Парад Солнца

2 октября; 15:02 Гермиона и представить не могла, что они так много разговаривали. Она думать не думала, что начала рассчитывать на его компанию. Не догадывалась, что они стали настолько дружны, вели столько разговоров, а она сама так сильно радовалась его обществу. До тех пор, пока не лишилась всего этого — они молчали так долго, что наверняка её голос начал слабеть за ненадобностью. Как-то так вышло, что она… скучала по Малфою. Пусть даже он был под боком. Наверное, она мазохистка. Её перестали по полдня третировать, а она всё равно чувствовала себя плохо. Отец Гермионы не кричал, не поднимал на неё руку, не грешил молниеносными выходами из себя — не могло существовать никакой подсознательной тяги к Малфою. Ничего, способного заставить Гермиону решить, что она чересчур сильно разозлилась на поцелуй с подтекстом и отсутствие объяснений. 3 октября; 1:11 Она проснулась от боли в плече и глухого стука, раздавшегося сбоку. Гермиона приподнялась на локтях, но Малфой схватил её за руку и рванул на себя. Она закричала, скользя коленями по земле и злобно хмурясь. Ей потребовалось секунда, чтобы звук пробился сквозь туман в сонной голове — к ним приближался нарастающий рев. — Бежим, — выдохнул Малфой, поднимая её на ноги. Свободной рукой Гермиона подхватила простынь. Стоя на трясущихся ногах, она оглянулась в поисках сумки, но Малфой дёрнул её, побежав, и она увидела, что её сумка висит у него на плече поверх его собственной. Его рука скользнула в её ладонь, и Гермиона припустила, не зная, смогут ли они даже с двумя ножами одолеть животное, способное издавать столько шума. Они бежали в темноте, спотыкаясь и налетая на деревья, но не останавливались. Запыхавшиеся, потные, покрытые синяками, они не расцепляли ладоней. 4 октября; 20:20 Гермиона сложила руки на коленях и посмотрела на Малфоя. Тот пытался её игнорировать, но она знала, что он заметил её взгляд: спокойное выражение лица сначала сменилось бесстрастным, а потом и злым. Гнев Малфоя было нелегко распознать, но его челюсти то и дело сжимались, а глаз начал подёргиваться. Наконец он поднял взгляд и сердито уставился на неё в ответ. Гермиона прищурилась, и Малфой ухмыльнулся. Она ответила тем же и приподняла губы в характерном для Элвиса жесте, пародируя малфоевское выражение лица. Тот вскинул бровь и поднял нос, судя по всему, посчитав её идиоткой. Гермиона барабанила пальцами по коленям, пока Малфой, видимо, обдумывал какую-то жестокую кару. Она не удивилась, что эти мысли, похоже, его успокоили, но уже через три секунды её взгляд снова его взбесил. Малфой полез в сумку, вытащил бинокль и бросил прибор в её сторону. Гермиона опять сердито уставилась на него, и он встретился с ней глазами. Малфой знал: ей хотелось бы читать до тех пор, пока усталость не возьмёт верх, а ещё осознавал, что занявшись книгами, она перестанет на него таращиться. Но Малфой кинул бинокль так, что Гермионе пришлось бы встать, чтобы его поднять, а это приравнивалось к проигрышу. Малфой снова занялся кинжалом, и не прошло и минуты, как Гермиона подскочила и схватила бинокль. В ответ на ухмылку она зло зыркнула на него. 5 октября; 14:02 Проследив за его взглядом, Гермиона не поняла, стоило ли ей обижаться. К тому же она сама посматривала на грудь Малфоя. Она испытывала вину за кое-какие образы, возникшие во время того, чего никогда не было, так что нынешний дискомфорт мог служить расплатой. Однако Гермиона чувствовала себя уязвимой и не думала, что пялиться на её грудь — так уж цивильно с его стороны. Особенно с таким выражением лица — как во время поедания апельсинов, только угрюмее. В горле слегка перехватило дыхание, и Гермиона опустила глаза, проверяя, надежно ли она замотана. Фыркая и быстро моргая, она повернулась спиной и сердито посмотрела на Малфоя через плечо, хотя тот так и не поднял взгляд. Она разрывалась между желанием спрятаться за деревьями подальше от реки и метнуть в него камнем. 