Поменяться местами

      «Зачем хранитель покоев носит с собой пустой пузырёк от снотворного? — задалась вопросом бывшая султанша, — Если бы он выпил лекарство вчера ночью, когда его принесла Нигяр калфа, то Сулейман не стал бы сегодня носить опустошённую склянку у себя в рукаве. Видимо, хранитель покоев воспользовался снотворным сегодня. Однако вид у него совсем не сонный, и даже бодрый…» — Хюррем не на шутку задумалась.       Она подняла взгляд на бывшего падишаха. Рыжеволосая внимательно посмотрела на его обеспокоенное лицо: на слегка нахмуренные брови, на широко раскрытые светлые глаза, в которых отражалось пламя факела, висящего на стене.       — С тобой всё хорошо? — тихо спросил Сулейман и двинулся ближе к решётке, за которой стояла Хюррем.       Та кивнула и протянула опустошённый сосуд его хозяину, а бывший падишах принял вещицу и сжал её у себя в кулаке, совершенно не догадываясь о том, на какие мысли натолкнула Хюррем эта маленькая склянка.       «Нет, этот человек не похож на того, кто страдает бессонницей, — продолжала рассуждать про себя рыжеволосая, — Нет, он не принимал снотворного ни сегодня, ни вчера. Сулейман дал снадобье Нигяр калфы кому-то другому», — Хюррем накинула на себя кафтан бывшего падишаха, и затем вновь взглянула на своего «спасителя». И тут её осенило: хранитель покоев усыпил султана! Они как раз были вместе до её прихода… Именно поэтому тюбик из-под снотворного оказался у Сулеймана в рукаве, именно поэтому государь упал посреди своей комнаты перед её несостоявшимся хальветом!       Мысли, неожиданно закравшиеся в голову рыжеволосой, шокировали её. Она еле сдерживала себя от того, чтобы бросить в адрес хранителя покоев свои ужасные обвинения. Но она смогла справиться со своим неожиданным порывом, и лишь натянула на себя милую улыбку.       «В конце концов он пообещал вызволить меня отсюда. Вот когда мой плен закончится, я обязательно разузнаю подробности сегодняшнего вечера и выясню, виноват ли в этой истории Сулейман», — пообещала себе Хюррем.       — Спасибо, ага, за твой тёплый кафтан, — радостно проговорила она, — Я обязательно верну его тебе, как только покину эту темницу.       — Поверь мне, это случится очень скоро. Главное — не отчаивайся. Хорошо?       Рыжеволосая вновь взглянула на лицо Сулеймана. «Какие же красивые у него глаза, — подумалось ей, — Удивительно! Разве человек с такими глазами может быть злодеем?»       Хюррем подозревала, что хранитель покоев может быть главным виновником в её несчастии, но почему-то злость, которая на мгновение зародилась у неё в душе, куда-то улетучилась. Бывшая султанша откинула свои мысли в сторону и принялась за последний пирожок.       — Тебе было вкусно? — поинтересовался Сулейман, когда рыжеволосая закончила свой ужин.       — Очень, — довольно ответила Хюррем.       — Я рад.       Девушка передала бывшему падишаху пустое блюдце через решетку, а тот будто бы случайно коснулся её руки.       — У тебя тёплая ладонь. Слава Аллаху, мой кафтан согрел тебя, и ты больше не будешь мёрзнуть.       Постояв со своей возлюбленной ещё пару минут, Сулейман ушёл. Он ступал по тёмному коридору тюрьмы медленными длинными шагами, пока не уткнулся в крепкую дверь, ведущую «на волю». Бывший падишах постучал, и неторопливые охранники спустя несколько секунд открыли перед ним путь в освещённый коридор дворца. На лицах стражников читалось удивление: они не понимали, почему хранитель покоев предстал перед ними в одной лишь длинной рубахе — такой, какую принято было носить под кафтаном. Сулейман сделал грозное лицо и ускорил шаг. Он прошёл мимо охранников, глазом не моргнув, словно они не стояли перед ним с выпученными глазами, ожидая объяснений. Дойдя до лестницы, ведущей из этого сырого подземелья, бывший падишах гордо, по-прежнему не оборачивая головы в сторону стражников, проговорил:       — Кафтан я оставил наложнице. Не забирать его у неё. И это не просьба — приказ, за невыполнение которого вы будете держать ответ.       Не дожидаясь реакции ошарашенных хранителей подземелья, Сулейман взлетел вверх по лестнице, и след его простыл.       