Парад Солнца

19:14 Малфой всё ещё злился из-за удара в живот, а Гермиона — из-за запутавшей её информации и бесцельных поисков. Друг с другом они не разговаривали, и воздух вокруг дрожал от напряжения, что, впрочем, не отличалось новизной. Несмотря на то, что незнание деталей грядущей катастрофы порождало панику и страх, Гермионе хотелось, чтобы всё произошло поскорее. И не только потому, что тогда бы она обо всём узнала и могла бы хоть что-то предпринять, а ещё и потому, что так не пришлось бы продолжать иметь дело с той Бездной Пакостей, которой являлась личность Малфоя. Гермиона возвращалась к мыслям об их будущем почти всякий раз, когда о чём-нибудь задумывалась. Они терзали её даже ночью; она пыталась припомнить, что же происходило в том самом «сне» о Малфое, имевшем место месяцы назад. Всё, что она сумела воссоздать в памяти, это ощущение потерянности, пара брюк и лицо Малфоя. Она почти не сомневалась: он сунул кусочек растения сначала себе в рот, потом ей, а затем что-то пробормотал про Валентинов день — тот самый день, когда она проснулась на полу. Нет — тот день, в который она вернулась. Она не смогла восстановить хоть какие-то воспоминания о том, что случилось раньше, и, судя по дежа вю, мучившему её до того, как она разузнала о растении, либо кто-то стёр ей память обо всём, что касалось цветка, либо же сам Флоралис оказал такой эффект. Ещё она помнила боль. Глубокую, обжигающую, раздирающую на части. Если Малфой отправил их в прошлое, значит, им требовалось что-то изменить или они умирали — что тоже подразумевало необходимость изменений прежде, чем прошлое стало бы будущим. Или… будущее... стало бы будущим? Прошлое-будущее? Гермиона не представляла ни как этого добиться, ни способны ли они вообще на такое. Если их будущее было предопределено, но они не знали, почему оно стало именно таким, получается, они обречены были повторять его снова и снова. Боже, она будет проживать эти месяцы с Малфоем вновь, вновь и вновь! Похоже, в прошлой жизни она сотворила нечто ужасное. Наверняка топила щенков и убивала детей. Оглянувшись на Малфоя, Гермиона задумалась: но если бы они не увидели шрамы, то уже разбежались бы в разные стороны. Оказавшись снова в городе, они бы ни за что не стали продолжать это партнёрство. Так что, возможно, они сумеют изменить будущее потому, что уже внесли в него кое-какие коррективы. А ещё у них имелось преимущество: знание о том, что что-то надвигается. Она терпеть не могла подобные ситуации, когда на руках не было никаких других фактов, кроме одного: грядёт нечто плохое. Гермиона чувствовала себя беззащитной — будто боролась с предопределённым будущим, которое невозможно изменить, но которое она просто обязана исправить. Она никак не может проходить через это с Малфоем всю свою оставшуюся жизнь! Наверняка их взаимодействие сейчас отличалось от того, что было в первый раз. Но вот будет ли этого достаточно? Гермиона оглянулась на Малфоя: он смазывал ожог какой-то мазью. Кто знает, откуда он её взял? Гермиона помнила: возле отеля он был без мантии, и тогда показалось странным, что он её где-то оставил. Возможно, как и сама Гермиона, он кому-то помог, получил деньги — или же кто-то помог ему. Она так и не знала, что именно сказал или показал ему тот мужчина на Вулькано. Но Малфой в его компании пребывал в гораздо лучшем настроении, чем рядом с ней. 5 июня; 7:18 Проснувшись, Гермиона нигде не увидела Малфоя, но его мантия лежала рядом, прикрывая какие-то вещи. Она знала, что у него имелась некая еда, и, увидев мазь прошлым вечером, заинтересовалась, что же ещё он припас. Вряд ли что-то важное, раз Малфой