела его в некоторое замешательство.       Он усмехнулся со скепсисом, нарочито небрежно.       — Чёрт меня дери… Ты же не хочешь сказать, что твоя симпатия ко мне была неподдельной? — она промолчала, и он вкрадчиво продолжил: — Тебе не кажется это чуточку лицемерным, что ли? Обвинять Джозефа в предательстве, а самой впадать в противоречия, испытывая чувства к такому как я. К элдийцу.       — Да, всё верно, — разъярённо процедила девушка сквозь зубы. — Ты элдиец! Ужасный демон, как и все остальные на этом проклятом острове! Неважно, какими добрыми и отзывчивыми людьми вы можете быть. Неважно, насколько вы в действительности миролюбивы. Вы — живое оружие! Оружие, которым не брезгуют пользоваться правительство Марли и которым так же непременно воспользуется Эрен Йегер, — уж в этом я не сомневаюсь хотя бы потому, что внешний мир ни за что не перестанет видеть в элдийцах врагов, и он наверняка уже понял это, а значит, рано или поздно прибегнет к использованию силы титана-прародителя.       Присцилла умолкла. Вид у Жана сделался каким-то отрешённым, и он глухо произнёс:       — Поэтому ты убеждена, что элдийский народ должен исчезнуть из этого мира.       — Да, я в этом убеждена, — подтвердила она; от вспышки ярости у неё осталось только учащённое дыхание. — Я ненавижу марлийцев за их безграничные амбиции и алчность. Я ненавижу вас, элдийцев, за то, кем вы являетесь, пусть и не считаю вас виноватыми в этом. — Подбородок у девушки задрожал, а глаза заблестели от слёз. — Я ведь рассказывала, что видела, как это работает на практике. Видела, как обращённые в титанов элдийцы, лишённые воли и разума, безжалостно пожирают людей. Тебе прекрасно известно, насколько это невыносимое зрелище. После такого невозможно оправиться, и поэтому остаётся либо сожалеть о том, что титан не сожрал тебя, подарив забвение, либо сделать всё возможное, чтобы подобное не повторилось. Я выбрала второе.       — Но разве уничтожение элдийцев избавит мир от конфликтов? Разве люди не найдут причину, по которой продолжат осознанно убивать друг друга? — возразил Кирштейн, не надеясь, в общем-то, что ему удастся развеять чужие заблуждения. — Титаны всегда были лишь оружием, и те же Марли, лишившись их, просто начнут искать другое оружие, способное принести им победу в войнах за территории и ресурсы.       Рот Присциллы скривился в усмешке.       — По крайней мере одним злом станет меньше.       Плотно сжав губы, Жан с шумом выдохнул через нос.       — Что ж, полагаю, наш разговор ни к чему не приведёт, — сказал он. — Поэтому я говорю последний раз: сдайся, если, конечно, всё ещё дорожишь своей жизнью.       Присцилла отрицательно помотала головой.       — Прости, но не могу.       — Значит, только один из нас уйдёт отсюда живым.       Несколько бесконечных мгновений они целились друг в друга, оттягивая решающий момент. И, к вящему удивлению Жана, Присцилла опустила пистолет.       — Ты сам сказал, что я в западне, — произнесла она безэмоционально, отвечая на ошеломлённо-вопросительный взгляд парня. — Даже если я убью тебя, далеко мне не уйти. И поскольку я не намерена ни отказываться от своих убеждений, ни тем более — выдавать своих, предлагаю тебе оборвать мою жизнь одним точным выстрелом. Мне не особо хочется выносить пытки при допросе, знаешь ли.       Жан даже не попытался скрыть, что растерян. Такой расклад был для него совершенно неприемлем.       — А если я откажусь, не стану стрелять?       — Тогда придётся выстрелить мне, — мягко улыбнулась она. — Так что выбирай, кого из нас ты принесёшь в жертву ради мнимой свободы.       Кирштейн мог поклясться, что на секунду увидел неподвижный чёрный силуэт, возникший позади Присциллы. Вмиг разросшийся холод у него в груди затруднил дыхание, вынудив совершать более глубокие вдохи.       До боли знакомые очертания этого силуэта внушали ужас и одновременно вызывали бессильную тоску.       Марко.       — Но я… не убиваю безоружных, — наконец, заявил он.       Присцилла негодующе фыркнула.       — Не неси чушь, Жан. Ты солдат, такой же убийца, как и я, так что прекрати строить из себя святошу с бредовыми принципами. — Она вновь направила на него пистолет. — Впрочем, можно попросить твою мрачную подружку сделать эту грязную работу. Уж она-то колебаться точно не станет.       Провокация сработала. Девушка растянула губы в ликующей улыбке, смиренно наблюдая за тем, как Жан, перебарывая себя, молча поднимает на неё тяжёлый немигающий взгляд и как пистолет в его чуть подрагивающей руке замирает на высоте, достаточной для попадания в лоб.       Присцилла улыбнулась ещё шире и закрыла глаза.       — Так-то лучше.