Парад Солнца

16 июля; 12:42 Спускаться было гораздо проще, чем карабкаться в гору — кроме тех случаев, когда день старался буквально задушить влажностью. Гермиона где-то вычитала, что при спуске задействуется больше мускулов, чем при подъёме, но по возвращении домой это следовало проверить. Мышцы болели не так сильно, как вчера, а слой липкого пота явно добавлял веса. Боже, она и представить не могла, что можно так обильно потеть. По ней прямо-таки текло, одежда промокла насквозь, а волосы стали влажными. Гермиона ненавидела подобные ощущения. Кому-то они нравились — потоотделение помогало прочувствовать успешность спортивной тренировки, но Гермиона в такие моменты казалась себе бесформенной мерзкой лужей. Она однозначно потела больше нормальных людей — половина содержащейся в организме влаги будто бы вытекала сквозь кожу. Вонючее и скользкое тело раздражало безмерно, и утром она то и дело утиралась, переживая, что Малфой, оглянувшись, увидит вместо неё двигающийся шар, наполненный отвратительной жидкостью. Это помогало около часа, а потом кожа раскраснелась, нагрелась, и остановить потоп уже не получалось. Наконец Гермиона сдалась, сердито признав, что другого варианта нет. Гермиона не понимала причин подобной расточительности — она не потребляла столько жидкости, чтобы теперь так потеть. Ей хотелось залить всё обратно — с угрюмым недовольством она периодически оглядывала себя, отмечая факт предательства собственного тела. Она никак не могла терять столько влаги. Не тогда, когда глоток воды делался лишь в крайнем случае. Малфой ещё час назад снял мокрую футболку и запихнул в свою сумку. Гермиона около минуты сверлила его свирепым взглядом, а потом решила, что переживания расходуют чересчур много энергии. Не будь его здесь, она бы уже два часа как разделась до нижнего белья. Одежда, волосы, движения — для всего этого слишком пекло. Она даже смотреть не могла на красную, блестящую спину Малфоя — от одного только взгляда делалось хуже. Это как умирать от жары и встретить кого-то в свитере — от этого становилось жарче, будто ты сам закутан в тёплую одежду, и оставалось лишь удивляться: уж не из Африки ли приехал этот человек и есть ли помимо сумасшествия другое объяснение подобной нелепости. Гермиону подвёл корень дерева. Она хотела смахнуть пот, прежде чем тот начнёт жечь глаза, и в этот момент кроссовка застряла. Гермиона настолько вымоталась, что лишь едва попыталась сделать то инстинктивное, странное и бесполезное движение, которое обычно делают люди перед падением ничком — конвульсивно дёрнуться назад, пока ноги бестолково стараются устоять, а руки живут своей жизнью. У неё имелась доля секунды, чтобы осознать предстоящую катастрофу, и Гермиона тут же смирилась с судьбой. Она выставила вперёд руки, смягчая удар, — но мизинец странным образом изогнулся. Потревоженные сломанные костяшки прошили всё тело болью, и Гермиона вскрикнула, сморщилась и закрыла глаза. Всхлипнув и опустив ладонь на плечо, она повернула голову и положила щёку на прохладную землю. — Я умираю. До неё донёсся глухой стук и шорох влажной одежды — в своём нынешнем состоянии Гермиона понятия не имела, что делает Малфой. — Одни только обещания. Гермиона старалась просто дышать — вдруг кислород сможет остудить тело? Ей требовалась вода — например, целое озеро, чтобы забраться в него и пить до тех пор, пока не начнёт казаться, что живот вот-вот лопнет. Каждый вдох огненным вихрем устремлялся к лёгким, а учитывая потерянную влагу, внутренности наверняка уже высохли. Гермиона была похожа на трухлявое дерево где-то в бесплодной местности. С таким горячим дыханием она скоро воспламенится. Интересно, как загораются люди? Она просто взорвется — настоящий обед, приготовленный для Малфоя. Сволочь. Она ни за что не облегчит ему задачу. Гермиона надеялась, что на вкус она окажется как подгоревшая, пересушенная индейка. Нет, не индейка, что-нибудь несъедобное. Летучая мышь? А их вообще едят? Она открыла глаза, повернула голову и разглядела Малфоя, распростёртого на земле. Он лежал на спине, раскинув руки, и его живот двигался в такт быстрому дыханию. Ей не удалось хорошенько рассмотреть Малфоя в траве, но похоже, ему тоже было худо. — Как думаешь, мы сумеем лёжа скатиться остаток пути? Он на секунду приподнялся на локтях, оглядел склон, и рухнул обратно. — Слишком много деревьев. 17 июля; 17:32 Назвать её запах приятным было сложно. Вообще-то, от неё несло просто отвратительно. Грязное тело было липким от застарелого пота, голова чесалась, и Гермиона старалась как можно реже поднимать руки. Она пыталась держаться подальше от Малфоя, чтобы никто из них не мог учуять «аромат» соседа. Они соблюдали дистанцию в несколько метров, и Гермиона могла прошагать минут десять, вообще его не видя. Гермиона пребывала в отвратительном настроении — прошлым вечером она натёрла кожу цветами, но этот трюк проработал лишь до утра, когда она опять вспотела. От съеденных бананов болел живот, постоянно хотелось пить; с самого момента пробуждения они с Малфоем то молчали, то кричали, то сыпали язвительными комментариями. Гермиона пыталась игнорировать реальность, но воображение сейчас было бессильно. 