Крыжовник и сирень

О, прекрасная жизнь, Научи меня ярче гореть. Ты сорвёшь мою голову с плеч, Ты сожжешь меня заживо здесь. О, прекрасная жизнь, Я хочу тебе что-то сказать... Научи меня лучше молчать.*

Гермиона оглядела холодную комнату тяжёлым и тоскливым взглядом, поставив полупустую коробку у ног. Вот так, похоже, и заканчиваются восемнадцать лет детства: серостью и мраком места, которое раньше служило домом, и расщепляющим чувством одиночества. За окном ветер уныло качал ветки деревьев, разнося по опустевшему саду сухие листья. Солнце пряталось в драном саване серых облаков, а утренний воздух, сухой и морозный, возносил ощущение пустоты. Взгляд Грейнджер споткнулся о пустые места у стен, где раньше на полках и ящиках стояли вещи её семьи. Их было немного, ведь свои Гермиона забрала с собой полтора года назад, и почти всё увезли её родители. Потому и коробок, сиротливо стоящих сейчас у её ног, насчитывалось всего две: там старые часы, треснувшая посуда, свечи, поделки для огорода - и не более. Свои же ценности Гермиона держала всё так же при себе - в сумке, расширенной заклинанием и сменившей старый клатч. Не больше, чем пару минут назад, девушка вложила в неё и отцовскую рубашку, забытую впопыхах, и мамин браслет. Хоть что-то, оставившее их след – материально, в смысле. В груди кольнуло, глаза заслезились, когда Гермиона начала невольно вспоминать некоторые, хоть и не всегда хорошие, но приятные моменты. Её семья была довольно строгой, потому у единственной дочери было не самое обычное детство. Друзьями ей были книги, любимое дело – помощь родителям. Она не особо любила гулять, не любила создавать маме и папе проблемы, была чудо-ребёнком для них, но не самой приятной девчонкой в общении для своих сверстников. Её детство было не похоже на детство большинства её ровесников, но и не лишало её счастья. Это ведь всё же были мама и папа, пусть и строгие, но любящие. Гермиона помнила, как родители возили её на пикники и на прогулки в лес; как часто уделяли ей своё время в дни, свободные от работы; как хвалили её за успехи, поддерживали, когда ей было тяжело… Как (хоть и не всегда с энтузиазмом) шли Гермионе навстречу - хотя бы вот с учёбой в неизвестном им ранее Хогвартсе. Гермионе стало неимоверно горько. Она вспомнила, как со слезами на глазах применила к родителям Обливиэйт, и тело её пробрала дрожь. Такая крупная, что вкупе с прочими эмоциональными проблемами унять её было слишком тяжело, пока девушка, наконец, не решилась подключить таблетки. Комнаты, из которых ранее раздавались будничные беседы родителей, сад, за которым так трепетно следила мама, комната Гермионы, утонувшая в пыли... Всё это теперь опустело, потускнело, выедая дыру в душе и в сердце Грейнджер. Внутри она так глубоко зияла, что девушке было тяжело дышать. Она не чувствовала себя так плохо, как сейчас, даже в тот день, когда впервые покидала дом родителей ради учёбы. И не так же плохо, как во все последующие разы. Наверное, в том и была разница: Гермиона возвращалась. Но не теперь. Последнее «прощай». Девушка ещё раз окинула взглядом прихожую, заставленную коробками. И, набрав как можно больше воздуха, ушла. С момента битвы за Хогвартс прошло полгода. Тяжёлых и ужасно полных на провалы и горе полгода. Были похороны. Много похорон. Гермиона через силу заставила себя прийти на несколько из них. К тем, кого знала близко (оттого и являться было больнее). Ни одного солнечного лучика не пробилось сквозь налившееся свинцом на долгие недели небо. Первое время после сражения Гермионе запомнилось холодными гробовыми плитами и печальными, орошёнными чужими слезами венками. Потом умершим посмертно выдавали медали наравне с выжившими (называть последних победившими просто язык не поворачивался). Событие было торжественным и почти помпезным: всех героев войны и их семьи призвали прийти в Министерство в определённый день. Много прессы, много шума, много вспышек, много поздравлений и, к счастью, никаких вопросов. Уж от этого министр дал им защиту. А от тёмных плиток Министерства веяло мертвецким холодом. Гадкие зелёные огни ламп выедали сухие от непролитых слёз глаза. Наверное, нужно было улыбаться, чтобы показать людям, что жизнь после войны не заканчивается, и за тёмными временами всегда следуют светлые. Но Гермиона с трудом сдерживала слёзы при взгляде на живые колдографии с чёрной полоской в уголке и, в противоположность им, потускневшие, будто надтреснувшие, уже более не живые лица своих выживших товарищей. Кто-то мог держаться, изгибать уголки губ в хоть каком-то подобии улыбки, но глаза их оставались по-прежнему потухшими. Таков был настоящий мир – не заслужившие смерти погребены в сырой земле, а живые завидуют умершим. А не слепые надежды на светлое будущее. Это можно было оставить тем, кто ни разу не видел войны. Её будто начало душить, когда на грудь повесили нетяжёлую медаль. Словно вместе с железом ей на шею нахлобучили всю тяжесть принесённых смертей – теперь, по крайней мере, у этого