всё так оставил, поэтому её любопытство сложно было назвать вторжением в частную жизнь. Это была, скорее... инвентаризация имущества. Гермиона огляделась вокруг, удостоверяясь, что Малфоя нет поблизости, и поднялась, изучая четыре метра, отделяющие её от мантии. Она подобрала палку, чтобы приподнять складки — будто приготовилась тыкать ею мёртвое животное. Но успела сделать только три шага вперёд, как услышала хруст и, подняв голову, заметила мелькнувшее за деревьями голое тело. Она быстро отбросила палку и вытерла ладонь о джинсы — Малфой появился в поле её зрения полностью. Прищурившись, он сначала оглядел Гермиону, а затем покосился туда, где лежала палка. — Тебе надо всё время разгуливать тут в нижнем белье? — она пожалела о своих словах, но это было первой пришедшей в голову мыслью, чтобы сменить тему. Опустив глаза и брови, он осмотрел себя. — Пара раз приравнивается к «всё время»? Грейнджер, тебя оскорбляет вид обнажённой кожи? Уверен, ты никогда в жизни не видела перед собой мужчину без рубашки. Но позволю тебе зачесть… — Разумеется, видела. Я просто не понимаю, почему ты испытываешь такую потребность… — Может, потому, что я ловил рыбу? И промок? Всё нормально, Грейнджер: я убежден, что ты никогда не столкнёшься с подобным извращением… — Да мне плевать, — нелепая ситуация. — Я задала простой… — Ты покраснела. — Я не покрас… — Чёрт, Грейнджер, тебя смущает вид мужского торса… — Это злость, — взмахнув рукой, она указала на красные пятна на скулах. — Малфой, это краска гнева. — …Ещё бóльшая ханжа, чем я мог… — Я не смущена! Просто немного странно видеть… — Мужское тело в первый раз? Уверен, это не причинит вреда твоей душевной… — Малфой, если бы я стала разгуливать здесь в нижнем… — Омерзительно. — Вот именно. Его брови поднялись, а уголок рта дёрнулся в усмешке. — На меня реагировали гораздо лучше… — Ой, ну хватит! — Но я не планирую ничего прекращать, Грейнджер. Я вполне доволен своим телом, к тому же в этом есть смысл. Так что если хочешь расхаживать в трусах, чтобы мне отомстить — пожалуйста. Обещаю: смотреть не буду, иначе придется выцарапать себе глаза. — Дай знать, как начнёшь. Хотелось бы понаблюдать, — огрызнулась она, задетая, хотя сама же только что назвала его омерзительным. Гермиона всегда знала, что Малфой считает её в некоторой степени отвратительной, но раньше причина этой неприязни крылась в её крови. В чём-то абсолютно бессмысленном. Он гадко косился на неё, корчил рожи и избегал прикосновений, даже если ему приходилось отпрыгивать в коридоре. Такое поведение причиняло боль: агрессивное отторжение другого человека; навязывание мысли, будто ты заразен — до такой степени, что твоё присутствие пачкало других. Но Гермиона всегда говорила себе, что дело лишь в её крови, корнях — в чём-то совершенно несущественном. Не то чтобы те взгляды имели для неё какое-то значение, но всё же есть разница, когда на тебя косятся по причине собственного невежества и когда — из-за твоей «отталкивающей» внешности. Но Гермиона напомнила себе, что хоть она и не была красивейшей из женщин, предпочтения Малфоя сводились к Пэнси Паркинсон, что подразумевало отсутствие у него вкуса в принципе. Он начал разрезать рыбу и поднял голову — Гермиона достала из сумки ведёрко и, хмыкнув, поставила его на землю. — Мы можем попробовать это, чтобы тебе не приходилось держать банку. Она пристально вглядывалась в странное выражение его лица, когда он подал голос. — Ты чем вообще занимаешься, расхитительница отелей? — Я беру их в долг. — Ах да. 17:41 — Грейнджер, это первый шаг к трусикам? Гермиона сердито покосилась на него и убедилась, что простынь надежно скрывала её тело, пока она развешивала на ветке влажные постиранные вещи. — Мне пришлось постирать одежду, а это лучше, чем напяливать мокрое. Малфой окинул её непонятным взглядом. — Ты кто, Королева Джунглей? Ты… — Если тогда ты будешь служить мне. — Засунь эту простынь… — он цокнул языком и быстро дёрнул головой в сторону. Гермиона закатила глаза. — Да мне плевать, Фродо. — Что? — Что? Малфой прищурился. 