Парад Солнца

24 июня; 9:21 Сохраняя дистанцию, она из-за деревьев наблюдала за тем, как Малфой рыбачит. Пока паранойя Малфоя набирала обороты, Гермиона начала пристально присматриваться к нему самому. Она боялась спать даже на расстоянии нескольких метров от него, опасаясь, что он может принять её за врага или кого-то подобного. Ведь тогда Малфой мог загнать её как кролика, прижать к земле и, возможно, перерезать глотку. Гермиона выискивала любые зацепки, способные привести её к растению, высматривала признаки магии, которая могла бы снова попытаться её прикончить, а теперь вдобавок приглядывала за Малфоем — и внимательнее, чем в самом начале. Ей казалось, что она тоже потихоньку сходит с ума. Весь этот шпионаж и осторожные движения, попытки проследить за ним так, чтобы он ни о чём не догадался, выбивали из колеи. В какие-то дни Гермиона ощущала себя выжившей в катастрофе, а в какие-то — надеялась больше никогда не увидеть даже фотографию этих островов. Ей нужно было помочь Малфою взять себя в руки, но она не знала, как это сделать. Пока он не перестанет считать, что их что-то преследует, он не успокоится, но у Гермионы не было никаких идей, кроме как самой изваляться в грязи и притвориться дохлым монстром. Вряд ли Малфой заметил её между деревьями, но он вдруг поднял голову и посмотрел прямо в её сторону. Они пялились друг на друга пару секунд, и Гермиона уже планировала медленно отступить, когда Малфой поднял добытую рыбину и начал выбираться из воды. 25 июня; 3:21 Она лишь на секунду подняла тяжёлые веки, чтобы удостовериться, что Малфой находится далеко, но, разглядев пару ног по другую сторону угасающего костра, подскочила, чуть не задохнувшись. Малфой обнаружился меньше чем в метре от Гермионы — вороша угли, он напряжённо смотрел прямо на неё. При виде этого пещерного человека она сделала глубокий вдох и медленно выпустила воздух из лёгких — Малфой не двинулся с места. Ночь выдалась холодной, возможно, он просто хотел согреться или же выбирал тлеющую палку, чтобы сжечь её заживо. Протерев глаза и проигнорировав гудящую голову, Гермиона подогнула ноги и сконцентрировалась на Малфое. На его лице плясали оранжевые тени, ещё больше заостряя черты — она старалась не сводить с него глаз. Сам Малфой больше на неё не взглянул. 8:18 — Никто нас не преследует! Если они… Знаешь что! Знаешь что, я сейчас отправлюсь туда и вернусь завтра. Я буду беззащитна и в одиночестве, и когда на меня никто не нападёт, мы удостоверимся, что там никого нет! Хорошо? Гермиона опустила руки, прекратив жестикулировать, и уже собралась уходить, но Малфой схватил её за локоть, останавливая. — Ты никуда не… — Ты не можешь мне приказывать, что делать! Я… — она попыталась вырваться из его хватки, но безуспешно. — Раз уж моя жизнь зависит от твоей, то могу. Мы уже обсуждали мой инстинкт самосохранения… — И моё стремление «бросаться в дюжину…» — Я отправлюсь следом. Гермиона уставилась на него — её грудь распирало слишком много эмоций, затем она вскинула руки и с рычанием потрясла ими у него перед носом. Малфой даже бровью не повёл. Гермиона прищурилась и, взмахнув ладонью, ударила его. Он дёрнулся, и, едва Гермиона замахнулась для новой пощёчины, поймал её запястье и вывернул его. Она лишь взмахнула второй рукой, ударяя Малфоя по щеке раз, другой, третий. — Приди уже в себя! — закричала она. — Это самая длинная речь, которую ты выдал за эти дни. Я продолжаю думать, что ты либо заколешь меня, либо окончательно слетишь с катушек. Малфой, ты меня пугаешь! Ты не обезьяна, не какой-то лесной воин или… Он наконец умудрился схватить её вторую руку и так заломил обе конечности за спину, что Гермионе