был физический облик. Кто бы мог подумать, что медаль «за победу и заслуги перед магическим миром» несёт и дарует собой не гордость от победы и счастье за признание, а груз ответственности перед умершими, их семьями и перед самим собой. Хорошо, что тогда она была не одна. Иначе стоять там было бы невыносимо. Гарри и Рон по бокам от неё успокаивающе сжимали её ладони, придавая уверенности и себе, и ей. Присутствие их, а также всей семьи Уизли позволяло ей держать спину прямо. Однако Фреду повезло меньше всех: его, как самую интересную зверушку в зоопарке, вывели вперёд колонны и торжественно всучили помимо медали ещё какой-то чек – видимо, для лечения. Люди аплодировали новому министру, восхищённые его благородством перед потерявшим ноги героем. А вот Фреду было явно паршиво – его обычно прямая фигура согнулась и уменьшилась в два раза, пустой взгляд гулял по ногам, а вопросы и прочие реплики, обращённые к нему, оставались без ответов. Гермиона была рада убраться из Министерства как можно раньше – в том поддержали её и друзья, потому после награждения они отправились в «Нору». Кажется, после всего только там можно было найти необходимое спокойствие. Вечер они просидели в тишине, прижимаясь друг к другу в поисках желаемого тепла и безмятежности. Молли предложила горячий чай на особых травах, дарующих умиротворение, а Артур развёл огонь в очаге. Было тихо и спокойно. Впервые за долгое время. Гермиона сидела в кресле, обняв подушку и бессмысленно глядя на пламя. На подлокотнике рядом примостился Рон, привалившись к её плечу, а по другую сторону устроился безучастный ко всему Фред. Его невидящий взгляд был точно так же направлен в камин, но смотрел будто сквозь. И в то время как остальные тихо переговаривались, стараясь не навредить мирной атмосфере (которой все так дорожили после войны), они вдвоём мысленно были где-то далеко. Гермионе нравилось представлять, что они были в этом «где-то далеко» вместе, отдельно ото всех. Потом появились новости о реставрации школы и заверение в том, что она будет готова к новому учебному году. Гермиона тогда выразила желание посодействовать – она ненавидела сидеть дома без конкретного дела. В этом её поддержали Джинни и Луна. Однако Минерва МакГонагалл дала категоричный отказ, пока Грейнджер ещё даже не успела появится на пороге директорского кабинета. Видимо, новая директриса понимала бывшую ученицу куда лучше, чем та понимала себя. Она не хотела видеть в замке никого из участников сражения. Вероятно, берегла от новых травм и не желала бередить их незажившие раны. Однако она предложила Гермионе окончить обучение досрочно и дистанционно, чтобы не тратить год. И девушка согласилась, погрузившись в учебники так, как это было в старые и самые лучшие времена. Минерва выразила желание вновь увидеть каждого из них, её бывших учеников, в стенах школы, как преподавателей или гостей, когда Хогвартс полностью восстановится. Гермиона нашла себе временную отдушину, вновь с головой уйдя в учебники и уделяя им почти все своё свободное время. Она читала и конспектировала, запоминала и практиковалась в любом, даже самом неожиданном месте: в кафе, на улице, в транспорте, в Министерстве и в «Норе» - где угодно. Сначала она просто совмещала любое своё занятие с учебой. А потом поняла, что в моменты сильных переживаний и психологических триггеров именно книги помогали ей успокоиться и сконцентрироваться. Так часто по уши в литературе её не заставали даже в Хогвартсе. Джинни последовала её примеру, решив окончить школу дистанционно. Однако девушка отнеслась к этому проще: она все ещё уделяла достаточно времени учёбе, но больше его посвящала квиддичу, желая пробиться в команду «Холихедские гарпии». Гермиона удивлялась - зачем же тогда экзамены? Джиневра пожимала плечами и объясняла, что ей не хотелось бы последовать в этом примере за братьями, не заканчивая школу. Потому время от времени их можно было застать вдвоём, корпящих над учебниками. Её лучшие друзья школу решили оставить в прошлом. Гарри с самого начала знал, на что шёл, когда покидал Хогвартс ради поисков крестражей. Он уходил в твёрдой уверенности, что не вернётся. Даже если переживет войну и уничтожит Волан-де-Морта. Его судьбой была дорога прямиком в мракоборческий отдел, куда он хотел уйти с прошлых курсов и где его уже с распростёртыми объятиями ждали как героя войны. Потому юноша сразу отправился туда, направив имевшиеся силы на борьбу с остатками приспешников Темного волшебника. Это была его отдушина. Рон в этом деле, за неимением других, ему содействовал. И пропадал куда больше, чем Гарри. Дома Рон все чаще чувствовал себя подавленно, в Хогвартс вернуться не мог, а единственное занятие, которому он думал себя посвятить всё с того же шестого курса - это мракоборство. Хоть желание и появилось когда-то под влиянием Гарри (который на самом деле ничего для этого не сделал напрямую), а для Рона это всё же было единственное, куда он мог уйти и забыться. Заглушить боль от одного