18 июля; 20:01 Гермиона двинулась на шум, который, как ей показалось, издавал Малфой, размышляя, не стоит ли ей предложить устроиться на ночевку, но обнаружила кое-кого совсем другого. Заметив за деревьями человека, она резко остановилась и прищурилась, всматриваясь в профиль. Разглядев знакомого, она улыбнулась и, застигнутая встречей врасплох, чтобы припоминать былые сомнения, сделала шаг к Биллу — парню, которого они встретили на поляне. Она опять подняла было ногу, но чужая ладонь зажала ей рот, а чья-то рука обхватила за талию и рванула назад. Гермиона попыталась взвизгнуть, но ладонь прижалась сильнее; скользнув глазами по бесцеремонным пальцам, она подняла руку и с силой ткнула локтем назад. Около щеки послышался глубокий, тяжёлый вздох, над ухом раздалось слабое шипение, и Гермиона узнала напавшего. Жар малфоевской груди опалял спину, его влажная от пота футболка прилипла к её собственной, но времени анализировать свои чувства по этому поводу не было. Гермиона снова сфокусировалась на Билле и вдруг поняла, почему Малфой её остановил. Прекратив попытки разжать его пальцы, она опустила руку и стиснула его запястье, стараясь унять вздувшийся за грудиной страх. Первым, что Гермиона заметила, был перемазанный кровью рот Билла; с момента последней встречи больше всего в его облике изменились зубы. Большие и острые, они торчали из широкого рта — звериные клыки, которые обнажали растянутые в улыбке губы. Билл смотрел куда-то вниз, и Гермиона разглядела потухшее кострище, перед которым тот сидел; сложенные кучей камни напомнили ей о попадавшихся звериных могилках. Ладонь Малфоя обхватила её бедро, его предплечье вдавилось ей в живот — прижимая к себе Гермиону, он сделал шаг назад. Она едва ли обратила на это внимание, поглощённая зрелищем: Билл поднял с колен кролика. Его ногти были длинными и острыми — настоящие когти. Должно быть Гермиона издала какой-то звук — пальцы Малфоя так крепко впились ей в рот, что ей стоило задуматься об угрозе потери зубов. Его губы снова коснулись её ушной раковины: горячее дыхание превратилось в предупреждающее шипение. Постояв, он отступил ещё на шаг, дыша ей прямо в ухо. Билл поднёс кролика к губам, и, даже понимая, что сейчас произойдёт, Гермиона не смогла отвести взгляд. Сердце болезненно колотилось; она прижала ладонь к бедру Малфоя, чтобы в случае необходимости иметь возможность быстро выхватить кинжал. Сам Малфой замешкается — одна его рука закрывала ей рот, а вторая, та, что ближе к кинжалу и сумке, стискивала её талию. Если потребуется, Гермиона выхватит оружие — всего один взгляд в их сторону, и она его вытащит. Кролик бился в хватке Билла, и Гермиона увидела, как мужские пальцы впились в добычу — красные пятна расцветали на сером меху, и животное испуганно пищало от боли. Билл зарылся лицом в мех и провёл носом по тельцу — Гермионе было видно, как язык скользнул к шее зверька. Малфой потихоньку отводил их назад — шаг, ещё один, ещё; их ноги передвигались всё быстрее, а дыхание становилось громче. Билл впился в горло обезумевшего животного, кровь брызнула ему на щёку, и Гермиона тут же зажмурилась. Желудок сделал резкий кульбит; Гермиона поморщилась — увиденный образ буквально выжгло в мозгу. Ладонь на её губах ослабла — то ли Малфой сообразил, что Гермиону может стошнить, то ли ощутил, как она пытается втянуть воздух. Сама она так и не разжала пальцы на его запястье и теперь чувствовала сумасшедшее биение пульса. Малфой крепче прижался к её уху, его паническое шипение было громче, чем все издаваемые ею звуки. Вдруг Малфой замер, дыхание у него перехватило, и Гермиона открыла глаза. Она больше не могла различить Билла за деревьями, но слышала, как он ел. Бедро под её ладонью напряглось — Малфой поворачивал их в сторону, обводя вокруг дерева, в которое врезался; его шипение возобновилось. Он отпустил её талию, повернул запястье, в которое она вцепилась, и обхватил пальцами её руку. Затем дёрнул, вынуждая Гермиону развернуться, и та побежала за ним следом. Она бешено размахивала свободной рукой, отпихивая ветви, отскакивающие от Малфоя и хлещущие по коже. Плевать. Им надо было лишь двигаться, двигаться, двигаться. 19 июля; 2:38 Она долго бежала на адреналине — к тому же Малфой так впился ей в запястье, что, казалось, мог оторвать руку, если она отстанет. Когда они наконец замедлили бег и расцепились, возбуждения хватило ещё на час пути. А потом адреналин, к сожалению, испарился — казалось, это случилось часы назад. От истощения Гермиону накрыла апатия: голова была тяжёлой, зрение расплывалось, странное оцепенение сковало тело — словно его накачали воздухом. Ей казалось, будто кожа утратила эластичность; мысли спутались, а ноги и спину свело судорогами. Они продолжали свой путь. 8:01 Глаза горели, тело ломило, а голова кружилась — сказывалась нехватка сна после столь сильного напряжения. Накапливающееся обезвоживание и отсутствие витаминов вносили свою лепту. Гермиона провела большим и указательным пальцами по векам, сжала переносицу. Она уснула в рассветных сумерках, а проснулась, когда солнце только-только поднялось над верхушками деревьев — меньше половины