пришлось податься вперёд, чтобы ослабить напряжение. Приятного в этом было мало, ведь, бодрствуя, Малфой не утруждал себя помывкой. Его лицо находилось в двух дюймах от её собственного, а глаза сверкали гневом. — Я свяжу тебя и потащу сквозь… — он осёкся и так быстро вскинул голову, что чуть не заехал подбородком Гермионе по носу. Она тоже посмотрела вверх; какая-то большая птица вскрикнула у них над головами, и Малфой выпустил её руки. Пятеро пернатых существ кружили над ними: их тела были длиной с человеческий торс, а шириной — как пол-Гермионы, и это не учитывая размах крыльев. Даже с такого расстояния Гермиона сумела разглядеть их внушительные когти; Малфоя вытащил кинжал, и она бросила на него панический взгляд. — Ты когда-нибудь видел, чтобы птицы себя вели так? — прошептала она, словно громкий звук мог их спровоцировать. — Нет. — Думаешь, это опять иллюзия и на самом деле они бабочки? — в её голосе сквозила мольба. — Просто стой смирно и, возможно, ты… Одна из птиц спикировала на них, отведя крылья назад и устремившись отвесно вниз. Понимая, что пернатое вряд ли собирается разбиться и таким образом атакует, Гермиона вытащила перо — оставшиеся четыре птицы присоединились к нападению. Первую из них Малфой ударил в живот — Гермиона только успела увидеть брызнувшую в стороны кровь, как вторая оказалась прямо у неё над головой. Сделав выпад, она во что-то всадила перо — птица закричала и вонзила когти в руку Гермионы, заставляя ту заорать. Она инстинктивно опустила конечность — когти заскользили по коже — и сбросила птицу на землю. Гермиона не представляла, имела ли она дело с иллюзией, но боль чувствовалась без всяких сомнений. Хищница сомкнула клюв на её ноге, и Гермиона запрыгала, давя птицу. От раздавшегося под кроссовками хруста и хлюпанья у неё свело живот, а сердце взлетело в горло, но времени на переживания не было. Гермионе пришлось пригнуться, чтобы вторая птица не впилась ей в горло, и не глядя вскинуть перо. Она промахнулась, но ощутила, как что-то твёрдое вцепилось ей в кисть. Гермиона рванулась так, что затрещали кости, и впечатала свободный кулак прямо в бок пернатой хищнице. Та громко вскрикнула — Гермиона почувствовала, как что-то хрустнуло под её костяшками, и выбросила вперёд перо, вонзая его птице в грудь. Та оглушительно каркнула и, располосовав кожу когтями, улетела. Шипя от обжигающей боли в руке, Гермиона смотрела, как птица, сделав разворот, устремляется обратно. От избытка адреналина зрение затуманилось; Гермиона сомневалась, что она вообще дышала, пока отводила руку, чтобы встретить хищницу на подлёте. Воткнув перо ей в плечо, Гермиона отшатнулась — когти блеснули перед самым лицом, а затем вдруг замерли в воздухе. Она жалобно всхлипнула: птица зависла прямо перед ней, а кончик кинжала застыл всего в двух дюймах от её губ. Малфой с остервенением сбросил дергающееся тельце на землю к ногам Гермионы. Может, он действительно едва не вогнал лезвие ей в рот, но, похоже, он только что спас ей жизнь. Гермиона отпрыгнула назад, оглядываясь по сторонам, и разглядела пять тушек, лежащих на земле. Кровь бежала ручейками, собираясь в лужи в грязи: одна птица была переломана, остальные — заколоты насмерть. Это было настоящее птичье кладбище. Подвывая, Гермиона прижала руку к груди: кровь проступала сквозь футболку, а боль буквально раздирала на части. Мир вокруг кружился, перед глазами всё расплывалось, голову вело, и она сфокусировалась на Малфое перед собой. Шок на его лице и едва заметные покачивания вывели Гермиону из собственного оцепенения. Рука Малфоя было покрыта кровью, а на раненом плече расползалось чёрное пятно. Он потерял достаточно крови, к