Море внутри меня

      Нарэ чувствует себя птичкой, пойманной в силки. Олененком с накинутой на тонкую шею петлей. Измученной волчицей, угодившей в капкан. Животный страх проник в каждую клетку её тела, заполняя пропахшее гнильцой болотце ледяным холодом. Именно такие чувства вызывал в ней человек, которого она так долго считала любимым мужчиной.       Сейчас в Санджаре не осталось ничего из того, что было в сердитом мальчике, вышедшем к ней прямо из моря. Перед ней стоял совсем незнакомый ей человек. Нарэ смотрит на его лицо в синяках, оставленных Гедизом, но не чувствует ни капли жалости.       «Правильно. Он это заслужил», — шепчет ядовитый голосок внутри.       Раньше Нарэ затолкала бы этот голос глубоко-глубоко, не позволив ему отравить её разум. Но ей надоело всегда поступать правильно. Ей надоело позволять вытирать об себя ноги. Ей надоело не уметь злиться. Сегодня Нарэ хотела прислушаться к словам Гедиза и перестать быть «чьей-то Нарэ». Нет, она больше не Нарэ — дочь посла. Отец разорвал священную связь, которую Аллах создает между отцом и дочерью, в ту ночь, когда согласился отдать её в жёны Акыну. Она больше не Нарэ Санджара. Санджар растоптал её в ту ночь, когда поклялся перед Аллахом любить и защищать её. Сегодня Нарэ хотела быть просто Нарэ. Молодой женщиной, заслуживающей счастья. И эта новая Нарэ знала, что имеет право на ненависть и злость по отношению к мужчине, стоящего перед ней. — Второй раз мне приходится сюда приходить, чтобы забрать тебя и свою дочь. Никак мы не избавимся от семейки Ишиклы.       Голос Санджара звучит преувеличенно весело. Нарэ смотрит на натянутую улыбку, которую мужчина давит изо всех сил. Смотрит на то, как Санджар «расслабленно» держал руки в карманах, как держал голову, поглядывая на неё как будто бы со снисхождением. Ей самой становится смешно. Санджар никогда не умел играть в такие игры. Игры, где нужно верить в то, что играешь, вживаться в роль на все сто процентов, ни словом, ни лишним движением не выдавать своего обмана. Он был слишком груб для этого. Слишком прямолинеен, слишком упрям.       И поэтому выглядел очень комично. Нарэ же всю свою жизнь училась правилам этой игры. Её отец был хорошим учителем.       «Улыбайся, дочка, сегодня к нам в гости придет губернатор, всё должно быть идеально».       «Доешь всё, что положат тебе в тарелку, даже если это отвратительно на вкус, моя дорогая. Мне очень нужно, чтобы эти переговоры прошли успешно».       «Вытри слёзы и вернись к своим урокам с учителем. Ты дочь посла, и ты должна идеально разговаривать на языке той стороны, где твой отец является представителем Турции».       Еще десятки подобных фраз проскальзывают в её голове, озвученные голосом Гювена. В какой-то момент голос отца в её голове заменяют голосом Санджара.       «Ты не должна работать, Нарэ. Что обо мне скажут люди? Начнут шептаться, что Санджар Эфеоглу не в силах самостоятельно обеспечить свою семью. Не противься, это ведь для покоя нашей семьи».       «Почему ты пререкаешься с моей матерью, Нарэ? Разве твои родители не учили тебя почитать старших, особенно родителей? Моя мать столько лет прожила в этом мире, прислушивайся к её мудрости».       «Зачем ты вырядилась в это платье? Ты ведь уже не маленькая девочка, выросшая в Европе, где люди не стесняются голыми расхаживать по улицам. Не пристало жене и матери так выглядеть. Лучше смотри на Эльван и бери с неё пример».       Улыбка на лице Нарэ становится шире. Она столько лет убегала от отца и его вечного контроля, считала дни до долгожданной встречи с Санджаром, который так её любил, переступила через саму себя ради того, чтобы воссоединиться со своим Эфе. А в итоге она просто перепорхнула из одной золотой клетки в другую. Нарэ не удерживается от смешка. Один смешок, второй, третий, и вот уже Нарэ смеется во весь голос.       