Собрать по осколкам

      Гермиона сидела, откинувшись на спинку своего до ужаса неудобного стула. За окном уже начинало темнеть, а потому в сон клонило еще нещаднее. В таком мучительном положении, в котором каждая косточка и мышца молили о помощи, ее все равно не покидало ощущение того, что она не может пошевелить ни ногой, ни рукой. Даже если бы у нее была возможность отдохнуть и прямо сейчас рухнуть на мягкую манящую кровать, сейчас бы она, скорее всего, даже не смогла бы доползти до нее. Приходилось сидеть, пытаясь не уснуть, предпринимая попытки игнорирования тупой боли в затекшей спине.       В очередной раз приходилось испытывать собственную силу воли, преодолевая трудности, создаваемыми антигуманной мебелью в собственном кабинете, из-за запланированного с Регулусом занятия по поводу его годового проекта. Дьявольски сложно было перекраивать свое расписание, чтобы вместить эти уроки. И если бы нормальный человек посмотрел на пергамент, исписанный мелким аккуратным почерком, то точно бы решил, что это планы как минимум на год, но точно уж не на неделю.       Девушка уже сама мало понимала, как все успевает. Можно было причислить это умение к еще одной сверхспособности Гермионы Грейнджер. Наверное, тяжелейший режим уже был такой же неотъемлемой ее частью, как буйные кудри (когда на укладку не тратили кучу времени), острый ум, любовь к чтению и непоколебимая логика. Ранний подъем затемно, двухчасовая изматывающая тренировка в Выручай-комнате, такая, что можно было с большей вероятностью предположить, что Гермиона Грейнджер хочет себя угробить, а не улучшить боевые навыки.       Самая первая она приходила на завтрак, за едой проверяла многочисленные работы учеников, цокая языком, когда на листке вырисовывался Тролль вместо ожидаемого Превосходно. В конце концов, она была преподавателем, и успех студентов был для нее важен. Потом проносилась вереница уроков, дуэльный клуб, совещание профессоров, после которого она сразу бежала на занятия с мини-Орденом (такое название когда-то дала Лия). Ужинала девушка у себя, а после полночи изучала запретную литературу, строила планы. А тут еще эти уроки со слизеринцем, в которых Грейнджер чувствовала острую необходимость, но которые намеревались ее добить.       Она старалась мыслить оптимистично, но по итогу, единственное, что ей удалось — закрыть все в себе. Да, внутри она могла клокотать от злости, рвать на себе волосы, в голос рыдать или истерично смеяться, но больше она никому это не показывала. Просто в один момент поняла, что это ее выматывает, проявление эмоций стало опасной штукой. Казалось, она высохла словно пустыня, покрылась нерушимым слоем бесчувственности. Душа сухая как страницы учебников, к которым она привязана навсегда. Так, кажется, когда-то сказала Трелони.       Какая глупость! Душа, изнывающая от страданий и боли, это все, что, наверное, и было у Гермионы. Тогда помнится, ее это ужасно взбесило, настолько, что она проявила непозволительную вольность в отношении преподавательницы и хрустальные шары чуть ли не ногами пинала. Только сейчас она в полной мере осознала, как это удобно, когда все думают, что тебя ничего не трогает. Понимание собственной уязвимости — и так достаточно подкашивающее обстоятельство, но когда собственная уязвимость становится известна остальным — она в их руках превращается в опасное оружие.       