Fais-moi expier ma faute

      До знакомого трактира Клод добрался уже в глубоких сумерках. Дверь оказалась незапертой: немногочисленные посетители ещё сидели по углам обеденного зала.       - Где комната господина Демаре? – не глядя по сторонам, архидьякон сразу обратился к скучавшему за стойкой кабатчику.       - На втором этаже, вторая дверь налево по коридору, - Жюль махнул рукой в сторону лестницы. – Но к нему, кажись, уже приходил какой-то монах-францисканец и отпустил бедняге грехи. Жалко его: славный он парень, этот бретонец, хотя и хитрый шельмец… А за вами-то кто посылал, святой отец?       - Я здесь не в качестве духовника, а в качестве медика, - сухо ответил священник и скорым шагом направился наверх.       В комнате было совсем темно: только сквозь муть стекла проникали крупицы стремительно угасающего за окном света. Сидящий подле больного человек встрепенулся, очевидно, пробуждаясь:       - Кто здесь? – звонкий детский голосок прорезал тишину.       - Мэтр Фролло. Я пришёл осмотреть больного.       - Если он ещё не преставился, - вздохнул мальчишка, поспешно сползая с кресла и направляясь к двери. – Сейчас принесу огня, ваше преподобие.       Визитёр присел на краешек кровати и взял выпроставшуюся из-под одеяла руку; приложил средний и указательный пальцы к запястью…       - Не ожидал вас здесь увидеть, отец Клод, - монах вздрогнул, когда от подушки донёсся сиплый, шипящий голос.       - Я тоже, - проворчал архидьякон, - не ожидал себя здесь увидеть. Однако, господин Демаре, вы, как я вижу, не только не преставились, но ещё и в сознании. В таком случае, быть может, расскажете мне, что там у вас вышло с капитаном Шатопером?       - Извольте… Пьер, впрочем, недалеко ушёл от истины: полдня я провалялся в беспамятстве: помню только жажду и огонь, терзавший мой левый бок. А сейчас вдруг пришёл в себя. Предполагаю, это короткая передышка перед предсмертной агонией, - Ренар криво ухмыльнулся. – Глупо. Как глупо это вышло, чёрт побери! Подставился, как безусый мальчишка… Надо полагать, Шатопер тоже метил в сердце. Жаль, что этот каналья оказался ещё и криворуким; я подарил ему смерть более милосердную, мгновенную…       - Так вы действительно закололи мерзавца? – тихо спросил священник, считая слабый, неровный пульс.       - Я не хотел его убивать. Феб был глупцом, это правда, к тому же несносным и невоспитанным, но, согласитесь, это ведь не повод отправлять человека на тот свет. Но безумец сам меня вызвал при скоплении доброй сотни зевак. Что же мне было делать?.. Отказаться значило бы выставить себя трусом, да ещё и в присутствии небезызвестной вам очаровательной особы…       - И думать о ней забудьте, слышите?! – монах внушительно сжал бледную руку больного. – Через три дня Эсмеральда покидает Париж, а затем и Францию. Такова монаршья воля.       - И ваша, - понимающе улыбнулся раненый. – Успокойтесь, святой отец, я не имею привычки уводить чужих любовниц, тем более – у церковников. Разве что они сами не прочь увестись… Шучу! Или нет. Так, стало быть, вас прислала маленькая плясунья?       - Ей не даёт покоя чувство вины. Она считает, что это из-за неё вас ранили.       - О, уверяю вас, у меня и в мыслях не было обвинять девушку!       - Надеюсь, - буркнул Фролло.       В этот момент вернулся Пьер с трёхсвечником.       - А, сударь, так вы пришли в себя! Вот радость! – вскричал мальчишка, пристраивая канделябр на прикроватный столик. – Стало быть, сработало лекарство. Ой!.. А я чуть не забыл, дырявый мой котёл: ведь красивая госпожа велела ночью дать вам ещё полстакана отвара!       - Какого отвара? – встрепенулся Ренар. – Красивая госпожа?.. Она возвращалась сюда?!       - Вы лежали в горячке, сударь. Когда началась лихорадка, врач сказал, что надежды нет, и ушёл помогать тем, кого спасти, по его мнению, ещё можно. Я остался при вас. А вечером пришла госпожа Эсмеральда: мы напоили вас каким-то лекарством, которое должно было унять жар, и она строго-настрого наказала дать вам перед сном ещё полстакана. А утром обещала быть здесь сама.       - Её не будет! – сердито прервал Клод. – Отныне я отвечаю за вашу жизнь, господин Демаре. И хватит разговоров! Вам нужен покой. Сейчас осмотрю вашу рану…       Убрав одеяло, архидьякон раздвинул края заботливо разрезанной его предшественником рубахи. Удар пришёлся ровно под грудину, но шпага, прошла, очевидно, вплотную к рёбрам.       - Ранение не сквозное?.. – удивлённо спросил священник, тщетно поискав в левом боку выходное отверстие.       - Нет. Паршивец, кажется, угодил во внутреннюю часть ребра.       - Вам повезло. Судя по всему, задет только нижний край левого лёгкого… Вдохните полной грудью.       Монах прислушался, но никакого свиста не услышал.       - Чёрт!.. – наёмник выругался сквозь зубы. – Я не могу. Больно.       - Нестрашно, - успокоил Фролло. – Главное, что воздух не проходит в грудь. Значит, смерть от удушья вам не грозит. Но, если вы доверитесь мне, предупреждаю: я буду вынужден раскрыть рану и зашить её позже заново. Я имею своё особое мнение по многим медицинским вопросам и должен сообщить, что оно сильно отличается от общепринятых взглядов.       - Я интересовался вашей биографией, мэтр. И вашей репутацией. Прежде чем взяться за это дело, - медленно проговорил больной. – Кажется, у меня есть все основания положиться на ваши знания и вверить свою жизнь в ваши руки. К тому же, судя по всему, мой врач уже отказался от меня, как от безнадёжного, а потому у меня, собственно, и выбора-то особенно нет.       - В таком случае ждите меня не позднее, чем через пару часов. Нельзя терять время. Пока же советую вам выпить вина, да побольше. Процедура будет болезненной.       С этими словами Клод покинул комнату раненого и спустился в общий зал.       - Милейший, по возвращении мне потребуется жидкий свежий мёд раннего сбора, обязательно этого года, а также свиной жир. Найдётся это у вас?       - Найтись-то найдётся, святой отец, - кивнул Жюль, - да только я ведь уже думал закрывать трактир на ночь…       - Пусть ваш сын дождётся меня. С этой минуты я лечащий врач господина Демаре. И как врач должен предпринять необходимые меры немедленно. Приготовьте то, о чём я попросил. Да, пошлите в комнату раненого кувшин вина! И вскипятите воду к моему возвращению.       Не дожидаясь ответа, архидьякон Жозасский покинул трактир любезного господина Брийе и поспешил в обитель. Не поднимаясь в келью, он направился в монастырский садик. На солнечной стороне братья разбили небольшой виноградник, где священник собрал с пару дюжин молодых листьев. Направляясь к выходу, приметил куст галльского шиповника, на котором как раз начали распускаться бутоны – их мужчина также не преминул оборвать, после чего двинулся в сторону собора.       Отворяя дверь башенной кельи, Фролло невольно вздохнул: какую-нибудь неделю спустя ему придётся расстаться со своим убежищем и, одновременно, рабочим кабинетом, возможно, навсегда. Сколько лет провёл он здесь в ежевечерних научных трудах и изучении герметики! Сколько секретов здесь было раскрыто, и сколько ещё неразгаданных тайн могло бы быть постигнуто впоследствии…       Переступив порог, монах уверенно направился к полке с посудой. Уложив в сумку необходимые инструменты, заглянул в маленький стенной шкафчик и извлёк грубой работы объёмную бутыль тёмного стекла. В последний раз оглядевшись и озабоченно нахмурившись, Клод вышел и запер дверь на ключ. Покинув северную башню, он двинулся в обратный путь.       «Почему я вообще на это согласился! – с сердитым беспокойством думал священник, торопливо шагая по тёмным улицам. – Этот паршивец положил глаз на мою… на Эсмеральду, а я зачем-то должен спасать его никчёмную шкуру. Несносная девчонка!.. Полдня пробегала ради глупого бретонца. Теперь ещё и меня подрядила. Спасите, помогите… Тьфу! А я-то тоже хорош: снова поддался её колдовским речам. Чёртова ведьма очаровывает меня единственным взглядом, как несмышлёного ребёнка! Ну, ничего, это последняя уступка. Только бы заставить её покинуть Париж, и уж тогда… К тому же, пройдоха, как-никак, довершил то, что я когда-то начал – разделался с поганцем Шатопером. Выходит, я перед ним в некотором долгу… Что ж, мы всё равно вот-вот покинем Францию. Я увезу Эсмеральду далеко-далеко, а Демаре останется в Париже. Да, я исцелю его… попробую. Докажу ей, что я не какой-нибудь ревнивый дурак. И, кажется, до монастыря от трактира идти немного дальше, нежели до улицы Тиршап… А освобожусь я не раньше полуночи. Стоит ли возвращаться по темноте в обитель, если я могу переночевать в своём ленном владении?.. Она не откажет мне в этом; к тому же, Эсмеральда наверняка ждёт вестей. С моей стороны скорее будет неучтивым не зайти к ней».       Размышляя подобным образом, Фролло добрался до временного пристанища больного даже в несколько более приподнятом настроении, чем это уместно у постели раненого. Дверь позднему посетителю открыл Пьер:       - Готов, ваше преподобие! – доложил мальчишка. – Вылакал целый кувшин вина, как вы и наказали, теперь спит. Мёд и жир приготовили, воду вскипятили.       - Хорошо. Найдётся у вас маленький чистый горшок для приготовления отвара?       - Отыщем, святой отец!       - Прекрасно. В таком случае, юноша, возьми вот эти цветы шиповника, залей их двумя стаканами кипятка и вываривай на слабом огне или на горячих углях в течение двадцати минут. А я пока пойду к больному. Справишься?       - А то! – кивнул юный Брийе. – Я ведь всё-таки сын трактирщика: разберусь уж как-нибудь с вашим варевом.       - Вот и замечательно. Как сделаешь, процеди отвар и поднимайся наверх. Где, говоришь, приготовили мёд?..       Шустрый помощник показал необходимые продукты и отыскал глубокую миску, в которой архидьякон смешал шесть ложек свежего ароматного мёда с двумя ложками мягкого свиного жира. Вооружившись этой смесью и тазом, над которым можно промыть рану, монах поднялся в комнату Ренара.       Хозяин покоев крепко спал, о чём свидетельствовало ровное, свистящее дыхание. Опустившись на стоящий рядом с кроватью стул, Клод осторожно тронул раненого за плечо. На удивление, тот сию же секунду распахнул глаза, а его мутный поначалу взгляд в мгновение ока сделался осмысленным, хотя и остекленевшим после выпитого.       - О, мэтр, вы всё-таки вернулись, - язык слушался плохо, но наученный многолетним опытом Демаре кое-как заставлял его работать, не заплетаясь. – А я тут выполнял ваши рекомендации. Буквально. Можете резать, пьянее я уже не стану.       - Будет больно, - предупредил архидьякон, извлекая из сумки необходимые инструменты, чистую ветошь, тёмную бутыль.       - Неужели? – криво ухмыльнулся наёмник. – А я надеялся получить удовольствие.       - Возьми это в зубы, чтобы не орать, - священник проигнорировал ехидное замечание и протянул раненому короткий деревянный черенок. – Руками схватись за прутья в изголовье кровати. Кивнёшь, когда будешь готов.       - Я готов. Режьте, - больной рассеянно крутил в руках поданный предмет.       - Когда я начну промывать рану, вас услышат все постояльцы. И хорошо, если не разбудите обитателей соседних домов, - сухо обронил монах, аккуратно пододвигая ближе к кровати маленький столик и возвращая на место предусмотрительно спущенный на пол подсвечник. – Н-да, света всё равно маловато… Впрочем, если постараться, грубые стежки зашивавшего вас коновала разглядеть можно.       - Позвольте поинтересоваться, чем же таким вы собрались её промывать? – икнул Ренар. – Вином?       - Не совсем. Я использую винный дистиллят.       - Что-что? – подозрительно спросил Демаре, с трудом приподнимаясь на подушках.       - Винный дистиллят. Когда-то в юности я интересовался медициной, и мои наблюдения, а также беседы с хирургом Ришаром Геленом дают основания предположить, что использование для обеззараживания раны вина даёт положительный результат лишь в половине случаев. И я не уверен, что даже эта цифра не является случайной удачей. Изучая работы древнегреческих александрийских алхимиков, я наткнулся на упоминания о перегонке спирта. Собрать простейшую перегонную машину труда не составило. И хотя в своих научных изысканиях я использовал винный дистиллят в совершенно иных целях, мне думается, что эффективность очищения раны – а свои выводы я основываю на заключениях не одного и не двух учёных – напрямую зависит от крепости алкоголя. Если вино только чуть ошпаривает, то дистиллят прижигает ткани, точно огнём. Потому я и прошу вас зажать в зубах черенок.       - Ни черта не понял, но будь по-вашему, - проворчал пациент. – Вы ведь теперь вроде как мой врач, так что я обязан во всём вас слушать, если хочу жить. А жить я, чёрт подери, хочу!       Когда раненый в точности исполнил указания, Фролло начал аккуратно распарывать свежие швы. Больной морщился, но, зажав в зубах дерево, упрямо молчал, даже когда Клод принялся осторожно извлекать обрывки удерживающей концы раны нити.       Когда дело было сделано и священник раздвинул края раны, он увидел то, что и предполагал: кроваво-белёсый гной, заполнивший рваную полость.       - Где же этот мальчишка!.. – пробурчал себе под нос архидьякон, с деловым интересом разглядывая фронт работ. – Господин Демаре, вы родились под счастливой звездой.       Тот в ответ невнятно что-то промычал, вслед за чем вытащил изо рта черенок и повторил:       - Угу, прямо предела удачи нет! Того и гляди умру от счастья.       - Не умрёте, - поморщился монах. – Чуть выше, чуть ниже, чуть правее – в любом из этих случаев вы бы уже были трупом. А вы не только не умираете, но ещё и зубоскалить умудряетесь – ничего с вами не сделается. Дай Бог, заражения крови удастся избежать, и тогда к концу лета вы гарантированно встанете на ноги.       - К концу лета?!       - А что вы хотели? Я только скромный слуга Господа, а не Иисус Христос! Проклятье, где носит этого маленького кабатчика… Я сейчас вернусь. Нужно промыть рану, прежде чем прижигать и накладывать мазь.       Фролло столкнулся с Пьером у подножия лестницы: тот как раз направлялся наверх, процедив в миску горячий отвар.       - Почему так долго? – раздражённо осведомился мужчина, принимая посуду из рук юного помощника.       - Двадцать минут выжидал, как вы и наказали! Свечка ровно на четверть сгорела.       - Что ж, спасибо. Можешь идти, твоя помощь больше не потребуется.       - Ваше преподобие, дозвольте, я с вами пойду! Вдруг что подать-принести нужно будет, а я тут как тут. Мне на врачевание страсть как интересно посмотреть!..       - Вот нашёл тоже развлечение… Да медицина – это и не наука вовсе; баловство одно. Больного только будешь смущать.       - Святой отец, ну, пожалуйста!.. – заканючил младший Брийе. – Я мешать не буду. Я свечу могу поднести, инструмент подать, миску подержать!       - Ладно уж, что с тобой делать. Пойдём. Свечу, и правда, неплохо бы поближе поднести…       - Что, сорванец, мэтр Фролло и тебя к делу пристроил? – Ренар вымученно улыбнулся; лицо его покрывали крупные капли пота: раскрытие раны оказалось едва ли не более неприятным процессом, чем её же ушивание.       - Я сам попросил. И лекарство для вас сварил, сударь! – гордо сообщил Пьер.       - А вот теперь будет по-настоящему больно, - предупредил Клод.       Инструменты давно были подготовлены, равно как и нарезанное тряпьё. Юноша поднёс поближе трёхсвечник; раненый снова зажал во рту уже порядком искусанную деревяшку и вцепился в изголовье кровати. Свершив про себя короткую молитву Пресвятой Деве, монах начал аккуратно промывать рану горячим отваром шиповника. Ренар невнятно застонал, замотал головой, но не дёрнулся.       Тщательно промыв рану и убедившись, что гноя не осталось, священник достал сорванные виноградные листья, мелко нарезал их в припасённую чашу и быстро растолок, выдавливая сок. Отставив получившуюся кашицу, он вновь сел подле больного:       - Господин Демаре, сейчас вам покажется, будто в вашу грудь вложили раскалённый камень. Советую покрепче закусить черенок и не разжимать рук – держать вас, к сожалению, некому.       Раненый только неопределённо мотнул головой и храбро зажмурился.       Болезненный крик прорвался сквозь стиснутые зубы, стоило Фролло плеснуть в очищенную рану дистиллята.       - Всё! Уже всё, - Клод успокаивающе похлопал по плечу сотрясаемого крупной дрожью пациента, по мучительно искажённому лицу которого градом струился пот. Руки его, казалось, приросли к спинке кровати – с такой силой он сжимал металлические прутья одеревеневшими ладонями. – Сейчас я наложу мазь, и можете спокойно спать.       Раненый не ответил и даже не открыл глаз – только молча кивнул. Очевидно, болевой шок всё ещё не отпускал несчастного. Пожав плечами, архидьякон твёрдой рукой обработал рану зелёной кашицей из толчёных виноградных листьев. Затем нанёс на чистую ткань смесь из мёда и свиного жира и приложил сверху.       - Вообще оно не должно сползти – смесь довольно липкая, - с сомнением произнёс монах. – Впрочем, если во сне вы ведёте себя беспокойно, я могу перевязать вас более основательно.       - Не стоит, - Ренар наконец отцепил руки от кровати и вытащил изо рта крепкую деревяшку, на боку которой зазмеилась тонкая трещинка. – У меня очень чуткий сон, и я замечу, если повязка начнёт сползать. Спасибо, мэтр. Очень надеюсь, что из вашей науки выйдет толк. Что мне делать теперь?       - Выпейте полстакана отвара, который принесла вам Эсмеральда, если ещё не сделали этого. А потом отдыхайте. Я зайду завтра поутру – сменю повязку и посмотрю, будет ли рана по-прежнему гноиться. До свидания, господин Демаре! – священник поднялся, даже не озаботившись собрать сумку – незачем было таскать её с собой, если через шесть-восемь часов он всё равно снова будет здесь.       - До свидания, ваше преподобие! И ещё раз спасибо, что взялись спасти мою шкуру.       Фролло не ответил и вышел из комнаты.       - Ух, вот бы тоже стать врачом!.. – восхищённо пробормотал Пьер, не решавшийся открыть рот в присутствии сурового служителя церкви. – Жаль, отец никогда не позволит мне оставить трактир… Впрочем, может быть, когда подрастёт Карл, он и отпустит меня в университет… Надо бы спросить в подходящую минуту. Ах да, мессир, вот ваше лекарство, которое принесла госпожа Эсмеральда! Как вы себя чувствуете?       - Гораздо более скверно, чем когда только получил эту новую дырку в теле, - откликнулся наёмник, принимая кружку с отваром ивовой коры. – Мой тебе совет, юноша: будь медиком или трактирщиком, но только не военным. Нет ничего более неприятного, чем без сил валяться в постели, когда какой-нибудь невежда пробьёт в тебе очередную прореху.       - Я думаю, есть и более неприятные вещи: например, валяться не в постели, а в гробу, как ваш противник, - резонно возразил Пьер. – Ну, да я ведь не из благородных, так что шпагой мне всё равно никогда не орудовать, сударь. А вот орудовать ланцетом кажется мне куда как более привлекательным, нежели поварёшкой… Ой, заболтал я вас! Прощеньица прошу. Ведь вам покой нужен, так святой отец сказал. Доброй ночи, мессир!       Затушив свечи, мальчишка вышел из комнаты и спустился вниз запереть дверь за покинувшим заведение священнослужителем, уже спешившим по направлению к улице Тиршап.       А Клод в эту минуту совершенно позабыл и о Пьере, и о раненом, и о том, сколько дел запланировано на завтра: все его помыслы оказались сконцентрированы на одном предмете – прекрасной чаровнице, что, верно, давно уже легла отдыхать и совершенно не ждёт его прихода. Что ж, он не станет тревожить её: только сообщит о своих умозаключениях касательно больного и тоже ляжет спать. Прижмёт к себе этот хрупкий цветок, эту благоуханную дикую розу с острыми шипами, вдохнёт аромат её атласной кожи, зароется в водопад смоляных локонов… Господи, неужели он снова познает счастье проснуться в одной постели с самой очаровательной, самой соблазнительной и, вместе с тем, самой целомудренной и стыдливой женщиной Парижа!..       Мужчина думал, что ему придётся стучать минут пять, однако дверь распахнулась почти сразу. Эсмеральда оказалась не только полностью одетой, но и совершенно не заспанной.       - Ты ещё не ложилась? – спросил архидьякон, входя в дом и аккуратно ставя на место засов.       - Мне пока не хочется спать, - ответила плясунья, присаживаясь на покрытый зелёным сукном сундук. – К тому же, я надеялась, что вы зайдёте.       - Значит, ты ждала меня?..       - Я ждала вестей, - возразила красавица, вопросительно глядя на монаха.       - Вестей… Что ж, новости, и впрямь, есть, и вполне утешительные. Господину Демаре сказочно повезло: шпага чудом не перебила крупные сосуды и не угодила в сердце или живот. Пронзила лёгкое, но прошла по касательной. Если не начнётся заражение крови, причин опасаться за его жизнь нет. Я обработал рану и наложил целебную мазь; буду навещать больного до отъезда. Как только рана перестанет гноиться, заново зашью. Дальнейшее его восстановление будет лишь вопросом времени.       - Он будет жить! Слава Богу!.. – невольный возглас облегчения показался таким страстным и взволнованным, что монах угрюмо нахмурился: итак, ему всё же не показалось.       - Хорошо, что ты вспомнила об ивовой коре и своевременно уняла жар, - медленно произнёс Фролло, не желая обнаруживать свои подозрения и с трудом подбирая слова, - но больше твоя помощь не потребуется. Я сам займусь этим бретонцем и обещаю сделать всё, чтобы поставить его на ноги. Но твои визиты могут обеспокоить больного. Кроме того, тебе пора готовиться к отъезду. Поэтому – никаких посещений. После встречи с матерью ты покинешь Париж.       - Я помню. Но почему мои визиты должны встревожить мессира Ренара?.. Мне бы только хотелось удостовериться, что с ним всё в порядке: я не собираюсь вмешиваться в лечебный процесс.       - Нет! Дитя, если я говорю, что тебе не следует видеться с раненым, значит, так оно и есть. И, пожалуйста, не спорь!       Эсмеральда обиженно надула губки, скорчив недовольную гримаску, но промолчала.       - Вот и отлично. Рад, что мы договорились, - заключил священник, сбрасывая сутану. – А теперь пора спать.       - Вы останетесь здесь?.. – до плясуньи только сейчас дошло, что возвращаться в монастырь по темноте Клод не собирается.       - Да. Знаю, ты бы предпочла, чтобы я ушёл, но время уже позднее. Боюсь, если я полночи прохожу по столичным закоулкам, то завтра у меня просто не хватит сил подняться рано утром и заняться раненым. Я ведь только сегодня днём вернулся, помнишь? И совсем не успел отдохнуть с дороги. Не возражаешь потерпеть моё общество до утра?       - Разве у меня есть выбор? – вздохнула прелестница, опуская взор. – Скоро мне придётся вести себя, как доброй жене – хотя бы на людях. И ночевать в одной с вами комнате. Будем считать это репетицией. Поужинаете?       - Ужин?.. – Клод только теперь осознал, что, действительно, не ужинал, а обедал так давно, что уже и не вспомнить.       - Я не готовила сегодня, поэтому могу предложить только хлеб с маслом и сыром, да стакан браги.       - Чудесно! Составишь мне компанию?       - Я уже ела. Сейчас всё достану, обождите минутку.       Когда ужин был окончен, архидьякон блаженно вздохнул. Допил остаток браги и поблагодарил маленькую хозяйку за скромную трапезу. Потянулся, сладко зевнул…       - Пойдём спать, красавица, - довольно мурлыкнул мужчина, чувствуя себя, как объевшийся сметаны и забравшийся в ласточкино гнездо кот.       Вместо ответа девушка быстро скинула домашнее платье и юркнула под одеяло. Фролло задул пламя светильника: теперь комнату скупо озарял лишь едва живой, подрагивающий огонёк, догоравший в очаге.       Монах также избавился от облачения и, оставшись в одной сорочке, скользнул в постель, нащупывая отодвинувшуюся к самому краю кровати Эсмеральду.       - Мы ведь уже делили это ложе, помнишь, - шепнул священник, опаляя участившимся дыханием маленькое ушко и прикусывая мочку.       - Не в Париже, преподобный! – вместо ответа так же тихо прошипела плясунья. – Ведь вы мне обещали.       - Я обещал, что не возьму тебя, - сладострастно выдохнул Клод, с которого накатившую после еды дремоту как рукой сняло, - но я не говорил, что не буду ласкать тебя.       Не дожидаясь позволения, он обнял строптивую девицу и запечатлел горячий поцелуй под ушком. Спустился к шейке…       - Пусти меня сейчас же! – красавица скинула мужскую руку и попыталась вскочить, однако Фролло не позволил: быстро сев и притянув ближе брыкающуюся девушку, он обхватил малютку за талию и уткнулся губами в чуть обнажившееся плечико.       - Ты должна принимать меня, слышишь? – гнев и страсть смешались в горячем шёпоте; девичья спина плотно прижалась к мужской груди. – Совсем скоро мы начнём жить как муж с женой! Ты согласилась на это.       - Не из любви к вам, уж будьте покойны!.. – парировала Эсмеральда, впрочем, успокаиваясь и прекращая вырываться.       - Я знаю. Тебе снова требуется моя помощь, только поэтому ты здесь.       - Не только, - тихо проговорила плясунья, опуская голову. – Мне страшно. Я ведь живу во Франции с малых лет. И всегда была под защитой табора. Я не представляю, что ждёт меня в чужой стране, языка которой я не разумею… У меня просто нет выхода, вы видите.       - Рад, что ты это понимаешь, - одной рукой архидьякон поймал смуглую ладошку и начал нежно поглаживать, одновременно незаметно ослабляя хватку другой и едва уловимыми круговыми движениями поднимаясь от животика всё выше и выше.       - Понимаю. И больше, чем вы думаете! Я понимаю, что вы любите меня, в то время как я к вам равнодушна, и это даёт мне неоспоримое преимущество, согласитесь.       - Зачем ты говоришь мне всё это, колдунья? – монах сильнее сжал девичью ручку.       - Чтобы вы не забывали. И не забывались. Это только сделка, ничего больше.       - Да? – мужчина не на шутку разозлился. – Ты хочешь причинить боль? Хочешь оскорбить, унизить? Или тебе нравится играть с огнём, девчонка?! Нравится выводить меня? Так вот, если это сделка, слушай моё условие: ты сейчас же ложишься в постель и перестаёшь строить из себя стыдливую девицу! Нравится носить циничную маску – носи её, не снимая! Твоя стыдливость не вяжется с твоими словами. Ты хочешь показать, что продалась мне, хочешь, чтобы я видел в тебе бесчувственную, капризную куклу?.. Это не твоё амплуа, дитя: жар от твоих горящих щёк, мурашки на твоих тонких ручках, даже твой голос – всё в тебе выдаёт страх и смущение перед близостью. Как бы ты ни старалась строить из себя холодную, прагматичную особу, в душе по-прежнему остаёшься наивным и непорочным ребёнком – такой уж создал тебя Господь. И вместо того, чтобы прятать вполне естественный трепет за жалкими шипами показной жестокости, не лучше ли преодолеть эту боязнь?.. Чем дольше ты оттягиваешь, тем прочнее овладевает твоим сердцем страх. Прими же мою любовь, и превратись из узницы в госпожу: жалкий раб своего тела, я вручу тебе свою душу взамен на единственное ласковое слово. В прошлый раз я был нежен с тобой, правда? Перестань бежать от меня, и я прекращу догонять. Охотник обернётся добычей. Убей меня, повергни к своим стопам нежным прикосновением, поставь свою лёгкую ножку мне на грудь, лишая воздуха… Заставь меня задыхаться от любви: ты увидишь, как легко тебе это сделать. И ужас сменится триумфом, моя королева!.. Позволь мне владеть тобой – и ты будешь властвовать надо мной беспредельно!       Начав столь яростно, мужчина неожиданно закончил свою чувственную речь пылким признанием. Одним движением он опрокинул застывшую в его руках прелестницу навзничь и устроился рядом, запечатывая приоткрывшиеся уста глубоким поцелуем. Его руки беспокойно блуждали по трепетавшему под тонкой камизой телу, то сжимая талию, то с жаром стискивая бедро, то накрывая полушарие упругой груди. От снедавшей похоти Клод почти потерял рассудок, прислушиваясь к участившемуся дыханию возлюбленной и мечтая только о том, чтобы задрать длинную рубашку и обнажить прелестные ножки.       - Остановитесь! – приглушённо вскрикнула Эсмеральда, стоило священнику оголить округлое колено и попытаться взгромоздиться на свою юную партнёршу. – Не в Париже, у нас был уговор!       - Но ты ведь сама этого хочешь, - архидьякон чуть прикусил прозрачную кожу изогнутой шейки, вызвав невольный томный вздох. – Признайся, дитя, тебе нравятся мои ласки!       - Всего лишь похоть, - возразила плясунья, перехватывая запястье всё ещё не оставлявшего попыток приподнять подол монаха и твёрдо возвращая его руку на талию. – Надо думать, женщины подвергнуты этому греху не меньше, чем мужчины. Моё тело отвечает вам – не я. Кроме того, час уже поздний: за окном светает, видите?.. А ведь вам рано вставать завтра.       Неудовлетворённо вздохнув, Фролло упал рядом с маленькой чаровницей, притягивая её к себе. Та не выразила протеста, однако отвернулась на другой бок, так что мужчине пришлось довольствоваться тем, чтобы уткнуться в шёлковый покров смоляных локонов.       Увы, поспать ему в эту ночь так и не удалось: руки сами собой тянулись то сжать округлую, спелую грудь, то незаметно попытаться залезть под камизу, то спуститься от живота ниже и огладить скрывавшийся меж бёдер кустик жёстких волос, легко прощупывавшийся через тонкую ткань.       - Святой отец! Пожалуйста, давайте спать, - Эсмеральда мужественно противостояла этим назойливым посягательствам, в полудрёме убирая шершавую ладонь и раз за разом возвращая её на талию.       В итоге уснули оба только с рассветом, когда утренние сумерки уступили место яркому огню начавшего свою привычную прогулку жаркого, летнего солнышка.       «Через три часа нужно непременно встать», - успел подумать Клод, прежде чем смежить веки и забыться наконец беспокойным сном.