6 октября; 19:20 Гермиона сходила с ума от невозможности хоть чем-нибудь занять мозг. Мыслительной деятельности без возможности заглянуть в книгу или с кем-то поговорить много не требовалось. Она прочитала свои миниатюрные тома по меньшей мере дюжину раз. И начала их заучивать, что не слишком способствовало отвлечению. Она стала бормотать себе под нос и громко смеяться своим мыслям. Сначала это было забавно, потому что, кажется, до чёртиков пугало Малфоя, но теперь такое поведение до чёртиков пугало её саму. Гермиона начала размышлять над странными темами, вроде ослиных хвостов, и задаваться вопросами, например, что будет, если овца овладеет боевыми искусствами. Когда она поймала себя на абсурдной заинтересованности в передвижениях муравья на земле, то пришла к выводу, что у неё, похоже, возникли проблемы. 7 октября; 18:54 Она увеличила масштаб изображения и навела бинокль на то, что выстругивал блондинчик. Книга начала наводить скуку, и Гермионе становилось всё любопытнее, что же Малфой пытался от неё спрятать. Упускать предоставленную биноклем возможность она не собиралась. Гермиона попыталась рассмотреть, что Малфой делал с палкой, но его руки вдруг замерли, и она, не успев вовремя остановиться, начала поднимать бинокль к его лицу. Затем медленно положила прибор на колени и встретилась с Малфоем взглядом. — Ты раздеваешь меня глазами? Она открыла рот. — Чт… Я смотрела на твою палк… Нет! — Она откашлялась — после долгого молчания в глотке пересохло. — Я имею в виду, эту палку, и лишь потому, что она лежала возле… — Гермиона покраснела и сердито уставилась на ухмыляющегося Малфоя: бровь у него подрагивала. — Хочешь спрятаться за кустом, Грейнджер? Подсмотреть, пока я моюсь? Может… — Мне было просто интересно, насколько сильно мне потребуется приблизить изображение. Он помрачнел, а она усмехнулась. 8 октября: 20:24 Гермиона улыбнулась пойманной рыбе — самая большая радость с тех пор, как вчера утром они были вынуждены выбираться из очередной западни. Она покосилась на Малфоя и тут же опустила глаза, заметив его взгляд. Улыбка потухла, и Гермиона направилась обратно к берегу. Положив копьё, она выудила из сумки кинжал и принялась чистить тушку. Услышав плеск воды, она подняла голову, увидела выходящего из реки Малфоя и тут же отвела глаза, заметив, насколько сильно его шорты были… облегающими. Щеки залило румянцем, но тут раздался треск ветки, и она снова покосилась в ту сторону. Гермиона не сразу смогла оторваться от малфоевской талии, но, вконец смущённая, уставилась на костер широко распахнутыми глазами. Будь прокляты мысленные образы. 13:38 Обхватив живот, Гермиона скрючилась за деревом спиной к Малфою, которой согнулся в нескольких метрах от неё. — Думаешь, мы отравились? — Твою мать, я в этом уверен. На середине фразы его затошнило, и Гермиона зажмурилась, словно так можно было спастись от неприятных звуков. — Я имею в виду магию, — прежде чем объяснить, она подождала, пока его прочистит. Гермиона потёрла живот, отошла от разведённой за деревом грязи и отправилась за зубной пастой. Горло обжигало кислотой, а во рту чувствовался отвратительный привкус. Малфой отвернулся от лужи рвоты и осел перед деревом. — Не знаю, — он открыл глаза, сделал глубокий вдох и посмотрел на Гермиону. Вытерев пот со лба, она схватила вторую сумку и бросила возле Малфоя на случай, если тот захочет почистить зубы. Он кивнул, хотя ей хотелось, чтобы он не замолкал. Она скучала по разговорам с ним. Скучала по общению и грубым комментариям, спорам обо всём на свете, начиная с философии и кончая тем, где живут червяки. Ей нужно было узнать, зачем ему понадобилось растение, и тогда это молчание прекратится. Может быть. 9 октября; 10:10 — Мои причины — это моё дело! Я не идиот и не собираюсь разрушать мир, что бы ты ни думала о моём отношении к людям. У меня есть душа. И если ты не можешь поверить мне теперь, после всего этого, ты никогда… — Я уже доверилась тебе однажды и… — Это была единственная грёбаная ошибка! Я поцеловал тебя, чтобы отвлечь внимание, а сам даже не смог увидеть, что происходило снаружи! — Гермиона имела в виду другое: она подразумевала доверие в плане пребывания на винограднике и не понимала, с чего вдруг он сразу вспомнил про поцелуй. — Как ты вообще завела хоть одного друга? Как ты выстраиваешь отношения хоть с кем-нибудь, если не можешь простить единственную ошибку? — Может, меня достало прощать твои ошибки, — отрезала она и