Собрать по осколкам

      Первое, что увидела Гермиона, приблизившись к спящему и потемневшему дому Поттеров — защитное поле, которое ограничивало территорию вокруг особняка как минимум на десяток метров. Оно едва заметно мерцало из-за света фонарей. Она остановилась, на секунду задумываясь над тем, чтобы вернуться сюда днем, когда хозяева будут бодрствовать. Но внутри засела мысль, что, может быть, чары пропустят ее и так. Подойдя к самой границе, девушка, делая глубокий вдох, протянула вперед руку. Ничего не произошло, значит, они в самом деле приняли ее, доверились ей. Грейнджер переступила через невидимую линию и прошла к недавно восстановленному крыльцу. Дверь под ее ладонью поддалась, и Гермиона беспрепятственно оказалась внутри дома. Стараясь передвигаться совершенно бесшумно, она двинулась по мрачному коридору.       Голова ее спустя несколько часов непрерывных размышлений опустела. До самого вечера она просидела на пляже, пока не стемнело и не стало холодно до дрожи. Тогда она двинулась вдоль берега, окидывая безразличным взглядом мелькавшие однообразные пейзажи. И только окончательно приведя себя в чувства, она трансгрессировала в лондонский переулок и еще час просидела в небольшой маггловской кофейне. Это кафе не было случайно выбранным и просто попавшимся по дороге, там было первое свидание ее родителей. Здесь они пили чай с мятой и ели шоколадные чизкейки полгода назад. Гермиона сидела за столиком у окна, наблюдая, как по дороге идут редкие прохожие, как проезжают машины. В кофейне не было никого, кроме нее и грустной женщины лет сорока. Грейнджер показалось, что они были даже чем-то похожи, и это невольное сравнение вызвало усталую улыбку.       Гермиона думала о многом. О том, как бы ей хотелось увидеть родителей, как бы ей хотелось, чтобы они узнали, что она их дочь. О том, что после путешествия в Министерство просто не могла избавиться от навязчивой идеи заново познакомиться с Уизли. На зло себе она погрузилась и в воспоминания о Роне, потом о Гарри, о третьем курсе, когда все переворачивалось с ног на голову каждый месяц. Перед глазами стоял исхудавший, грязный, с горящими пугающей жаждой мести глазами узник Азкабана. Он провел двенадцать лет в одиночной холодной камере, спасаясь лишь мыслями о Джеймсе, и потом, увидев одну лишь фотографию в газете, решился на побег первый из волшебников. Он промахивался, пытался всеми способами вытащить Петтигрю из его убежища, и в самом конце, когда искупление было так близко, он упустил его, упустил и свою возможность на нормальную жизнь или хотя бы на ее подобие.       И во всем этом был Сириус, все это было его существованием. А Ремус, который оплакивал Лили, Джеймса и вполне живого Питера, ненавидел Блэка, хоть и не мог смириться и понять его предательство. А потом их всех просто не стало. Они все погибли. Мысли об этом возвращали к ней ненависть, которая приносила ей настоящее облегчение. Пока она могла ненавидеть, она не сомневалась в своих решениях — так должно быть и впредь. Петтигрю не сбежит. Не после того, что узнали на суде. Будут приняты все меры, но уже через полгода он на законных основаниях покинет тюрьму. Он не исправится, не захочет искупить свои грехи, он, если не сломается под надзором дементоров, станет еще яростнее в своих целях. Гермиона начала думать и о том, что поступила опрометчиво, избавившись от Петтигрю сейчас, пока он еще не был так опасен. Возможно, если бы его поймали позже, то его срок был бы больше, но тогда за этот промежуток времени его влияние на друзей могло стать сильнее, и оторвать его от них не представилось бы возможным.       