необходимого отдыха. Малфой торчал на одном из деревьев, оглядывая окрестности в бинокль. Похоже, он сообразил, как работает прибор, пока Гермиона отвлеклась — вытащив бинокль из сумки впервые, он выглядел совершенно сбитым с толку. Наверное, сейчас Малфой выискивал дым или какие-то признаки местонахождения Билла. Хотя Гермиона сомневалась, что их преследовали. Ночью им встретилось ещё одно кострище, более старое, с грудой костей, подразумевающее, что Билл уже побывал здесь. Гермиона сомневалась, что Билл повернул назад — только если заметил их. Но и в этом случае он бы их уже нашёл. Хотя место для сомнений оставалось. Билл, кем бы он ни был, мог являться частью магии этого острова либо же быть каким-то необычным получеловеком, о котором она никогда не читала. Он мог блуждать бесцельно, а значит, ему ничего не стоило повернуть в ту сторону, где он уже был. Гермиона знала, что магия не действует на некоторых людей, но до сих пор не понимала, распространяется это только на магглов или на всякого, кто не ищет растение. Магия влияла на Билла — может быть, потому, что он сам являлся магическим существом или же потому, что тоже разыскивал цветок. Он точно обладал разумом, так что назвать такое предположение невозможным не получалось. Или там, на поляне, он как-то скрыл своё естество, или же всё обстояло гораздо хуже — после ухода что-то превратило его в это существо. Им попадались и другие костровые ямы, но Билл мог соорудить их до того, как застрял с ними, или же это было делом рук подобных ему созданий. Здесь вполне могло существовать нечто волшебное, что обладало силой вытворять с ними такое. Гермиона не понимала, почему Билл не атаковал их, если каким-то образом сумел скрыть на поляне свою сущность. Может, он интересовался исключительно животными — например, разрыванием кроличьей шеи, как в том видении, от которого Гермиона никак не могла избавиться. Или он рассчитывал с их помощью выбраться из ловушки и решил не предпринимать попыток убить своих соседей. Или же его отпугнуло наличие у Малфоя кинжала. Гермиона ничего не знала наверняка, кроме того, что человеком Билл не был. Она подспудно понимала, что больше не хочет оказываться с ним рядом, и что если он объявится, пусть даже в нормальном обличье, она тут же выхватит один из клинков. Все остальные выводы были предположениями, а это подразумевало то, что Гермиона уже всё обдумала, просчитала все возможности и выстроила их в логическом порядке. И что она лишь сильнее злилась с того момента, как прошлой ночью начала анализировать информацию, и очень сожалела об отсутствии библиотеки, где можно было попытаться отыскать хоть какие-то факты. — Тебе нравится лазать по деревьям, да? — спросила она, когда ноги Малфоя коснулись земли. Такой тон предполагал, что в действительности Гермиона интересовалась тем, насколько сильно Малфою нравится разрушать жизни других людей. Он посмотрел на неё так, словно день уже неимоверно затянулся, стряхнул с ладоней грязь и кусочки коры. — Я вырос за городом. — О... Малфой вскинул бровь, поправил на плече сумку и поднял с земли мантию. — Ты готова идти или хочешь сначала поискать очередные поводы пособачиться? Гермиона одарила его своим лучшим презрительным взглядом, подобрала сумку и удостоверилась, что шнурки на кроссовках завязаны. — Сначала я бы хотела обсудить тот факт, что у тебя находятся оба кинжала. Мне кажется… Малфой застонал и быстро зашагал прочь — Гермиона двинулась следом, продолжая свою длинную, логически обоснованную речь о необходимости делиться, но он всё равно её проигнорировал. 13:28 — Зачем ты ищешь растение? Рука Малфоя замерла — он как раз собирался осветить фонарём расселину и убедиться, что та не была узким проходом, ведущим куда-то ещё. Перестав вглядываться в глубокую трещину, он выключил фонарь и бросил его в сумку. — Хочу лечить людей. Гермиона уставилась на него, почти не сомневаясь во вранье, но всё же попыталась скрыть неверие в голосе. — Ты хочешь лечить людей? Иногда Малфой делал именно так — на полном серьёзе говорил о чём-то, что не имело смысла для того, кем Гермиона его себе представляла. Словно испытывал — начнёт она сыпать оскорблениями или действительно поверит ему? Чаще всего Гермиона срывалась, но тем не менее старалась держать себя в руках во имя более мирного сотрудничества. К тому же существовала некая её часть, которая подумывала о том, чтобы дать Малфою шанс — та самая, что проявилась после смертельно опасных передряг. На лице его была написана скука, но левая бровь подрагивала, словно Малфой так и не определился, вскинуть её или сдержаться, а мозг не подал нужной команды. — Да. Я решительно настроен спасти этот мир, Грейнджер. Может, даже куплю геройский плащ. Наклейку с молнией или лохматый парик. Веснушки — это мой предел. Полагаю, именно этого жаждешь ты, верно? — Ты говоришь так, будто это нечто плохое. — Когда ты выглядишь словно пятнистый… — Что я хочу заполучить растение для помощи людям. Они снова тронулись в путь, и его сумка задела дерево — Малфой откинул её за спину. — Нет. Просто это предсказуемо. Гермиона посмотрела на него, убирая с дороги ветку. — Это так плохо? Это… Он улыбнулся; видимо, Гермиона слишком уж пристально в него вглядывалась — она стукнулась головой о следующую ветку. — Грейнджер, это как наблюдение за деревом. Ты… Она треснула его по руке, и он рассмеялся. 