тут же, увидев выражение его лица, пожалела о сказанном. Малфой откинул голову, словно Гермиона врезала ему по подбородку, и упёрся языком в щёку. — О, — он кивнул и прикусил губу, отведя глаза. — Хорошо. Малфой отвернулся, чтобы уйти. — Подожди, Драко… — Никто тебя об этом и не просил! Хочешь ненавидеть меня — пожалуйста. Если желаешь делать ложные выводы, обвинять меня во всяком дерьме. Хочешь плюнуть на мою могилу, тогда… — Это чересчур мелодра… — Мне. Плевать. Можешь… — Я не ненавижу тебя! Просто… Я хочу, чтобы ты рассказал, зачем тебе понадобилось растение, и тогда, возможно, всё это закончится! Мы могли бы… — Что? Стать друзьями? — он рассмеялся глухо и неестественно. Она смотрела ему в спину и размышляла над его словами. Хоть одного друга, выстраиваешь отношения… Значит, Малфой тоже думал о них как о чём-то большем, нежели просто враги. И воспринимал их, по крайней мере, как нечто иное, чем они были раньше. Он не возражал, если она получит растение. Ему было важно, чтобы ему самому цветка хватило для чего-то. Он не собирался мешать ей добраться до Флоралиса, он лишь планировал не дать ей помешать ему заполучить столько растения, сколько требовалось. Она по-прежнему не видела здесь своей вины. Ну почему надо было так упрямиться? — Дра… — Это не важно! — он развернулся и вскинул руки. — Не важно, что именно я тебе скажу: ты мне не поверишь, если это не окажется самой мерзкой гадостью, которая только могла прийти тебе в голову. Ты же уверена, что это ужасн… — Потому что ты мне не говоришь! — Да какая разница? Зачем мне вообще что-то тебе рассказывать? Если бы это действительно было нечто плохое — что бы ты стала делать? Как изменила бы свою линию поведения? Ты бы просто удостоверилась в своей маленькой чокнутой головке, что всё это время была права, ведь, Мерлин упаси, ты же никогда не ошибаешься! Ты бы просто уверилась, что после заклинания тебе надо меня остановить, и больше ничего бы не изменилось! — Тогда… — Может, правда, ты бы перестала со мной разговаривать — да я лишь ради этого думал наплести тебе всяких ужасов! Не говорить тебе не означает нечто кошмарное, но если ты думаешь именно так… — Так всё равно же нет причин не рассказывать мне… — Грейнджер, я тебе уже говорил про грёбаную книгу! Ты ничего обо мне не знаешь! Ты уверена, что восседаешь на высоченном троне и все обязаны выкладывать тебе всё, что ты пожелаешь узнать, чтобы потом ты могла высказать своё паршивое мнение по каждому поводу. Это так не работает! Мир не кланяется тебе в ножки, сколько бы раз ты его ни спасала, и я… — Ты ничего обо мне не знаешь, если думаешь, будто я рассчитываю… — Я тебя знаю, Грейнджер. Иной раз лучше тебя самой, и… — Ага, сильно сомневаюсь, что когда ты пытаешься… — Никто не хочет знать о своих недостатках, и ты терпеть не можешь о них слушать. Тебе вполне комфортно препарировать других людей, например, меня. — Если ты мне расскажешь, я тебе поверю. — Нет, не поверишь. Если услышишь, что я вроде как не собираюсь никого убивать или разрушать саму ткань времени, то решишь, что я лгу. Так что закрой рот и оставь эту тему. 13:13 Гермиона мучилась вопросом: неужели Малфой ничего ей не рассказывал потому, что решил, будто она ему не поверит? Самое глупое оправдание. Она знала, что растение ему требовалось не для лечения людей. Тогда для чего? Бессмертие — он это упоминал. Помимо попытки доказать тот факт, что она не может знать всё, должна была существовать иная причина, по которой Малфой не желал, чтобы Гермиона узнала о его мотивах. Если только ему не доставляло удовольствие видеть, как она мучается от того, что он не позволяет ей заполучить важную информацию, маячащую перед самым её носом. С него бы сталось. Гермиона знала, что Малфой не стал бы воскрешать Волдеморта, но, может быть, Крэбба? Или он хотел заполучить растение ради путешествий во времени — чтобы изменить своё прошлое. Она не могла этого допустить, ведь он мог всё испортить. Принимая во внимание механизм работы палочек, то, что Гарри схватил именно его палочку, поражение Волдеморта — конечно же, Драко осознавал роль, которую сыграл, и то, насколько просто всё разрушить, если рискнуть изменить хоть что-то. Вероятно, он