сражения другим сражением. После всего у них с Гермионой как-то не сложилось. Порыв, подхвативший их тогда в Тайной комнате, на самом деле оказался не более, чем кратковременной вспышкой, вызванной адреналином и страхом умереть, так и не пожив. Они ведь на самом деле не подходили друг другу. Да, они оба были влюблены когда-то, но это никак не могло перерасти во что-то более глубокое. Рону нужна была не такая перспективная, принципиальная и собранная девушка. А Гермионе нужен был кто-то серьёзнее, возможно, амбициознее и требовательный к себе, как она сама. Ну и, собственно, тот, кто не заставлял бы её плакать так часто, как ей приходилось с Роном. И потому всё, что наступило после - неловкость, неприязнь и сожаление - лишь доказывало это. Они бы не смогли сойтись ближе, чем друзья. Потому обоюдно старались по большей части избегать друг друга ради исключения неловкости. К ним, Гарри и Рону, также присоединился и Невилл. Ещё в битве он показал, как из неуклюжего и вечно попадающего под раздачу мальчишки он смог преобразиться в сильного и смелого волшебника. О его статусе как мракоборца грезила даже его боевая бабушка. Однако парень желал, как только представится возможность, пойти преподавателем в родной Хогвартс. Война добавила ему шрамов и сожалений, поэтому он хотел быть ближе к школе и детям – думалось, это станет его тихой гаванью для спокойной жизни. Каждый справлялся по-своему. Порой Министерство обращалось за помощью и к ней, как к героине, непосредственно главным образом повлиявшей на исход битвы. И как к одной из умнейших молодых волшебниц. Гермиона всегда шла навстречу: старалась появляться по первой просьбе, помогала, предлагала своё мнение по разным вопросам. Настолько её желание избавить мир от подобных Волан-де-Морту, Беллатрисе Лестрейндж и прочих тёмных волшебников было велико. Она просто всеми силами пыталась сделать так, чтобы следующее поколение магов не испытало того же, что два предыдущих. Главное её условие для Министерства было лишь ни за что не уговаривать её участвовать в новых сражениях. Была свежа память о взрывах, падающих стенах, рвущих пространство проклятиях, холодных телах, смерти, дышащей в затылок, и душераздирающих криках. Ей шли навстречу. Она много могла рассказать о заклинаниях, о Пожирателях, о проклятых вещах и о многом другом. Взамен Грейнджер получала доступ к новым знаниям, которые позволялось иметь далеко не всем. Это не могло не подкупать. А потом было много журналистов, желающих получить интервью от героев. Самым лакомым кусочком стали для них мальчик со шрамом, к которому СМИ прицепились ещё годы назад, а также и двое его лучших друзей – Рон и Гермиона. Спустя время слухи о том, что именно они помогли Гарри победить Тёмного волшебника, разрослись и заинтересовали всех. Поэтому между разными газетами началось соревнование: кто же заполучит сенсацию первым и донесёт её до простого народа? Грейнджер этого терпеть не могла. Вспоминая сражение за Хогвартс и целый год перед ним, она не могла сдержаться от истерики и переставала держать себя в руках. Легче совсем не становилось, кто бы что не обещал. Так война подкосила такую сильную и способную колдунью. Гермиона просто желала учиться, познавать мир и потом, после школы, реализоваться как человек и женщина. Однако что она получила? Год скитаний по Англии, непрекращающегося бегства от кого-то в поисках чего-то... Она увидела множество смертей, пережила сотни потерь разного рода. А ещё было столкновение с Беллатрисой Лестрейндж, оставившей на её душе липкое ощущение чужого присутствия, как проклятие, заполонившее её сознание. Гермиона иногда слишком остро чувствовала, как женщина стояла за её спиной, нависала над ней и тыкала острым кинжалом под рёбра, в то время как губы её нашёптывали «гря-зно-кров-ка». Именно потому спустя месяцы она поняла, что ей нужна была помощь. Она была просто ребёнком. Они все были просто детьми. Так почему безмятежное детство было обязано обернуться кошмаром и потерями, разлуками и горем, смертями и уничтоженными судьбами? Пресса тем временем наглела всё больше. Гермиона очень интересовала их в связи с тем, что девушка всегда избегала встречи и отказывалась от любых комментариев, в отличие от своих товарищей. Они нет-нет, да посчитали, что, действительно, лучше разобраться с этим в начале, чтобы потом к ним не цеплялись (или, по крайней мере, делали это меньше). Гарри и Рон отвечали на вопросы СМИ, но много увиливали, не желая открывать того, что должно было остаться при них. А Грейнджер привыкла бежать и потому продолжала. Журналисты поджидали её у дома, в который она являлась всё реже, отслеживали её передвижение и приходили к близким. Гарри, семья Уизли и некоторые школьные друзья рассказывали ей, как СМИ обращались лично к ним с желанием расспросить о магглорождённой волшебнице. Гермиона чувствовала себя очень виноватой перед друзьями, но ничего не могла сделать. Она боялась. И потому сбегала. Пресса не доставала её только в Министерстве, куда