20 июля; 10:08 Стоило им услышать шум воды, как злая усталость сменилась детским воодушевлением. По крайней мере, у неё, хотя Гермиона могла поспорить, что Малфой тоже обрадовался. Со вчерашнего утра она сделала всего три глотка воды, и тело готово было сдаться, если она немедленно не утолит жажду. Не наполнит его водой так, что будет с трудом передвигаться и хотеть писать каждые десять секунд. Малфой первым выбрался из леса, и Гермиона не заметила, что он резко замер, пока и сама не выбежала из-за деревьев. Она отклонилась назад, откинула руки и по инерции сделала несколько тяжёлых шагов, прежде чем сумела остановиться без риска падения. Малфой за спиной откашлялся то ли от неловкости, то ли от внезапного неприятного осознания того, насколько же они грязные. Гермиона увидела семерых людей, таращившихся на них в полной тишине. Женщина бросила свою удочку и опустила палец маленького мальчика, указывающего прямо на них. Опрятно выглядящие магглы, сбитые с толку, почему из лесу вылетели двое в таком виде, словно им ничего не известно про душ и цивилизацию. Гермиона отчётливо осознавала свою грязную и порванную одежду, полосы и пятна грязи на коже, состояние волос. Пытаясь пригладить футболку, она перевела глаза на отдалённо знакомый звук и обнаружила подростка, опускающего мобильный телефон. Она передумала ободряюще улыбаться и вместо этого окинула людей сердитым взглядом. Он только что их сфотографировал, словно они звери в зоопарке или нечто подобное. Гермиона фыркнула, убрала кудрявые пряди за уши и развернулась. Малфой снисходительно ухмыльнулся и последовал её примеру; они оба ушли обратно в лес. — Мы просто пройдём чуть выше, пока не останемся одни. Малфой сердито молчал, что напомнило Гермионе о том, как они шли к антикварному магазину с заколкой и все пялились на них с ненавистью. Она не знала, что хуже — когда люди смотрят на тебя потому, что ты отброс общества, или потому, что ты так выглядишь. 11:03 Гермиона рассмеялась, едва не сойдя с ума от вкуса воды. Малфой смотрел на неё, замерев на расстоянии вытянутой руки, бутылка зависла в миллиметрах от его губ. Один из них теперь каждый раз перед первым глотком наполнял ёмкость водой — просто на всякий случай. Гермиона помахала рукой и покачала головой, давая понять, что причин для волнения нет, и со смехом наполнила собственную бутылку. — Я тут подумала, какой бы была моя реакция, если бы из леса появилось двое людей в таком виде, как мы. Я хочу сказать, они же просто отправились на рыбалку, а мы, наверное, производили впечатление сумасшедших. Она не знала, применимо ли высказывание «потом мы ещё над этим посмеёмся» к Малфою. Со стоическим выражением лица он отвёл взгляд и принялся с жадностью пить, но это не помешало Гермионе считать эту мысль забавной. Она закрыла глаза и подняла бутылку к губам, чувствуя, как прохладная жидкость стекает по горлу — она представляла, как вода заполняет все пустоты, которым не место в её теле. Последнего человека у реки они видели около мили назад, и всё же мыться пока было небезопасно. Придётся дождаться ночи и пройти ещё пару миль, чтобы удостовериться, что их никто не заметит. Гермиона решила, что сначала попробует порыбачить. Окунётся как можно глубже — пока не перестанет чувствовать палящие солнечные лучи на коже. Это будет восхитительно. Словно возвращение домой, горячий шоколад в декабре под одеялом или чтение в грозу. Когда бутылка опустела, Гермиона шумно задышала, чувствуя лёгкое головокружение и тяжесть в животе, но её это не особо заботило. Ей будто бы было мало — и она могла выпить целую реку, прежде чем утолить жажду. Гермиона уселась удобнее и потянулась к шнуркам, чтобы развязать их, но решила просто стащить кроссовку — так выйдет быстрее. Малфой успел закатать штаны по щиколотку, но, похоже, согласился с Гермионой, что лучше не мучиться и запрыгнуть в воду. Гермиона, моргая, уставилась на его голую ступню, задумавшись, сумеет ли она с первого взгляда пересчитать все его кости. Это было преувеличением, но нога у него действительно была очень костлявой. Гермиона удивилась, как Малфой ещё ничего не сломал — мяса на нём было не слишком много. Тонкие кости, вены, длинные пальцы, которые в значительной степени упростят лазание по деревьям, реши Малфой снять ботинки, и большой палец который стоило переименовать в гигантский. Зачарованная, она не сводила с Малфоя глаз, но тот этого не заметил. Сама Гермиона никогда не уделяла особого внимания ногам или внешнему виду в целом. Но не заметить такое было сложно — ступни напоминали плакат в кабинете ортопеда. Она чуть ли не воочию видела стрелочки с названиями, отходящие от его ног. Лишь когда ступни Малфоя исчезли под водой, Гермиона вспомнила о своём намерении окунуться, стянула носки и поднялась. Река была широкой, но даже если вода дойдёт ей только до щиколоток, Гермиона просто ляжет и будет перекатываться, словно тюлень. Или зароется поглубже — и Малфой может припоминать