просто хотел видеть будущее. Так бы он больше никогда не принял неправильное решение, мог бы получить всё, что только пожелает, и избежать нежелательных событий. Это походило… Ну, это звучало как та искусственная жизнь, о которой она говорила ему ранее. Гермиона не могла вычислить его мотивы, пока он сам о них не скажет, а делиться ими он желанием не горел. Поэтому она задумалась о доверии и о том, насколько сильно доверяет ему. Растение было таким опасным, что Гермиона и себе-то мало верила, а ведь она собиралась использовать цветок исключительно для лечения людей. Малфой мог не хотеть ничего плохого, но в зависимости от планов с лёгкостью спровоцировать катастрофу. Он озвучил веский довод: если он и вправду замышляет нечто гадкое и расскажет ей об этом, то её решение ему помешать останется неизменным, а значит, не было никакого смысла что-то ей говорить. Так, может, Малфой действительно не собирался делать ничего плохого? Гермиона задумалась: вдруг её мнение что-то для него значило? Услышав, что она не может придумать уважительной причины его поступков, он разозлился, но не отмахнулся. Чувство вины сжирало Гермиону не меньше нерешительности и незнания. Она не была тем, кто способен лягнуть лежачего. Особенно если с этим человеком у неё установились… цивильные отношения. Если он спас ей жизнь и… Особенно если на лице у этого человека появлялось такое выражение в ответ на отрицание каких-либо достойных мотивов его действий. Гермиона не хотела рвать в клочья то, на выстраивание чего потребовались месяцы. Не хотела возвращаться к тому, с чего они начали в феврале. Слишком много чего произошло, и она чересчур хорошо его узнала. Это… казалось потерей. Гермиона могла добраться до растения первой, пересечь барьер, заставить Малфоя всё рассказать и поклясться магией использовать цветок только для озвученной цели. Или же, если ничего другого не останется, возможно… Возможно, через какое-то время он её простит, и всё случившееся с ними не исчезнет бесследно. — Малфой, — он поднял голову, словно мир должен был вот-вот рухнуть ему на макушку и он всё ждал этого момента. — Я хочу, чтобы ты пообещал, что не станешь использовать растение во вред другим. Что ты всё продумал и знаешь, что оно никому и ничему не принесет вреда. — А ты можешь пообещать мне то же самое? Гермиона встретила его взгляд, но через несколько секунд опустила глаза, прижав пальцы к вискам. Она не могла этого обещать. Она прокручивала эту мысль снова и снова в течение последнего месяца, пытаясь отыскать способы контролировать растение, и не могла прийти ни к чему конкретному. Эта проблема медленно её разрушала, и теперь она… — Я не знаю. Нет. Может быть. Малфой отбросил недоеденный инжир и прочистил горло. — Ты хочешь повернуть вспять… состояние человеческого тела, вылечить больных, чтобы они не умирали. — Верно. Или чтобы не страдали. — Но отказываешься воскрешать умерших. Гермиона напряглась, и сердце её сжалось. — Это совершенно разные вещи. — Почему? Ты возвращаешь тело… — Но в нём по-прежнему живёт душа, ты не возвращаешь её в тело. Кто знает, к чему это приведёт? Это может превратить людей в зомби. А что, если вернётся не та душа? Нельзя знать наверняка, как именно сработает магия. Оглянись — с таким волшебством я никогда не сталкивалась и никогда о нём не читала. Могут случиться ужасные вещи. Мёртвые должны покоиться с миром. Что, если все перестанут умирать? Мы нарушим мировой баланс: если есть жизнь, должна быть и смерть. — Ты нарушаешь естественный порядок, возвращая тело в его здоровое состояние. А что, если этот процесс нельзя остановить? Ты получишь госпиталь, полный зародышей, которые всё равно погибнут. — Это должно всесторонне исследоваться. — На людях? — Вероятно, на животных, как это ни прискорбно. — Почему нельзя провести опыты с воскрешением? Гермиона покачала головой. — Человеческие души разные. — Как и тела. — Не настолько. Ты не узнаешь, пока не попробуешь, но что будет, если всё пойдёт не по плану? Люди вызовутся добровольцами, чтобы испытать лекарство, которое может помочь — особенно, если они будут при смерти. Те, кто, — она не дала Малфою сказать, зная, о чём тот думает, — в конечном счёте умрут от