Море внутри меня

      Нарэ молится, чтобы блаженная темнота не уходила. Ей так нравилось дрейфовать в этой пустоте, дающей облегчение. Но её молитвы не были услышаны. В темноте начинают раздаваться голоса. Голоса, которые она не хотела слышать больше никогда.       «Я ведь говорил, дочка. Я предупреждал тебя».       Голос отца вызывает у Нарэ желание забиться в уголок и спрятаться. Знакомые нотки снисхождения в этих словах напоминают ей обо всех ошибках, которые она когда-либо совершала.       «Разве я не говорил тебе, что этот дикарь принесет тебе одни несчастья, дочка? Разве не убеждал тебя в том, что ваша легендарная любовь разобьется вдребезги от первой же проблемы, возникшей между вами? Твои упрямство и желание мне насолить привели тебя туда, где ты сейчас находишься».       Больше всего в этих словах отца она ненавидит то, что они оказались правдой. Он действительно предупреждал её о том, что ничем хорошим их с Санджаром любовь не кончится. Слушала ли его тогда Нарэ? Нет. Она позволила счастью от того, что она познала любовь, затмить её разум, стала слепой к тем тревожным звоночкам, которые тут и там проскальзывали в поведении Санджара.       «Почему ты не послушалась меня, Нарэ?»       «Разве родители желают своим детям зла?»       «Я предупреждал тебя…»       Голос отца становится все тише, пока не замолкает окончательно. Нарэ испытывает облегчение, наслаждаясь звенящей тишиной. Она снова хочет провалиться в забвение, но, видимо, у Судьбы были другие планы.       «Каково это, Нарэ? Больно получать удар в спину от человека, который должен был защищать тебя от всех бед и печалей?»       Тихий шёпот Акына вливается в её вены словно яд, парализуя всё её существо. Этот голос был её самым большим кошмаром. Голос, который звенел в её ушах, когда она с криками просыпалась в своей постели, обливаясь холодным потом.       «Как забавно получилось, не правда ли? Твой герой, Санджар Эфе, который клялся и божился отомстить за тебя, приходил ко мне за клочком бумажки. Он торговался со мной, представляешь? Он продал тебя, моя дорогая Нарэ. Продал ради того, чтобы потешить своё эго, чтобы не опозориться перед честным народом, не уронить свое достоинство. Всего лишь ценой твоей чести и благополучия. Это небольшая цена, верно, дорогая? Ты ведь и сама охотно её уплачивала, бросая себя под ноги этого никчемного гордеца. В конце концов твой Эфе оказался ничем не лучше меня».       Нарэ убеждает себя в том, что это всё её воображение. Она ведь потеряла сознание? Да, точно. Она помнит, как доковыляла до двери дома Ишиклы и свалилась прямо в руки Гедизу. После была темнота. Темнота кишела призраками из прошлого. Говорила голосами, напоминающими обо всех её ошибках. Ни одного лучика света. Ни одной веревочки, за которую можно схватиться, чтобы не утонуть в темном, затхлом болоте.       «Я заслужила это. Жизнь давала мне столько возможностей спастись. А я продолжала выбирать то, что разрушило бы меня. Так мне и надо».       Нарэ хочет сдаться. Ей надоело бороться. В ней не осталось сил. Как же хочется провалиться в эту тьму и больше никогда не возвращаться. — Гедиз, мама уже так долго спит. С ней всё будет хорошо?       Голос Мелек прорывается сквозь темноту лучом света. Лучом, который согревает её окоченевшие кости и изможденный разум. Нарэ вспоминает, что несет ответственность не только за себя, но и за дочь. И если она не станет достаточно сильной, то Мелек будет жить с Санджаром. С отцом, который ради своей гордости торговался с насильником её матери. Нарэ не могла этого допустить. Она заставляет себя почувствовать своё тело. Ей нужно открыть глаза. — Конечно же с ней все будет хорошо. Доктор сказал, что мама немного переутомилась. Ей нужно еще немного отдохнуть, чтобы восстановить силы. Только ты не волнуйся, хорошо? Мама расстроится, когда проснется, если узнает, что ты грустила. Договорились?       Голос Гедиза дождем проливается на её иссушенную душу. Голос, который несет с собой только защиту и надежду. Голос, который так отличался от тех голосов, что тянули её в бездну.       Нарэ осознает, что теперь чувствует своё тело. Пальцы рук ощущают мягкую ткань под ней. Осталось только найти силы открыть глаза. Её веки дрожат, сопротивляясь напору. Но Нарэ не сдается. Наконец, она справляется. От непривычки даже мягкий свет закатывающегося солнца щиплет глаза, заставляя её часто моргать. Она делает резкий вздох. Воздух со свистом прорывается в её легкие. Нарэ поворачивает голову в сторону. Несколько секунд перед взглядом мелькают черные мушки, не давая сосредоточиться на лицах дочери и Гедиза. — Мамочка? — тихо спрашивает Мелек, борясь с желанием броситься в материнские объятья.       Нарэ с трудом заставляет себя приподняться на подушках и принять полусидящее положение. Девушка приветственно раскрывает объятья. Мелек осторожно подходит к кровати, забирается на неё и прижимается к матери. Нарэ с наслаждением вдыхает запах дочери, обнимая её настолько крепко, насколько позволяли её ослабевшие руки. Она оставляет на щеке дочери поцелуй. — Мама, я так рада, что ты проснулась. Ты так долго спала. Я боялась, что ты уже никогда не очнешься, — быстро тараторит Мелек, быстро вытирая слезы с глаз, не желая расстраивать мать. — Как я могла не проснуться, доченька? Разве могла я оставить свою Мелек? — спрашивает Нарэ и вытирает слезы дочери, игнорируя собственные, капающие с подбородка на постель.       