6 июня; 10:31 — Если ты ещё хоть один раз кашлянёшь в мою сторону... — прошипел он. — Я прикрыла рот! Это лишь незначительный кашель. Не можешь вынести, отправляйся в другое место! — С преогромным удовольствием, вот только не могу. Вероятно, наши жизни зависят… — передразнил он. — Я собираюсь кашлять тебе в лицо. — Только попробуй. 18:59 Малфой кашлянул, уставился на свой кулак, и, раздув ноздри, одарил Гермиону свирепым взглядом. 7 июня; 14:05 После пробуждения Малфой казался измождённым монстром: он отчаянно кашлял, чихал и припадал на ногу. Вид у него был бледный и болезненный, и Гермиона избегала даже поворачиваться в его сторону. Ее собственный лёгкий кашель как раз прошёл. 8 июня; 7:28 Она впервые видела его спящим. Облик его казался необычным: глаза были закрыты, одна рука лежала на бедре, а вторая, с согнутыми пальцами — под головой. Гермиона продолжала смотреть на Малфоя не столько из-за его уязвимости, сколько из-за расслабленности: никакого напряжения ни в морщинках у глаз, ни в повороте плеч. Он казался умиротворённым, словно и не было внутри туго сжатой пружины, и создавал странное впечатление невинности, почти детскости, несмотря на жёсткую линию челюсти и взрослые черты. При мысли о невинности Малфоя Гермиона усмехнулась и захихикала, заметив, что во сне он немного надувает губы. Он выглядел, как одна из тех моделей, изображающих страсть на подиуме. Или как те девчонки, выпячивающие губки на фотографии, потому что это добавляет им «сексуальности». Лаванда походила на утку, пока не прекратила так делать. Малфой на утку похож не был, но… Ну, Гермиона не знала, как именно он выглядел. Она бы сказала, странно. 9:41 — Ты же не положила сюда ничего необычного? Ей приходилось сдерживать смех каждый раз, когда Малфой собирался сделать глоток из ведра. — Нет, только тимьян, розмарин и эвкалипт. После того, как ты обжёг ногу, я по мере возможности собирала разные травы. Никогда ничего нельзя знать наверняка. — Это ненормально. — Я предпочитаю быть подготовленной. — М-м. Не стал бы сбрасывать со счетов твои попытки отравить меня. — Что лишь доказывает, насколько плохо ты меня знаешь. Кроме того, если бы я собиралась тебя отравить, то дождалась бы момента, когда моя жизнь не будет… настолько зависеть от твоей, — Гермиона договорила фразу так, словно в рот ей попала тухлятина. — Никогда ничего нельзя знать наверняка. Если чай достаточно крепкий, в него легко что-нибудь подмешать. Они уставились друг на друга. Приподняв брови, Малфой замер над краем ведра - Гермиона прищурилась. — Ты! — воскликнула она, указывая на него пальцем. Малфой сделал глоток, словно она молчала и не вскакивала сейчас на ноги. — Ты нашёл Эстербей! — Кого? — Ого, ага! Не лги мне! Ты встретил Эстребей или, по крайней мере, попробовал чай! — Гермиона была в этом уверена — знала. — Неужели? — Где ты её нашёл? — Гермиона даже не дала ему время ответить — в её голове вспыхнула новая мысль. — Именно так ты и узнал об Орсове! Ты выпил чай! Горы! Ты… — Где был инжир? Там или на… — Просто признай это! Вот как ты об этом узнал! Это ты обыскивал тот её дом в… — Я не обыскивал никакие её дома. Я даже не знал, что их несколько. — Где ты её нашёл? Малфой пристально