Собрать по осколкам

      Регулусу казалось, что он прочно запутался в паутинных нитях, связав себе кокон, застрял и теперь неподвижно глядел в одну точку, ожидая, когда завибрирует сеть под весом обнаружившего добычу птицееда. Он не увидит его приближения, но почувствует дрожью беспомощного тела. Спасаться нет смысла, он ждал, предвкушая момент уничтожения и освобождения, которое оно принесет.       Он давно уже спал помалу, зелья не помогали, только выматывающие физические нагрузки, когда мозг просто-напросто отключался, чтобы сохранить жизнеспособность лежащего плашмя тела. Хогвартс одновременно раздражал и занимал своей извечной бурлящей деятельностью, ворохом новостей и событий. Последние месяцы в школе Регулус мечтал о покое, оказавшись дома, уже через день он хотел броситься в шумную толпу, гвалт и суматоха которой отвлекли бы его от мыслей, кружащихся в голове.       Он слабо ощущал эмоции, они касались только поверхности его души, так падает тонкий древесный лист, опускается на озерную гладь, пустив пару рябых кругов, и замирает на безветрии. Радость, печаль, отчаянье, удовольствие, раздражение — все было таким приглушенным, что можно было спутать одно с другим. Думать и чувствовать казалось чем-то противоестественным. Регулус равнодушно полагал, что разучился быть человеком.       На пасху в детстве тетушки отправляли шоколадных зайцев. Регулус всегда аккуратно разворачивал золотую фольгу, стараясь не порвать, и, сглатывая жадно набегающую слюну, откусывал торчащее ухо, прикрывая от удовольствия глаза. Шоколад был полым внутри и оттого съедался быстро. Регулус был этим шоколадным зайцем, с пустотой внутри, одна оболочка, прикрытая дорогой сверкающей упаковкой, которая пока еще обманывала глаз окружающих.       И все же что-то в груди ворочалось, иногда укалывая сердце болью, паразитом вплеталось в ткани, и Регулус свыкся с ним и относился как к части себя. Может, думал он, странно усмехаясь, это личинки пищевой моли, которые прогрызали себе путь изнутри шоколадного заячьего тельца. Проделают в нем дырки, превратив в решето, любопытные будут заглядывать внутрь и дивиться: «Неужели все это время за красивой оберткой скрывалось такое уродство?».       Регулус одернул рукава белоснежной рубашки и вышел из комнаты, торопясь на завтрак. Мать уже чинно сидела за столом, отламывая маленькие кусочки наготовленной Кикимером стряпни, он стоял у дверей на случай, если понадобится прислужить. Регулус сел на другой стороне, ровно напротив, посмотрел на лежавшие на тарелке вареные яйца и торопливо запил чаем подступившую тошноту.       — В школе за вашими манерами совсем не следят, — сказала мать, прищуренным взглядом окинув юношу. — При входе в обеденную мог хотя бы поприветствовать.       — Утро отнюдь не доброе, чтобы его так называть. Аппетит у тебя и так хорош, чтобы ссылаться на него за завтраком.       — Твоя дерзость переходит всяческие границы, — побелевшими губами проговорила она. — Ведешь себя, как невоспитанный наглец. Ведешь себя, — она остановилась на секунду, но закончила сквозь зубы, — как он.       — Хочешь поговорить о Сириусе? — нахально вскинув голову, спросил Регулус, зная, что за этим последует.       Женщина сжала в руке вилку, лицо побагровело от злости, но в этот момент, как громоотвод, прозвучал дверной звонок, а затем настойчивый стук.       — Кикимер! — вскрикнула Вальбурга. — Проверь, кто там, да поживее!       — Да, госпожа, — суетливо поклонился он и в мгновение исчез.       Регулус следил за тем, как размеренно качался маятник в часах, и игнорировал пристальный, въедливый взгляд, направленный на себя. Заявившиеся незваные гости — единственное, что отделяло ее от взрыва негодования и истошного крика.       — Видимо, это кто-то очень настойчивый, — пояснил Регулус, поднявшись на ноги и направившись в коридор. — Проверю.       Недостойный побег от бури, которую сам же и вызвал, но ядом плеснуть хотелось не меньше, чем избавить себя от назревающей громогласной тирады. Он прибавил шаг, услышав ругавшегося домовика и знакомый голос, окрашенный какими-то истерическими нотами. Гермиона подняла взгляд, заметила его и выдохнула с таким облегчением, что показалось, ноги ее не удержат.       Регулусу хватило беглого осмотра: беспорядок в прическе, следы копоти на одежде, крошечные порезы на коже. Замаскировано впопыхах, только чтобы не отпугнуть своим видом случайного прохожего. Но больше ему сказало выражение ее лица. Дело бы крайне серьезным, раз она появилась на пороге его дома без предупреждения и усиленно добивалась встречи. Регулус приложил указательный палец к губам в знак молчания.       — Нас не интересует ваше предложение. Убирайтесь, пока я не вызвал авроров, — сказал он повышенным тоном, втянул Гермиону внутрь и громко захлопнул дверь.       Кончик палочки уткнулся ей в солнечное сплетение, и заклятие невидимости растеклось мокрым холодом по телу.       — Ни слова моей матери, Кикимер, — прошептал Регулус. — Здесь была торговка, и она ушла.       — Слушаюсь, хозяин, — настороженно вглядываясь в очертания слившейся с обстановкой девушки, ответил домовик.       