каких угодно животных. Плевать она на это хотела! Ведь в нём будет говорить зависть, что ему самому приходится сдерживаться, дабы не последовать заманчивому примеру. Гермиона забежала в реку — со стороны казалось, будто она тяжело и шумно протопала. Малфой повернул голову и, недовольный брызгами, зыркнул на неё, будто сам не собирался делать ничего подобного. Гермиона не слышала его за плеском, но видела, как он продвигается вперёд. Обогнав его, она направилась к середине реки, чтобы окунуться. Намеченное место было совсем близко — вода уже достигала бёдер, — когда Гермиона заметила, что течение значительно ускорилось. Думая лишь об одном, она собиралась проигнорировать этот факт, но вода толкала настолько сильно, что приходилось идти боком, чтобы не упасть. — Это странно, — пробормотала она, отступая на шаг. Логика обрушилась на неё, словно кирпич на голову. Всё, что происходило на острове и чью странность ей хотелось отметить, даже в теории не могло оказаться ничем хорошим. Гермиона постаралась развернуться; тело одеревенело, как обычно бывает в тех случаях, когда сначала мозг отчаянно сигналит «шевелись быстрее, быстрее, быстрее», и лишь потом ты полностью осознаёшь, куда именно направляешься и что происходит. Гермиона сумела повернуться только вполоборота — в противном случае поток грозил снести её с ног; течение толкало вперёд, так что ей приходилось пятиться из-за всех сил, чтобы не упасть и удержаться. Наверняка Малфой тоже пробовал развернуться: он стоял к ней спиной, пока они пытались отступить к берегу, но течение было чересчур сильным. Давление было таким мощным, что попытка сдвинуться в сторону оборачивалась шагом вперёд, и теперь Гермиона буквально бежала, при этом ни на йоту не смещаясь вбок. Она выглядывала ветку, виноградную лозу, хоть что-то, за что можно было бы ухватиться, но ничего не попадалось. Течение без устали толкало её, и всё, что ей оставалось, это стараться при каждом шаге напрягать ноги, ставя их на дно. Шум воды настолько возрос, что заглушал звук сердцебиения; давление удвоилось, и Гермиона не выдержала: течение сбило её, ноги взметнулись, словно шарики на ветру, и вода утащила свою жертву вниз. Отставляя руки назад, Гермиона пыталась упереться, чтобы вытолкнуть тело. Голова появилась на поверхности всего на секунду, но этого хватило, чтобы сделать глоток воздуха, прежде чем рот наполнился водой. Гермиона перевернулась в бушующей белой воде, открыла глаза и рванулась вбок, к берегу, изо всех сил — она и не представляла, сколько мышц у нее имелось. Она не понимала, движется ли она хоть куда-либо; кроме окружающей белизны и синих вспышек разобрать ничего не получалось. От нехватки кислорода лёгкие опалило огнем, и Гермиона опять перевернулась, толкаясь вверх, вверх. Она сумела различить голубизну неба, прежде чем снова уйти под воду, и заработала конечностями сильнее; движения тела стали конвульсивными. В мозгу бились только две мысли — безусловная необходимость выбраться на поверхность и кажущаяся невозможность это осуществить. Но Гермиона редко когда пасовала перед трудностями — она продолжала свои отчаянные попытки, пока тело, наконец, не всплыло вновь. Как и в первый раз, не переставая работать руками и ногами и сосредоточившись на дыхании, Гермиона набрала полные лёгкие воздуха. Она кашляла и давилась попавшей в глотку водой, но сейчас это было вторично и неважно. Напрягая шею, она держала голову над поверхностью и, вращая руками, старалась встать на ноги. Малфой барахтался почти прямо перед ней — она не знала, кто именно из них сместился. Его макушка то появлялась над поверхностью, то пропадала; от бьющих по воде рук расходились большие волны. Вдруг Гермиона заметила горный склон — каменную стену, к которой они неслись, не имея возможности остановиться. Ей потребовалась секунда, чтобы разглядеть проход, зияющий над водой и пеной — тёмное полукружие вздымалось над рекой. Гермиона сделала вдох, попутно заглотнув воды — горло обожгло и перехватило. Она отчаянно закашлялась, вопреки всем инстинктам пытаясь сделать ещё один вдох, но волна накрыла её с головой. Вода потекла по гортани, глотку и лёгкие сдавило. Больно стукнувшись обо что-то виском, Гермиона на мгновение потерялась в пространстве; ей казалось, будто тело наполняется водой, которая выводит из строя жизненно необходимые системы. Гермиона врезалась во что-то раз, другой, и это что-то изогнулось. Она почувствовала, как погружается всё глубже, но вот её кожи коснулся гладкий шёлк, сменившийся каким-то пузырящимся материалом, и она вытянула руки, чтобы уцепиться. Она не хотела топить Малфоя, но природный инстинкт заставил её действовать, не задумываясь. Гермиона тонула, возможно, умирала, и толкнула Малфоя вниз, чтобы всплыть самой. Это был бездумный жест отчаяния, борьбы за дыхание, жизнь; попытка использовать единственный доступный шанс. Проявилось основное, эгоистичное начало, заложенное в душу и инстинкт каждого человека; оно заявило о себе тогда, когда разум перестал функционировать, а чувства притупились. Лишь когда тело Малфоя продвинулось вперёд, Гермиона сообразила, что какое-то время они сопротивлялись течению. Обхватив