посмотрел на неё. — Почему бы просто не рассказать мне, ведь это ничего не изменит! Лишь бы только досадить мне?.. — Грейнджер, не всё вертится вокруг тебя. Перестань думать, будто мир… — Что ж, если дело не в этом, тогда моё знание что-то изменит. Ты… — она склонила голову. — Что ещё она тебе рассказала? Что ты увидел? Ведь ты мог позволить себе встречу с ней, верно? Это явно не про то место, где растёт Флоралис — в противном случае тебя бы даже в Орсове не бы… — Или, возможно, дело в том, что всё это тебя совершенно не касается. Плевать я хотел на твои муки любопытства. Гермиона впилась в него тем взглядом, который знающие её люди трактовали так: она не отступится до тех пор, пока не докопается до истины. В ответ Малфой посмотрел на неё с вызовом. 15:48 — Куда ты идёшь? Он на мгновение склонил голову, затем покосился на Гермиону как на круглую идиотку. — На другую сторону. — А куда потом? — она смотрела на него как на кретина, который либо не понял суть вопроса, либо попытался его проигнорировать. Слышались лишь звуки их шагов да пение какой-то птицы вдалеке. — То, что ты выбрал этот маршрут, не означает, что и все остальные решения будешь принимать исключительно ты. Мы в этом оба замешаны. Мы должны… — Почему бы тебе хоть иногда не закрывать рот? Ты хоть понимаешь, насколько проще и терпимее всё станет, если ты начнёшь держать свой грёбаный рот закрытым? — Не надо меня оскорблять… — Да мне плев… — Ты хоть понимаешь, насколько лучше всё будет, если ты прекратишь грубить? — Мне очень редко отказывал инстинкт самосохранения, но ты способна любого довести до мыслей о самоубийстве, — Малфой произнёс это так, будто его посетило откровение, и пошёл прочь от Гермионы. — Ты сам усложняешь себе жизнь! Твой инстинкт самосохранения — полная чушь. Просто вспомни своё прошлое. Он замер, дёрнулся было, чтобы уйти, но затем повернулся лицом к Гермионе. — Грейнджер, это твой инстинкт выживания подобен мушиному: обожрался дерьма и подох молодым. Я принимал неправильные решения, но не бросался в дюжину смертельных опасностей с закрытыми глазами и… — Это потому, что ты трус! — А, может, потому, что мне не плевать на мою жизнь? Потому… — Потому, что ты заботишься о себе больше, чем о ком-либо другом! Потому, что не готов умереть ради спасения любимых людей! Или не чувствуешь… — Тебе не кажется, что я почти не сомневался в том, что Дамблдор меня убьёт? Я пытался сделать то, что должен был, а ты называешь меня трусом за то, что я его не прикончил? За… — Ты мог пойти к нему раньше! Ты… — И погибнуть вместе с… — …С Пожирателями Смерти и продолжил быть одним из них! Ты… — Едва ли! Что я должен был сделать? Оставить семью? Он бы убил меня прежде, чем я успел бы шагнуть за дверь. А потом расправился бы с ними! — Ты мог бы пойти в Орден! — Ор… Если бы я знал, где они, он бы тоже это знал! А если бы я даже нашёл тех, кто скрывался, то был бы мёртв, покинув мэнор или отправившись туда, где находился этот Орден! — Они бы тебя не убили! Ты мог бы предоставить информацию. Мог бы искупить… — Какую информацию? Неужели ты думаешь, я знал, что происходит? Я бы был с этим Орденом, мои родители бы погибли и… — Ты мог… — Я ничего не мог сделать! Я не грёбаный мученик! И не собираюсь умирать только потому, что это лучше, чем стать частью происходящего! Я ценю мою жизнь, какой бы бесполезной она тебе ни казалась! Это не делает меня трусом — это дало мне «выбор»: сделать то немногое, что я совершил, и отсидеться в Хогвартсе в течение почти всей войны или умереть. Я никогда никого не убивал, но у меня не было иного выбора, кроме как оставаться там, где я был. Может, ты