Блэк обхватил запястье девушки и повел ее за собой по полутемному коридору. Первые ступени лестницы виднелись через распахнутый проем обеденной комнаты, Регулус положил ладонь между лопаток, направляя ее на второй этаж, сам же опасливо вглядывался в прямую спину сидевшей за столом матери.       — Куда это ты? — чуть повернув голову, спросила Вальбурга и со звоном отставила чашку на блюдце.       Ступень под ногой Гермионы надсадно скрипнула.       — Кусок в горло не лезет, мне нужно потренироваться в чарах перед завтрашней тренировкой.       — И кто это был?       — Какая-то безродная ведьма, предлагала купить безделушки, которые выдавала за бесценные древности и реликвии. Я выпроводил ее.       Мать хмыкнула, снова разворачиваясь к столу. И Регулус быстро поднялся по лестнице, уводя за собой Гермиону, раскрыл дверь, впуская ее в нужную комнату, и пока запирал и накладывал оглушающие чары, она уже сбросила с себя заклинание.       — Почему?..       — Не отвечай на призыв, — перебила она.       Регулус в непонимании смотрел на волнение, исходящее от нее, почти физически ощутимое. Она провела дрогнувшей рукой по волосам.       — Я работала с женщиной, она помогала мне в реализации моих планов, но теперь она переметнулась на сторону Волан-де-Морта. Ей известно все, она знает о тебе и наверняка использовала эту информацию. Поэтому, когда он призовет тебя, не отвечай.       Показалось, что по ушам ударили тарелками, и череп мелко задрожал от гула и звона, поселившегося в лабиринтах костей. Он подошел к окну, невидящим взглядом обвел комнату.       — Кто она? — спросил он, сохраняя самообладание, только чтобы спросить хоть что-нибудь.       — Разве это имеет значение? — горько усмехнулась Гермиона. — Собирай вещи, забирай мать, и уезжайте из страны куда-нибудь, где он бы не стал вас искать.       — Все это временно, рано или поздно отыщет, так зачем мне убегать?       Она нахмурилась, черты дрогнули, преобразившись.       — С меткой можно что-то придумать, способ найдется.       — Отрежем руку? — улыбнулся он, без едкой насмешки, беззлобно, а как будто потешаясь над неразумной наивностью ребенка.       — Хотя бы останешься жив, — севшим голосом ответила Гермиона.       — И что мне от такой жизни? Что у меня есть такого, что стоит уберечь, что может потребовать отчаянного бегства и последующих дней и месяцев в параноидальном ожидании? О матери вы дали обещание позаботиться и сдержите его, что бы со мной ни случилось. Я прятаться не хочу.       — Неужели ты не понимаешь, что он убьет тебя? — злясь и задыхаясь от его непонятного спокойствия, спросила она.       — С кем не бывает.       Гермиона в два шага преодолела расстояние между ними и толкнула его в грудь, едва пошатнув.       — Прекрати быть таким несерьезным, как будто твоя жизнь, стоящая на кону, не стоит ни кната, как будто ей можно размениваться в угоду своему несносному характеру, нелепой браваде. Думаешь, что тебе не за что бороться? Нечего любить? Нечего терять? — спрашивала она, приблизившись к его лицу. — Так вот, когда останутся секунды до выпущенного смертельного заклятья, будь уверен, ты вспомнишь, что все это у тебя было. Вот только сделать уже ничего не успеешь.       Брови его чуть заметно сдвинулись к переносице, губы сжались, а левая рука сильнее обхватила подоконник, к которому он оказался прижат. Гермиона вцепилась в его плечи болезненно крепко.       — Не смей! Ты слышишь?       — Решать не вам, — с усилием отнял он ее руки, обхватив оба запястья.       — Регулус. — Голос ее сделался тихим, в глазах блеснули слезы.       Метка отдавалась назойливым жжением в коже, сердце азартно трепыхалось, как будто ему предстояла удивительная авантюра, а не прогулка навстречу смерти.       — Не ходи, — с нажимом сказала Гермиона, хватаясь за его похолодевшие ладони.       Еще мгновение он смотрел в ее наполненные страхом глаза, но затем быстро развернулся, поменявшись с ней местами, выпутался из рук, выбив из ее пальцев палочку и трансгрессировал прежде, чем она в последней безнадежной попытке кинулась к нему.       Гермиона стояла, глядя на место, где еще пару секунду находился он, живой, из плоти и крови, и невыносимо было подумать, что таким она увидела его в последний раз. Она пыталась ухватиться за слабо разгорающуюся злость, чтобы только не поддаться отчаянью и унынию, но выходило едва ли. Она, прижав пальцы к вискам, заставляла себя думать, искать выход, план, чтобы найти его, спасти, вытащить из западни.       В его комнате было сумрачно, словно время шло своим чередом. Надо было сразу обездвижить его, всунуть в руку портал и отправить на другой конец света, чтобы он не нашел дороги домой, не тратиться на слова, на уговоры, на бессмысленные убеждения. Они не стоили ничего, они рассыпались прахом, как только он трансгрессировал. Что же она натворила? Забывала об осторожности, когда это требовалось, вспоминала о деликатности, когда она становилась причиной всех бед.       