Санджар смотрит на неё широко раскрытыми глазами. Вся напускная бравада улетучивается в мгновение ока от странного поведения Нарэ. Нарэ перестает смеяться и, наконец, снова поднимает на него взгляд. — Прости, Санджар, — пожимает она плечами. — Что с тобой, Нарэ? — спрашивает мужчина. — Да так, поняла всю глупость и абсурдность своего нынешнего положения, — отвечает Нарэ.       Санджар улыбается. На этот раз уже искренне. Он уверен в том, что Нарэ поняла, как глупо поступила, уехав из особняка в дом Гедиза. — Я рад, что ты понимаешь нелепость нашего положения, Нарэ. Возможно, все окажется легче, чем я предполагал, — воодушевленно начинает Санджар. — Что? — в недоумении переспрашивает Нарэ, сбитая с толку странным поведением мужа. — Думаю, мы можем пропустить ненужную часть с выяснением отношений. Ты знаешь, я не очень хорош в этом, — кривит лицо мужчина. — Думаю, мы разберемся со всем этим уже дома. Забери Мелек, и мы поедем в особняк. — Что? — снова повторяет Нарэ, не понимая, что за чушь несет её муж. — Как «что», Нарэ? Ты ведь сказала, что понимаешь, в насколько глупой ситуации мы оказались. Сначала твоя выходка с платьем на свадьбе, потом то, как ты закончила речь за меня, не дав расквитаться со всей семьей Ишиклы, после то, как Гедиз приехал к нам в дом, а ты уехала с ручной сучкой Гедиза, забрав Мелек. — Санджар дарит ей снисходительную улыбку. — Моя вина здесь также есть. Оказывается, я не смог объяснить тебе, насколько сильно зависит благополучие нашей семьи от твоего поведения. Поэтому, я не злюсь на тебя, Нарэ. Мы оба виноваты в этом абсурдном инциденте.       Нарэ кажется, будто её ударили под дых. Она широко открывает рот, хватая им воздух настолько, насколько позволяют легкие. В ушах стучит кровь, усердно перегоняемую её сердцем, уставшим от сюрпризов, которые преподносит ей Санджар.       «Он винит во всем тебя, глупышка», — звучит в голове голос.       Нарэ понимает это. Санджар и правда винил её во всем, что случилось. В том, что она посмела не дать ему испортить свадьбу Мюге, которая никогда ничем не вредила Санджару и его семье. В том, что он напился и вернулся в дом с намерением преподать уроки воспитания строптивой жене. В том, что ей с дочерью пришлось искать убежища у семьи, которая имела все основания выставить их на улицу за все те напасти, что свалились им на голову с её приездом.       Нарэ снова душит смех. В этот раз она не сдерживается и хохочет во весь голос. Она не может остановиться. Слезы текут из глаз, капая на землю. Дышать становится все труднее. Она смеется над всем. Над самоуверенностью Санджара. Над его святой верой в свою непогрешимость. Над своей наивностью, которая так долго позволяла ей верить в то, что у них с Санджаром могло что-то получиться. Над собственной глупостью и верой в невозможное. Она еле нащупывает рукой чашу фонтанчика и тянет пальцы к прохладной воде. Нарэ умывает лицо, а после набирает в ладони пригоршню воды и жадно глотает её. Вода отрезвляет. В голове всплывают воспоминания о том дне, когда Мюге попросила её быть на её ночи хны и украсить её руки узорами. В тот день она также искала спасения у воды. В тот день её слезы также смешивались с прохладной влагой, спасая от окончательного падения в пустоту. В тот день к ней также пришло страшное осознание.       «Закончится ли когда-нибудь этот парад разочарований в моей жизни?» — мысленно спрашивает Нарэ.       К сожалению, ехидный голосок предательски молчит. Нарэ глубоко вздыхает и поворачивается к Санджару. Он смотрит на неё как на сумасшедшую. Впрочем, Нарэ сама не была уверена в том, что с ней все в порядке. Она стояла перед ним с мокрым лицом и волосами, сверкая взглядом изумрудных глаз. Нарэ позволяет гневу появится в своем взгляде. — Я не перестаю удивляться тебе, Санджар Эфе, знаешь? — улыбается Нарэ губами, не позволяя ей коснуться глаз. — Научишь меня этому? — Чему научить, Нарэ? Я не понимаю, — хмурится Санджар. — Научи так мастерски оправдываться, Санджар, — Нарэ подходит