Она стала достаточно хорошей актрисой, чтобы окружающие не приставали к ней с расспросами об ее самочувствии и здоровье, хотя сама она знала, что без надлежащей маскировки выглядит препаршиво. Разве что она ловила внимательные взгляды гриффиндорцев, уж они-то знали ее историю болезни. Но порой появлялась потребность во внимании, заботе и абсолютно неорганичное, неправильное, лишнее желание быть замеченной в одном из своих прискорбных состояний. И заботы хотелось не той, что давала Лурье, а той, что когда-то одаривали ее друзья, замечая все оттенки ее настроения. Хотелось защиты, хотелось спокойствия. Хотя бы на секунду.       Хуже всего последние недели было видеть Сириуса. Ох, как тяжело ей давались эти постоянные встречи, казалось бы, непринужденно брошенные фразы, эти его взгляды. Каждый раз, когда она видела его иссиня-серебристые глаза, ей хотелось кричать. Он смотрел, как бы говоря: «Почему ты лжешь? Кто ты? Могу ли я тебе доверять? Что еще ты скрываешь?». Как же хотелось остановить его, когда он стремительно убегал после ее занятий, рассказать ему все, заставить, убедить его. Она так нуждалась в его доверии. Она так нуждалась в его присутствии.       Остальные доверяли ей, но их доверие было основанным на ее лжи. Вся ее жизнь теперь была сплошными интригами, враньем. А он теперь пытался докопаться до истины и, возможно, смог бы это сделать, если бы Гермиона настолько все не запутала. Настолько, что сам он никогда не сможет узнать настоящую правду о ней. Ей либо придется потерять его, либо снова убедительно солгать. Соблазн поделиться с ним всеми своими тайнами был слишком необоснованным, но слишком большим. Но она не может позволить себе подвергать его такой опасности!       Тяжело было разобраться в том, почему ее так беспокоила угроза опасности: не себя и своих планов, а Сириуса Блэка. Она должна была злиться на него, переживать за свое раскрытие, за то, что он знатно испортит ей жизнь, добавляя проблем. Но она не должна переживать и беспокоиться о том, что он подумает о ней, и как сильно это изменит их обоих. Не этого она хотела, не об этом она мечтала.       Как она боялась увидеть в его глазах ненависть, презрение, разочарование! И впервые она не желала корить себя за излишние стенания. Ей казалось, что как только она станет для него неприязненным ничтожеством, ее это сломает. Ни смерти друзей, ни одиночество, ни пытки, ни испытания не смогли это сделать. А Сириус Блэк сможет. Это было бы даже смешно, если бы от этого не было так больно где-то глубоко внутри. Наверное, это сердце?       Человек, от которого она меньше всего ждала разрушающего удара, стал камнем преткновения для Грейнджер. С каждой секундой она все больше и больше верила в то, что близится ее поворотный момент, и связан он будет непременно с юношей, у которого гриффиндорского упрямства и слепой преданности ничуть не меньше, чем у нее самой. И будет всего два исхода. Либо наступит ее жалкий вынужденный конец. Либо она вновь сможет ощутить под ногами землю и карабкаться дальше, обдирая до крови руки.       Что же ты сделал со мной, Сириус?       В дверь постучали, и Гермиона села, выпрямив спину. С секунду собравшись с мыслями, она сдержанным тоном ответила:       — Войдите.       Регулус осторожно проскользнул через дверной проем и, поприветствовав, сел на указанный стул. В движениях и позе его не было привычной аристократической выдержки с нотками вседозволенности и расслабленности. По лицу его, скорее, можно было сказать о напряженности от волнения. Ну же, мистер Блэк, что же вы приготовили сегодня? Драма? Мелодрама? Может быть, трагедия? Каждая ее встреча с Регулусом была театральной импровизацией двух профессионалов, актеров со стажем.       — Сегодня у нас не так много времени на работу, — начала Гермиона. — Мы лишь обсудим предположительные темы для проекта и, если определимся, набросаем план. Уже после я смогу подсказать подходящую литературу.              — Отлично, — застенчиво улыбнувшись, ответил слизеринец. — Но, если позволите, профессор, сначала я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы согласились уделить ваше время. И еще я хочу извиниться за тот букет, — он нервно затеребил в руках принесенный блокнот. — Клянусь, я никоим образом не желал вас задеть или обидеть. Хотя сейчас я понимаю, сколь нелепым и фамильярным выглядел мой поступок.       — В таком случае я тоже должна принести свои извинения. Не смогла отказать себе в удовольствии ответить не менее эффектно. Надеюсь, ты не обжегся? — сделав обеспокоенный вид, произнесла девушка, все-таки не слишком скрывая веселые искорки в глазах.       — Не волнуйтесь об этом, профессор. Все в полном порядке. — Казалось, что ее снисхождение было самым главным в мире достижением для юноши, он прямо-таки весь расцвел, расслабившись. — Чтобы не отнимать у вас много времени, я бы кратко хотел рассказать вам о своей задумке.       — Я тебя внимательно слушаю, — ответила Гермиона, открыв чистый разворот в своей записной книжке и взяв в руку перо.       — Тема, которая меня заинтересовала, довольно сложная для исследования и в общем виде проходится лишь в следующем году. Но признаться, я уже несколько с ней ознакомлен. Непростительные заклятья, в особенности меня интересует Круциатус. Магическая природа этого заклинания, особенности его структуры и влияния. Но самое главное, что мне бы хотелось выяснить в ходе работы — можно ли противостоять Круциатусу? Ведь, как мне известно, чтобы снять воздействие Империуса, достаточно силы воли человека. Если определить некоторые параллели между двумя этими заклинаниями, можно выявить формулу немагической защиты от Круциатуса. Иными словами, это и является целью моего исследования. — Он подвел итог, выжидательно посмотрев на задумавшуюся преподавательницу.       — Что ж, тема действительно очень интересная, но как ты и сказал, довольно сложная. Не многие профессионалы в этой сфере взялись бы за такую работу, — честно ответила Грейнджер. — Если ты ее выберешь, тебе придется очень много работать, чтобы достигнуть желаемого результата. Но если тебе удастся, то, думаю, это будет прорыв в изучении основ палочковой магии в целом. У меня только один вопрос, Регулус: готов ли ты много работать? Потому что иначе и браться за эту тему не стоит. — Теперь настало время для ее выжидающего взгляда.       — Я готов, профессор, — с уверенностью заявил он. — Я буду работать на пределе своих возможностей.       — В таком случае тебе стоит начать с укрепления базы знаний. Чтобы анализировать и делать выводы, проводить исследования, нужно знать все, что уже выяснили до тебя. Задержись завтра после урока, я дам тебе список литературы и разрешение для посещения Запретной секции. Полагаю, там найдется нужная информация. Уже можешь набрасывать ход работы и пробовать написать введение. — Гермиона быстро посмотрела на свои наручные часы. — А сейчас прости, у меня еще есть дела. О времени и дате следующей встречи я тебе сообщу. Если будут какие-то вопросы, я всегда к твоим услугам, кроме ночи и приемов пищи. — Она лучезарно улыбнулась и поднялась из-за стола.       Регулус последовал ее примеру и, накинув сумку на плечо, еще раз поблагодарил профессора и с самым воодушевленным видом покинул кабинет, пожелав хорошего вечера. Улыбка с лица Гермионы спала, как только за юношей захлопнулась дверь, и она без сил снова упала на свой стул. Она прикрыла глаза и вытянула ноги, с облегчением стащив с них туфли. Сейчас у нее было две причины постоянной головной боли, и все они, словно по мановению шутницы-судьбы, носили фамилию Блэк. Но если одна из них была пока до жути предсказуема и управляема, то вторая… Гермиона уже сама не понимала.