бы и умерла ради принципов, но, слава богам, я не такой, как ты. — Ты… — Ты понятия не имеешь, чего я придерживался на той войне. Каково было жить с ним, знать, что ты и твоя семья находятся в постоянной опасности из-за неправильного слова, неправильной мысли. А теперь ты стоишь тут и судишь о том, чего совершенно не знаешь. И при этом считаешь себя лучше. Знаешь, как это выглядит? Я не Волдеморт. И не тётка Белла. Я не убивал твоих друзей. Да, я называл тебя грязнокровкой — Грейнджер, переверни уже эту страницу. — Пере… — Я прошу прощения, ясно? Тебе от этого хоть немного станет легче? — спросил он, всем своим видом демонстрируя понимание того, что нет. Эмоции сгустились настолько, что стало трудно дышать. Его слова так заполнили мозг, что Гермиона еле могла думать. Малфой пошёл прочь, и она последовала его примеру. 9 июня; 8:22 Возможно, она винила Малфоя за слишком многое. Он был ужасен в Хогвартсе, но походил на комара — причинял кое-какой вред, безумно раздражал, но по сравнению с другими вещами не играл особой роли в долгосрочной перспективе. Его поступки имели определённые последствия, но он не задумывался о них, пока они не затрагивали его самого — Малфой всегда плевал на то, что не касалось его персоны. Наверное, он заплатил за это. И очень даже высокую цену. Гермионе казалось, что его всё ещё продолжали наказывать — она сама и общество. В какой момент можно решить, что он заплатил достаточно и заслужил прощение своих поступков? Тогда, когда его семья поддержала сотни благотворительных проектов? Или когда он попытался убедить её, что грязнокровка — всего лишь слово? Когда выдавил это нелепое извинение? Или, может, тогда, когда опустил палочку, сорвал попытку Крэбба убить их или свесился с уступа, чтобы вытащить её наверх. В груди Гермионы сейчас теплилось вовсе не прощение — только лишь понимание того, что Малфой совершил ошибку и, вполне вероятно, сожалел об этом, и что в своих ночных кошмарах она видела вовсе не его лицо. Что он являлся не таким уж ужасным человеком — ведь он тоже был тогда совсем мальчишкой — и, возможно, этого было достаточно, чтобы не испытывать к нему ненависти. На войне она сталкивалась с людьми, продемонстрировавшими ей все глубины падения, на которое только способен человек. И Малфой по сравнению с ними был слишком мелким — сущим ребёнком. Он подтвердил многое из того, что она и так поняла за прошедшие недели, но додуматься и услышать — это разные вещи. Увидеть дикое выражение на его лице, злость в ответ на её обвинения. Его точка зрения просочилась ей сквозь кожу и Гермиона начала понимать её. Она не была обязана это признавать, но не могла пойти против своей натуры. Вот только Гермиона не могла понять тех людей, кто не боролся ради освобождения от такого, как Волдеморт, какими бы последствиями это ни грозило. Кто просто смирился с творящимися вокруг ужасами. Она не думала, что Малфою стоило себя убить, чтобы оттуда выбраться, но… надо было сделать хоть что-то. Большинство её друзей ни за что бы не осталось в той ловушке, не испробовав все способы выбраться. Но, возможно, это была её жизнь — её сторона, люди, которых она знала и дружба, сложившаяся на факультете, подобном Гриффиндору. Она не могла понять, почему Малфой не сделал чего-то большего, раз уж настолько сильно ненавидел происходившее. Возможно, не мог — этого она никогда не узнает. Гермиона выплыла из пещеры — уже второй, обнаруженной вдоль побережья, — но и эта оказалась пуста. За последнее время она больше не сталкивалась с магией и не видела Малфоя. Но ей придётся его отыскать — происходило нечто более важное, чем старые обиды, и игнорировать это они не могли. И вот сейчас, из-за того, что на них надвигалось, она могла бы дать Малфою шанс — вдруг он поможет им не поубивать друг друга прежде, чем это попробует сделать что-то ещё. Крохотный — всего лишь возможность не смотреть на Малфоя сквозь грязную призму их прошлого. Он мог рассчитывать только на это, и Гермиона не думала, что он сумеет её удивить. 