их пускали редко и лишь по особым поводам. Именно туда и направлялась девушка, когда встретила Гарри пару дней назад. Он не так давно закончил говорить с последним (как он клялся) журналистом в своей жизни. К счастью, с ним говорили по поводу происходящего в отделе, а не о пережитках прошлого. Ещё издалека Гермиона заметила его, одетого в строгий тёмный костюм под стать работе. Он махнул ей, когда их глаза встретились, они сошлись и, избежав объятия, мягко и дружески пожали друг другу руки. - Как ты? - дежурно поинтересовался Гарри, внимательно заглядывая подруге в глаза. У него вошло в привычку спрашивать именно это при встрече с друзьями – так он мог быть в курсе дел его товарищей. Даже если они молчали или говорили, что всё хорошо, и при этом врали, то он мог углядеть что-то в их глазах и в следующий раз присмотреться. Гарри сделал чуть ли не главной своей задачей безопасность его друзей – душевную и физическую. - Стараюсь, - ответила Гермиона, не пытаясь юлить, но всё же не раскрываясь полностью. Они уже не раз сталкивались с последствиями, отразившимися конкретно на ней, за последние полгода, и, хотя ни разу не беседовали на эту тему, Гарри не давил на подругу. Ему лишь оставалось надеяться, что придёт момент, и Гермиона сможет поговорить с ним. А он знал цену ожиданию. Гарри, поджав губы, понятливо кивнул. Он старался быть аккуратным в отношении к ней, переживая за неё и не влезая туда, куда она не пускала пока никого, но всегда оставался для Гермионы настоящей поддержкой. Поттер мог примчаться по первому зову куда угодно, чтобы помочь своему товарищу. - Как у тебя дела? - на этот раз спросила Грейнджер, чтобы не показаться грубой. Конечно, все эти формальности они с Роном и Гарри могли спокойно обходить. Но так получилось, что она была причастна к их основной мракоборческой деятельности, потому должна была быть в курсе дел. К тому же девушка знала, что у Гарри были столкновения с Джинни после окончания войны, поэтому несколько переживала за отношения лучших друзей. - Всё в относительном порядке, - а кто мог похвастаться полным порядком в своей жизни после всего? - Джинни почти вся в учёбе и квиддиче, но мы встречаемся, когда представляется возможность, - парень сложил руки на груди, провожая настороженным взглядом случайных слушателей, и приглушил голос. - Насчёт Пожирателей... Один из них недавно сбежал прямо из-под носа мракоборцев. Он охвачен жаждой мщения и имеет достаточно информации о тех, кто сверг его Лорда. Поэтому, Гермиона, говорю тебе в особенности: пожалуйста, будь осторожна. Грейнджер горько усмехнулась, сжав вмиг начавшее зудеть предплечье. Было странно слушать наставления Гарри и предупреждение быть осторожной, в то время как все семь лет перед этим всё это Гермиона говорила ему и Рону. - У них нет рычагов давления для меня, - и глаза печально в пол, - и я стараюсь держаться в обществе людей, поэтому всё будет в порядке. Друг внимательно вглядывался в её лицо пару мгновений, выискивая понимание, а после согласно кивнул. Не удовлетворённо, но дав понять, что пока - раз до неё дошла поданная информация - он не станет её тормошить. - Ты тоже будь осторожен, да? Он мягко улыбнулся, когда то же сделала и Гермиона, и снова качнул головой. - Само собой. Вот ещё что, - в его глазах мелькнула вспышка воспоминания, - в «Норе» через пару дней ужин. Просто семейное застолье. Вспомнить хоть, наконец, хорошее, а не говорить о плохом. Мне кажется, это замечательный повод держаться вместе. Гарри был прав. В эти тёмные времена единственное, что могло по-настоящему помочь не сойти с ума - это наличие близких и понимающих людей. Обращайтесь к свету. - Будут все, кроме Фреда... - тем временем продолжил Гарри и, подняв глаза к потолку, поджал губы в неловком волнении. - Его нет вот уже пять месяцев. Он не общается ни с кем из своей семьи. Даже Джорджа отталкивает. Миссис Уизли переживает, как бы он не натворил чего глупого. Вообще с трудом понимаю, что у него сейчас на уме. Голос Поттера звучал озадачено, но без осуждения. Для него вся семья Уизли стала чуть ли не роднёй, а близнецы, опекавшие его на протяжении долгих лет учёбы в Хогвартсе, и вовсе ощущались как старшие братья. Потому и переживал он за Фреда наравне с остальными, хотя куда больше его мысли занимали Пожиратели и Джинни. Фредерик Уизли всегда отличался довольно страстным темпераментом, часто делал глупости в сердцах, но ещё никогда его обида не принимала такой серьёзный оборот. Его семья жаждала знать, что происходит, но не могла и подступиться к сыну и брату. Гермиона вновь позволила себе вздёрнуть уголки губ в участливой улыбке и задумчиво поглядела туда же, куда Гарри, будто с потолка на них мог обрушиться ответ на общий вопрос. - Ну, - протянула она, зябко пожимая плечи, - если прошло пять месяцев, и ничего так и не случилось, то вряд ли стоит чего-то опасаться теперь. - Да, ты лучше скажи это моей матери! - пока Гарри и Гермиона, как заворожённые, смотрели в потолок, рядом