Грейнджер по несколько раз гоняла эти мысли в своей голове, но так и не могла внутри прийти к соглашению. Отпивая свой кофе в круглосуточном кафе, она одновременно чувствовала в себе столько силы, чтобы взвалить на плечи весь мир, и усталость оттого, что банально не может прийти к кому-то и выговориться. В ней было так много секретов и тайн, которыми было просто нельзя делиться, и это душило. Вроде бы она и не была одинока, вроде и была счастлива, но постоянно ощущала неуходящую тревогу. Да, она смирилась с тем, что нормальной жизни у нее никогда не было и уже не будет, но это не мешало с болью мечтать о ней: о той, где тебе не приходится бороться каждую секунду и жалеть, что все не могло сложиться иначе. Ту жизнь, которая была сейчас у Гермионы, она с самого начала считала больше своим проклятьем, чем даром. И мнение это со временем не менялось. Грейнджер все так же была вечно сильной и вечно уставшей, пытающейся разорвать все обстоятельства к чертям.       И сейчас, когда она вернулась за вещами к Поттерам, ей неудержимо хотелось, чтобы Сириус сдержал обещание и дождался ее, потому что как бы ни старалась она подавить в себе это желание, она была готова взвалить на его плечи все. Даже если бы пришлось рассказывать без перерывов целые сутки, она была готова на это. Но, проходя мимо открытой гостиной и заметив у затухающего камина Блэка, заснувшего в кресле, все эти навязчивые идеи с позором были прогнаны. Гермиона осторожно проскользнула в комнату и на цыпочках прошла к нему, на ходу расстегивая пальто и бросая его на спинку соседнего кресла. Она подбросила поленьев и села на ковролин так, чтобы хорошо видеть Сириуса целиком. Подтянув к себе ноги, девушка уперлась подбородком в колени и тяжело вздохнула. Он непроизвольно обхватил себя руками, сквозь сон ощущая похолодевший воздух в комнате, и голова безвольно упала на плечо. Лицо напряженное, словно он, прежде чем заснуть, долго думал о чем-то, что не давало ему покоя; нахмуренные брови, спутавшиеся волосы, которые захотелось пропустить сквозь пальцы, чтобы хоть как-то привести в порядок.       Взгляд ее опустился на видневшуюся под одеждой цепочку. Гермиона посмотрела на свое кольцо с опалом и закрыла лицо руками. Разве она может так поступить с ним? Разве она могла даже думать о том, что действительно произойдет? Сейчас ненависть, к которой она стремилась, обратилась на нее же. Сириус, человек, которого она впервые полюбила, человек, который по-настоящему дорожил ей, заботился. С ним все было другим, даже та юношеская влюбленность в Рона, казавшаяся в то время сложнейшим чувством, теперь выцвела, и дружеская симпатия к Виктору виделась совсем детской. Она влюбилась в него, сама не замечая этого, с трудом разгребая это забытое и от части незнакомое ощущение под грудой ужасов, которыми окружила сама себя. Влюбилась в крестного еще не родившегося друга, сына, своих еще не женатых друзей, которых раньше видела лишь на фотографиях. Она могла бы зациклиться на этом и отбросить все остальное, но она выбрала счастье, надеясь, что с ним будет легче.       За то, что довелось ей испытать, за один лишь тот поцелуй на заснеженных холмах она была готова разорвать глотку каждому, кто будет угрозой Сириусу. В любви была ее сила, и она была готова сжигать себя дотла раз за разом ради близких ей людей. Но с этого дня она поняла и обратную сторону: она разрешила себе любить, разрешила себе быть в их маленьком мире, скрытом от лишних глаз, счастливыми, и теперь несла еще большую ответственность, теперь стало еще тяжелее, потому что начинала заботиться о его чувствах, о том, что же он скажет, как отреагирует, когда узнает. Меньше всего Гермиона хотела все потерять и меньше всего желала потерять Сириуса. И раньше-то она выверяла каждый шаг, а теперь будет делать это еще тщательнее. Это все было так странно. С одной стороны, она доверилась, и он один знает о ней вещи, не известные больше никому; но с другой, большего она дать не могла, потому что за одной ниточкой потянется другая, и в итоге они вдвоем окажутся с огромным спутанным клубком из вопросов. Чувство было сравнимо с тем, что испытывает человек наконец решившийся на прыжок с высоты и поднявшийся к обрыву, но уже в полном снаряжении так и не сумевший ступить вперед еще немного, испугавшись неизвестности там, внизу.       — Опять печальная, — хрипловатым со сна голосом произнес Блэк.       Гермиона подняла на него глаза, замечая, как он, морщась, потягивается и спускается с кресла, садясь рядом с ней. Он протянул к камину руки, потирая их, чтобы согреть, и снова посмотрел на девушку.       — Что мне делать, Сириус? — прошептала она. — Я уже не знаю, как лучше. Я так запуталась.       — Что случилось? — с непониманием спросил он.       — Я соврала тебе утром, — в глазах ее отразилось сожаление и разочарование. — Да, Флимонт просил не говорить, но сейчас уже вряд ли это имеет значение. Уж лучше ты узнаешь все от меня, чем из лживых и приукрашенных статеек в газете, — она на секунду остановилась, потирая переносицу. — Я выступала свидетелем в суде против Питера. — Гермиона буквально ощутила, как Блэк напрягся и как неотрывно смотрел на нее, ожидая продолжения. Но она не хотела увидеть в нем злость, обиду и то же разочарование, которое испытывала она сама. Она рассматривала пляшущие языки пламени, пожирающие чернеющие поленья, чтобы просто рассказать и уже потом увидеть реакцию. Иначе она не сдержится и даст волю эмоциям, которые все погубят. — Он захотел встречи со мной, где уговаривал, убеждал дать показания в его пользу, но я отказала. Теперь ему предстоит просидеть в Азкабане шесть месяцев.       — Ты думаешь, что я не приму твой поступок за правильный? — Сириус немного подался вперед, пытаясь перехватить ее взгляд. — Мне жаль, что мой друг — предатель, но уже ничего не сделаешь. Из-за него могло пострадать множество людей, это был его выбор. Ты мне об этом сказала. Если шесть месяцев наедине с дементорами — его наказание, значит, он его заслужил. Неужели я должен злиться на тебя за то, что тебе пришлось приложить к этому руку?       — Дело не только в Питере, точнее сказать, вообще не в нем, — она наконец посмотрела на него, нужно было взять себя в руки, сдержаться. — Все время нашего знакомства между нами недосказанность, причем с моей стороны. Я знаю, ты обещал не вытягивать из меня правду против моей воли и говорил, что готов ждать момента, когда я сама смогу все рассказать. Но есть нечто, что не просто тяжело понять, об этом опасно говорить, потому что, если информация попадет в чужие руки, в опасности окажусь не только я, но и ты. Из-за этой тайны я не могу говорить честно с тобой, потому что боюсь, что выдам ее. Я знаю столько вещей, которые объясняются лишь одним, тебе стоит только задать вопрос, и все раскроется. Но я не могу так поступить с тобой.       — Я не понимаю тебя, Гермиона, — хмурясь, произнес Сириус. — Да, между нами всегда были какие-то секреты, они и свели нас вместе. Я с тобой, не чтобы раскрыть их все, а потому что люблю тебя. Если я дал обещание не расспрашивать тебя о твоем прошлом, значит, я сдержу его. Если ты скрываешь что-то, значит, для этого есть все основания. Разве я давал тебе повод думать иначе, после того как увидел твою руку?       Он не мог разобраться в ее страхе, хотя так старался понять. Из-за чего она так переживает? Доверяет ли ему по-настоящему? Какую мысль пытается донести? Гермиона непроизвольно обхватила левое предплечье после его слов.       — Я верю тебе, Сириус, — со всей искренностью, какую только смогла отыскать в своем сердце, сказала она. — Но, если я скажу тебе о том, что мне известно, что вы втроем являетесь анимагами, какие формы вы принимаете, и что Ремус послужил причиной тому из-за своей болезни, и я рассказала о способностях Питера в суде, разве у тебя не появятся вопросы? Ты сдержишься, ты промолчишь или сделаешь вид, что какое-то объяснение моей осведомленности существует. Но внутри ты будешь чувствовать себя обманутым. Потому что, пока идет война, и пока каждое мое слово для тебя может быть опасным, я не смогу быть честной полностью. А я хочу этого, Сириус! Не хочу утаивать от тебя что-то — это тяжело, это неприятно. Я устала от этого, но никуда не денешься. И сколько это будет длиться? Год? Два? Никто не знает. Возможно, ты и будешь все это время смиряться с полуправдой, но я не уверена, что смогу. Я буду чувствовать себя полнейшей эгоисткой, заставляя тебя просто довериться мне.       