старости. Но у человека не будет выбора в вопросе воскрешения. Вдруг им лучше там, где они находятся, и у нас нет никакого права выдёргивать их оттуда. Мы в принципе не должны обладать такой силой — миллионы людей бросятся воскрешать любимых, и появится миллион возможностей для того, чтобы всё окончилось плохо. — Или же смерть исчезнет. — Что приведёт… — К перенаселению, скачку уровня преступности… — Именно. А если все они вернутся в виде зомби? Просто… Душа не может взять и вернуться. И что произойдет потом? Тебе придётся убить любимого человека, чтобы спасти его или себя самого? Как ни крути, это ужасная идея, пусть от неё очень трудно отказываться, — Гермиона покачала головой и посмотрела на Малфоя, теребя шкурку банана. Она снова видела его на земле, — Крэбб, Крэбб, — и обдумывала, как поделикатнее задать вопрос. — Кого ты собираешься воскресить? — Эстербей. Гермиона шокированно закашлялась. — Что? — Я разыскал Эстербей, ты об этом знала. Она мне кое-что рассказала о том, как найти растение, и это привело меня в Орсову. Она знала, что место находится в глуши, и, скорее всего, под охраной магии. Но не знала, что пользоваться ею не выйдет, — горько проговорил он. Его голос звучал так, словно он собирался свести с прорицательницей счёты за отсутствия сведений. — Я поклялся, что воскрешу её в обмен на информацию. — Её… — За ней охотились. Она не сумела залечь на дно. — И она тебе доверяла? Малфой дёрнул плечом. — Она увидела, что, получив необходимые данные, я смогу добраться туда, где растёт Флоралис. И она видела мою метку. — Это внушило доверие? Похоже, он не обиделся на прозвучавшую в её голосе усмешку. — Некоторым людям — да. Грейнджер, Эстербей не была хорошим человеком. Она заполучила одно-единственное растение и ради этого пошла на убийство. — Чьё? — Не знаю. Раз уж Флоралис никогда буйно не разрастался — а так было бы, если бы получить и вырастить растение было просто, — кто-то должен был за ним присматривать. Или делать запасы. Возможно, тот человек, что наложил чары здесь, на островах. Кто-то должен был этим заниматься, и она выяснила кто. У неё заканчивалось растение, так что у того человека наверняка было совсем немного Флоралиса. Может быть, только лишь чай. Гермиона посмотрела на банан и стряхнула его с ладони. — Тебе не надо этого делать. Не только потому, что она плохой человек. Ты же не знаешь, к чему это приведёт. А я уверена, что ничего хорошего не выйдет, — она не позволит этому случиться. — Грейнджер, я не собираюсь её воскрешать. И не собирался. Она прищурилась. Значит, он так и не открыл ей причину. Конечно, она понимала, что должно быть ещё что-то, раз Малфой дал такое обещание, чтобы добраться до растения, но она уж решила, что они сдвинулись с мёртвой точки. Если бы он рассказал ей о своих планах, у неё появилась бы возможность отговорить его от наиболее сумасшедших. А какую цель он преследовал этим откровением? Проверить её реакцию на сомнительную причину? Гермиона быстро прокрутила в голове свои слова и действия, чтобы понять, могли ли они отбить у него желание выдать ей истинную подоплёку. Наверное, Эстербей не рассчитывала, что Малфой её воскресит. Раз он не собирался этого делать, она могла увидеть, что этого не произойдёт. Если только она уже ничего не видела, потому что была мертва или что-то в этом роде. — Не могу поверить, что ты не рассказал мне, что знаешь, как зародились эти слухи и как всё началось. Он пожал плечами. — Я думал об этом. Хотя бы только для того, чтобы прекратить твою болтовню, когда ты так рьяно интересовалась этой темой. Гермиона сердито на него посмотрела. — Интересно, видела ли Эстербей острова. Когда я попыталась увидеть растение, там была только… Малфой резко остановился. — Что? — Что? — он обернулся на неё, и она качнула головой. — Когда ты пыталась его увидеть? — А-а. Да, я… Не важно. Она продолжила шагать, чувствуя на себе его взгляд. Ха! Мучайся теперь, придурок. 