ладонями его плечи, она всплыла на поверхность и так сильно закашлялась на вдохе, что перепугалась, как бы не лопнули внутренности. Она сделала ещё один вдох; перед глазами кружились чёрные пятна, мир казался тусклым, но она сумела разглядеть, что руки Малфоя держатся за край проёма. Сам он скрылся под водой, его пальцы соскальзывали. Сопротивляясь течению, пытавшемуся её смести, Гермиона дважды толкнулась ногами и вдруг упёрлась ступней в какой-то камень. Малфой разжал хватку и уже поплыл дальше, но Гермиона успела просунуть руки ему подмышки и обхватить грудь. Она за двоих приняла на себя водный удар; упирающаяся в камень нога отчаянно дрожала. Под малфоевским весом плечи перенапряглись, боль пронзила до самых висков, и хватка начала ослабевать. Гермиона толком не поняла, что произошло, но решила, что сумела приподнять Малфоя достаточно, и тот изловчился снова стиснуть край проёма. Он с трудом подался назад, через неё, прижимая под водой своим телом. Он закрыл собой солнце — перед глазами у Гермионы была лишь темнота, лицом она касалась его кожи, а руки соскользнули ему на живот. Она чувствовала, как он дышит и как напрягаются его мускулы. Она держалась за него на случай, если потеряет опору, и пыталась второй ногой нащупать что-то твёрдое. С каждым вдохом Малфоя ею овладевали всё большие злость и отчаяние, но он вдруг толкнулся вверх, и все эмоции исчезли. Гермиона почти выскользнула из-под него прямо в темноту проёма — без всякого анализа она прекрасно знала, что в это место ей совсем не хотелось. Она понимала, что у них остался последний шанс выкарабкаться, но колено у неё подогнулось, а Малфой всплыл ещё выше. Похоже, Гермиона проиграла эту битву. Малфой выпрямился, его ноги по-прежнему болтались в проёме; выглянув из-за него, Гермиона посмотрела вверх — картинка перед глазами расплывалась. Ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание, но отчаянно сопротивлялась. Её колотило, но она крепко прижимала ногу к стене. Гермиона приподняла руки — пальцы ощутили прохладный воздух, кожу и камень. Отведя от Малфоя одну ладонь, она принялась панически ощупывать изгиб проёма. Гермиона судорожно старалась определить, стоит ли ей отпустить Малфоя и попытаться самой уцепиться за камень, хватит ли ей сил удержаться, как вдруг почувствовала возле руки какое-то движение. Ладонь Малфоя нырнула под её плечо, так сильно сжала его, что что-то щёлкнуло, и рванула Гермиону вверх. Нога отлепилась от камня, и Гермиона врезалась в спину Малфою, который тут же её выпустил. Будь у Гермионы в лёгких кислород, она бы закричала прямо в воду. Вместо этого она выбросила вперёд руку и ударилась ладонью о камень. Она не понимала, то ли что-то тащило Малфоя вниз, то ли она сама всплывала, то ли они оба двигались. Она снова дёрнула ногой в попытке нащупать твёрдую поверхность, но тут рука Малфоя вытащила её на поверхность. Несколько диких мгновений она думала, что лёгкие перестали функционировать. Умудрившись сделать вдох, она этого не почувствовала. Гермиона провела ладонью по камню, прижала к скале предплечье, уткнулась лбом в спину Малфою между лопатками и дышала, дышала. Грудь ломило то ли от проглоченной воды, то ли от сильного сердцебиения. Мозг отказывался работать, мир вокруг кружился, и она чуть не потеряла сознание. Но кислород наконец-то сделал своё дело. Малфой отцепил от себя вторую ладонь Гермионы, и они оба немного соскользнули вниз. Однако, сумев нащупать камень, Гермиона прижала к скале предплечье и приподнялась на дрожащих руках. Зрение начало проясняться, мир прекратил своё яростное вращение, и она вскинула ужасающе тяжёлую голову. Прижав руки к камню, Малфой буквально распластался по стене, а Гермиона прилипла к его спине. Она чувствовала, что течение по-прежнему затягивает его ноги в проём. Их спасало только то, что большую часть веса они перенесли на камень, к которому отчаянно прижимались руками. Если бы первой за скалу уцепилась она, а Малфой ухватился бы за неё, их обоих уже бы смыло. Придавленный Малфой старался сделать вдох, а Гермиона всё никак не могла надышаться. Она боялась пошевелиться, боялась, что малейшее неверное движение отправит их обоих в бездну. Гермиона сомневалась, что их принесло сюда случайно — ударься они сперва о подножие скалы, они могли бы пораниться или даже переломаться, но выжили бы. Магия старалась отправить их в какое-то место, где они явно не желали оказываться. Нужно было убраться от этой дыры, и когда им это удастся, с помощью стены они смогут выпрямиться и пробраться к берегу. Гермиона никак не могла надышаться, и даже мысль о том, чтобы рассказать о своём плане, потребовала серьёзных усилий. Она как можно дальше отодвинула одну руку, вторую рывком перекинула через голову Малфоя и тут же прижала к камню. Малфой повернулся и взглянул на Гермиону: его нос и рот вжимались в скалу прямо над её локтем, дышал он с трудом. Гермиона сместилась в сторону и отклеилась от его спины. Лихорадочно работая конечностями, она вытащила из воды торс, привалилась к камню, как можно дальше отвела одну руку и снова рванулась в сторону. Малфой последовал её примеру; они сделали по четыре