Гермиона так стремительно неслась на Гриммо, едва не расщепив себя в прыжках аппарации, была готова выломать входную дверь, чтобы убедиться, что Регулус в безопасности, и предотвратить угрозу, нависшую над ним. И что же имела теперь? Она опустилась на край его кровати, осмотрела прибранную комнату, книжный шкаф с полными полками, метлу, стоявшую у стены с растянутым плакатом любимой команды, название которой не могла вспомнить, и почти потеряла самообладание.       Куда кинуться? Кого просить о помощи? Она не знала, куда его призвали, предполагала, но неуверенность приравнивалась к почти стопроцентной неудаче. Нужна команда авроров, но как им объяснишь, что в опасности Пожиратель, а смертью грозит сам Волан-де-Морта. Надо было выяснить, где он, а к этому какой-нибудь никудышный план приложится. Следящие чары должны быть наложены заранее. Можно ли как-то использовать предметы, которых он касался? Ни одно подобное заклинание не приходило в голову. А насмешливое время двигало стрелки часов.       — Мой сын напрасно думает, что что-то, происходящее в моем доме, остается мной не замечено.       Гермиона вздрогнула и поднялась на ноги, обернувшись к двери. Дыхание замерло, и только сердце так же часто билось.       — Согласитесь, неприятно знать о наличии гостьи, которую самым кощунственным образом скрывают, прикрываясь очевидной ложью и слабыми дезиллюминационными чарами.       Гермиона сделала пару неровных шагов, открыла дверь и замерла перед Вальбургой Блэк. Встреча, к которой она не готовилась. Женщина окинула ее придирчивым взглядом сверху вниз, никакого радушия и приязни в нем, разумеется, не было, только подозрительность и глубокая недоверчивость. Однако ведьма попыталась смягчить впечатление короткой, дежурной и заметной едва ли улыбкой.       — Прошу прощения за вторжение, миссис Блэк. Меня зовут Гермиона Дрейер.       — Лицо у вас довольно знакомое, — проигнорировав ее приветствие, проговорила она.       — Я преподавала Защиту от Темных Искусств в Хогвартсе.       — Кажется, о вас писали этой зимой, — усмехнувшись, сказала Вальбурга, и, если бы у Гермионы остались силы, она бы вспыхнула от смущения, когда припомнила грязную статью Скитер.       — Верно.       — Мой сын срочно отбыл по делу. Предлагаю вам не компрометировать себя, ожидая в его спальне. Выпьем чаю в гостиной, мне будет весьма интересно побеседовать с вами.       Вальбурга еще раз остро взглянула на девушку, потом на притихшего у ее ног Кикимера, и он поспешил удовлетворить высказанное желание хозяйки незамедлительно. Гермиона поняла, что путей к отступлению у нее нет и медленно двинулась следом за женщиной, не зная, чего от нее ждать. Как помочь Регулусу? Она взглянула на наручные часы и почти взмолилась про себя, чтобы случилось чудо, чтобы он вернулся с собрания живым.       Разместились они в комнате с семейным древом Блэков. То ли, чтобы продемонстрировать ей, в какой великий дом она посмела ворваться и с представительницей какого рода имела право вести разговор, то ли, чтобы беседа эта велась при свидетелях, вышитых на гобелене. В любом случае, кресло с видом на него, Гермиона заняла с облегчением. Неопределенности становилось меньше, когда она смотрела на красивое, но испорченное холодным высокомерием лицо Регулуса и видела лишь дату его рождения.       — Вижу вы заинтересовались нашим семейным древом?       У вопроса этого явно было двойное дно. Гермиона могла только догадываться, какое мнение о ней сложила Вальбурга Блэк и какие предположения строила, обнаружив ее одну в комнате Регулуса. Все ее едкие замечания указывали на то, что ее считали не более, чем бесстыдной вертихвосткой, охотящейся за мужчинами, не размениваясь на их возраст и статус. Оно и к лучшему.       — Красивая работа, — посмотрев ей в глаза, ответила Гермиона.       — Я не стану вас допрашивать, мисс Дрейер, и все же не примите за бесцеремонность мое любопытство. Разве не разумно мне знать, что происходит под этой крышей? Если что-то касается благополучия Регулуса, я считаю своей обязанностью выяснить все.       В это время в гостиную прошел Кикимер с фарфоровым сервизом на подносе, расставил чашки на блюдцах и наполнил их чаем, крепким, каким-то иссиня-черным, что сосуд казался бездонным.       — Я понимаю вас и ваши опасения за сына, но так же честно признаюсь, что вряд ли хоть на каплю удовлетворю ваше любопытство.       Вальбурга улыбнулась, делая глоток чая, взглянула на ее руку, сжимающую ободок чашки, и Гермиона попробовала тоже.       — Как вам?       Этот короткий вопрос ворвался в сознание беспрепятственно, оглушительно и настырно, заполнил собой все мысли и встревоженным шмелем, попавшимся под стеклянный колпак, забился о стенки черепа. Губы ее приоткрылись, голосовые связки напряглись, ответ готов был сорваться неконтролируемо, непроизвольно. Веритасерум!       — Слишком крепок, за горечью не чувствуется вкуса, — монотонно ответила она со всей прямотой.       Этим коварную мадам удалось обмануть, она почти с удовольствием растянула губы в извинительной улыбке. Гермиона уняла назойливое жужжание в голове, призывая на помощь окклюменцию.       — Да, наверное, счастье — иметь домовика, который будет хорош во всем. Но надо вам признаться, у нашего есть своим преимущества. — Гермиона коротко взглянула на сгорбившегося Кикимера. — Во время званых вечером стоит его только впустить в толпу гостей, в конце он соберет букет отборных сплетен. Каждую из которых можно обернуть себе на пользу. Любая дама в моем обществе позавидует. Он потрясающе внимателен, и нюх у него лучше, чем у охотничьего пса.       Гермиона замерла в напряжении, хотя внешне выглядела невозмутимой.       — Может быть, гобелен приглянулся вам еще в прошлый раз?       — Увидев его впервые, я подумала, что ваше семейное древо — печальный пример угасания из-за закоренелых устоев и предрассудков, — ответила Гермиона, видя, как неприязненно исказилось лицо женщины, но она ведь сама добивалась правды.       Ментальный блок прочно защищал ее сознание от действия зелья, хотя из крохотного зернышка где-то внутри головы уже назревала боль.       — Угасание — это то, что мне приходится видеть, где угодно, за пределами этого дома.       — Наверное, это должно угнетать.       — Зачем вы приходили сюда с ним? — без обиняков спросила Вальбурга.       И Гермиона прикусила изнутри щеку, услышав, как мать говорит о своем сыне.       — Сириус хотел увидеть отца.       Так важно было сказать его имя. Здесь о нем пытались забыть, как о стыдном курьезе. Выжженный портрет рядом с Регулусом выглядел омерзительным пятном, болезнью, поразившей никогда не цветшее в полную силу дерево, всегда с обломанными ветвями и ожогами.       — Когда-то он очень громко говорил, что никогда не ступит на этот порог, — холодно произнесла женщина, вернув к себе внимание гостьи. — Выходит, в нем нет даже гордости. Ничего от Блэков. Передайте ему, что следующий непрошенный визит обойдется ему дорого.       — Будьте уверены, больше он здесь не появится, — не скрыла она злости.       — Что вам нужно от Регулуса? Для чего вы здесь?       — Я хотела помочь.       — И чем же? Кто вы ему, чтобы позволять себе вмешиваться в его жизнь?       Гермиона молчала, выдерживая пристальный взгляд.       — Чай так плох, что вы не сделали больше одного глотка? — спросила она, убежденная, что малая порция зелья просто перестала действовать.       — С таким напитком неудивительно, что ваши гости были готовы рассказать все секреты.       В глазах ее отразилось короткое замешательство и затем — осознание своей неудачи.       — Благодарю, — улыбнулась Грейнджер. — Я насытилась и вкусом, и ароматом. И, пожалуй, нашей беседой. Мне пора, не хочу больше занимать ваше время.       Она поднялась на ноги, но Вальбурге все равно удавалось смотреть на нее свысока.       — Держитесь подальше от моего сына.       Гермиона ответила молчанием и, покидая гостиную, еще раз со страхом взглянула на гобелен. Регулус был жив. Прошло больше получаса. Либо все благополучно, либо прямо сейчас он корчится от Круциатуса на мраморном полу. Гермиона почти выбежала на улицу, где влажный горячий воздух только усилил головную боль. Пройдя до конца дома, она остановилась, привалившись к стене, казалось, что сейчас стоящее марево рассеется, и все окажется навеянной иллюзией.       На улице было пустынно, именно поэтому Гермиона очень четко расслышала чье-то приближение. И, хотя не изменила ни позы, ни выражения лица, но палочка уже показалась из рукава, кончик царапал запястье. И вот, из-за мусорного бака на противоположной стороне дороги показались эльфийские уши. Гермиона разочарованно вздохнула и быстро зашагала оттуда прочь, намереваясь при первой же возможности спутать следы и исчезнуть из-под зоркой слежки. Жаль только, что трансгрессия после ее прыжков через Ла-Манш была слишком опасна.       Через двадцать минут она вышла к дешевенькой гостинице, больше похожей на хостел, прошла через узкий проход между ней и соседним зданием, оказалась в непритязательном внутреннем дворике, куда выходили курить сотрудники и где стояли ящики для пищевых отходов. Кикимер все это время семенил за ней, не отставая ни на шаг и все предпринимал попытки остаться незамеченным. Гермиона остановилась, еще раз убедившись, что лишних глаз и ушей здесь нет, и обернулась к мотоциклу, за которым притаился домовик.       — И как долго тебе приказали за мной следить?       Кикимер осторожно высунул голову из-за колеса и затем показался полностью, выглядя как будто смущенным.       — Хозяйка не давала мне такого поручения, — признался он, стараясь придать себе более гордый вид. — Но Кикимер слышал кое-что, когда вы говорили с хозяином Регулусом.       Вот уж, даже заглушающие чары не помеха. Гермиона приподняла бровь в ожидании продолжения. Но тут ее осенило другой догадкой.       — Ты знаешь, куда он отправился? — спросила она, но тот закачал головой. — А найти его сможешь?       — Только если он позовет меня.       И появившаяся надежда быстро развеялась, оставив очередное горькое послевкусие.       — Хозяину правда грозит опасность?       Гермиона снова посмотрела на Кикимера и смягчилась, разглядев в нем беспокойство за того, кому был предан всей душой и со всей этой преданностью любил.       — Да.       — Что может сделать Кикимер?       — Твоя хозяйка считает, что я причина всех проблем, почему ты считаешь, что мне можно доверять?       — Кикимер не доверяет, — поморщился он, — но ему показалось, что незваная гостья волновалась о хозяине Регулусе и пыталась уберечь его.       — Я буду в этой гостинице, в одном из номеров, — сказала Гермиона, немного подумав. — Если он вернется, приведи его сюда, а, если до вечера не появится дома, то приди сам.       Домовик кивнул и исчез, растворившись в воздухе. Она же сделала, как и сказала, отрыла пару купюр в сумке, взяла единственный свободный номер на сутки на третьем этаже с видом на тот же закрытый двор, в котором недавно стояла. В небольшом санузле она умылась, растерев холодной водой шею. На кофейном столике лежал листок с правилами и номером ресепшна, блокнотные листы и шариковая ручка. Гермиона перевернула гостевой лист и коротко написала Дамблдору, только суть, но каждый из фактов представлял собой катастрофу. Сложенный самолетик под взмахом палочки поднялся в воздух и, повинуясь сложному заклинанию, отправился на поиски указанного адресата, вылетев через приоткрытое окно.       Гермиона ненавидела себя за бессилие, за абсолютную беспомощность, когда приходилось бестолково расхаживать по номеру и ждать новостей. Особенно невыносимо это было, потому что угроза, нависшая над Регулусом, была ее виной. А быть виноватой и не иметь возможности что-то исправить было тяжело, это изводило и мучило. Мысленно она натыкалась на тупики и в конце концов признала, что мечется понапрасну, опустилась на застеленную кровать. Несмотря на прошедшие полтора часа, не изменилось ничего, кроме декораций.       Показалось, что легче, если приготовить себя к любому исходу, но как только Гермиона всерьез задумалась, что на пороге этой комнаты появится не Регулус, дышать стало так трудно, что она наивно стала думать, что все может сложиться благоприятно. Может быть, Лурье еще не прибыла в страну, собрание штатное, и у Гермионы будет еще одна попытка спасти Регулуса, даже если придется действовать силой. Сириус ей в этом поможет.       Но, если он погибнет? Сириус не простит, не простит потому, что она едва ли не клялась, что это лучший исход, что он будет в безопасности и она о нем позаботится. Себя она не могла простить за многие непоправимые вещи, но с его неприязнью справляться будет куда тяжелее. Гермиона никого не спасла, только сократила срок, отведенный Регулусу, приблизила его конец. А теперь сидела, захватив голову, злясь, но так и не придумав, что могла сделать.       Краем уха она расслышала чье-то присутствие у двери, липкий страх прошелся холодком по коже. Тихо щелкнул замок, ручка опустился, в появившуюся щель ударил коридорный свет, эта желтая полоса разъехалась, и в комнату шагнул Регулус. Гермиона, все еще сидя на краю постели, опустила голову на ладони, закрыла глаза, так сильно желала увидеть его, а теперь испытывала чувство на грани с физическим.       Обруч, который стянул ее голову еще во время разговора в гостиной, теперь оглушительно лопнул, но отсутствие перманентного напряжения не приравнивалось к облегчению. Регулус в это время подвинул стоявший в углу стул и сел перед ней, сохраняя молчание. Гермиона наконец выпрямилась и снова посмотрела на него, ладони, лежавшие на коленях, не дрожали, лицом он был не бледнее обычного. Значит, расправа обошла его стороной. Регулус достал из кармана штанов флакон, заполненный серебристой субстанцией. Гермиона догадалась о его содержимом мгновенно.       — Я отдам вам его. Там то, что мне удалось увидеть и услышать. Но сначала я хочу знать все, что вы скрыли.       Трансгрессировав по зову метки, он ощутил лишь адреналин, разливаемый сердцем по сосудам. И перспектива скорой смерти виделась ему идеальным планом, решением всех проблем, очевидным завершением последних месяцев, его жизнь давно шла под откос, и ее окончание было таким правильным и логичным, что страха он не испытывал. Как ни странно, оказался он на аллее у старого особняка Малфоев, который узнал не сразу.       Регулус зашагал ко входу и чувствовал, как много силы в теле, как живо бьет пульсом в грудь, распахнул дверь, услужливый домовик склонился в поклоне и предложил проводить к нужному месту. Вот это сервис! Регулус подавил улыбку, потому что к состоянию его все же примешалось волнение. Он не знал, как будут развиваться дальнейшие события, не знал, что встретит в просторной гостиной, но шагнул в помещение смело.       По наличию разговоров в полный голос и почти неуловимо каким-то пятым чувством он сразу понял, что Темного Лорда здесь не было. Он окинул взглядом комнату, не отвечая на обращенные на него взгляды, но понимая, что никому ни о чем еще не было известно. Регулус ответил на рукопожатие Рудольфуса, сказал что-то Беллатрисе, но внимание его безвозвратно приковалось к компании у вычищенного камина. Всего здесь было человек двенадцать, знакомых лиц и имен, и большая часть обступила кресло с высокой спинкой.       