15 июня; 13:12 В том месте, которое она три дня звала домом и где рассчитывала встретить Малфоя, находились несколько разбросанных домиков и два промышленных предприятия. Гермиона прошла по побережью до самого края острова, пока не оказалась на вершине большого утёса, откуда могла наблюдать за дюжинами людей на пляже из вулканической пемзы. Она пятнадцать минут пила свежую воду в ближайшем общественном туалете, а потом наполнила бутылки. Затем целый день шагала мимо скал и редкой растительности, затерявшейся в белоснежных камнях — единственным цветом оставалась яркая синева моря, простирающаяся до самого горизонта. Это было подходящим местом для ожидания, хотя её мучила шальная мысль, что Малфой мог найти растение и без неё. Пусть их прошлое-будущее — Гермиона решила называть его так — вызывало мысли о том, что они каким-то образом обнаружили Флоралис вместе, существовала вероятность того, что они уже изменили прежний ход событий. Уйдя из города, они держались рядом, чего наверняка не было раньше, как не было и разделившей их ссоры. Гермиона разрывалась между желанием дождаться Малфоя и продолжить поиски в одиночку, но возможная катастрофа, которая могла произойти, если они не будут действовать сообща, заставляла её сидеть на месте. Пока что. Гермиона обдумывала решение уйти, когда наконец-то заметила Малфоя — впервые за эту неделю. Его волосы сливались с камнем у него за спиной, но то, как он на него опирался, и чёрное пятно одежды заставили её приглядеться. Он смотрел прямо на неё, сложив руки на груди и скрестив лодыжки, но Гермиона не могла разобрать выражение его лица. Она сунула полную бутылку с водой в сумку и откашлялась. Шагая к нему, она смотрела в землю и глубоко дышала. Она не представляла, что он скажет, как не знала, стоял ли он там, поджидая именно её. Он мог отпустить комментарий по поводу её пребывания на пляже; по-прежнему злясь, мог бросить что-то унизительное; а мог заявить, что она ни на что без него не способна. Когда дело касалось Малфоя, Гермиона не знала, чего ей ждать. — Мы направимся в горы, — проговорил он хрипло, — наверное, потому, что долго молчал. — Хорошо. 16 июня; 8:19 У Малфоя были изящные пальцы. Вероятно, его воспитывали так, что он выглядел настолько… необычно грациозно даже тогда, когда этими самыми пальцами ел. Гермиона решила, что всё дело в том, как именно он держал вещи. Она не могла перестать наблюдать за ним, будто он был чуднóй зверушкой за стеклянной витриной. Вот почему Гермиона испытала злорадное веселье, увидев, что сок брызнул и угодил Малфою прямо в глаз. Она без задней мысли наблюдала за ним, но вдруг — погоди, летит дугой и... прямо в глаз! — Чёрт! Гермиона фыркнула, стараясь подавить смех. Но стоило ему сердито уставиться на неё одним глазом, как она разразилась хохотом. 