к нему, пытаясь прожечь в нем дырку своим пылающим взором, — Научи не стыдиться своих отвратительных поступков, отравляющих жизнь окружающих, дорогой муженек. Научи перекладывать свою вину на других людей, заставляя их страдать от последствий твоих же действий. Если бы ты научил меня этому, то моя жизнь стала бы намного, намно-о-о-ого легче, — тянет Нарэ и резко отворачивается от мужчины, отходя на пару шагов назад. — Что ты несешь, Нарэ? Какие поступки? — лицо Санджара темнеет от недовольствия. — То, что ни один человек в этой забытой Аллахом деревне тебе не осмеливался сказать. Был один человек, Гедиз, но ты и его заставил уехать подальше от этой дыры! — Нарэ переходит на крик. — Я хочу, чтобы ты увидел результаты своих действий, Санджар! Те, что можно увидеть глазами, я покажу сама. А то, что можно понять только разумом и сердцем, ты вряд ли когда-нибудь поймешь сам. Смотри!       Нарэ стягивает с себя тонкий вязаный кардиган, который она накинула на себя перед тем, как выйти на улицу. — Смотри, Санджар Эфе, — она бросает взгляд на обнаженное белое плечо, на котором уже желтели синяки, оставленные его пальцами, — Твои творения. Мелек уже спрашивает меня, почему я даже в жаркие дни хожу в одежде с длинным рукавом. — Нарэ раскрывает ладони и показывает ему маленькие ранки на нежной коже, оставленные её ногтями. — Мне снятся кошмары. Иногда в них ты вновь и вновь выбрасываешь меня на улицу в тоненьком платье, называя самыми гнусными словами. Иногда в них я стою на том самом обрыве, глядя в пустоту под ногами. А иногда ты бросаешь в тот огонь, где сгорело несчастное платье, и меня саму. — Нарэ резко проводит рукой по волосам, показывая прядь, оставшуюся на пальцах. — Я не могу нормально есть. Не могу спать. Не могу дышать. И организм тоже не выдерживает уже. — Она показывает пальцем на ставшие глубокими морщины у рта и на лбу, на почти фиолетовые круги под глазами. — Вот это каждый день видит моя дочь. Измученную, разрушенную и сломанную мать.       Нарэ надеялась достучаться до Санджара. Не для того, чтобы зажить с ним долго и счастливо. Но хотя бы для того, чтобы увидеть в нем проблески раскаяния, поверить в то, что она не могла полюбить настолько бесчувственного человека. Но её надеждам не суждено было сбыться. Глаза Санджара вместо раскаяния наполнялись гневом и раздражением. Надежда делает последний слабый вздох и умирает.       «От мальчика, вышедшего из моря, не осталось ничего, Нарэ. Теперь тебе придется иметь дело с этим незнакомым жестоким мужчиной», — обреченно звучит в голове Нарэ. — То есть ты снова обвиняешь во всем меня? Санджар Эфе опять самый плохой, а все вокруг — святые и невинные. Так получается, дочь посла? — сквозь зубы спрашивает Санджар.       «Дочь посла» режет слух. Но Нарэ уже плевать. Она выпрямляется и встречается с потемневшими от ненависти глазами мужчины. У неё есть дочь. И есть она сама. Ради себя и дочери ей нужно быть сильной. — Я уже давно опоздала со своими обвинениями, Санджар. Поздно пытаться достучаться до твоей совести. Она спряталась слишком глубоко. Её поглотили твои гордыня и тщеславие. У меня больше нет ни сил, ни желания пытаться воззвать к тому Санджару, которого я считала своим любимым человеком. — Почему считала? — Санджар тут же меняется в лице, Нарэ даже видит отблеск надежды в его глазах. — Я и есть тот Санджар. Обычный бедный мальчик, сын простого работяги, которого полюбила сама дочь посла. О нашей любви слагают легенды до сих пор, Нарэ. Я Эфе моей Нарэ, а ты Нарэ своего Санджара. — Он хватает её за руку. — Мы еще можем все исправить!       