Она запустила пальцы в волосы и с каким-то ожесточением сжала ладони. Он же подвинулся к ней ближе и отнял ее руки, вынуждая посмотреть на себя.       — Я взываю к аппарату Совесть Гермионы Грейнджер, — твердым голосом главнокомандующего произнес он. — Простите, сэр, Совесть сейчас занята, она вместе с Ответственностью занимается самокопанием и планом по спасению души каждого существующего на свете человека, — ответил он же, но уже писклявым тоненьким голосочком, девушка не сдержала улыбку. — Послушай меня, Гермиона. Мы не знаем, что будет завтра, и как все изменится, мы договорились жить сегодняшним днем, позволить себе быть счастливыми. Тебе тяжело держать все это в себе, но в то же время ты боишься, что правда станет для меня смертельной. Все это сложно, но отпусти это. Я доверяю не простой безликой девушке, а той, что люблю, что спасла десятки людей в Рождество и столько лет сражается за мир над головой. Ты для себя обрисовала уже самые худшие варианты событий, я же хочу просто не думать о том, что будет где-то там, в расплывчатом и неясном будущем. Не закапывай себя в эту яму.       Гермиона торопливо вытерла с щек слезы, чувствуя, что теперь они еще крепче связаны. Если с ним что-то случится по ее вине, ее сердце разорвется на клочки.       — К тому же я уверен, что кое-чего с тобой точно не происходило, — губы его украсила хитрая ухмылка.       Он отсел немного дальше, и через секунду о ноги Грейнджер терся мордой черный мохнатый пес. Он облизал ее руки и нырнул под ладонь, вынуждая почесать за ухом. Затем он сел и посмотрел прямо на нее, наклонив голову чуть набок, и в этом жесте она явственно разглядела Сириуса.       — Я тоже покажу тебе кое-что, — с улыбкой прошептала она.       И вот, на ковре гостиной в доме Поттеров с интересом смотрели друг на друга два животных: выдра и собака. Выдра приподнялась на задних лапках, дергая носом и обнюхивая нового знакомого, пока пес в удивлении не отводил от нее глаз и затем как по команде поднял лапу, которой спустя мгновение коснулась чужая. Они превратились обратно, и, обменявшись веселыми взглядами, рассмеялись.       — Ты никогда не перестанешь меня удивлять, — произнес Сириус. — Даже когда ты раскроешь все свои секреты, я буду просыпаться и знать, что увижу в тебе что-то новое.       — Значит, мне следует всегда выдерживать такую интригу, чтобы не потерять тебя? — приподняв бровь, спросила Гермиона.       — Нет, — поморщился он. — Но я бы не отказался знать, например, твой любимый вкус мороженого.       — Карамельное, — усмехнулась девушка.       — Видишь, это не сложно. Мы можем говорить о стольких интересных вещах, не боясь того, что нас подслушают, — торжественно хлопнул он в ладоши.       — Но прежде, чем мы перейдем к моим предпочтениям в еде, хочу еще немного позанудствовать, — сказала она, видя, как он шутливо закатывает глаза. — Завтра я напишу Регулусу. Если все сложится так, как я и задумывала, то первый этап его становления на путь истинный произойдет на днях. Я смогу тебе все рассказать лишь в Хогвартсе.       — Может быть, я смогу… — начал он, но остановился, замечая упрямое качание головой.       — Не стоит, Сириус. Твое участие может все усложнить, учитывая ваши отношения в семье. Прости, — тут же добавила она, заглядывая в его глаза.       — Ничего, ты права, — Сириус ободряюще улыбнулся. — Уверен, ты и сама прекрасно справишься.       — Но кое в чем твоя помощь мне все-таки пригодится, — все в нем в секунду переменилось, выражая неподдельный интерес. — У меня недавно появились зацепки, касающиеся крестражей, — голос ее понизился, — нам стоит проверить их.