Оно стояло почти отвернутым от Регулуса, он видел лишь белую руку на подлокотнике, размеренно отбивающую такт пальцами. Она единственная, кто позволил себе сидеть, обычно до прибытия Лорда все были как на иголках и занимали места лишь после его великодушного позволения. Ему стало ужасно любопытно увидеть, как же выглядела эта предательница, в руках которой теперь находилась его жизнь.       — Она мне уже не нравится, — едко шепнула Беллатриса ему на ухо.       Регулус не стал гадать потому ли это, что в ее лице кузина видела свою конкурентку, что повышенное внимание к ее персоне ее раззадоривало и бесило, или потому, что Долохов широко улыбался, переговариваясь с сидевшей вполголоса. Слышался смех, и беседа, наполненная изрядной долей флирта, продолжалась. Регулус продвинулся чуть ближе, так, чтобы кресло повернулось боком.       — Джентльмены, не угостит ли кто-нибудь сигаретой?       Все вокруг засуетились, шарясь по карманам, даже Трэвис, который регулярно пил зелья от бронхиальной астмы. Регулус остановился у настенного пейзажа и искоса посмотрел в сторону.       — Только сигара, мадам, — ответил елейно Люциус, выудив из внутреннего кармана мантии портсигар и открыв перед ней.       Она наклонилась вперед, и Регулус наконец смог ее разглядеть и осознать причину всеобщего воодушевления. Эта женщина была по-настоящему красива, белоснежные волосы опускались волнами до плеч, чистая кожа, темная помада на губах. Она взяла в руку сигару, позволила зажечь ее Долохову и сделала короткую затяжку, выдохнув дым и улыбнувшись так обворожительно, что окончательно приковала и внимание Регулуса. Но стоило ей скользнуть взглядом по каминной полке и дальше, как он встретил этот взгляд глаза в глаза и похолодел внутри.       — Юный Регулус Блэк, мадам, — представил его Долохов.       Регулусу оставалось лишь развернуться к ней всем корпусом, подставившись под осмотр окончательно и коротко склонить голову.       — Действительно очень юн, — как-то задумчиво очертив подбородок ноготком руки, в которой дымила сигара, сказала она.       — Аурелия Лурье, — так же представил ее Антонин.       Она еще секунду смотрела на него, затем отвернулась к камину, откинувшись на спинку и больше не проявив никакой заинтересованности в новом знакомстве.       Сердце билось с одуряющей силой, Регулус перевел дыхание и вернулся к Лестрейнджам как раз тогда, когда двери распахнулись, пропуская внутрь Темного Лорда, и у него, к счастью, не осталось больше времени на разрастающуюся тревогу и суетные беспокойства с вопросом, когда же все закончится. Лорд же был в прекрасном расположении духа, это читалось в самодовольном выражении лица, в едва заметном изгибе губ. С этого момента все внимание было приковано к нему, и, следя, за его фигурой, продвигающейся вглубь комнаты, Регулус заметил, что Лурье тоже была на ногах, а сигара испускала дымок, лежа на столике позади нее.       — Добрый вечер, друзья, — поприветствовал он и по-хозяйски махнул рукой, садясь в кресло и давая позволение остальным. — Кажется, вы уже познакомились с нашей удивительной, но, должен признать, нежданой гостьей.       Он повернул в ее сторону голову, и она почтительно и с долей кокетства улыбнулась и кивнула. Регулус услышал, как тихо фыркнула Белла рядом.       — Мадмуазель Лурье проделала неоценимую работу, необходимую для нашего дела и показала, что я слишком переоцениваю ваши силы, друзья, — понизив голос, Темный Лорд перевел взгляд на Блэка.       Мышцы сковало так сильно, что они начали неметь, но он оставался неподвижен, напряженно ожидая продолжения.       — Как же так, Регулус? Не так давно ты доказывал мне, что Дрейер — заурядная девчонка на побегушках у Дамблдора, а оказалось, что она перещеголяла старика, вербуя школьников, готовясь организовать против меня кампанию, — усмехнулся он. — Еще и умудрилась заслать в мои ряды шпиона.       Регулус знал, что наблюдают за ним, уже не смотрел так открыто в лицо Темного Лорда, выражая непонимание и виновность, но почему-то отчетливо ощущал ее внимание на себе. Казалось, вот сейчас грянет взрыв, который сметет его, превратив в груду костей у ног разгневанного Повелителя. Жаль, что не хватало отчаянной смелости вскинуть голову и нахально усмехнуться.       — Повезло, что мадмуазель Лурье устранила его прежде, чем он смог бы принести действительно полезные сведения. Если бы я отчетливо не видел в твоей голове то, что ты думаешь о ней, то уличил бы тебя в намеренной лжи, — почти прошипел Лорд. — Выходит, ей удалось обвести тебя вокруг пальца, это разочаровывает, я ожидал большей прозорливости с твоей стороны.       Регулус едва мог поверить, что смертоносная буря обходила его стороной, ему так хотелось взглянуть на Лурье, чтобы в ее глазах увидеть ответ.       — Зная, как много времени посвящает Беллатриса твоим тренировкам, я решил, что больше пользы от тебя будет на поле боя, чем в делах шпионажа. Совсем скоро мы напомним обществу о нашем существовании, нельзя, чтобы подготовка к выпускным экзаменам отнимала у тебя время для действительно важного дела.       Регулус наконец поднял голову, догадываясь, к чему все идет.       — Даю тебе время до конца осени. Надеюсь, с этим ты справишься?       — Думаю, я смогу попросить о досрочной сдаче ЖАБА, мой лорд, — тихо ответил Блэк.       — Второй раз меня лучше не разочаровывать, — холодно произнес он, и сомневаться в этом не приходилось. — Должен признать, я не слишком зол, потому что этой девчонке удалось обмануть и всех, кто так прикипел к ней в Хогвартсе. Знаете ли вы, что вся ее личность — подделка, от имени до образования. Ее настоящая фамилия — Грейнджер, она грязнокровка, неизвестно, где научилась магии, и с поддельными документами отправилась преподавать в Хогвартсе. Это ли не позор Дамблдора и Министерства, господа? — рассмеялся он, и остальные удивленно переглянулись. — Пий.       — Да, мой лорд, — откликнулся перспективный министерский служащий.       — Побеседуй на досуге с мадмуазель Лурье, она расскажет тебе много интересного. Я хочу, чтобы в прессе обнародовали эту информацию, я хочу общественного резонанса, хочу, чтобы люди задались вопросами, кто и почему это допустил. Сделай так, чтобы шума было так много, что она едва высунется на улицу, не говоря уже об Аврорате, куда она собиралась.       — Сделаю все в лучшем виде.       Регулус начал осознавать, что Гермиона пришла к нему сразу после завязавшейся дуэли, ее должны были схватить, воспользовавшись эффектом неожиданности, но она вырвалась. Об этой неудаче Темный Лорд, конечно же, умолчал. Собрание продлилось не слишком долго, раздавались личные поручения, и Регулус записывал происходящее на подкорку сознания, больше думая о своем и все еще не веря, что выберется отсюда живым и вскоре окажется дома. Вопросов было все больше, а ответы скрывались лишь у одного человека, который оказался даже большой загадкой, чем он предполагал.       — Люциус, мы не зря сегодня здесь, позови своего отца.       Вот теперь Регулус был весь внимание, наблюдая, как Малфой отдает приказ домовику и в гостиной виснет выжидательное молчание. Он посмотрел в сторону снова курившей Лурье и внутренне вздрогнул, когда понял, что она наблюдала за ним и, видимо, довольно долго. Сизый дом сорвался с накрашенных губ, и сквозь него он разглядел ее хитрую усмешку.       Но, как только на пороге появилась самодовольная, выхоленная фигура старшего Малфоя, она посмотрела на него пристально, как-то жадно, однако быстро совладав с эмоциями. Абраксас в шелковой мантии поприветствовал Лорда, обвел презрительным взглядом собравшихся, но, когда увидел ее… Регулус не мог объяснить, что произошло в тот момент.       — Всегда приятно встретить старых знакомых, правда, Абраксас? — спросил Повелитель.       Всем присутствующим стало очевидно, что в происходящем они понимали мало. Показалось, что аристократическая маска равнодушия, напрочно приклеенная к лицу Малфоя, вдруг дала трещину и обнажила что-то настоящее. Он не мог отвести от нее взгляда, она же смотрела на него безразлично и продолжала курить.       — Вам будет о чем побеседовать спустя столько лет, тем более что мадемуазель предпочла остановиться в этом доме. Надеюсь, ты будешь гостеприимен.       — Благодарю вас, мой лорд, — ответила Аурелия, в ее голосе были слышны оттенки восхищения, но она не теряла собственного достоинства, и этим так разительно отличилась от Беллатрисы.       Следом за Волан-де-Мортом все, перешептываясь, стали покидать комнату, оставались только двое. Регулус взглянул на них, прежде чем выйти, но увидел ту же молчаливую картину.       Фигура сидевшей в кресле Аурелии стала размываться, уплощаясь и сливаясь с окружающей обстановкой, превратившись в сплошной поток воспоминания на поверхности омута. Гермиона схватила ртом воздух, разгибаясь и отшатываясь от стола. Дамблдор осторожно придержал ее за локоть, давая время сориентироваться и вернуться в реальность. Грейнджер опустилась на стул, ощущая себя ужасно вымотанной. Этот день казался ей бесконечным. Подступающий вечер терялся среди затянувших небо облаков.       — Удивительную женщину ты выбрала себе в напарницы, — заговорил Дамблдор. — Не вини себя, Гермиона. Пусть это покажется малодушным, моя вера в фатализм, но мне нравится думать, что все в нашей жизни не просто так. Люди, встречающиеся на нашем пути, все радости и горести делают нас теми, кто мы есть сегодня.       — Мне странно от того, что я так хладнокровно приняла решение о вербовке Регулуса, четко понимая, что подвергаю его большей опасности, рассказав правду о жизни Волан-де-Морта. А сегодня я уговаривала его уехать. И тогда, и сейчас я оправдывала себя тем, что хочу уберечь его от той судьбы, которая ему уготована. Если бы я правда о нем заботилась, то еще в Литтл-Хэнглтоне сказала, что помогу уехать и ему, и родителям. Я столько раз ошибалась, делала так много глупостей и совершала то, чем не горжусь. Но всегда удивляюсь, как в первый, что я не самый хороший человек.       — Нужно иметь внутреннюю силу, чтобы не обманываться насчет себя, — задумавшись, ответил директор. — Нас всех ждет война, Гермиона. И тот, кто яростней других будет сражаться, преследуя самые благородные цели, гонясь за обретением мира, тот и будет больше других испачкан в крови. Есть люди — идеалисты, важно поддерживать в них веру в свет, в победу добра над злом и четко держать между ними границу. А есть те, кто видит мир таким, какой он есть, и как много боли бы это ни приносило, они примут его. Взяв на себя ответственность, которую ты взвалила на плечи, ты должна понимать, что пути назад уже нет, ты вынешь из себя душу и посвятишь этой войне сердце. Мне бы хотелось, чтобы после всего ты нашла для себя место в том мире, который жаждешь построить, и обрела покой.       