***

      Улочка, именуемая как проулок Дюфо, когда-то яркая и наполненная радостями ярмарочной жизни, сейчас представляла собой плачевное зрелище. С момента, как цветастые палатки успешно смогли переселиться на ближайшую площадь с изящным фонтанчиком, прошло немало времени. И, конечно же, за несколько лет здесь успели освоиться те, кого не особо жаловали в приличном обществе. И люди сами не успели заметить, как проулок Дюфо стал получать самые неприязненные прозвища: «Ярмарка отбросов», «Нищая улица», «Зловонный переулок».       И вскоре совсем не осталось желающих смельчаков срезать путь через эту улочку или просто испытать свою удачу. Сюда приходили те, кто находился в самом отчаянном положении. Здесь оседали отъявленные мошенники и преступники. Можно сказать, эта улица стала землей обетованной, последним шансом для людей, которые упустили все предыдущие. Остальных же здесь не любили, богатые напыщенные аристократы были не в почете, если только они не были готовы раскошеливаться. Но надо сказать, что чувство неприязни было вполне себе взаимным.       Вся улочка обветшала, посерела. Как будто даже тучи над ней навсегда сгустились. Обманчивая тишина и сквозняки на первый взгляд были единственными обитателями. Но, как только ты делал шаг в их сторону, тут же из ниоткуда появлялись исхудалые руки, изможденные лица, молящие о помощи, пока чьи-то проворные пальцы уже обшаривали твои карманы или тянули в сомнительные кабаки.       Теперь можно представить всю суть контраста, который создала появившаяся с тихим хлопком девушка. Осмотревшись, она поправила свою одежду и брезгливо поморщила нос, смотря в сторону нужной ей улицы. На ней было платье из нежного шелка, за которое здешние жители были готовы расцарапать ей все, начиная с лодыжек, лишь бы заполучить его. Сверху черная мантия с изящной отделкой, перекликающейся с узором на кожаных сапогах и облачающих тонкие руки перчатках.       Иными словами, она представляла собой сокровищницу, которая сама любезно пожаловала в руки нуждающихся. Вот только она не была глупой заплутавшей богачкой и прекрасно понимала, в каком месте находилась. Уверенной походкой она двинулась вперед, замечая каждое движение, направленное в ее сторону. И как только один чумазый мальчишечий скелет протянул к ней свою руку, девушка резко развернулась на сто восемьдесят градусов и раздраженно закричала:       — Пошли прочь!       Из-под мантии появился маленький кожаный мешочек, и гостья, достав пригоршню монет, бросила ее подальше, словно объедки собакам. Монеты покатились, со звоном ударяясь о мощеные плиты, а за ними с безумным блеском в глазах кинулись люди. И пока это зрелище не превратилось в настоящую бойню, в которую могла быть задействована она сама, девушка скорее прошла до трактира «Крысиный хвост».       У крылечка весьма непристойного вида сидел торговец с сомнительно добытым антиквариатом. На самый лоб у него был надвинут цилиндр с широкими полями, весь истертый и в пятнах, и это было единственное, что выделяло его из остальной толпы в обносках, которая здесь обитала. Губы его искривила мерзкая улыбка, когда он уже было собирался разойтись в комплиментах прекрасной барышне и представить ей весь ценный ассортимент. Он даже вышел ей на встречу, поклонился, обнажив горбатую спину.       Но девушка в отвращении отвела взгляд и, обогнув вороватого торгаша, с высоко поднятой головой обошла его и ступила на крыльцо, держащееся на последнем издыхании. Как только она открыла измызганную деревянную дверь, в лицо ей ударил запах крепкого алкоголя и весьма нелицеприятная вонь немытых, неухоженных тел. Когда девушка зашла в трактир, и дверь за ней с громким ударом захлопнулась, все сальные взгляды тут же направились в ее сторону, но она с гордым видом протиснулась между столами и прошла к барной стойке.              — Вам чем-то помочь, госпожа? — услужливо пролепетал заросший курчавой щетиной мужчина, протирающий мутные рюмки. — Могу я предложить вам..?       — Я ничего не собираюсь пробовать в твоей лачуге, — грубо оборвала посетительница. — Мне нужен Роджерс. Где я могу его найти?       — Если вы говорите о Хриплом Джоне, то я могу показать вам, где он живет, госпожа, только он задолжал мне две сотни и в баре не появляется, вы можете долго дожидаться его, — чуть склонив голову, хитро проговорил трактирщик, протягивая дрожащую руку с узловатыми пальцами.       Девушка раздраженно выдохнула, закатив глаза, и бросила несколько монет в маячащую перед ней ладонь.       — Вы очень щедры, госпожа, — быстро начал кланяться он.       — Не обольщайся, это тебе впрок. А сейчас живо веди меня куда надо, — высокомерно произнесла она, уже теряя терпение.              — Конечно, госпожа. Сию минуту, госпожа. — Бармен вышел из-за стойки и, продолжая кланяться, повел ее к лестнице. — Прошу вас сюда, госпожа.       — Ох, ради всего святого, не произноси ни слова, — брезгливо ответила барышня, отмахиваясь от кошмарного запаха изо рта, исходящего от ее провожатого.       Вдвоем они стали подниматься по ветхой лестнице, повсюду оплетенной паутиной, а от каждого шага в сторону разбегались тараканы и прочая живность. На втором этаже перед самым сапогом девушки пробежала жирная крыса, от которой она отшатнулась и зло взглянула на мешкающего с ключом от комнатушки хозяина этой забегаловки. Наконец, он отыскал нужный окисленный медный ключ и вставил его в дверь, которая поддалась только с третьего раза и очередного злого вздоха посетительницы. Затем бармен поклонился и отправился обратно к лестнице.       Девушка зашла в номер, малопригодный для жизни. Вся комната была заставлена всякой рухлядью, но в целом ничем не отличалась от всего увиденного ранее: та же паутина, те же насекомые и крысы, та же грязь и комья пыли. Осмотревшись немного, она отошла в дальний угол, нетерпеливо глянув на часы. Где бы ни был этот мерзкий воришка, ему определенно следовало поторопиться.       К счастью, ждать долго не пришлось. Гостья не прогадала, что в понедельник после пьяных выходных он обязательно придет отоспаться. Послышались странные звуки, и, когда чья-то рука открыла помутневшее окно, девушка уже наложила на себя чары невидимости, замерев рядом с пыльными занавесками, потерявшими изначальный цвет.       Высокий худой силуэт просунул ногу в оконную щель, затем появилось тело и голова, а когда он попытался просунуть вторую ногу, то задел раму, и с грохотом рухнул на пол. Мужчина, значительно помотанный жизнью, встал на корячки, пошатываясь и что-то бубня себе под нос. Потом он кое-как наконец смог подняться и завалиться на кровать. И только он прикрыл глаза, почесав подбородок, ему в шею уперлась палочка уже видимой девушки. Постоялец резко открыл глаза, как будто сразу же протрезвев, и дернулся, повернувшись в ее сторону.       — Здравствуй, Роджерс. Надеюсь, ты скучал? — елейным голоском произнесла она.       Глаза Хриплого Джона расширились от удивления и испуга, и дрожащими губами он произнес:       — Аурелия. Я думал, думал, что…       — Жива, как видишь, — прищурившись, ответила она. — А ты лелеял мечты о том, что так легко освободишься от своих обязательств? — с улыбкой она зацокала языком. — Вот только я не забыла, что за тобой должок перед моей семьей. — Она еще сильнее вперила свою палочку в бьющуюся на его шее вену.       — Что ты, Лия! Я помню. Когда я узнал о том, что произошло с вами, я ни дня не мог жить спокойно, — запричитал он, испуганно жмурясь.       — Не надо лгать мне, — выделяя каждое слово, произнесла Лурье. — Ты знаешь, что я этого не выношу и еще больше я не терплю, когда не исполняют обещанное. Ты же меня так не расстроишь?       — Все, что хочешь, Лия, я все сделаю, — быстро ответил Роджерс, чувствуя со стороны девушки большую угрозу.       — Тогда слушай меня очень и очень внимательно, — хищно улыбнувшись, сказала она.