перехода каждый, когда Гермиона остановилась. Она ударилась бедром об острый камень и поняла, что нащупала край проёма. Тяжело выдохнув, она со стоном толкнулась руками и подтянула ноги. Прижав колено к стене и пользуясь дополнительным упором, она подалась в сторону и подняла второе колено. На мгновение она замерла, сделала пару вдохов и опять рванулась вбок. Миновав проём, она опустила ноги и постаралась нащупать дно. Наконец она выпрямилась: вода доходила ей до пояса, а поток прижимал к стене. — Сделай милость, — прохрипел Малфой, — не торопись. Гермионе не хватало дыхания на перепалку, а сил — на свирепые взгляды. Вместо этого она протянула руку, предлагая помощь, но Малфой даже не взглянул на неё. Тогда она упёрлась ладонью в стену, оттолкнувшись, cдвинула в сторону ногу и рывком приставила к ней вторую. Течение было таким сильным, что она с трудом дышала — лёгкие сжались, словно шарики. Казалось, будто к ногам привязаны гири, а тело толкала машина; икры и бёдра дрожали от напряжения. Она замерла на расстоянии вытянутой руки от Малфоя, пока не убедилась, что тот миновал опасное место и не умчался в проём. Он только однажды бросил на Гермиону убийственный взгляд — слишком уж пристально та в него вглядывалась. Но она же не за его страданиями наблюдала — Гермиона знала, что и Малфой следил за ней во время её продвижения. Она чувствовала его дыхание. Он миновал проём самостоятельно — о прикладываемых усилиях свидетельствовали вздувшиеся у него на шее и руках вены. До берега пришлось делать ещё восемь шагов. И Гермиона отсчитывала их один за одним. Это помогало справиться с болью в ногах, напоминало, что она движется к цели и уже почти добралась — почти, ещё немного. Ещё совсем чуть-чуть, и она сможет лечь и не двигаться в течение пяти дней. Ещё чуть-чуть, и она снова справится с магией. Вода была уже на уровне икр, когда течение вдруг ослабло. Гермиона замерла и посмотрела на воду: только что её окатывало брызгами, а сейчас она чувствовала лишь приятное давление на ноющие мышцы. Малфой ругался шёпотом, и пока все эти слова были адресованы реке, Гермиона полностью его поддерживала. Он толкнул её в спину, вынуждая идти дальше — проигнорировав вспышку боли, она прыгнула вперёд и оказалась на твёрдой почве. Гермиона рухнула на колени, склонила голову к земле и просто дышала. Живот крутило, тело горело, но она сумела выбраться из воды. Она была на земле, в безопасности; она победила. Малфой проковылял мимо и Гермиона услышала, как он упал и быстро задышал в унисон с ней. Гермиона почувствовала, что мышцы начали расслабляться, а лёгкие расправляться. Она горько уставилась на воду, стекающую с волос. Совсем не так она представляла себе полное погружение. — Лечение людей — чушь собачья. — Что? — Святая Грейнджер и ни единого сомнения при попытке меня утопить. Гермиона закатила глаза. — Можно подумать, ты меня не топил. — Если бы ты так в меня не вцепилась, это бы проблемой не стало. — Только так я могла остановиться… — А затем чуть не отправила меня в бездну: когда врезалась в меня, когда попыталась утопить и когда… — Я вытащила тебя обратно! — Этого не пришлось бы делать, если бы… — Знаешь, не будь там тебя, я бы тоже могла уцепиться за стену. Так что тут вряд ли есть моя вина. Если бы мы поменялись местами… — Мы бы сдохли. Гермиона вскинула брови и убрала с лица волосы, чтобы лучше видеть Малфоя. — Можно выразиться потактичнее. — Мы чуть не погибли. В очередной раз. И в этом нет ничего тактичного. Он прислонился к дереву: футболка облепила тело второй кожей, лицо раскраснелось. Гермиона встретилась с ним глазами и, наклонившись, потёрла ноги. — Как думаешь, куда он вёл? Малфой покосился на проём за её спиной и пожал плечом. — Почему бы тебе не проверить, пока я подбираю сумки. Гермиона со стоном посмотрела вдоль реки, стараясь определить, как далеко им возвращаться. — Жаль, что у меня нет велосипеда. А лучше… — Метлы. Малфой поднялся на свои костлявые ноги и зачесал волосы пальцами. — А что случилось с твоей? Гермиона помнила, что, оставив её в лодке, он улетел в сторону острова. Но с тех пор метлы она больше не видела. Малфой одарил её долгим нечитаемым взглядом и опять уставился на реку. Гермиона с силой выпрямилась, встряхнула ногами, и тут ей пришла в голову мысль. Она перевела глаза на Малфоя и с улыбкой вопросительно склонила голову. Он продолжал пялиться на воду, однако покосился на Гермиону, и это послужило достаточным ответом. Она разразилась хохотом, и Малфой поморщился. — Ты… Ты… Она сломалась, верно? Разлетелась на кусочки? Ты сильно ударился? Ой, да ладно, ты много пропахал по земле? Малфой пошёл прочь, и Гермиона, посмеиваясь, двинулась следом. 