тому же несколько дней не спал и не ел. Гермиона подалась вперёд, схватила его за менее поврежденную руку своей чистой от крови ладонью и потащила сквозь деревья. С ошеломлённым выражением лица он молча следовал за ней до тех пор, пока она не вывела его к берегу. Гермиона зашла с ним в воду на глубину, и они оба зашипели от боли: поток был не сильным, но давление на раны всё равно ощущалось. Выпустив его руку, она отступила на шаг — бледный Малфой вглядывался в небо. — Малфой, присядь немного. Тебе надо промыть ещё и плечо, удостовериться, что рана чистая. Глядя в воду, она осторожно двигала своей повреждённой конечностью взад и вперёд, отводя руку от расползающегося пятна крови. У неё имелись шесть небольших борозд и три достаточно глубокие отметины на предплечье — при взгляде на обнажившиеся ткани у Гермионы скрутило живот — и небольшая рваная рана сбоку на ладони, тоже выглядящая плохо. Гермиона почти не сомневалась, что две дальние костяшки были сломаны — они уже опухли и налились чернотой. Малфой вызывал больше беспокойства — он принял на себя основной удар, и это было заметно. На его правой руке виднелось по меньшей мере шесть глубоких борозд, несколько мелких царапин, колотая рана, к тому же из ладони был вырван небольшой кусочек плоти. Она не знала, как выглядит его плечо, и подняла голову поделиться своими соображениями, но заметила, что его взгляд обрёл ясность. Шок постепенно отступал, и теперь он пристально вглядывался в воду. Гермиона посмотрела вниз и отчего-то ощутила холод в животе — их кровь смешивалась. Сливалась в одно пятно, которое река медленно уносила дальше. Малфой таращился так, будто ждал, что сейчас произойдёт взрыв. Гермиона покосилась на него, предполагая увидеть отвращение, но он лишь не отрываясь смотрел в воду с пустым выражением лица. Она хотела было что-нибудь сказать, но всё же двинулась к берегу и выбралась на сушу. Выхватила из сумки свой плащ, по-прежнему мокрый после предыдущей стирки, переложила перо в левую руку и постаралась отрезать полосы ткани. Рука горела так, словно мышцы перетирали кости в труху. Вода, смешиваясь с кровью, создавала впечатление большого кровотечения. Гермиона перекинула один конец плаща через ладонь — пониже костяшек — и крепко забинтовала конечность до середины предплечья. Её лицо исказилось от боли, но она второй раз обмотала руку и, когда концы ткани сошлись, перевернула её на колене и затянула узел зубами и свободной рукой. Она перевела взгляд на Малфоя — тот всё ещё был в реке. Скривившись от боли, он стягивал футболку с раненой руки. В его плече обнаружились два прокола, по груди бежали кровавые ручейки, но Гермиона думала, что раны будут хуже — она уже представляла себя оголившиеся кости и лохмотья кожи. Им обоим повезло, что они сохранили руки, учитывая то, с какой лёгкостью птичьи когти впивались в кожу. Не будь у Малфоя кинжала… Гермиона зашла в реку, держа две длинные полоски своего плаща. В запасе у неё остался лишь небольшой лоскут — верхняя часть да застёжка. Малфой посмотрел на неё пару секунд, затем перевёл глаза на свою футболку и двинулся к Гермионе. Она чувствовала пульсацию крови в руке; повязка уже намокла, но, во всяком случае, она могла предотвратить кровопотерю. Малфой взял предложенные полоски и оглядел работу Гермионы. — Я могу помочь, если… — Я сам. Гермиона продолжала смотреть на него, и он вскинул бровь. Смущенно оглядевшись, она отошла в сторону. Наверное, Малфой не хотел, чтобы она видела, как он мучается, делая повязку. Странное поведение, но Гермионе было больно, и в данный момент её мало что волновало. По крайней мере, в его взгляде появился проблеск разума. Возможно, нападение