неожиданно появился Рон. Его и Гарри, вероятно, уже ожидали в отделе. - Фред за то время, пока жил дома, успел столько всего отчебучить, что она стала переживать за него, будто он при смерти. Ты тоже приходи, Гермиона. На ужин, в смысле. Гермиона ощутила неловкость (да и не она одна), но, встретив тёплый и слегка смущённый взгляд Рона, смогла облегчённо выдохнуть, сдерживая громкость. - Конечно. Буду рада снова прийти в «Нору». И она нисколько не лгала. «Нора» была отдушиной. Каждый её житель стал для Гермионы, как и для Гарри, семьёй. И отсутствие одного её члена – но такого необходимого, которого она не видела уже очень долгое время за своими заботами – её расстраивало. Было больно видеть, как они из кожи вон лезут, пытаясь крепко держаться друг за друга, удерживая хрупкое душевное равновесие. А ведь раньше в таком кропотливом и усердном контроле не было необходимости. - И где Фред сейчас? - поинтересовалась она, тем не менее, не вызвав удивления. Рон посмотрел на Гарри, будто тот знал ответ, а потом стал усиленно вспоминать: - Кое-где в Косом переулке снимает квартиру, - он задумчиво потёр подбородок. Теперь оранжевые огни Министерства мягко касались его лица. - Не хотел быть далеко от волшебников, полагаю. - Может... ты знаешь адрес? После того разговора, узнав совсем крупицы новостей о Фреде, который в самом деле отвергал любые попытки родственников к общению и жил один, Гермиона подумала, что... хочет, наверное, его видеть. Она испытывала некую вину за того, что почти не общалась с ним вот уже долгое время, хотя в школе, на её пятом курсе, они были друзьями. И, вероятно, она очень переживала за Уизли, раз хотела вернуть одного из них домой (у неё ведь такой возможности не было). По словам Рона, никто после возвращения Фреда из больницы не замечал никаких ярко выраженных изменений (не считая коляски, конечно): парень, казалось, всё так же шутил и улыбался, и колкостями разбрасывался, хотя были они острее обычного. Потом он стал вести себя как-то тише и… осторожнее, что ли. Слишком часто рта не раскрывал, на опечаленных родственников глядел с пониманием и заботой. Вроде ничего такого. Однако никто не был удивлён тем, что случилось в тот ужин. Рон признался, что чувствовал, что что-то неуловимо изменилось в его брате не в лучшую сторону, и не без стыда выдал, что просто не хотел в этом разбираться. Что-то Гермионе подсказывало, что её друг, не отличавшийся особой проницательностью, был в этом не единственным. Рональд в красках, но не без скрежета зубов поведал об ужине, когда Фред трансгрессировал из кухни в неизвестность. Он, к сожалению, присутствовал и хорошо помнил, какое угнетение царило за столом, и с какой тревожностью все посматривали на молчаливого и закрытого для них Фреда... Какой взрыв последовал после нескольких неловких движений и слов. Рон клялся, что раньше никогда не слышал таких ругательств ни от брата, ни вообще от кого-либо. После того, как его старший брат пропал, а Перси вернул свет, семья наблюдала следующее: кресла и стулья были повалены на пол, несколько лампочек лопнули, некоторые окна потрескались, а вся посуда со стола вместе со скатертью свалилась под стол. Анархия, устроенная Фредом. Всё в том же оцепенении, что при вспышке гнева юноши, они встали. Билл удалился вместе с плачущей на эмоциях беременной женой. Перси, поджав губы, поднимал кресла и приводил в порядок окна. Джинни в слезах сбежала в комнату, не желая смотреть на случившееся. А мама, растирая слёзы, собирала осколки посуды. Рон тихо извинился и ушёл. Сбежал даже, на самом деле. Потом в «Норе» явно был разговор о произошедшем, но о нём он узнал уже со слов Перси, с которым пересекался в Министерстве. Оказывается, Фред давно знал о том, что подобное произойдёт (или планировал это). Он оставил записку, а некоторые его вещи в доме оставили о себе лишь воспоминания. Фред просил не искать. И ничего больше. Однако семье того было мало, потому Джордж выискивал повсюду, спрашивал знакомых и друзей, перебирал воспоминания, которые могли бы иметь отношение к выбору близнеца, и с ужасом осознавал, что последний месяц ни разу не говорил с Фредом нормально и по душам. Ему было стыдно, что он не видел раньше. И потому ему ещё больше хотелось встречи. В итоге Джордж Фреда насилу нашёл. Но тот его и на порог не пустил. Да и вообще никого из семьи. Молли сокрушалась и заламывала руки, беспокоясь за сына. Семья разделяла её переживания, но, кажется, была озабочена больше, чем побегом старшего близнеца, какими-то своими проблемами и мыслями. Последствия того вечера словно дали им толчок к тому, чтобы хорошенько подумать. О многом. Гермиона хотела попытать счастья, наверное. Она увидела его впервые спустя столько месяцев. Фред выглядел, откровенно говоря, плохо: он осунулся, отросшие волосы почти касались плеч, запавшие синяки делали взгляд тяжёлым, пропала его гордая осанка - плечи сильно ссутулились, уныло опуская голову. По бледному лицу не скользила и тень привычной