11:11 Едва взглянув друг на друга, Гермиона и Малфой одновременно шагнули за завесу. Гермиона почувствовала, как по рукам побежали мурашки, но, скорее, от плохих предчувствий, чем от воздействия магии. — Мне кажется, или мы действительно добрались до другого края острова по побережью гораздо быстрее, чем когда возвращались обратно в город? — поинтересовалась Гермиона. — Не знаю. Я был слишком занят тем, что наслаждался каждым моментом того путешествия. — За стеной произошло столько всего ненормального. Мне кажется, будто я шагаю в бездну, — призналась она. — А разве это не должно быть для тебя делом привычки? Или ты одна из тех, кого каждый раз в таких случаях бьёт дрожь? Она покосилась на него. — Тебе всегда нужно быть таким гадом? — Я гад лишь потому, что ты стерва. — Ха! Малфой окинул её странным взглядом. — Ты превратишься в одного из тех чокнутых с периферии общества, которые ставят на людях безумные эксперименты и бормочут себе под нос, периодически восклицая «ха!». — Ну, а ты превратишься в задумчивого зверя из «Красавицы и чудовища», вот только красавицей будет Пэнси, а ты никогда не станешь принцем. Малфой молча сделал три шага. — Что? — Это… — Неважно. Я скорее начну волноваться за микробов, чем переживать о работе твоего извращённого мозга. — Тогда нечего было спрашивать, — Гермиона сердито зыркнула на него. — Человек имеет право на смену мнения. Она смерила его долгим взглядом, потом опустила глаза. — Да. 17 июня; 15:42 Постепенно отстав от Малфоя и повернув к деревьям, Гермиона постаралась уединиться незаметно, но у неё это не очень получилось. Малфой остановился, развернулся и смотрел на неё, пока она с видом загнанного животного косилась на него краем глаза. Наверняка он решил, что она что-то заметила и теперь пыталась заполучить преимущество. Гермионе потребовалась минута, чтобы удостовериться, что Малфой не идёт за ней следом и она может спустить штаны. Она постаралась отойти достаточно далеко, чтобы её не было слышно. Гермиона уже возвращалась к тому месту, где оставила Малфоя, когда вдруг увидела незнакомый цветок яркого синего окраса с двумя большими лепестками и семью маленькими. Она наклонилась, чтобы потрогать перистое соцветие, и потянулась к стеблю, намереваясь поднести растение поближе к лицу. В ту же секунду, как раздался хруст стебля, Гермиона потеряла контроль над собственным скелетом, а под кожей у неё возникло ощущение лёгкости. Она повалилась вперёд, несмотря на все попытки отклониться назад, и врезалась лбом в землю, проехав носом по грязи. Ноги подогнулись, сумка глухо стукнула, руки разметались, и Гермиона просто… рухнула. Словно ненужный манекен, брошенный на твёрдую поверхность. Гермиона уставилась на участок земли перед глазами, на острые травинки, крошечные камушки в грязи и на локон собственных волос, который теребил ветер. Она постаралась встать, пошевелить рукой, пальцем, хотя бы моргнуть — ничего не вышло. Cосредоточившись на необходимости двигаться, она попробовала прикрыть глаза — безрезультатно. Наверняка её что-то ударило или же причина крылась в цветке — сорвав растение, она, видимо, запустила какую-то магическую реакцию, полностью её парализовавшую. Сердце по-прежнему билось — Гермиона чувствовала в груди его бешеный ритм и ощущала сквозь ткань на плече своё горячее дыхание. По крайней мере, её не убило. Необходимо было придумать, как с этим справиться. Если дело было в цветке, то, возможно, именно он и сможет её исцелить — вот только сейчас Гермиона не могла даже увидеть его. Она чувствовала его ладонью, так что, наверное, требовалось разорвать тактильный контакт или просто выбраться из этой зоны. Должен был существовать выход. Она не могла так жить! Она же погибнет. — Грейнджер! Гермиона никогда не думала, что будет думать о Малфое сразу после слов «слава богу». — Грейнджер, прекрати дурить. Я же видел, как ты пробегала. Имей Гермиона такую возможность, она бы широко распахнула глаза от нахлынувших удивления и тревоги. Малфой никак не мог видеть её пробегающей мимо, потому что она совершенно неподвижно лежала