Мать и дочь снова сжимают друг друга в объятьях. Гедизу неловко присутствовать при всем этом. Ему не хотелось нарушать эту гармонию своим присутствием. Но у них не было времени. Он не знал, что такого ей сказал Санджар, но чувствовал, что это было очень важным. — Да уж, напугала ты нас очень, госпожа Нарэ, — фальшиво посмеивается Гедиз, надеясь за смехом скрыть дрожащий голос. — Сколько я была в отключке? — спрашивает Нарэ. — Почти два дня. Доктор сказал, что это все от физического измождения и эмоционального потрясения. А еще он сказал, что тебе нужно обеспечить отдых и покой, — отвечает мужчина. — Покой мне теперь будет только сниться, Гедиз. А об отдыхе можно забыть ровно до того момента, пока я не сравняю Санджара Эфеоглу с землей.       Гедиз удивленно смотрит на Нарэ. Никогда, несмотря ни на что, она не позволяла себе плохо отзываться о Санджаре при дочери. Но Мелек была здесь. А глаза Нарэ горели зеленым огнем. Адским греческим огнем, который не успокоится до тех пор, пока не сожжет все вокруг. Гедиз не знает, как относиться к этой перемене. — Что такого он тебе сказал? — спрашивает он. — Я расскажу тебе, Гедиз. Обязательно. Только сначала мне нужно поговорить с дочерью. Позволишь? — просит Нарэ.       Гедиз только кивает и встает со стула, чтобы оставить их наедине. Он понимает, что Санджар перешел черту. И этот его шаг изменил Нарэ навсегда. У Гедиза плохое предчувствие. Он понимает, что с этого момента изменится всё. И его бесит то, что он находится в неведении. А еще он беспокоится. Не только за Нарэ. Но за свою семью. За мать, за братьев и их семьи. За Мюге, которая была далеко, но которая должна была скоро вернуться. За Дениз, которой здесь вообще не должно было быть. За Дениз, которая должна была быть в безопасности в Стамбуле, занимаясь делами ресторана, а не их с Нарэ проблемами. — Она очнулась?       Дениз внезапно возникает перед ним, обеспокоенно разглядывая его лицо. Её голубые глаза проходятся по пожелтевшим синякам на его лице, по темнеющим мешкам под изможденными глазами. Взгляд девушки наполняется сочувствием. Гедиз находит в себе силы только кивнуть. Эти два дня, наполненные отчаянием и неизвестностью, высосали из него все силы. В моменты страха море внутри него сходило с ума, разнося только-только обретенное спокойствие в щепки. Он устал. Устал от этого шторма. Устал от непонятных чувств к Нарэ. Устал от того, что никак не может отпустить всё это. — Ты в порядке, Гедиз? — спрашивает Дениз, прекрасно понимая, что ответ будет отрицательным.       Гедиз вздыхает, натягивает на лицо фальшивую улыбку и хочет солгать, что с ним все хорошо. Потому что Дениз заслуживала этого. Заслуживала видеть его сильным и неунывающим, а не слабым и смертельно уставшим. Потому что Дениз так долго была сильной ради него. Он открывает рот, чтобы позволить лжи вырваться из него. — Только не лги, хорошо? Не притворяйся, если ты не в порядке, — прерывает его на полувздохе девушка.       Гедиз открывает и закрывает рот, как выброшенная на берег рыба. Голубые глаза Дениз смотрят на него прямо и открыто. В них нет ни осуждения, ни разочарования. Только сострадание и тепло. Море внутри перекатывается прямо к ребрам. Море хочет вырваться из него. Но теперь не для того, чтобы разорвать его. А для того, чтобы слиться с тем спокойствием и силой, что были в море Дениз. Поэтому он только подходит к Дениз и опускает голову на её плечо. Её руки автоматически обнимают его. Море за его грудной клеткой так близко к её морю, что на секунду Гедизу становится страшно. Дениз удивленно замирает, не понимая причин такого поведения Гедиза. Но она не отстраняется. Только крепче обнимает его, понимая, что ему это нужно. — Я устал, — шепчет он ей в плечо, вызывая миллионы мурашек пробежать по коже.       Море внутри Дениз вспенивается и устремляется в сторону Гедиза. Оно хочет обволочь его, закрыть от той боли, что он сейчас проживал, защитить. Но Дениз силой заталкивает все эти чувства назад. Гедизу сейчас нужно не это. Если она поддастся своему морю, то для Гедиза это может закончиться так же плачевно, как и для Нарэ. Она вспоминает, как давным-давно отец мазал её разбитые коленки зеленкой и приговаривал: «Если болит — значит, все идет правильно. Это лекарство уничтожает всю заразу, что скопилась в ране. Без боли не бывает исцеления, дочка». Именно это сейчас происходило с Гедизом. И Дениз просто должна быть рядом, чтобы он мог разделить эту боль с ней. Но ей ни в коем случае не нужно было полностью ограждать его от нее, ибо от этого его раны только загноились бы, стали глубже и окончательно уничтожили бы его. — А разве не для этого нужны друзья, Гедиз? Чтобы подставить плечо, когда ты готов упасть в пропасть? — спрашивает Дениз, заставляя свой голос звучать твердо и уверенно. — Что ж, тогда ты свою дружескую функцию выполняешь идеально. В буквальном смысле этого слова, — улыбается ей в плечо Гедиз. — Папа всегда говорил, что я перфекционистка, — отшучивается Дениз.       Однако, её улыбка не была искренней. Хорошо, что Гедиз не видел её лица. И не видел в её взгляде созревающего осознания того насколько недостаточным стало для неё слово «друг» из его уст.