веселости, уступив место трещинкам-морщинам и одеревенелости, появившимся после войны. Уизли выглядел впервые так худосочно с того времени, как перестал быть подростком. И больше своим видом он напоминал Сириуса, только-только вернувшегося из Азкабана. Гермиона очень внимательно осматривала его, но, споткнувшись о будто приросшие к креслу безвольные ноги, бодро обернула взгляд к лицу Фреда. Молчание затянулось, пока они разглядывали друг друга в неверии, поэтому Грейнджер постаралась улыбнуться. Она пришла не жалеть о прошлом и о том, как сейчас выглядел бывший гриффиндорец. - Привет, - уронила она, убирая выбившийся завиток со своей скулы. Фред как-то оторопело глядел на неё, будто не ждав, что подруга его брата может как-то здесь оказаться, и ответил: - Привет... - Я не вовремя? - Гермиона вежливо огляделась по сторонам, пытаясь застать гостей или какое-то важное дело в квартире Уизли. Но, конечно же, она догадывалась, что этому здесь нет места. Фред не ответил сразу, о чём-то активно размышляя, и когда Грейнджер уже начало казаться, что её, как и всех предыдущих гостей, выставят за дверь, он вдруг старательно проговорил: - Проходи. Бросив на девушку ещё один взгляд, Фред стал откатывать коляску в гостиную, очень даже ловко справляясь с внезапными поворотами. Грейнджер, разуваясь, осматривала узкий коридор с отслоившимися обоями, запылившийся ящик и ровный пол с отметинами от колёс. Её взгляд скользил по светлым пятнам на стенах – следы от фотографий или картин, висевших долгое время, но убранных теперь. Она глубоко вдохнула – воздух сухой и холодный, слегка пахло горелым. А ещё очень чётко ощущалось присутствие одиночества в этих блеклых и захудалых, как сам хозяин, стенах. - У меня нет кресла, - упомянул он равнодушно, будто не сообщил самую печальную на данный момент вещь, когда девушка вошла в комнату. Гостиная выглядела едва ли лучше коридора. Свет еле-еле пробивался сквозь закрытые окна, воздух был тяжел и даже грязен. Но зато здесь было тепло: пламя приятно потрескивало в топке. Из мебели здесь был только небольшой дубовый стол с горой каких-то записей. Поэтому коляска Фреда, одиноко стоявшая у камина, выглядела ещё более тоскливо. Гермиону, кажется, не слишком смутили его слова, поэтому она присела прямо на грязный пол рядом с Уизли, прижимая коленки к груди. Фред чуть не вытаращил глаза, наблюдая за ней, и выбросил руку вперёд, пытаясь ухватить: - Ну не на пол же!.. - но вдруг остановился и, посомневавшись, положил ладонь обратно на колено. Гермиона не заметила, как взгляд его ушёл в сторону, пока он задумчиво крутил запястьем. - Это разве не грустно? - спросила вдруг она, всматриваясь в тлеющие огоньки в камине. От горевших поленьев и пахло гарью. - Что? - он слушал очень даже рассеянно, и голос у него, заметила теперь Гермиона, был хриплый и бесцветный после долгого молчания. - Что нет кресла. - Оно мне и не нужно, как видишь, - съязвил вдруг он, и прозвучало это очень резко по сравнению с его обычными шутками. То есть, теперь они уже перестали быть обычными... - Но могло бы скрасить вечера... или, по крайней мере, послужить вместилищем для одежды, знаешь. Она видела, как за неприкрытым неудовольствием Фред прятал интерес к причине её прихода, и как от слов её его желание опять терпеть становилось всё меньше. Ох, хотела бы она и сама знать ответы. Теперь мысль о том, чтобы попытаться вернуть Уизли к семье, казалась просто невероятно самоуверенной и оттого глупой. Ну, где ей тягаться с Джорджем, который был куда важнее неё для брата и всё равно не смог ничего сделать? - У меня есть немного чая, - вдруг заявила Гермиона, чем вынудила Фреда посмотреть на неё огорошенно. Вообще-то, она ничего не подумала взять с собой. Просто термос всегда был наполнен чаем с крепкой примесью кое-чего погорячее... так, на всякий случай. Грейнджер выудила из расширенной заклятием поклажи напиток и оглянулась в поисках чашек. Фред явно не был заинтересован в том, чтобы помогать ей. Поэтому Гермиона, использовав палочку, призвала из недр всё той же сумочки две кружки. Уизли снова немного вскинул брови, хотя лицо его так и выглядело отрешённо. Тем временем наполнив сосуды и протянув один парню, Гермиона откинулась чуть назад, оперевшись на руки. Начало для атмосферы положено – у них есть чай. Она подумала, что, да, пусть Фредерик Уизли немного поизводится над тем, зачем она пришла. Пусть почувствует, каково его семье ждать и не понимать. А Фред тем временем с огромным трудом пытался для себя обозначить, почему пустил её дальше порога, в то время как самым лучшим это никак не удавалось. Был он удивлён? Особенно тем, что Гермиона была здесь и сейчас, когда уже давно пропала из его жизни и возвращаться не намеревалась? Был заинтересован, почему она пришла? Впечатлила его та безграничная тоска и усталость в её глазах, которую он чувствовал сам? Желал ли он тайно общения с кем-то? С ней? От мыслей болела голова, и возбуждалась таящаяся злость, и Фреду показалось, что лучше