Нарэ горько улыбается. Она пытается найти в лице Санджара искренность. Но видит лишь нежелание ребёнка расставаться с любимой игрушкой, пускай и сломанной. Она выдергивает руку из его хватки и отходит на шаг назад. — Нечего исправлять, Санджар. Уже поздно. Пора признать, что мы оба опоздали. Ты не идешь на пользу мне, а я не иду на пользу тебе. Мы попытались. Поженились. Играли роль счастливых героев ожившей легенды. Пытались построить семью. Но у нас ничего не вышло. Дочь посла, пестрая птица, лесная фея… Не было их. Была только Нарэ. Сломленная, разбитая, раздавленная. Я надеялась, что воссоединение с тобой все исправит. Надеялась, раз девять лет назад не получилось, то получится в этот раз. Но я ошиблась. Мы оба ошиблись. — Нарэ глубоко вздыхает и произносит главные слова. — Нам нужно развестись, Санджар. Нужно прекратить пытаться создать что-то новое из того пепелища, что осталось между нами. Прошу, давай расстанемся. Иначе мы не дадим друг другу житья.       Нарэ замолкает, не отводя взгляда от Санджара. Она молится небесам, чтобы тот все понял. Чтобы он перестал цепляться за эту мерзкую легенду и вернулся в реальную жизнь. Она не понимает выражения лица Санджара, не может прочитать его. Но надежда снова поднимает голову, радуясь тому, что Санджар не закатил истерику, как делал это всегда, когда что-то шло не так, как хотелось ему. Нарэ решает продолжить. — Я останусь в Мугле. Мелек всегда будет рядом с тобой. Ты можешь видеть её тогда, когда захочешь. Она сможет гостить в особняке. — Нарэ начинает говорить быстрее, будто бы это убедило Санджара. — Я не стану разлучать тебя с нашей дочерью. Она очень любит тебя. И я знаю, что ты любишь её. Нам нужно просто отпустить друг друга. Оставить эту нелепую легенду в прошлом. Прекратить отравлять жизнь друг другу. И, может быть, мы сможем исцелиться. Прошу, — последнее слово Нарэ шепчет.       Санджар отходит от неё и проводит рукой по короткому ежику волос, а после задумчиво накрывает рукой рот, будто размышляя о чем-то. Нарэ замирает, ожидая его ответа. Но вместо слов она слышит сдавленный смех. Санджар смеется. И если её смех был смехом от безысходности, то смех Санджара походил на хохот сумасшедшего. Сердце Нарэ падает вниз. Хохот Санджара становится все громче. Он смеется и смеется. А липкий страх снова охватывает Нарэ своими скользкими щупальцами. Наконец, Санджар замолкает. Он подходит к ней вплотную. — Иногда ты бываешь очень смешной, дочь посла, знаешь? — вкрадчиво спрашивает он. — Я даже сначала не поверил в то, что ты сказала, думала, что послышалось. Но нет, оказывается, ты действительно сказала все эти глупости. — Внезапно лицо Санджара каменеет, теряя какие-либо признаки человечности. — Ты сама-то себя слышала? Ты понимаешь, что предлагаешь мне? Я ради тебя сделал все. Развелся с Менекше, хотя она только-только оправилась от выкидыша. Выслушивал шепотки тут и там о том, как недостойно я поступил с ней. Но тогда мне было плевать. Тогда я мечтал только об одном — о том, как я приведу тебя в особняк верхом на Гедже. О том, как мы воссоединимся и станем настоящей семьей. А теперь что? Я должен спокойно дать тебе развод, отдать опеку над Мелек и позволить тебе остаться в Мугле, чтобы ты налаживала свою личную жизнь, пока моя дочь будет со мной?       «Мы слышали эти же слова раньше, разве нет?» — спрашивает голосок в голове. — Нарэ, ты дураком меня выставить решила? Года с нашей свадьбы не прошло, а ты мне предлагаешь отдать все тебе и делать вид, что все в порядке, так? Если ты верила в то, что я позволю тебе просто уйти, то ты совсем не узнала меня за эти годы, дочь посла!       Нарэ смотрит на искаженное ненавистью лицо Санджара, на то, как он яростно сжимает кулаки, и удивляется тому, как много раз может разочаровать один и тот же человек. — Ты не имеешь права помыкать мной. Я не безвольная кукла, Санджар Эфеоглу, — последние слова Нарэ буквально выплевывает ему в лицо. — Я выходила за тебя замуж не для того, чтобы ты лишил меня свободной воли и разума. Я вышла за тебя только потому что была достаточно глупа, чтобы верить в то, что ты изменился. Мой отец был прав, как бы горько ни было это признавать. Некоторые люди не меняются. — Нарэ отбрасывает волосы назад и впивается в глаза Санджара взглядом. — Я не люблю тебя, Санджар Эфе. Я не хочу больше ни секунды находиться рядом с тобой. И Мелек я тебе тоже не отдам. Не для того я мучилась девять месяцев, пытаясь сохранить её в своем переломанном и собранном по частям теле. Не для того я терпела адскую боль от новых переломов, появившихся, когда родилась моя девочка. Я заслужила её кровью и болью. И ты не сможешь забрать её у меня. — Нарэ делает шаг в сторону дома. — В следующий раз мы встретимся с тобой только в суде, Санджар Эфеоглу.       