привело его в чувство, хотя Гермиона и не знала, почему их атаковали. Она понятия не имела, кто это был: орлы или соколы. Она никогда особо не разбиралась в птицах, и в эту минуту её заботило только то, что они мертвы. Может, они сильно проголодались или тут была замешана магия? Гермиона слишком пострадала — ей едва не разорвали глотку, чтобы хоронить их, как тот кроличий мех. — Дождь собирается. Услышав голос за спиной, она подпрыгнула и, отвернувшись от птиц, посмотрела на Малфоя. Он перевязал руку на её манер, а вторую полоску обмотал вокруг плеча — ткань виднелась сквозь дырку в футболке. Гермиона не смогла удержаться, чтобы не оглядеть узлы, убеждаясь, что те хорошо затянуты. — Да, я тоже это чувствую. Слушай, Малфой… Что? Он выглядел так, словно его затошнило. — Каждый раз, когда ты сообщаешь нечто серьезное, на что мне откровенно плевать, ты начинаешь со слов «слушай, Малфой». — Неправда. — Ладно, чаще всего. — Это неважно, — выпалила она. Объяснение того, что это не имело значения, действительно не играло роли настолько, чтобы тратить время. — Ты должен прийти в себя... — Я в норме. — Ты меня пугаешь, — призналась Гермиона, и он наконец-то посмотрел на неё. — Тебе надо вернуться в реальность. Если ты… — Я не схожу с ума, — огрызнулся он. — Эти птицы нас преследовали. Они хищники — наверняка ждали момента, когда мы окажемся наиболее уязвимы. Он посмотрел на неё так, словно ждал возражений. Гермиона хотела сказать, что он, похоже, сбрендил, и она вовсе не уверена, что птицы сумели привести его в чувство. Но решила: правильнее согласиться, что всё дело было именно в этих существах. И раз уж они мертвы, то и беспокоиться больше не о чем. Может, этого хватит, чтобы достучаться до Малфоя, и он не пырнет её во сне и не выкинет ничего подобного. Она боялась, что, проснувшись завтра, увидит его, голого, пожирающего сырое мёртвое животное. — Ты прав, — слова давались с трудом. — По крайней мере, они мертвы и мы знаем, что больше нас ничто не преследует. Начинался дождь, крупные капли падали им на головы. Стиснув челюсти, Малфой кивнул и посмотрел на птиц. — Этих ты тоже хочешь похоронить? Он окинул её снисходительным взглядом, и она зыркнула на него в ответ. — Нет. — Мы можем их съесть? — Я… не знаю. Он покосился на неё краем глаза. — Вот чёрт — кто-нибудь, обведите этот день в календаре. 11:39 Поджав руку к груди, Гермиона ускорила шаг и добралась до небольшой хижины одновременно с Малфоем. Древесина была ветхой, но стены и бамбуковая крыша сохранились на месте. Они медленно обогнули угол постройки и, заглянув в окно в стене, обнаружили, что домик пустовал. Внутри оказалась комната метра четыре на четыре; в рамах не было стекол, а на полу — покрытия. — Ты зайдёшь? Малфой не ответил, развернулся и зашагал прочь, что само по себе явилось красноречивым ответом. 12:00 Говоря о прогрессе, добились они немногого. Гермиона сомневалась, что за день они прошли больше двух миль. Малфой был измучен до такой степени, что ей приходилось сдерживать смех, когда он налетал на деревья. Недавнее нападение их истощило, они потеряли много крови, к тому же время от времени накрапывал мелкий дождь. День выдался холодным и неприятным, и их мучил голод. — Ты что делаешь? Она обернулась на Малфоя, вернувшегося после отлучки по нужде. — Пытаюсь поймать их ведром. Это было нелёгким делом — Гермиона не могла зайти на большую глубину, и требовалось быстро действовать левой рукой. Каждый раз, когда добыча, казалось, была близка, Гермиона выдёргивала полное ведро, и чаще всего оно просто выскальзывало из слабой хватки. Голод не давал останавливаться, но получалось у неё не очень. — Думаешь, это