не думать сейчас вовсе и просто при первой возможности выставить заучку Грейнджер за дверь. Да, так он и сделает. Задумчиво сжимая в ладонях тёплую кружку, парень совсем не слушал. Потому ровный, но в то же время какой-то участливый голос Грейнджер вернул его на землю: - Милый кулон, - она ещё на пороге заметила тонкую цепочку, на которой висело что-то наподобие увеличенного кольца. Фред как-то без особого понимания проследил за её взглядом и, взяв цепочку в руку, осмотрел, будто видел впервые. - Это подарок, вообще-то... - его взгляд потемнел, и он бездумно вдруг впервые пригубил напиток, хотя до этого выражал твёрдое намерение не взять и капли в рот. Он почувствовал отголоски то ли алкоголя, то ли крепкого зелья во вроде обыкновенном чае. - Поклонницы? - улыбнулась Гермиона. И ему показалось, что на секунду в груди кольнуло и потеплело от этой улыбки, но с той же быстротой внутри стало пусто и холодно, потому он не придал этому значения. Фред долго смотрел на неё с коляски, словно размышляя, а потом, поведя плечами, будто не нашёл ничего противоречивого, отвёл взгляд в сторону и ответил: - Родители одной девочки. Гермиона задумчиво на него посмотрела, невольно вспоминая собственных отца и мать. Силуэт Уизли стал туманным – Гермиона поняла, что к глазам вдруг подступили слёзы (боже, она думала, что скрывать их ей стало легче!), и отвернулась обратно к камину, смахивая влагу. Так они и сидели, не глядя друг на друга, словно и не было никого рядом. Грейнджер, пытаясь не думать сейчас о том, что заставляло её плакать почти каждый вечер, вспомнила, что никогда не умела говорить по душам. Почти всю жизнь товарищами её были книги, а с ними не нужно осторожничать, выбирать прелюдии и темы для разговора. Исключение составляли два её дорогих оболтуса, Гарри и Рон, с которыми она могла не заморачиваться и чувствовала себя спокойно. Кажется, именно они всегда выступали в качестве мостика для общения её с другими людьми. Потому быть сейчас наедине с Фредом на поверку оказалось сложно. Она вновь пожурила себя за необдуманность. И куда подевались её хвалёные мозги? Но размышлять над причиной прихода уже было поздно, потому девушка, двигаясь по лезвию ножа, просто стала следовать моменту. Осторожничая, конечно. - Как ты себя чувствуешь? - вновь тихо спросила она. Ей ещё хотелось спросить, хорошо ли он питается, выходит ли на улицу, но ей не хотелось превращаться в курицу-наседку, какой она была для своих лучших друзей. Фред с какой-то небрежностью усмехнулся, глядя на Грейнджер с нескрытой издёвкой и вызовом. Он обвёл себя рукой, будто говоря: разве не ясно? Я в коляске. Она попробовала отреагировать более сдержано, хотя хотела настучать себе по голове, и выдавила что-то, похожее на «мхм». Хотелось думать, что, несмотря на такой потрёпанный внешний вид, – Фред сейчас выглядел как тень самого себя – он всё же чувствовал себя не так, как можно было судить, а хоть немного лучше. - Я хотела сказать… отблагодарить за спасение тогда. И попросить прощения, что не появлялась раньше. Знаешь, мне на самом деле стыдно, - ничего лучше откровения она не нашла, потому говорила с чистой совестью, желая, чтобы Фред принял её слова без привычной теперь издёвки и подозрительности. - Стыдно, что не приходила к тебе раньше. Правда, прости. Стоило хотя бы сову отправить и поинтересоваться твоей жизнью и самочувствием. Это меньшее, что я могла, но лучше, чем отмалчиваться долгое время. - Что ты го… Чем была занята? - в его голосе слегка сквозил интерес, и это подбодрило расчувствовавшуюся Гермиону, придало сил и причин продолжить. - Продала дом. Скрывалась от СМИ. Пыталась учиться. Пыталась работать. Вынужденно взаимодействовала с Министерством, - ей хотелось верить, что с приходом нового министра дела в правительстве изменятся в лучшую сторону. - Ездила к родителям… Последняя фраза, словно оборванная в мелодии нота, гулко обрушилась им на головы, погружая комнату в полную тишину. Фред пытался понять: показалось ли ему, что голос у Гермионы сорвался, утаивая ещё больше секретов, или Грейнджер действительно пережила многое за прошедшее время, а потому и не являлась ему. Возможно, и с другими своими знакомыми не контактировала? - Что насчёт Поттера? Уизли? - он пытался говорить предвзято, поджал губы, упоминая свою семью, оправдывая для себя заданный им же вопрос простой вежливостью, но на самом деле глубинно желая узнать, как живут его близкие, которых он так упорно ограничивал в общении с ним. Грейнджер как-то горестно усмехнулась, глядя на потрескивающие поленья, и покачала головой. Запахи влажности, доносящейся из окна, и горящего дерева, смешиваясь воедино, даровали некую атмосферу спокойствия и даже доверия между ними. Гермиона теперь не боялась. - Нет, даже с ними я не часто выходила на контакт. К сожалению, у меня не было возможности. Конечно, тут она недоговаривала, считая, что Фреду выплакивать свои проблемы, как и вообще всем своим близким, она не могла (что, своих им не