В эту ночь он совершенно не мог уснуть. Не мог, не потому что он не хотел спать, а потому что ему этого не позволяла совесть. Только он закрывал глаза, как перед ним сразу же всплывал образ несчастной Хюррем, сидящей в тёмной сырой темнице, обхватив ноги обеими руками, печально всхлипывающей от обиды и досады… О, как бы ему хотелось провести эту тяжёлую ночь рядом с ней! Но он не мог этого сделать, ибо это могло навести на него лишние подозрения, ведь не положено главному приближённому падишаха привязываться к наложницам из гарема и тем более заботиться о них.       «Султан Сулейман — десятый султан Османской империи… В кого же ты превратился? — задавался вопросом падишах, — Ты теперь интриган… Проклятый интриган! Строишь козни против своего друга. И разве он виноват в том, что занял твоё законно место, Сулейман? Виноват здесь ты и только ты. Ты — виновник преображения этой реальности, и лишь из-за тебя весь этот мир стал таким, каким ты совершенно не желаешь его видеть», — думал про себя бывший султан и злился, безумно злился.       И вот так, гневаясь на себя и весь этот мир он провёл всю ночь. Не проспал ни секунды и не минуты: всё думал и размышлял… И какая ирония жизни: пожалуй, в эту ночь ему и вправду полезно было бы выпить снотворное.

***

      А вот Ибрагиму удалось выспаться на славу. Открыв глаза, он обнаружил себя лежащим на собственной постели. Он чувствовал себя бодро, в теле его ощущался мощный прилив сил. Вдруг внимание Паргалы привлёк лекарь, который, отвернувшись от кровати падишаха, скромно сидел на пуфике и, кажется, дремал. Ибрагим при попытке вспомнить события вчерашнего вечера принял озадаченный вид. Он обеспокоился тем, что минувший день для него закончился слишком резко. Он помнил лишь то, как стоял посреди своей комнаты, как в открытых дверях увидел хорошо разодетую Хюррем и как резко он почувствовал сильную усталость, тяжесть во всём теле, и как перед глазами всё поплыло и потемнело.       «Что же со мной произошло?» — задался вопросом Ибрагим и поднялся с кровати.        Услышав движение позади себя, лекарь обернулся. При виде проснувшегося султана он вскочил с пуфика и низко поклонился.       — Государь, слава Аллаху, вы проснулись!       Ибрагим посмотрел на лекаря потерянным взглядом:       — Что со мной произошло, эфенди? Это яд или, быть может, болезнь?       Седовласый старик помотал головой.       — Это глубокий сон, повелитель. Такой, какой бывает либо от снотворного, либо от сильнейшего переутомления. К счастью, вашей жизни ничего не угрожает, но весь сегодняшний день я настоятельно рекомендую вам отдыхать. Также на пользу вам пойдёт свежий воздух.       — Благодарю тебя, эфенди, можешь идти, — задумчивым голосом произнёс Паргалы и, потирая лоб, вновь присел на кровать.       Лекарь удалился, но сразу в тот же миг в комнату с поклоном вошёл Сулейман.       — Здравствуйте, повелитель. Как же я рад, что с вами всё хорошо! Вчера вы очень сильно напугали всех нас.       И хотя бывший падишах говорил о том, что он рад, вид его был весьма грустным. Ибрагим почти сразу приметил это.       — Доброе тебе утро, мой дорогой друг! — громко произнёс султан, — Я вижу печаль в твоих глазах. Прошу, не грусти, со мной действительно всё прекрасно.       Сулейман сделал шаг вперёд и слегка нагнулся к своему бывшему великому визирю, так властно сидевшему на султанской кровати.       — За вчерашний день меня опечалили сразу две новости. В первую очередь, конечно, происшествие с вами. Но также мне очень жалко девушку…       — Какую девушку? — с интересом спросил Паргалы и слегка приподнял брови.       — Вашу наложницу Хюррем хатун.       Ибрагим засмеялся.       — Неужели ты жалеешь её потому, что ей так и не удалось попасть ко мне в покои? Ох, Сулейман, ну и насмешил ты меня!       Но бывшему падишаху было не до смеха. Лицо его было каменным, на нём не дрогнула ни единая мышца. Он продолжал серьёзно и упрямо смотреть на Ибрагима.       — Между Хюррем хатун и Махидевран султан вчера вспыхнула ссора, и госпожа приказала бросить девушку в самую дальнюю темницу и не давать ей ни воды, ни еды. Безусловно, я не имею права обсуждать приказы султанши, но такое наказание считаю неприемлемым. Вы справедливый падишах и обязательно примите правильное решение по отношению к несчастной наложнице, — последнюю фразу Сулейман выдавил из себя через силу: ему неприятно было просить Ибрагима о чём-то, но сейчас ему пришлось переступить свою гордость. Нужно было угодить новоявленному султану, чтобы тот отпустил Хюррем на свободу.       Выражение лица Паргалы резко изменилось. Он встал с кровати и выпучил глаза от ярости.       — Освободить немедленно! Накормить, напоить, привести к девушке лекаря — пусть осмотрит…       Султан быстро подошёл к своему рабочему столу, взял лист бумаги и перенёс свой приказ на неё, затем поставил личную печать и протянул «документ» Сулейману.       Хранитель покоев взял свёрток, склонился и тут же помчался выполнять указание султана. Сулейман был рад, что проблему удалось разрешить довольно быстро и что Паргалы не прибег к неприятным расспросам о подробностях ссоры между Махидевран и Хюррем.       После того, как бывший падишах покинул султанские покои, быстрый шаг его перешёл на бег. Он стремглав нёсся по коридорам дворца с ярым желанием освободить Хюррем из ужасного плена. А ведь он давно уже так не бегал! С возрастом это становилось всё тяжелее и тяжелее. Но теперь, когда он помолодел (в прямом смысле этого слова), это перестало вызывать какие-либо проблемы. Сулейман нёсся как угорелый, он словно летел с крыльями за спиной, летел и смеялся, чувствуя неимоверный прилив сил, несмотря на то, что в эту ночь он и глаза не сомкнул. Бывший падишах был счастлив: он, пожалуй, единственный человек в этой вселенной, кому выпал шанс «обмануть» время, скинув со своих плеч тяжёлый десяток лет. Его любимая вернулась к жизни — это ли не чудо? Самые коварные явления: смерть и время, отныне не так всевластны, они могут быть обмануты также, как и люди. Это прекрасно и печально одновременно.       И вот Сулейман вновь стоит перед охранниками дворцовой тюрьмы, которых успел поразить вчерашним вечером. Они встретили хранителя покоев поклоном и оба вновь окинули его взглядами, полными недоумения.       «Что этому странному человеку вновь нужно? — подумал про себя главный стражник, внимательно осматривая Сулеймана, — слава Аллаху, на этот раз он хотя бы без еды… и в кафтане».       — Я прибыл сюда исполнить волю повелителя, — произнёс бывший падишах, протягивая главному охраннику приказ Ибрагима, запечатлённый на листе бумаги и заверенный султанской печатью, — Необходимо немедленно выпустить девушку из заточения.       Охранник внимательно прочитал документ, достал из-за пазухи большой ключ и передал его Сулейману. Тот с большой охотой взял вещицу и в тот же миг исчез за дверью, ведущей в тёмный коридор темницы, которую к тому времени уже успел открыть второй стражник.       Несколько десятков шагов — и хранитель покоев уже стоял около своей любимой. Он вставил ключ в замочную скважину, провернул несколько раз и отворил тяжёлую и скрипучую решётчатую дверь.       Зайдя внутрь камеры, Сулейман обнаружил Хюррем спящую, скромно лежащую в том уголке комнаты, в котором она сидела минувшим вечером. Вид её был вполне здоровым: видимо, вкусная вода из кувшина, плотный ужин, состоящий из нескольких пирожков с начинкой и тёплый кафтан, исправно гревший её всю ночь, сыграли своё дело. Сулейман облегчённо выдохнул. Он прошептал имя возлюбленной, желая пробудить её от сна.       Хюррем открыла глаза. Бывший падишах посмотрел в них и, улыбаясь, показал своей госпоже ключик, которым только что отворил тяжёлую решётчатую дверцу темницы.       — Как ты? — спросил Сулейман тихим заботливым голосом, протягивая рыжеволосой руку и помогая ей встать.       Хюррем поднялась и отряхнулась от грязи и пыли, в которых она запачкалась с ног до головы: до такой степени было гадко в этой ужасной камере. Затем она окинула хранителя покоев подозрительным взглядом и слегка нахмурила брови.       — Ты пришёл меня освободить?       Тот улыбнулся и с гордостью произнёс:       — Да, слава Аллаху! Сейчас ты отправишься в хамам, переоденешься, тебя как следует накормят и напоят, затем на всякий случай тебя осмотрит лекарь.       — И как же тебе удалось это сделать? — Хюррем взглянула на своего спасителя хитрым прищуром.       — Это совсем не важно…       В этот момент Сулейману стало немного грустно. Он понимал, что на самом деле, единственное, что он сделал для спасения султанши — пожаловался обо всём Ибрагиму. От этой мысли бывший падишах почувствовал себя бессильным и слабым, ведь раньше одно его слово могло решить судьбу всей империи, а сейчас он не способен даже вытащить любимую из заточения. Какой позор…       Желая как можно быстрее покинуть ту злополучную камеру, Хюррем ступила за её порог и, наконец, оказалась на свободе. Сулейман подобрал с пола оставленный госпожой кафтан, который также был изрядно испачкан, и тоже вышел в узкий коридор «подземелья». Он вновь закрыл камеру, сжал ключ у себя в кулаке и повернулся к возлюбленной.       Та тихо пролепетала:       — Спасибо… А как поживает повелитель, он пришёл в себя?       Сулейман кивнул головой.       — С ним всё прекрасно. Он уже очнулся и бодрствует.       — Но что же тогда с ним было? — всё не унималась госпожа, пытаясь раскусить Сулеймана.       Но тот не поддавался.       — Сильное переутомление. Он много работал.       — Да разве можно так переутомиться, чтобы потом без чувств упасть по средине комнаты?       — Можно, — сухо ответил Сулейман. Он нахмурил брови и непроизвольно ещё сильнее сжал кулак, в котором был ключ от темницы.       Короткие и немногословные ответы собеседника натолкнули Хюррем на мысль, что он просто-напросто не хочет разговаривать на эту тему. И тогда рыжеволосая развернулась и молча отправилась к выходу. Сулейман последовал за ней. Так, не разговаривая друг с другом, они дошли до входа в гарем.       Бывший падишах был уверен: Хюррем обиделась на него за то, что он не поддержал разговор о здоровье султана, и почему-то ему казалось, что сейчас она также без слов шагнёт в гарем и исчезнет за его стенами. Но он ошибся: на прощание госпожа всё же решилась сказать ему пару слов.       — Мне бы очень хотелось, Сулейман, чтобы твоё хорошее отношение ко мне было не лживым, а истинным… Ибо я отношусь хорошо только к тем, кто по-настоящему хорошо относится ко мне. Поверь, если я узнаю о том, что на самом деле у тебя есть какие-то злые намерения, тебе не поздоровится, я клянусь, — бывшая хасеки вздохнула и, помолчав пару секунд, добавила, — А теперь прощай!       Сразу же после этого рыжеволосая нырнула в гарем.       Слова Хюррем весьма удивили бывшего падишаха. Он и не знал, как правильно их воспринимать и даже не догадывался, почему его возлюбленная их произнесла. Но затем на лице Сулеймана расползлась широкая улыбка: эта дерзость, лёгкая грубость и смелость была в стиле его султанши. Это всегда его и забавляло, и удивляло, и восторгало одновременно. Другая любая наложница, удостоенная внимания Сулеймана, уж точно не устояла бы перед его харизмой. А рыжеволосая даже после того, как он освободил её из темницы, умудрилась ему пригрозить. Вот такая она необыкновенная девушка! Только такие и могут завладеть сердцем великого султана. И сейчас, стоя у дверей, ведущих в гарем, Сулейман вспомнил, как однажды Хюррем вошла к нему в покои с кинжалом и, сжимая его лезвие, порезала себе руку, требуя отправить на родину двух русских наложниц, подаренных султану и его матери. Вспомнил он и про то, как рыжеволосая обманным путём принудила его к никяху. Сначала попросила у Сулеймана свободу, в тот же вечер не пришла к нему на хальвет, а затем, намекнув на то, что султан должен на ней жениться, хлопнула дверью своей комнаты перед самым его носом. Ох, как же он на неё тогда разозлился! Гневу его не было предела… Но через несколько месяцев он всё же исполнил волю своей госпожи: устроил с Хюррем свадьбу, несмотря на многочисленные возражения Валиде.       Но теперь это всё осталось в другой, утерянной жизни. Отныне Сулейман начал всё с чистого листа. Но прошлое всё равно не покидало его сердце, он не мог позволить себе забыть свою истинную сущность, свою семью, детей… Пожалуй, всё это навсегда останется с ним.