22 июля; 5:33 Когда она проснулась, он стоял в нескольких метрах от неё. Тёплый ветерок доносил до неё слабый аромат шампуня. Выбравшись из потока, они не осмеливались заходить в реку глубже чем по щиколотку, но с наступлением темноты, скрытые от глаз друг друга, всё же решились помыться. Гермиона по-прежнему не ощущала себя полностью чистой, но ведь будут другие реки и грозы. Поднявшись, она протёрла сонные глаза и до хруста выпрямилась. Малфой стоял слишком близко к обрыву — особенно для того, кто вчера, устраиваясь на ночлег, всем своим видом демонстрировал, что и семи метров до края недостаточно. Можно подумать, он крутился и метался во сне. Гермиона сомневалась, что Малфой вообще двигался — в те несколько раз, что она просыпалась раньше, она находила его в той же самой позе, в которой он лёг. К тому же, видимо, он спал чутко, раз просыпался первым или всякий раз, когда Гермиона вставала по нужде. Она прошла и встала с ним рядом, делая глоток утреннего воздуха и любуясь открывшимся зрелищем. Красная и оранжевая краски расцветили небо, солнце только-только поднялось из-за холмов, поросших сочной зеленью; некоторые склоны, покрытые вереском, казались фиолетовыми. Перед ними раскинулась долина, утопающая в море всевозможных цветов; тут и там мелькали оливковые деревья. У подножия холма притулился одинокий домик, рядом с поленницей стоял привязанный к столбику ослик. — Красиво. — Да. Гермиона покосилась на Малфоя: его лицо окрасилось золотом. — Большинство людей предпочитают закаты, но мне всегда больше нравились рассветы. Новый день, новая… Что? Угол его рта дрогнул — ещё чуть-чуть, и на губах появилась бы усмешка. — Грейнджер, ты странная. Скрестив руки, она хмыкнула. Мама как-то однажды сказала ей, что это бессознательная попытка самозащиты. На что отец фыркнул и заявил, что причина кроется в её характере. Гермиона не знала, почему, но, делая так, каждый раз вспоминала об этом. — Потому что мне нравится символизм рассветов? Малфой усмехнулся. — По многим причинам. Тишина заполнила всё пространство между ними. Насколько Гермиона могла припомнить, впервые они молчали и не ощущали при этом никакой неловкости. Может, дело было в рассвете — трудно чувствовать неловкость, когда мир такой умиротворенный. На несколько секунд было легко позабыть о том, что они тут делали, с чем столкнулись и почему их соседство должно ощущаться неправильным. И как странно думать о том, что возможно, в конечном счёте, оно не такое уж и неправильное — больше нет, раз уж они не предали друг друга… по крайней мере, здесь. В этом странном послевоенном мире. Ей всё равно хотелось, чтобы на месте Малфоя оказался Гарри или Рон. И вряд ли она заслуживала за это осуждения. — Можно подумать, тебе не нравятся закаты, потому что не нравится завершённость. Окончание. — Я не говорила, что мне не нравятся закаты. И тем не менее Гермиона об этом задумывалась — о своём отношении к завершённости — и возможно, в зависимости от ситуации, в словах Малфоя имелся смысл. Хотя это касалось всего. Последней чашки кофе перед рабочим днём, прощания со школой, взросления, близких людей, лежащих мёртвыми в Большом зале. Хороших финалов было немного, а иногда они оказывались и вовсе странными. Например, окончание войны — и ты не уверен, что чувствовать по этому поводу. Пытаясь улыбнуться, никак не можешь перестать плакать от опустошения. А потом просто впадаешь в оцепенение и глупо стоишь, потому что действительность стала невыносимой. — М-м, — хмыкнул он. — Если добудешь растение, ты кого-нибудь вернёшь? — Нет. Малфой впервые за утро посмотрел на неё. Она ответила ему достаточно долгим взглядом, чтобы заметить, как его язык скользнул по зубам. — Быстрый ответ. — Не то чтобы я об этом не думала — учитывая то, на что способно растение. Но... это не мой выбор. Называй это богом, судьбой или тем, во что ты веришь, но мне кажется, мы не должны вмешиваться. То, что у нас имеется такая возможность, ещё не значит, что стоит так поступать. Кто знает, желали бы они вообще вернуться. — Грейнджер, сомневаюсь, что многие люди счастливы умереть, какой бы ни была причина. — Нет, но мы не знаем, что там... после. Может, ничего или… Мы даже не знаем, кем они вернутся, останутся ли теми же людьми. Воскрешение человеческой души никем не подразумевалось. То, что ты можешь уничтожить миллионы, не означает, что так и надо сделать. Только лишь то, что у тебя есть сила вернуть кого-то… Ничего хорошего не выйдет. Никогда. Как бы я по ним ни скучала. Сунув руки в карманы, Малфой помолчал. — Лечение людей — это всё, для чего бы ты его использовала? — Я… Возможно. На его лице появилось понимающее выражение, но Гермиона не обратила на это внимания. — Я не собираюсь пытаться захватить мир. Просто я уверена, что существуют и другие полезные области его применения. — Это всецело зависит от того, в чьи руки оно попадёт. — В мои. — И в руки Министерства, которое сумеет превратить его в какое-нибудь зелье для народа и станет добывать нужный ингредиент до тех пор, пока его не будет достаточно… — Появятся законы, — возразила Гермиона, но осознала наивность своих слов даже без его взгляда. — Доступ к нему будет не только у тебя одной — у гораздо большего количества людей. И его силу — что бы ты ни думала о его применении — проконтролировать будет невозможно. Гермиона внимательно посмотрела на него, и Малфой выдержал её взгляд. — Так ты пытаешься убедить меня, что в твоих руках ему будет лучше? Ты до сих пор не… — Похоже, я знаю тебя лучше, чем тебе кажется. Бросив на него последний взгляд, Гермиона отвернулась; они оба наблюдали за солнцем, поднимающимся над холмами.