20:10 — А это что такое? — Боеприпасы. — Для чего? — Для моей пингвинихи. Она идёт за твоей птичкой, Драко. Малфой, — Гермиона быстро добавила фамилию, заметив свою склонность в последнее время об этом забывать. Может, потому, что, едва зная Малфоя, она редко когда произносила его имя, и ей нравилось, как оно перекатывалось на языке. Времена изменились, и это был способ отметить произошедшие перемены. Малфой по этому поводу никогда ничего не говорил. — Тебе лучше поостеречься. Начинай рыть окоп. Или… Полагаю, лучше пуститься в бега. — Я пыли и той больше боюсь. — Какая ирония, ведь твой пингвин превратится в мешок с прахом. 10 октября; 11:17 Дра… Малфой... спрыгнул с дерева и протянул ей бинокль. — Там ничего нет. Гермиона вглядывалась в Малфоя до тех пор, пока его брови и рука не опустились и он угрюмо не уставился на неё в ответ. — На какой остров ты хочешь отправиться дальше? 11 октября; 14:33 — Как думаешь, что нам надо сделать, когда мы найдём Флоралис и попытаемся уехать? Сомневаюсь, что барьер нас пропустит, — Гермиона уже долго обдумывала эту проблему и вероятность их гибели. — Мы можем вернуться во времени. И взять с собой растение, — судя по голосу, Малфой пришёл к такому выводу тогда же, когда Гермиона начала об этом размышлять, и ему нравилось то и дело возвращаться к принятому решению. — Мне кажется, это так не сработает. Когда я вернулась, у меня во рту не было листа. С другой стороны, антикварная коллекция, — она почти забыла о ней — кажется, с тех пор прошли годы. — Но почему мы вернулись без наших сумок? — Может, у нас их и не было. Свою ты могла потерять в море в первый раз, а я мог так и не столкнуться с теми людьми. Или же, возвращаясь, мы просто не взяли их с собой. — Верно. Значит мы вернёмся, и растение будет у меня в сумке, — она видела, как напряглись его плечи, но он ничего не сказал. — Я не знаю, что вызвало потерю памяти: Флоралис или нечто другое, так что оставлю себе письмо с пояснениями. Наверное, вернусь в тот день, когда мне дали задание на работе. Когда это было? Малфой оглянулся, словно не мог поверить, что Гермиона спрашивает на полном серьёзе. — Не знаю. Если ты мне и говорила, я, конечно же, пропустил это мимо ушей. — И почему я опять с тобой разговариваю? — Рушишь мою жизнь. — Верно. 16:44 Гермиона вздрогнула и потёрла уши — их заложило несколько минут назад. Такое уже случалось, когда она поднималась в горы или спускалась с них, но здесь земля была относительно ровной. Она сжала нос, закрыла рот и выдохнула, стараясь снять заложенность. Ничего. Она в очередной раз потёрла уши, подняла глаза и увидела, что Драко дёргает себя за ухо. «У тебя заложило уши?» — вот что собиралась сказать Гермиона, но услышать себя не смогла. Наверное, она произнесла слова — она ощущала движения языка и губ, — но не услышала ни звука. У неё ещё никогда так сильно не закладывало уши. Она не могла… Чтобы удостовериться, Гермиона опять втянула воздух носом, но не почувствовала никаких запахов. Она остановилась и уставилась на соседнее дерево, будто ребёнок, увидевший серийного убийцу. Она потеряла слух, обоняние… Гермиона бросилась к Драко, который тоже остановился, и схватила его за плечо. Он указал на своё ухо — Гермиона кивнула и ткнула себя в нос. Драко нахмурился, она снова ткнула в свой нос и подняла его, принюхиваясь. Она пыталась продемонстрировать что-то, связанное с каждым чувством, и даже лизнула руку, но ничего не почувствовала. Драко начал сердито жестикулировать, не обращая внимания на её пантомиму, и она подняла два пальца. «Чувства, — беззвучно проговорила она. — Зрение, осязание остались. Ничего не глотали, и раз ничего не попадало в кровь, это наверняка в воздухе. Надо выбираться, пока мы не потеряли оставшиеся два. Если упадём, надо…» Он схватил её за руку, развернулся и потащил за собой в ту сторону, куда они шли. Гермиона бежала следом, выхватив из сумки нож и помечая деревья. Ей показалось, что зрение ухудшается, и она уже почти убедила себя, что дело в облаках, закрывших солнце, как вдруг вообще перестала видеть. Она врезалась во что-то, движущееся рядом, и поняла, что это Драко, даже раньше, чем они рухнули на землю. Сейчас она ощущала только его. Мир вокруг стал чёрным, тихим, без единого намёка на запах или вкус. Пот струился по лицу, и судя по боли в груди, сердце колотилось как бешеное. Гермиона вскочила на ноги, стараясь определить направление, в котором они бежали, но это было невозможно. Она