***

      Утро редкими для этого времени года лучами пробивалось через окно, не встречая препятствия в виде задвинутых портьер. Лия поворочалась в кровати, не открывая глаз и надеясь поспать еще немного. Но сквозь не ушедшую дрему она расслышала странные приглушенные звуки вроде ударов, они методично повторялись с небольшими перерывами, но не становились слабее. Женщина со вздохом откинула одеяло и, потянувшись, опустила на пол ноги. Сонный взгляд пробежался по комнате и зацепил шелковый халат, висящий на спинке недалеко стоящего стула. Накидывая халат, не в силах удержаться от очередного зевка, она дошла до графина с водой, налила себе полный стакан, и, осмотрев себя в зеркале и поправив разбросанные по спине волосы, в которых к ее неудовольствию прослеживались седые прядки, она махнула рукой и вместе со своим стаканом вышла из комнаты, двинувшись в сторону доносившегося звука.       Отойдя ото сна, она поняла, что шум этот шел из комнаты на втором этаже, которая была переоборудована в тренировочный зал для их с Гермионой занятий. Босые шаги отдавались скрипом половиц, но она все равно добралась до нужного места незамеченной. Дверь в зал была приоткрыта, и Лурье проскользнула внутрь и замерла, опершись на косяк и делая очередной глоток. В самом центре Грейнджер с силой избивала заколдованный манекен-грушу, периодически уворачивалась от его ударов, похлеще, чем у профессиональных боксеров, встречалась своей ногой с его несуществующим лицом. И все это она делала с самой большой отдачей, какую Аурелия только видела. Наконец, девушка развернулась к ней лицом, но даже не обратила на нее никакого внимания, хотя, в этом француженка была точно уверена, заметила ее. Гермиона в последний момент отскочила влево, спасаясь от нокаута, и сама нанесла удар. Губы сжаты в тонкую линию, лицо больше разозленное, чем сосредоточенное, словно на месте груши она представляла кого-то определенного.       — Чем тебе не угодило утро? — снова зевая, спросила Аурелия.       — О, оно начиналось прекрасно, — сквозь зубы ответила Гермиона, продолжая драться. — Я приготовила себе кофе и села на кухне, чтобы почитать подарок Ремуса. «Грозовой перевал» — это могло быть прекраснейшее утро из всех.       — И что его испортило? — лениво продолжила Лия.       — Совы! — гневно воскликнула девушка, приседая и откатываясь от мнимого противника. — Чертовы совы принесли мне почту, а в ней — чертова газета.       — Я не подписана на рассылку французского Вестника, — пожав плечом, заметила она.       — Зато я подписана на рассылку английского Пророка! — Грейнджер отцепила от крепления на предплечье палочку и остановила свое творение, затем, вытирая мокрый лоб, дошла до подоконника и левитировала газету к Лурье.       Аурелия неторопливо поставила стакан на пол и взялась за уже открытую статью, на которой красовалась фотография Питера Петтигрю прямиком из Азкабана: в руках его была табличка с руническими знаками и цифрами, он содрогался в рыданиях и мотал головой. Лия с неприязнью дернула бровью и перевела взгляд правее, на другой фотографии все было куда интереснее. Она была сделана в коридоре в момент перед оглашением приговора, когда Флимонт подошел к Гермионе, чтобы успокоить. Девушка стояла, заламывая руки, и отрешенно слушала наклонившегося к ней Поттера. Что ж, выглядело это интригующе. Лурье ухмыльнулась, глянула на отжимающуюся Грейнджер и вернулась к статье.       «Третьего января произошло уже второе судебное слушание по делу одного из преступников, задержанных при нападении на дом Поттеров в ночь Рождества. В ходе заседания Питер Петтигрю признался в каждом из обвинений, выдвинутых в ходе расследования и принятия свидетельских показаний. И это могла бы быть всего лишь печальная история пятнадцатилетнего мальчика, самостоятельно шагнувшего во тьму, если бы не присутствие на суде необычной свидетельницы и по совместительству новой преподавательницы Защиты от Темных Искусств в Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс. Мисс Гермиона Дрейер поделилась с членами Визенгамота своими представлениями о личности ученика и ошеломила всех присутствующих заявлением об обладании мистером Петтигрю анимагических способностей. И хотя данная часть суда является конфиденциальной, наше издание считает корыстным оставить наших читателей в неведении.       Данное заявление, безусловно, было проверено специалистом и подтверждено появившейся анимагической формой милого мышонка. После оглашения приговора, заключавшегося в шести месяцах заключения в Азкабане, Питер сильно растрогался, оглашая зал суда плачем. Но вот вопрос: был ли такой взрыв эмоций следствием предстоящих испытаний и осознания вины? Или же все куда глубже? Быть может, мистер Петтигрю поделился своими необычными способностями с профессором, в надежде на сохранение тайны, или же мисс Дрейер и вовсе сама обучила его анимагии? В таком случае этот конфликт на суде выглядит куда более острым и эмоциональным. Возможно, Питер и вовсе воспринимает показания своей преподавательницы как предательство. Давайте же лучше разберемся в личности необычной девушки.       Насколько известно нашей редакции, на службу в Хогвартс она поступила с этого года, приехав из Франции, в которой прожила всю сознательную жизнь. Язык мисс Дрейер знает прекрасно, что выдает в ней английские корни или же раскрывает ее неумелую фальсификацию прошлого. На второе же указывают и неловкие попытки следовать за стилем. Понятно также и то, что она была приглашена на праздник в дом Поттеров, где находились лишь самые представительные лица магической Британии и хорошие знакомые хозяина особняка, Флимонта Поттера. И хотя нам так и не удалось проникнуть на эту приватную вечеринку, попробуем приоткрыть события того вечера, которые происходили не за одними закрытыми дверьми. Как уже было сказано выше, попасть на праздник можно было лишь по двум причинам, но поскольку ни известностью, ни статусом мисс Дрейер не обладает, остается лишь один вариант, в котором девушка вошла в близкий круг семьи Поттеров.       Флимонт Поттер — одно из самых значимых лиц Министерства, начальник Отдела Тайн и приближенный министра, помимо этого отличается завидной внешностью и статью. Иными словами, является лакомым кусочком для безынтересной и блеклой Гермионы Дрейер, в свои двадцать семь не видевшей ничего, кроме учительского стола и тетрадей. И хотя нам, безусловно, не хочется возводить напраслину, но все это, по крайней мере, выглядит как абсолютно бесчестный роман, в коем мисс Дрейер отведена лишь роль любовницы. Неизвестно, подозревает ли об этом жена мистера Поттера, о которой интриганке не может быть неизвестно, и как она отреагирует на подобную новость. Близкие отношения вышеупомянутых выдало и поведение перед судом, и непосредственно перед оглашением приговора. Нам не удалось расспросить самих любовников, но, полагаем, представленная фотография говорит за себя.       Таким образом, вырисовывается малоприятный портрет лицемерной девушки, ничего не добившейся своими силами и сейчас пытающейся заработать себе славу таким непристойным образом, вскружив голову такому, казалось бы, чистейшему и достойнейшему человеку. И если проследить, то можно заметить, что злодеяния мисс Дрейер красной нитью проходят через окружающих ее людей. Может быть, мистер Петтигрю также является жертвой ее соблазняющих чар, и его истерия в суде заключалось в том, что он раскрыл истинную сущность своей возлюбленной, заметив взгляды, которыми обменивалась она и Флимонт Поттер. В любом случае, освещенная ситуация является просто вопиющей, и директору Хогвартса, Альбусу Дамблдору, явно стоит тщательнее отбирать своих сотрудников. Следите за дальнейшими событиями с нами. Специальный корреспондент «Ежедневного Пророка», Рита Скитер».       