сработает? — Возможно. Закатав штанины и прижимая повреждённую руку к груди, Малфой зашёл в воду по колено. В опущенную конечность начинала приливать кровь, что усиливало боль, а чрезмерные движения лишь провоцировали кровотечение. Его колено почти зажило: осталось несколько розовых отметок, которые в скором времени определённо зарубцуются. — Интересно, кто сделал мыло, — проговорила Гермиона, и Малфой смерил её таким взглядом, словно её поразила тропическая лихорадка. — Какой человек достал из умершего животного жир и сказал: «О, а помоюсь-ка я этим». Кому пришло в голову, что это хорошая идея? — Чудесные открытия в жизни Гермионы Грейнджер, — невозмутимым голосом произнес Малфой. 15:12 Малфой распахнул дверь в маленькую хижину, к которой они прибежали, вернувшись. Дождь лил стеной, а молния полыхнула настолько близко, что на мгновение ослепила их белой вспышкой. Гермиона захлопнула створку за своей спиной — сквозь тяжёлое дыхание из груди вырывались болезненные всхлипы, а рука пульсировала и горела огнём. Малфой что-то прокричал, но его слова утонули в рёве грома; Гермиона прислонилась к двери и закрыла глаза, ожидая, пока боль утихнет. Потом, трясясь в ознобе, бросила сумку на пол — она чувствовала себя драной мокрой кошкой. Ветер задувал в отверстия окон, заставляя содрогаться от холода. Маленький домик скрипел так, словно готов был вот-вот улететь. — Вероятно, мы могли бы выбить пару досок и развести огонь. Гермиона открыла глаза — Малфой проверял крепость стен ладонью. — Мы не можем разобрать стену чьего-то дома... частной собственности — чем бы это ни было. И развести здесь костёр мы тоже не можем. — Ты так долго пробыла в лесу, что теперь считаешь землю нормальным напольным покрытием? Это лачуга разваливается на части. Она пуста — здесь никто не живет. Окна открыты, так что дым выйдет наружу, и при этом будет не так холодно. — Малфой, это чья-то собственность. Я не собираюсь делать дыру в стене, если только мы не будем замерзать насмерть, а этого точно не случится. Кроме того, древесина здесь мокрая. Огонь погаснет через минуту. Малфой покрутил шеей, хруст позвонков заглушил дробь капель по крыше. Затем вытащил мантию из-под футболки; ткань была почти сухой — всю дорогу, согнувшись, он закрывал её своим телом. Малфой сполз вниз по стене, и, едва взглянув на него, Гермиона поняла: он был готов отрубиться ещё три дня назад. Ранее, когда Малфой смирился с отсутствием еды, Гермиона продолжила свои попытки с ведром и заметила, что, облокотившись о дерево, он заснул стоя. Несколько минут спустя начался ливень, и они не сговариваясь бросились в сторону обнаруженной хижины. Пробежка к укрытию была всяко лучше, чем сидение под дождём. — Даже не думай, что я согрею тебя в объятиях. — Да я лучше замёрзну, — пробормотала Гермиона, стараясь унять стук зубов — трясясь, она уселась около стены. Она устроилась меньше чем в метре от Малфоя — гораздо ближе, чем во время сна. Но голова у неё была слишком забита другими мыслями, чтобы беспокоиться по этому поводу. Гермиона поставила сумку между ног; ей нужно было согреться, и она надеялась, проснувшись, увидеть, что гроза сошла на нет, и тогда всё станет лучше. Гермиона открывала сумку, когда что-то тёплое и тяжёлое опустилось на нее, накрывая с головой. — Раз уж ты израсходовала свой плащ на мои руку и плечо. И на ногу. Она стянула с головы ткань, нагретую теплом малфоевского тела, и уловила запах земли, бананов и чего-то ещё. Это был его аромат, каким бы странным он ей ни казался, и на мгновение её захлестнуло осознание его близости. Естественный запах другого человека ассоциировался с объятиями и сном в чужой кровати — никакой связи с Малфоем. — Я ничего не требую взамен, Мал… — Я надеялся, что ты промолчишь и я смогу поспать. — У меня… — Грейн… — Неужели тебе не холодно? Вопреки распространённому убеждению, я выяснила, что ты не хладнокровный. — Грейнджер, засыпай, — его хриплый голос звучал так, словно пробивался сквозь густой туман. — Я не могу это взять, когда ты мёрзнешь, у меня… Ой! Ты чуть не вырвал мне палец! — Если ты не хочешь, чтобы я вырвал тебе язык, предлагаю… — Я лишь хотела сказать, что у меня есть простыни, и я могу ими воспользоваться, — отрезала Гермиона, но вышло не очень решительно — поврежденный палец она засунула в рот. — Хорошо, — пробормотал Малфой, накидывая мантию на себя. — Прежде чем засыпать, нам стоит распустить повязки. Пусть воздух подсушит раны — если они начнут затягиваться, то в следующий раз к ткани ничего не прилипнет. Он не пошевелился. — Малф… Он открыл глаза, гневно сопя, выпрямился у стены и развязал узлы. Гермиона окинула его терпеливым взглядом, пока осторожно разматывала свои повязки. Она поморщилась — ткань уже прилипла в тех местах, где подсохла кровь — убрала тряпки в сумку и вытащила простыни. Толку от них было немного — Гермиона была насквозь мокрая, но стягивать одежду при Малфое не собиралась. — Спасибо. За мантию. Она не знала, заснул ли он или только притворялся, поэтому не стала ничего добавлять. Но она должна была это сказать. 26 июня; 5:28 Когда Гермиона проснулась, Малфоя в хижине не было, однако на полу лежали его мантия и повязки. Ночью её рука ныла не переставая, и ей не удалось выспаться, мучаясь от боли и холода. В какой-то момент гроза прекратилась — Гермиона только знала, что тогда ещё не начало светать, — и когда ветер утих, а температура стала подниматься, она забылась тяжёлым сном. Она не чувствовала себя отдохнувшей, лишь усталой и разбитой, словно ночью кто-то пытался переставить местами части её тела, а теперь они срослись и ощущались странно. Ей казалось, будто она спала в реке, но одежда при этом оставалась сухой и жёсткой. Оглядев руку, она застонала: жёлтая сукровица, засохшая на ранах; небольшой изогнутый порез сбоку на ладони — там, откуда коготь вырвал кусочек кожи; две чёрные, опухшие сломанные костяшки. Позже она сделает себе примочки из лежащих в сумке трав, но придётся подождать, пока солнце не просушит древесину. Комары зверствовали так же, как на Вулькано, и Гермиона проклинала дождь, отгоняя от себя кровососов. Она поднялась, чтобы отправиться к реке — колени хрустели, пока она распрямляла ноги, — и остановилась напротив двери. Гермиона искренне надеялась, что Малфой там, снаружи, не принимает ванну. Им нужно придумать какой-нибудь опознавательный знак — может, вывешивать куда-нибудь носок. Но она решила, что для помывки он бы отправился дальше по реке, и всё же открывала дверь очень медленно, давая ему возможность разглядеть её в тусклом раннем утре и предупреждающе крикнуть. Когда она его заметила, он сидел на корточках на берегу; сполоснув свой кинжал, он снова поднял его к лицу. Гермиона наблюдала за тем, как он медленно провёл лезвием по челюсти, снимая щетину и мыльную пену. Она посчитала это знаком, что Малфой возвращался в норму. Гермиона была очень рада, что, возможно, ей больше не придётся просыпаться и видеть под боком таращившегося на неё бородатого Малфоя. 