***

      А Ибрагим тем временем перебрался на свежий воздух, как ему посоветовал лекарь. Валиде султан лично позаботилась об этом: подготовила сыну шатёр в саду, приказала принести туда подносы с фруктами и щербетом. И сама она захотела остаться с повелителем: ей всегда нравилось проводить время с её львом (как она любила называть любимого сына), и поэтому всегда хваталась за возможность побыть с ним вместе. Они разговаривали друг с другом, сидя на мягком диване уже долгое время, как вдруг Ибрагим захотел переговорить с матерью о вчерашнем инциденте.       — Валиде, сегодня утром Сулейман рассказал о ссоре Махидевран и наложницы, с которой я должен был провести минувшую ночь… Позже Сюмбюль ага поведал мне подробности этого происшествия, пересказав всё со слов евнухов, которые стали свидетелями конфликта.       — Да, и до меня дошло известие об этом, — кусая яблоко, проговорила Хафса султан.       Паргалы окинул мать возмущённым взглядом.       — Почему же вы не предприняли никаких действий? Девушка не заслужила столь жестокого наказания.       — Конечно, я не позволила бы наложнице погибнуть от голода. Уже сегодня я собиралась послать ей еду и воду, — Валиде покачала головой, — А вообще эта девушка сама виновата: обвинить Махидевран в том несчастии, которое произошло с тобой — это непозволительная дерзость для рабыни.       Ибрагим сделал пару глотков щербета и облокотился на спинку мягкого дивана, приняв максимально расслабленную позу.       — Я знаю, матушка, что вы всегда на стороне Махидевран. Но не задумывались ли вы о том, что девчонка права?       От услышанного Хафса подавилась яблоком, а Паргалы привстал и заботливо похлопал мать по спине. Валиде и сказать было нечего: она сидела и смотрела на сына выпученными глазами.       — Ну посудите сами, мама, — продолжил Ибрагим, — Тому, что со мной произошло, по словам лекаря, есть два объяснения: либо сильное переутомление, либо снотворное. Но вчера я совершенно не чувствовал себя усталым. Более того я яро ожидал назначенного хальвета, который вот-вот должен был состояться. Я был полон сил, а это значит, что речи о переутомлении даже идти не должно, — Паргалы сделал театральную паузу и вновь отпил из стакана с щербетом, — Следовательно, меня сразило снотворное. Над тем, как оно попало ко мне в организм, необходимо поразмыслить. Сулейман и моя личная охрана обязательно выяснят это. Но тут же возникает другой вопрос: кому есть выгода от того, что посреди вечера я просто взял и уснул? Кто выиграл от этого, мама? Махидевран! Если бы мы спорили с вами, то я поставил бы на кон все свои богатства. И выиграл бы! Ибо я прав, в этом нет сомнения. Я захотел провести ночь с другой, а моя султанша пожелала расстроить эту встречу. Всё гениальное — просто!       Удивленная Валиде слушала сына с приоткрытым ртом. Она была в глубочайшем шоке — до сих пор не могла произнести ни слова, только лишь покачивала головой. Ибрагим встал с дивана и потянулся.       — Мне пора идти, — произнёс он и направился в сторону дворца, оставив поражённую Валиде наедине с собой.

***

      Сулейман не пожелал отвечать на вопросы Хюррем, но та не торопилась отчаиваться: она решила расспросить о произошедшем Гюльнихаль, которая уже вдоволь успела наслушаться разных сплетен.       — Значит, лекарь сказал, что это могло быть снотворное? — спросила бывшая султанша, дожевывая очередную сладость с подноса, который принесла Нигяр калфа специально для неё.       Мария утвердительно кивнула:       — Да, но такую версию исключили и сделали вывод о том, что это всё-таки переутомление.       На это Хюррем громко цокнула и двинулась к подруге чуть ближе.       — Это ошибка… Повелителя, действительно, усыпили. А я, кажется, догадываюсь, кто это сделал.       Хюррем остановилась, но затем, не дожидаясь предсказуемого вопроса Гюльнихаль, тихо произнесла: — Это хранитель султанских покоев Сулейман ага!