Но вместо ярости на лице мужа Нарэ видит лишь странное смирение. Санджар тянется рукой к внутреннему карману пиджака. Он достает какую-то бумажку. Нарэ боится думать о том, что может быть в ней. — Что ж, дочь посла. Я действительно надеялся, что до этого не дойдет. Но ты не оставила мне выбора, — почти обреченно выдает Санджар. Он протягивает ей бумажку. — Возьми. Посмотри.       Нарэ со страхом берет в руки бумажку. Взгляд несколько секунд не хочет концентрироваться на буквах. Но вот буквы перестают прыгать перед глазами и складываются в слова. Когда смысл слов доходит до её разума, почва уходит у Нарэ из-под ног. Она уже видела эту бумажку. Много-много лет назад отец вручил ей такую же, объясняя, почему опекунство над Мелек отдали ему, а не Нарэ. Справка о нестабильном состоянии психики, подписанная психиатром больницы, где она проходила реабилитацию. Бумажка, которая делала её опасной для своей собственной дочери. Нарэ не верит глазам. — Эта бумажка не имеет силы. Я не проходила никаких психиатрических проверок. Это фальшивка! — почти кричит она, разрывая её на десятки кусочков. — Видишь, её больше нет! — Это была копия. Я же не идиот, отдавать тебе оригинал. Уж слишком ветхой была та бумажка. Как-никак столько лет прошло, — Санджару хватает совести улыбаться ей. — Что? Откуда? — Нарэ не понимает, где Санджар мог достать её. — Отец? — Нет, дочь посла. К сожалению, в самый неподходящий момент у твоего отца проснулась совесть, и он отказался мне помогать. — Кто тогда… — Нарэ осекается на полуслове, когда страшная догадка поражает её. — Нет… — Ты вынудила меня, Нарэ, — пожимает плечами Санджар. — Я не могу позволить тебе забрать мою дочь. — Ты пошел к человеку, разрушившему мою жизнь, чтобы достать этот клочок бумажки?!       Нарэ не понимает, что она делает. Глаза застилает пелена ненависти. Лишь звук пощечины и жжение в руке отрезвляют её. Только поджившая царапина на щеке Санджара лопается, и кровь течет вниз, капая на землю. Нарэ сжимает руки в кулаки, чтобы не избить его. — За сколько же ты продал свою великую любовь ко мне, Санджар Эфеоглу? — кричит Нарэ. — Что ты пообещал Акыну за то, что он сказал тебе, где можно найти эту справку? Деньги? Свободу? Обещание не убивать его после того, как его освободят? Может, пообещал поделиться со мной, когда ты заберешь опеку над Мелек у меня? Или вообще разрешил ему жениться на мне как только он выторгует условно-досрочное освобождение? Расскажи же, великий Эфе? — Нарэ бьет его в грудь кулаком, зная, что не причиняет ему боль. — Я ненавижу тебя. Я проклинаю тот день, когда я встретила тебя. Проклинаю этот чертов мир, который позволил всему этому случиться со мной. Я проклинаю тебя, Санджар. — Нарэ вытирает слезы с лица, не позволяя себе расклеиться. — Зря ты это сделал, господин Эфе. Теперь я костьми лягу, но не отдам дочь отцу, который пошел на сделку с человеком, изнасиловавшим её мать. Война началась, Санджар Эфеоглу. И я собираюсь в ней победить.       Нарэ не дожидается ответа от Санджара. Ей только нужно дойти до дома. Закрыть за собой дверь. И только тогда она сможет дать волю слезам. Но только не сейчас. Не на глазах у этого монстра. Шаг. Второй. Третий. Дверь особняка уже совсем близко. Она открывается и закрывается за её спиной. Нарэ выдыхает. Темнота накрывает её с головой. В последние секунды сознания она мечтает о том, чтобы не проснуться никогда.