27 июня; 15:20 — Малфой… Я могла бы обнять тебя. — Воздержись. Гермиона чувствовала, как её рот наполняется слюной при виде двух кусочков рыбы на его ладони. Один был совсем маленьким, но вот второй напомнил ей о её серебристой противнице. Она чуть было не уточнила у Малфоя цвет его добычи, но знала, что вместо нормального ответа получит саркастичный комментарий, сопровождённый оскорблением. Когда дело доходило до предоставления информации, Малфой напоминал собой замок — подрывные работы могли принести плоды, но, прежде чем пробить брешь, требовалось измерить стены, вырыть траншеи, победить монстров и сразиться с драконом. Порой ей нравилось лишь намекнуть ему на что-то важное и интересное — правду или выдумку, — чтобы понаблюдать за тем, как он старается прожечь своим взглядом дыры у неё в голове и отсканировать мозг. Иной раз она только понимающе улыбалась чему-то и качала головой, когда он наконец-то выдавливал раздраженное «что», или же сверлила его глазами, если он совершенно игнорировал её планы мести. Она разложила на коленях лоскуты простыни, не обращая внимания на пятна крови, пачкавшие её футболку, и указала на своё травяное варево из тимьяна, розмарина и листьев каштана. — Думаю, оно уже готово. Ты занимаешься рыбой, а я делаю припарки. Малфой кивнул, и Гермиона схватила ведро, едва ли не смеясь над своим воодушевлением. Скромный кусочек рыбы после двухдневной голодовки казался настоящим пиром вкупе с горячим душем. Она действительно могла бы его обнять — почти что. 1 июля; 13:22 — Завтра мы должны выдвигаться к горам. Возможно, тебе стоит обдумать возможность вылить ту бурду из своей бутылки и наполнить её водой, прежде чем мы уйдём. Я совсем не хочу слышать, как через несколько дней ты будешь натужно хрипеть. — Мне кажется, я нашла какую-то еду, — крикнула она в его удаляющуюся спину. Судя по звукам, он остановился и подошёл ближе. Запихав в сумку веточки тимьяна, Гермиона сорвала с соседнего куста крупную ягоду оливкового цвета. — Я не уверена, что они съедобны. — Это каперсы, — потянувшись, Малфой сорвал одну ягоду и откусил от неё кусочек. — И как это на вкус? — Съедобно. — Очень полезный отзыв, спасибо. Сообщение о съедобности и вправду было полезным, но он бы мог предупредить её о вкусе. Хотя, решила Гермиона, голодающие не должны быть такими разборчивыми, к тому же ягоды оказались неплохими. Стараясь ничего не задеть своими разбитыми костяшками, Гермиона осторожно вытащила один из пакетов из-под сухофруктов и начала складывать в него каперсы. — Думаю, нам стоит наполнить водой ведро и нести его по очереди. — Вместо того, чтобы вылить отраву? Чт… — Я хочу сохранить её для исследования, — если дело станет плохо, она от неё избавится, но они просто обязаны хоть на что-нибудь наткнуться до того, как опустошат две бутылки и ведро. Она на это надеялась. — Ты не сможешь провести никакие тесты, если умрёшь. — Ты не мог бы перестать всё время вести себя настолько недоброжелательно? — сердито поинтересовалась она. Медленно жуя, он посмотрел на неё и сорвал с куста ещё одну ягоду. — Хорошо. — Ты невыносим. Это просто невозможно. Вскинув бровь, Малфой бросал каперсы в сделанную из мантии сумку, пока Гермиона набивала ими второй пакет из-под сухофруктов. — Все зависит от того, чего ты от меня хочешь. Для тебя? Да. — Я ценю это, Малфой. — Всегда пожалуйста, — он произнес это так, что она отступила на шаг подальше от его голоса, даже не понимая почему. 