Под конец статьи Лия уже не могла сдерживать рвущийся из груди смех. Она прошла в комнату, подхватывая с пола стакан, и едва не расплескала его, пока шла к Гермионе, сидящей на мате и разматывающей свои руки. Девушка зло глянула на нее, заставив еще больше зайтись смехом. Аурелия поместила газету рядом с лицом Грейнджер и с прищуром оглядела, как будто ища сходства между девушкой в Пророке и перед ней.       — Бог ты мой, я знакома со знаменитостью, — одухотворенно произнесла француженка, но тут же Гермиона оттолкнула ее руку, качая головой. — Конечно, прославилась ты за похотливые похождения с женатым мужчиной, но это не важно.       — Которых, к слову, не было, — рассерженно дополнила она.       — Мисс Скитер так не считает, — со смешком возразила Лия.       — Рада, что тебя веселит мой позор, — съязвила девушка. — На толпу идиотов, которые верят каждому слову в газетах, мне, конечно, плевать, но как же стыдно перед Флимонтом и Дореей.       — А перед Джеймсом и Сириусом? — ухмыльнулась она, и Гермиона на это уткнулась лицом в ладони и сдавленно закричала. — Ладно тебе, видимо, им нужна была скользкая тема для статьи, другого способа Скитер не придумала. Но это ненадолго.       — О, — посмотрела на нее Грейнджер, — ты удивишься ее профессиональной преданности и настырности. Она от меня не отцепится. Так бы переломала ей каждый палец на руках, чтобы даже перо не смогла взять. — Но через мгновение она как будто о чем-то вспомнила и встрепенулась. — Письмо не приходило?       Лия пожала плечами.       — Я встала не так давно, да и не думаю, что ты в такую рань получишь ответ от милого Реджи, — скептично заметила она. — Во сколько ты отправила свое послание? И, кстати, о Блэках: возлюбленный в курсе, что ты была на суде над его бывшим другом?       — В третьем часу ночи, — ответила Гермиона. — И да, в курсе.       — Первого ответа мне хватило, — хитро хмыкнула женщина.       — О-о-о, — взвыла она, — не начинай, прошу.       — Хорошо, как скажешь, — согласилась Аурелия. — Так во сколько ты вернулась сюда?       — В два, — сдержанно ответила Грейнджер и посмотрела на веселую Лурье, уже готовую вставить комментарий по поводу того, зачем же она так надолго задержалась в компании Сириуса.       — Тебе стоит позаботиться о своем режиме, если ты не хочешь вернуться в школу безынтересной и блеклой двадцатисемилетней старушкой, — она снова рассмеялась в голос.       — Между прочим, Скитер в статье оскорбила и твой вкус в одежде, — злорадно напомнила Гермиона.       — И я ей благодарна, — прижимая к груди ладонь, воскликнула француженка. — Если она так написала, значит, я не зря так потела над составлением твоего гардероба, и судя по этой милой фотографии, — она снова взяла в руки газету, — выглядела ты потрясающе.       Лия потуже завязала халат и пошла к выходу из комнаты.       — Если ты больше не собираешься избивать кусок резины, наполненный песком и опилками, предлагаю спуститься и позавтракать. Одна жуткая женщина с работы привезла из Италии вкуснейший сыр. Стоило лишь похвалить ее тошнотворное платье — и он у меня на кухне, — победно улыбнулась она.       — Как лицемерно, — притворно пожурила ее Грейнджер. — Схожу в душ и попробую это твое произведение кулинарного искусства.       И когда Лурье уже почти вышла в коридор, резко остановилась, поднимая вверх газету и не оборачиваясь.       — Мне это сжечь, бросить в кислоту или, может быть, вырезать и поставить в рамку?       — Сложи журавлика оригами. Может быть, он принесет тебе удачу, и я не захочу придушить тебя после еще одной шутки про эту глупую и мерзкую статью, — едко ответила Гермиона.       — Слушаю и повинуюсь, — рассмеявшись, произнесла Аурелия и, напевая себе что-то под нос, отправилась вниз, на кухню.