Он положил свою на ладонь на ее сцепленные руки, и Гермионе, несмотря на отгоняемые слезы, стало легче.       — Он ведь не согласился покинуть страну?       — Нет, я не знаю, о чем он думает, — Гермиона опять тревожно оправила волосы. — Мне хотелось его хорошенько встряхнуть, чтобы он выкинул из головы мысли о том, что смерть — избавление.       Она все еще не остыла после недавнего разговора с ним, в котором два упрямства столкнулись и не нашли решения, кроме как стоять на своем.       — В этом есть своя правда. Мальчику приходится нелегко, и он обращается к тому, с чем теперь встречается слишком часто. Если он все же поддастся твоим уговорам, спасет ли это его?       — Я понимаю, к чему вы ведете. Сломленный человек рождается дважды? Ему не удастся найти новый жизненный ориентир, если его убьют.       Повисло молчание, Гермиона думала и мрачнела все больше.       — Я знаю, что он нам нужен. Сделаю все, чтобы он уехал, но, если у меня не получится, то я признаюсь, что тайно надеялась на это. Но не раньше этого момента. Хоть это и слабость, за которую мне ужасно стыдно.       — А если она никогда не откроет правду о связи Регулуса с тобой?       — Она ведет свою игру. Она обещала не разбрасываться козырями. Значит, вопрос времени, когда она расскажет о Регулусе. Чем больше времени пройдет, тем ближе он станет к Темному Лорду, тем сильнее будет его гнев и расплата за предательство.       — Но если она утаила эти сведения сейчас, как она объяснит впоследствии свою избирательность? Волан-де-Морт не приемлет полумеров, — сказал Дамблдор и после короткой паузы продолжил: — Она расчетливая женщина, использовала только то, что было необходимо. Может быть, у нее и нет цели уничтожить тебя.       — Как только что-то встанет у нее костью в горле, она с этим расправится. Я не знаю, стоит ли верить тому, что она говорила, сколько правды и сколько лжи в ее откровениях. Я знаю, что она отправилась мстить, неудавшемуся жениху ли, пожирателям или самому Волан-де-Морту. Единственное, что я вижу точно, она воспользовалась возможностью подобраться к врагу достаточно близко, чтобы нанести удар.       — Тогда она все же может стать нашей сообщницей.       — После сегодняшнего я склонна верить, что нет. Я никогда не знала этого человека, как оказалось. Все, что я говорю вам, все теории которые строю и объяснения которые нахожу, это все основано на ее словах и рассказах о себе. Она легко расположила меня к себе и так же легко обвела вокруг пальца, она прокладывала свою ложь намеренно, мнение о ней всегда будет складываться только из того, что она захочет, чтобы о ней думали.       — Сколько ей известно на самом деле? — спросил Альбус с сочувствием, ни грамма справедливого упрека или осуждения.       — Все, кроме тайны бессмертия. Но, решись она уйти на день позже, и можно было бы распрощаться с шансами на победу.       — Ты говорила ей, откуда ты?       Гермиона посмотрела в голубые глаза, и ее пробил озноб. О чем он догадывался? Она никогда не была откровенна в этом вопросе, но подозревала, что человек такой широты ума едва ли удивился бы ее фантастической истории жизни.       — Я выдумала какое-то прошлое, в которое, как видно в воспоминании Регулуса, она не поверила.       — Что ты собираешься делать дальше?       — Соглашусь на ваше предложение, на которое столько раз отвечала отказом. Расскажите Грюму о Лурье, Петтигрю, но сохраните втайне личность Регулуса, я хочу, чтобы он смог жить спокойно в случае чего. Препятствовать потоку скандальных новостей я никак не смогу, вероятно, те, чьего доверия я добивалась, отвернутся, работу мне не найти, остается надеяться, чтобы в Ордене меня сочтут достаточно полезной. — Она усмехнулась. — Видимо, я, как и Регулус, больше гожусь для сражений.       — Приятно видеть, что ты не опускаешь рук, — ободряюще улыбнулся Дамблдор.       — Если честно, я в ужасе.       — Это нормально.       Она не смогла сдержать нервной улыбки.       — Что за жизнь без испытаний, верно?       — Хорошо сказано. Я вижу картину в менее пессимистичных красках, уверен, что те, с кем ты сблизилась, все правильно рассудят и не оттолкнут тебя. Я постараюсь сделать так, чтобы твоя репутация не была разрушена. Ненавижу бумажную работу, но надо заняться документами, чтобы избежать проблем с властями, — протирая стекла очков, говорил Дамблдор. — Следующие дни буду очень непростыми для тебя. Останешься здесь?       — Да, год назад я прожила здесь три недели, хозяева «Котла» приняли меня сегодня так сердечно, что лучше места мне не найти.       — Я чувствую запах шоколадных маффинов, а к выпечке Линды я питаю постыдную слабость. Составишь компанию за ужином? Убежден, что вкусная еда прекрасно справляется с душевными ранами.