стояла прямо, когда зрение пропало? Падая, они с Драко чуть повернулись; поднимаясь, она встала лицом в нужную сторону? Гермиона прижала ладони ко лбу и собиралась уже пойти вперёд, ощупывая пространство рукой, когда Драко схватил её за плечо. Он сгрёб её футболку в кулак и потянул вправо; Гермиона подалась назад, бестолково мотая головой. Она сомневалось, что право было именно там. Может быть лево, но… Драко потянул сильнее, и Гермиона упёрлась пятками в землю, стараясь потащить его в сторону, казавшуюся ей правильной. Он дёрнул, они стукнулись головами, а её рука врезалась ему в грудь. Кажется, Драко был гораздо больше уверен в своём решении, нежели она. Он поднял её руку, прошёлся пальцами по запястью и дотронулся до ладони. От нетерпения сжал её и начал выводить: «Довер…» Зачем-то прикрыв глаза, Гермиона пихнула Драко и обхватила его запястье — его пальцы в ответ оплели её кисть. Лучше бы он был прав. Лучше бы он был очень-очень прав. Если у них откажет осязание, им крышка. Они не смогут почувствовать ног, не смогут идти, ползти. Да они даже не поймут, идут они или ползут. Это будет подобно коме, только вот сознание полностью сохранится. Гермиона впервые была благодарна деревьям за то, что она в них врезалась — так она понимала, что сохраняет способность их чувствовать. Ещё она радовалась тому, что Малфой бежал впереди — наверное, он хотел, чтобы она двигалась быстрее и принимала на себя часть ударов. Она сама считала, что бежит достаточно быстро, раз может держаться с ним рядом, даже несмотря на длину его ног. С каждым шагом сомнения в правильности его выбора возрастали. Каждую секунду Гермиона ждала, что они либо пересекут магический барьер, либо лишатся всех чувств. Она оказалась заперта в кошмаре, состоящем из чёрной тишины. Ощущала, как дыхание перехватывает в глотке, а страх наполняет кровь, заставляя трястись поджилки. Что, если провидица ошиблась, а видение, которое увидел резчик, было неверным? Что, если они… Это озарение будто бы вморозило её в тишину. Она беззвучно закричала, и мозг сфокусировался на единственной точке соприкосновения с миром — ладони Драко. Остальное тело парило в небытие, не чувствуя ни прохлады, ни тепла, способных помочь осознать, что за пределами своего разума она жива. Не ощущая ничего и нигде, кроме одного места — на ладони. Даже не вдумываясь, Гермиона знала, что это шрам. Наверное, в нём была какая-то магия — кровная магия. Более мощная, чем та, что их окружала. Пусть заклинание не сработало, но его след остался в их шрамах. Она почувствовала, как ладонь Драко выскальзывает, а затем ощутила чересчур сильное пожатие его пальцев — похоже, он перестал их осязать. Гермиона больше не чувствовала своих, а значит, у Драко была та же проблема. Обнадёживал лишь тот факт, что она уловила его движение на своей ладони. Их тела всё ещё подчинялись командам мозга. Она попыталась согнуть пальцы, стараясь нащупать пальцы Драко и, видимо, у неё получилось. Решив, что уже должна была коснуться его ладони, она пошевелила пальцами, но ничего не поняла. За пределами этого крохотного круга она ничего не ощущала. Гермиона отвела и опустила руку, чтобы проверить, не упала ли она. Не почувствовав ничего твёрдого, она вытянула конечность — ничего. Повернула кисть, взмахнула ею и вдруг ударилась о кору. Ладно, ладно. Успокойся, Гермиона. Без паники. Она обыскала пространство вокруг в поисках Драко и что-то задела. Провела ладонью по ткани, по коже — по его руке до запястья. Наверное, она попыталась его схватить — начав отодвигаться, он вернулся в исходное положение, и она продолжила свои попытки. Она совсем отчаялась; ей приходилось успокаивать себя, двигаясь и наклоняясь вместе с Драко, но наконец она просунула руку в его ладонь. Она схватила его и потянула туда, где ранее стукнулась о кору, подняла его ладонь в надежде прижать её к стволу. Это было сродни стараниям сдвинуть воздух воздухом. Гермиона не представляла, где росло дерево, правильно ли она определила место, верно ли держала руку Драко и в нужном ли направлении тянула. Это была одна из самых неприятных и раздражающих вещей, которые ей доводилось делать — соединять объекты, которые она не могла