2 июля; 16:38 Была её очередь нести ведро — Гермиона обхватила его здоровой рукой, а больную положила на сумку. Сперва самым сложным представлялось не расплескать воду, но час спустя руку начало жечь из-за невозможности перераспределить вес. Гермиона понимала, что прошла всего половина времени, спустя которое она могла бы снова отдать ведро Малфою. — Ты когда-нибудь смотрел представление — например, повтор старого выступления двадцатилетней давности... — У меня чувство, что ты говоришь не о театре и имеешь в виду что-то маггловское. Таким образом, дальнейшие расспросы лишь доказывают то, что твои интеллект и логика сильно преувеличены. — Так вот, ты смотришь, — продолжила она, будто он молчал, — и команда, за которую ты болеешь, побеждает. Каждый раз… — Полагаю, ты просто всегда выбираешь победителя, верно? — сухо уточнил он, перешагивая через толстые корни деревьев. — Есть люди, которые верят, что если мы чего-то очень сильно захотим, нам достаточно на этом сконцентрироваться и верить, что желание осуществится. Так и случается. Очев… — Что за чушь. Грейнджер, может, так и происходит в твоём счастливом мирке, но будь так на самом деле, ты бы не пыталась сейчас найти растение, чтобы помочь людям. Все бы уже получили желаемое. Существуют люди, которые так сильно чего-то жаждут, что могут почувствовать своё желание на вкус — оно захватывает всю их жизнь, — но никогда не достигают цели. Люди начинают молиться богам, в которых никогда раньше не верили, совершают поступки, которые прежде считали немыслимыми, но всё это не имеет никакого значения. Ты не можешь реализовать своё желание, как бы отчаянно этого ни хотел. Гермиона прикусила щёку и посмотрела на Малфоя, теряясь в догадках, уж не о себе ли он говорил. — Я с тобой согласна. Если бы я могла претворить желаемое в жизнь, передо мной бы сейчас оказалось много еды, кровать, душ и растение. Но иногда мне кажется, будто… будто этот мир придуман для меня. И я могу его контролировать, пусть и ненамеренно. И это наводит меня на мысль о философских теориях, которые утверждают, будто мы всё это видим во сне. Точнее — я, и это всё плод моей фантазии… — Грейнджер, никогда больше не называй меня эгоцентричным. Пока ты ещё на этой волне, представь меня в каком-нибудь другом месте — с Флоралисом и подальше от себя. — Мне просто кажется, что это интересная теория. Наверное, у всех бывали такие моменты в жизни, когда они о чём-нибудь думали, и это потом случалось. Это… — Если мне всё это снится, то почему я отправил себя в дикие дебри острова с тобой? Не… — У тебя когда-нибудь бывали кошмары? — в ответ на вопрос Малфой хмыкнул и что-то пробормотал. — И если тебе снились сны, то ты знаешь, что они могут быть совершенно случайными. Иногда в них нет никакого смысла, но они всё равно нам снятся. Здесь может быть тот же принцип. — Мне кажется, у тебя проблемы с контролем. — Ха! И это говорит тот, кто пытается диктовать всё, начиная от того, куда мы идём, как долго и как быстро. Да у тебя чуть не случился сердечный приступ, когда твои часы разбились и ты больше не мог узнавать время. — Это не вопрос контроля, а недоверие твоему умению делать правильные… — Контрол-фрик. — Ну, а ты постоянно выпытываешь информацию по каждому моему решению. Начиная от того, куда мы направляемся, кончая тем, какую тропинку я выбрал и… — Я предпочитаю… — Каждый вечер ты рисуешь карту пройденного пути, отмечаешь приблизительное количество миль, перечисляешь припасы и травы, которые собрала… — Это организованность! Она и не думала, что он заметил. — Я видел, как ты пересчитывала продукты и распределяла их согласно приёмам пищи… — Организованность… — Чтобы контролировать! — Чтобы сделать ситуацию проще и терпимее и… — Ты веришь в свою ложь? Ибо я искренне надеюсь, что ты делаешь это не ради меня, разбазаривая столько сил, которые могла бы потратить на то, чтобы держать свой рот закрытым. Гермиона зыркнула на него и протянула ведро — её усталая рука немного подрагивала. Меняться было ещё слишком рано, и, судя по взгляду, которым Малфой окинул и ведро, и саму Гермиону, он отлично это знал, но, похоже, её дрожь удержала его от отказа. — Ладно, — признала она. — Мы оба в некотором роде контрол-фрики.