Мой брат - король!

      Похороны — это важно. Так считал мой народ. Так же важно, как рождение и имянаречение. Не часто кто-то помнит, как ты пришел в этот мир, но как ушёл, помнят гораздо дольше.       Перед погребальной церемонией принято поститься. Можно пить только воду и есть самый простой хлеб. Принято молиться за ушедших. Принято жечь высокие костры, дабы ушедшим было светлее идти, и легче была их дорога; дабы следующий путь был длиннее и краше. Принято петь Песнь, чтобы помочь их душам скорее пройти Долиною.       У волшебников чуть иначе. Пост вовсе не обязателен, и не нужно покрывать лицо пеплом с погребального костра на целую седмицу, дабы духи не нашли плакальщицу и не забрали за собой. Маги не вплетали в волосы и бороды красные нити, демонстрируя скорбь. Не верили в духов в том смысле, который вкладывали в них люди моего мира. Но я решила чтить братьев по традициям обоих миров. Пришлось сказать старшим детям о том, что их дядьев больше нет. Сыновья плохо их знали, потому потеря не стала чем-то очень уж болезненным. Братья мамы были чем-то абстрактным и далёким. Их не было в повседневной жизни мальчишек — просто чужие, случайные люди.       Я ела хлеб и пила воду, ходила босой и не надевала под платья белья. Трижды пела «Прощальную песнь», стоя босиком на мёрзлой земле, чувствуя, как редкие снежинки оседают на волосах, временно делая меня снежно-седой. И видела сны. Снова и снова прокручивались видения. Те самые: как росли, летали на мётлах, как учились колдовать, как раз за разом умирали разные, но такие похожие близнецы. А ещё не отпускала меня девушка, что шла на кладбище под полной луной, рвала крапиву и ткала из её волокон грубое полотно. И мальчик. Почему его отдали в чужие руки? Кто он?       Наступил день похорон. В предночный час Мюриэль, выпав из камина, ухватила меня за руку и перенесла в дом Пруэттов. Как старшая женщина в роду, она выбила право вести погребение, хотя и выдержала не одну битву с мистером Пруэттом, отцом Молли. Он оказался коренастым плотным мужчиной — морковно-рыжим, с залысинами на висках. Хотя скудная растительность на голове компенсировалась пышными усами и кустистыми бровями. Меня смутил его наряд. Волшебникам предписывалось появляться на погребении в чёрной простой мантии без вышивки, сшитой из одного куска полотна. Мистер Прюэтт же был в костюме — так называл Артур свой рабочий наряд. Мантия была наброшена на плечи. Богине такое облачение могло показаться оскорбительным. Но прежде, чем я собралась высказаться, Мюриэль скрипящим противно-визгливым голосом выдала:       — Кадмиус Пруэтт! Как ты смеешь своим маггловским нарядом оскорблять память своих сыновей?!       — Ты пригласила на их похороны Предательницу крови, хуже оскорбить нельзя! — стал закипать в ответ Кадмиус. Он багровел некрасиво, пятнами. Первыми покраснели уши, за ними — лысина. Пятна неравномерно покрыли шею. Последними заалели щеки, совсем погасив веснушки. Он повернулся ко мне:       — Шлюха, хорошо хоть ублюдков своих не притащила!       Я рассматривала мужчину, как неведомое гадкое насекомое. Что же такого совершила Молли, что он её так ненавидит? Неужели одного брака было достаточно? Но ответила иное:       — Мои сыновья рождены в законном браке с чистокровным волшебником. Все шестеро. Ублюдков у Меня нет.       Я постаралась, чтобы голос звучал как можно спокойнее и уравновешенней.       — То есть то, что ты шлюха, ты не отрицаешь?! Отказаться от такого брака ради Уизли?! Ты опозорила всех, опозорила своих братьев! Они могли создать великолепные партии! Это из-за тебя они пошли за Дамблдором, из-за тебя погибли! — ярился волшебник. Казалось, часть его лысины вот-вот поднимется в воздух, как крышка чайника.       Возможно, будь я Молли, я бы разрыдалась. Мне бы было больно и стыдно. Но я не была ею, и все поступки, совершенные этой женщиной, ко мне имели мало отношения. Как бы там ни было, она замужем за равным, и у неё шесть прекрасных сыновей. А братья? Они были взрослыми людьми, и все их ошибки и решения принадлежат только им.       — Глупо обвинять меня в поступках взрослых мужчин. Я им не нянька и не мать. Они были настоящими мужчинами и не хотели быть в стороне. А погибли вовсе не по моей вине, а по вине проклятия, о котором ты был осведомлён.       Последние мои слова прозвучали пощечиной. После них разразилась какая-то ненатуральная, невозможная тишина. Только тут я обратила внимание, что кроме отца в зале были и другие волшебники. Много молодых ребят, чуть младше нас с Артуром, больше зрелых волшебников и среди них Дамблдор. Большинство надели традиционные погребальные наряды. Тишину прервал красивый кудрявый темноволосый парень. Он приблизился ко мне, чуть склонив голову, внимательно посмотрел невероятно-синими глазами и промолвил красивым, каким-то бархатным баритоном:       — Соболезную, Молли. Прости, что опоздал.       Судя по словам, это тот самый Сириус Блэк, который пришел на помощь Гидеону и Фабиану, но не успел вовремя. И мои слова о проклятии он понял не совсем верно. Он решил, что я говорю о том, что поразило моих братьев несколько дней назад.       — Ничего. Это пустое. Мы собрались здесь, чтобы достойно их проводить.       Сириус кивнул и стал представлять меня тем, с кем я, предположительно, была незнакома. Пухлый паренёк с небольшими глубоко-посаженными глазками — Питер Петтигрю, красивая юная шатенка — Марлин МакКиннон, черноволосый ушастый паренёк — Фрэнк Лонгботтом, крепкий среднего роста парень с непослушными волосами и в круглых очках — Джеймс Поттер. Жены последних сейчас в тягости и традиционно не присутствуют на похоронах.       Пока представляли остальных, со словами: «Ну, а Боунса и Доркас ты знаешь», — я лишь кивала. В моей голове билось одно — Поттер. Живой взрослый Поттер. Нужно будет поговорить с ним после церемонии погребения. Теперь мы представлены и, возможно, сумеем остановить это безжалостное колесо.       Мюриэль ворчливо выговаривала Кадмиусу, и тот, подчинившись, быстро скрылся в недрах дома, вскоре вернувшись в традиционном наряде. Мы направились на улицу, чтобы обойти поместье и остановиться у большого костра, собранного в виде колодца, с помостом наверху. На помосте, обёрнутые домотканым выбеленным полотном лежали тела. За костром белел семейный склеп, и двери его были открыты. Правильно, сейчас время, когда для смерти стоит открыть все окна и двери. Ей легче прийти, им проще удалиться.             Волшебники рассредоточились, встав вокруг костра. Мюриэль взяла ритуальный факел, я — кувшин с молоком, черноволосая худая женщина — скорее всего, наша мать, — вино. Мюриэль завела речитатив. Он был заунывным, ритм сбивался то и дело, но ему хотелось следовать, он подчинял и вёл за собой. Один за другим волшебники подносили дары. Сириус Блэк бросил горсть монет, Фрэнк возложил невиданные мною цветы, я плеснула молока, женщина — вина, нелепый карлик, приковыляв практически к самому костру, что-то шепнул, и облака над нами расступились, явив полную луну и россыпь звёзд. Речитатив Мюриэль то взмывал ввысь, то опадал к земле, а голос звучал то звонко, то хрипло и рокочуще. Она обходила костёр противосолонь, поджигая его с углов. А я шептала про себя те слова, что звучали в последнее время слишком часто:        «Когда пойдут последнею тропою, Не убоятся Долины Смерти….»        И пламя волшебно, как-то моментально занялось, взметнулось вверх. Несмотря на то, что все волшебники могли зажечь огонь одним движением, в погребении традиционно использовались факелы. Пламя лизнуло помост и поглотило его. Мюриэль шептала:       — Клянусь отомстить за вашу смерть, клянусь!       Внезапно оказавшийся рядом Блэк тоже шептал:       — Они поплатятся, клянусь!       И я чувствовала, как что-то древнее заставляет меня принести свою клятву. Я зашептала, ощущая, как внутри меня заворочалось нечто первобытное и могущественное:       — Клянусь сделать всё возможное, чтобы снять проклятие, клянусь!       Мы стояли в тишине и смотрели, как догорает костёр. Когда он погас, мистер Пруэтт собрал прах с помощью волшебной палочки, и тот тонкой струйкой устремился в родовой склеп. Там он сам найдет сосуд и над погребальной урной появится эпитафия. Но это мы сможем увидеть лишь завтра. Я подошла к костру, макнула пальцы в пепел и прочертила полосы вниз от уголков глаз к подбородку. Сегодня я скорблю. А завтра буду плясать и веселиться, чтобы их души скорее ушли новою тропой.       За мною внимательно следили волшебники. Многие непонимающе, но несколько пожилых незнакомых волшебниц, в том числе и мать Молли, молча подошли и повторили мой жест. Мюриэль же посыпала волосы пеплом. Мистер Пруэтт хотел было налететь на жену, но осёкся, остановленный её молчаливым и яростным взглядом. Сегодня она скорбит.       Я подумала, что завтра приведу к ней детей. И плевать на все запреты. Она должна увидеть Фреда и Джорджа, должна знать, что у неё ещё есть продолжение.       Я подошла к волшебнику в очках, который продолжал молча смотреть на пепелище.       — Мистер Поттер?       Волшебник вздрогнул и посмотрел на меня: потерянно, пусто и с какой-то остаточной яростью, уже угасающей во взгляде.       — Миссис Уизли?       — Мэри, — поправила я его. — Можно просто Мэри. Вы были близки с моими братьями?       — Можно просто Джеймс. Да, мы дружили, — кивнул он. — Вместе служили в аврорате. Часто ходили в рейды.       Тут он замолчал, замялся, словно хотел добавить что-то ещё, но осёкся.       — Отрадно слышать. Мистер Поттер, у меня к вам будет немного странный, но очень важный разговор. Не могли бы вы нанести нам визит, скажем, послезавтра? Это очень важно!       Джеймс Поттер взирал на меня непонимающе, но как-то по инерции кивнул. Я рассчитывала на такой эффект. Человек, подловленный в момент тяжелого эмоционального потрясения, не очень склонен анализировать.       — Спасибо, мистер Поттер. Давайте встретимся, скажем, в шесть часов вечера послезавтра? «Нора», я открою вам камин.       Поттер снова кивнул, и мы отправились в дом. Нам ещё предстоял поминальный ужин.