полноценно почувствовать. И увидеть. Сохранись у неё обоняние и вкус, она бы сейчас очень активно пользовалась носом и языком. Она надавила ладонью и почувствовала кожу Драко. Провела вверх: гладкость, костяшки, морщинки, костяшки, ногти, а затем — кора дерева. Хорошо. Его рука лежала на стволе, и он это осознавал. Гермиона надеялась, он знает, что делать с этой информацией. Несколько томительных секунд спустя она провела по коре — рука Драко исчезла. Ей оставалось только верить, что он определил направление, место, сохранил равновесие и начал двигаться, а не рухнул прямо перед ней. Прижав ладонь к стволу, она скомандовала левой ноге сделать шаг вперёд — затем правой, левой. Она почувствовала, что ведёт рукой по коре, не двигая при этом самой конечностью — а значит, наверняка шла. Дерево кончилось; не чувствуя ничего, кроме лёгкого дуновения ветра, Гермиона остановилась и помахала рукой. Вдруг задела Драко, но тот вряд ли это понял. Не шевеля кистью, она ждала, что он начнёт двигаться, но вместо этого почувствовала на ладони его пальцы. Им потребовалось сто девяносто три секунды на то, чтобы приложить её руку к коре. Неужели они умрут прежде, чем сумеют выбраться? 12 октября; 12:29 Гермиона устала. Она не знала, сколько времени вчера они потратили на то, чтобы выбраться из магической ловушки. Когда к ней вернулись чувства, она поначалу ощущала себя по-прежнему слепой. А затем продемонстрировала нелепые прыжки-повороты-пробежки-подскоки, втягивая при этом воздух в лёгкие и тряся разными частями тела. Она напоминала радующуюся жизни фею под кайфом. Драко был слишком занят собственными ощущениями, и лишь тридцать секунд спустя начал смеяться и сыпать колкостями. Гермионе это совершенно не понравилось, так что она доставила себе дополнительное удовольствие, врезав Драко по спине. Мёртвый жук свалился на землю между ними; Драко подпрыгнул, повернулся и окинул её неприязненным взглядом, в котором сочетались обвинение и вопрос. — Там был жук, — Гермиона согнула пальцы и подвигала ими вверх-вниз на случай, если Драко не понял, что жук со своими ножками был мерзок сам по себе. При виде выражения его лица она рассмеялась, и вопрос в его взгляде окончательно трансформировался в обвинение. — Не было там никакого жука. — Был! — Врёшь. — Я прихлопнула его, клянусь! — рассмеялась она. Она снова пошевелила пальцами, и Драко, прищурившись, поймал её за руку. Гермиона скорчила серьёзную гримасу, что было трудно сделать, сдерживая смех. Широко распахнув глаза, она хмурилась и морщилась, но наконец-то сумела взять себя в руки. Спустя четыре удара сердца выражение его лица стало каким-то странным, и Гермиона напряглась. Она пригляделась и была готова поклясться, что Драко слегка наклонил голову. Она встретилась с ним взглядом, и он выпустил её руку и отступил назад. Он двинулся прочь, и она медленно и тяжело вздохнула. Поправив сумку на плече, разгладила футболку. — Ладно, в следующий раз позволю ему тебя укусить или залезть в ухо. Драко не ответил, но шёл так быстро, что Гермионе пришлось пробежаться, чтобы его нагнать. На долю секунды ей тогда показалось, что он собирался её поцеловать, и на долю секунды ей показалось, что она ему это позволит. Он использовал поцелуй в том коридоре против неё, но отвлёкся сам — так что его Признание Притягательности было подлинным. Это же был не единственный их поцелуй; когда она уже ничего не могла увидеть, Драко не остановился — он прервался, лишь услышав скрип ступеней. Гермиона по-прежнему помнила его взгляд, когда он приподнял её голову, чувствовала, как воспоминания заставляли сердце биться быстрее. Необходимость, которая чувствовалась и в его поцелуе. Он заявил, что это была ошибка, когда решил, что, говоря о доверии, она имела в виду именно тот эпизод. Но Гермиона не знала, воспользуется ли он при случае опять такой возможностью. Ясно, что Драко тоже ничего не мог с собой поделать. Они были друг для друга этакими ловушками для насекомых — понимали гибельность пути, но не могли сопротивляться притяжению света. Имелось множество причин, почему Гермиона должна была напоминать себе о безразличии и цивильности, но она могла думать только о том выражении его лица.