хватает?). Она избегала многих друзей как раз потому, что не хотела подвергать их панике, вмешиваться в их начинавшую приходить в порядок в её отсутствие жизнь. И пусть она всё же поддерживала общение с Гарри и Роном, – только потому, что они сами ей писали, – Гермиона всё же осталась очень далека от остальных людей. Фред кивнул ей, когда она вновь обернулась, чтобы взглянуть на него, и Гермиона уловила, что он понимал её отсутствие и, может быть, даже прощал. Она снова улыбнулась ему, а его взгляд впервые смягчился. - Если бы не ты тогда, то я могла погибнуть от Убивающего проклятия. Уизли задержал дыхание на вдохе. Гермиона всё ещё улыбалась, хотя теперь это выражение уже не выглядело таким тёплым, а потому лишь пугало. Грейнджер говорила на полном серьёзе, и оттого Фреду становилось не по себе. Он старался не вспоминать всполохи и взрывы заклятий, шумевших в его ушах во время битвы, но пальцы вдруг начали мелко подрагивать. - Ты спас мне жизнь, - она произнесла это ровным голосом, однако осознание этого стало открытием даже для неё. - И я бесконечно благодарна. Не окажись ты так удачно в коридоре, то – кто знает? – и не было бы никого здесь сейчас, так? Вот, почему она здесь. Она в неоплатном долгу. Гермионе вдруг стало легче, – совсем немного – и плечи её расправились, будто опал груз. Уголок рта у Фреда дёрнулся в подобие улыбки (не оскала или усмешки, которые он мог теперь носить), но на большее его пока не хватило. А Грейнджер осталась довольна и этим, чтобы, наконец, с храбростью заправского воина подойти к самому важному в данный момент. - В «Норе» будет семейный ужин. Сегодня. Нас с Гарри тоже пригласили, - отсчёт вновь начался, но Гермиона словно и не заметила. - Рон сказал, что будем вспоминать только хорошее и много веселиться. Звучит, как что-то очень позитивное после всех этих месяцев, так… больно и остро сказавшихся на всех вокруг. Фреда передёрнуло, как в тот вечер. Он в досадной догадке оглянулся на сидящую у его ног Гермиону и вперился яростным взглядом в кудрявый затылок. Он почувствовал подступившую тошноту и разочарование: так вот, зачем она здесь. Уизли поджал губы, силясь не закричать на неё благими ругательствами, и зажмурился, старательно сдерживая внутренности, отравлено рвущиеся наружу. По телу бежала неприятная дрожь, будто перед рыданиями, но Фред знал, что это были не они. Он был обманут той теплотой, которую с собой принесла Грейнджер, тем ровным голосом и мягкой улыбкой… тем призрачным ощущением, что она здесь для него. Казалось, Гермиона ожидала сейчас худшего, помня рассказ друга о пресловутом ужине. Она вся сжалась, прижимая к груди колени и стараясь стать меньше, будто это помогло бы ей скрыться от возможного урагана. Наверное, лучше было бы смотреть ему в глаза сейчас, но Гермиона почему-то не могла себя заставить, ожидая приговора затылком к палачу – так и рубить легче. - Уходи, - яростным шёпотом раздалось у неё за спиной. Девушка, глотнув ртом воздуха, резко обернулась. Фред смотрел на неё исподлобья, широко раскрытыми глазами, и с силой сжимал пальцы на колёсах. Он низко склонился, сгорбившись, заставляя сбитым дыханием волосы на её висках и затылке трепетать, но в то же время как будто отстранился далеко-далеко - рукой не дотянуться больше. И глядел так, будто она была чем-то таким отвратительным, что даже смотреть не было сил. Гермиона оторопело замерла, не зная, что предпринять, и облизнула губы, желая выдавить из себя хоть что-то, но слова не лезли. Ей снова стало страшно оттого, каким сейчас был Фред Уизли. И тут он сквозь зубы добавил: - Я не хочу держать крысу под боком. Гермиона вздрогнула, как от пощёчины, и, где-то с секунду находясь в оцепенении, подорвалась на ноги. Она бросила кружку у камина (чай теперь густо растекался у железной решётки) и неосознанно приняла полуоборонительную стойку, как для дуэли. Слова, получив осязаемый пинок, так и полились с её губ: - Ты такой придурок, Фредерик Уизли! - вскричала она, отчего Фред нахмурился больше, но не дрогнул. - Твои родители! Твоя семья так сильно переживает за тебя и жизни спокойной не помнит, пока ты тут прячешься в четырёх стенах и носа дома не показываешь! Им приходится тяжело после войны, а отсутствие любимого сына лишь ещё больше бьёт по их и так хрупкому миру! Да, они сделали… то, что сделали. Но они не желали тебе ничего плохого! Так почему ты так взъелся на них за то, что они оступились?! Что не смогли… - Грейнджер вдруг сбилась, вновь хватая ртом воздух, будто забыв о дыхании, и утёрла влагу под носом, шмыгая. - У тебя есть причины для злости и… Разве не хватило им сполна тех пяти месяцев разлуки и полного отчуждения?! Почему ты не благодарен хотя бы за то, что они живы, что они есть?.. Вопрос её остался без ответа, который и не был нужен. Схватив сумку, Гермиона исчезла с громким хлопком трансгрессии, как Фред месяцы назад из своего дома, и в комнате наступила полная, громкая тишина. Фред не дышал. Забытые женские туфли сиротливо стояли у порога.