здесь. Она помнила малфоевский клон — первый её случай столкновения с магией после пересечения барьера. Но если Малфой «её» заметил, и «она» бегала, каким-то образом с ним взаимодействуя, то у них наметились проблемы посерьезнее, чем простое таскание по лесам заколдованного груза. Гермиона изо всех сил пыталась побороть магию, но безуспешно. Не удавалось даже напрячь мышцы или взмахнуть ресницами. Её охватила паника, которая лишь усилилась, едва Гермиона услышала, как кто-то бежит. На плечо легла чья-то рука, Гермиону рывком перевернули на спину, и она различила полные страха глаза Малфоя. — Вот чёрт, — выдохнул он. Теперь она видела его шею; в поле зрения мелькнуло его лицо, а потом на периферии замельтешила белобрысая макушка. — Тебе лучше не умирать, Грейнджер. Ты мертва. Да я… Это просто не моя жизнь! Его пальцы сомкнулись на её запястье, он что-то быстро пробормотал и впился ей в кожу в поисках пульса. Его мягкие волосы мазнули Гермиону по лицу, и ей захотелось чихнуть, хоть она и не могла этого сделать. Малфой вскинул голову и встретился с ней глазами — она чувствовала на своём запястье биение его сердца. — Магия? Ты пробегала сейчас? Грейнджер, если это шутка, я вздёрну тебя на том дереве и позволю сожрать медведям или тому огромному зверю, которого мы слышали. Грейнд… — он разразился ругательствами и исчез из поля её зрения. Теперь она слышала только быстрое дыхание и снова пыталась пошевелиться. Его пальцы вдруг обхватили её второе запястье — в этом кулаке был зажат цветок. Движения Малфоя удивляли: его пальцы были нежными, а подушечки осторожно скользили по коже, будто от грубого рывка цветок мог коснуться и его тоже. Она услышала, как Малфой торопливо поднял сумку — содержимое звякнуло — и почувствовала, как он потянул её руку. Он замер, даже дыхание задержал, а потом, что-то прошипев, потряс её кулаком. Похоже, он пытался вытряхнуть цветок, не прикасаясь к нему, и Гермиона, волнуясь, ждала и надеялась, что этого будет достаточно. — Чёрт, просто брось этот цветок в сумку! — прорычал он. Гермиона ощутила, как её рука поднялась, скользнула вниз и выпустила растение, не получив при этом никакой команды от мозга. Пальцы Малфоя прошлись по её коже, сдавливая, перед глазами появилось его лицо. Он смотрел на неё с равной долей удивления и подозрения, пока сама Гермиона мучилась вопросом: что же с ней такое случилось? Неужели Малфой… просто управлял её телом? Словно у того появился собственный разум, как в фильмах, в которых монстр терял свою голову, а тело бродило вокруг в её поисках. Вот как она себя ощущала! Туловищем безголового монстра! Она не могла заставить себя шевельнуться — будто кто-то иной её контролировал. И она… Малфой резко повернул голову и открыл рот: — Ты должна немедленно подняться! Вставай, вста… — он отпрянул, едва Гермиона вскочила на ноги, и быстро поднялся сам, глядя на неё широко распахнутыми глазами. — Беги, — выдохнул он, и она бездумно подчинилась. — В другую сторону. В другую… Он издавал множество резких звуков, которые Гермиона предпочла бы не слышать. Его ладонь снова обхватила её запястье и дёрнула, вынуждая затормозить. От резкой остановки руку пронзила боль, но Гермиона не издала ни звука и не отодвинулась, продолжая перебирать ногами. Малфой потянул её в нужную сторону, и всё то время, пока они бежали, его пальцы буквально впивались ей в кости. Она не знала, от чего именно они убегали, но, видя страх на лице Малфоя, не сомневалась в правильности этого решения. У неё и выбора-то не было, но, видимо, имелась веская причина. Сумка то и дело подпрыгивала — Гермиона не могла её придержать и не знала, вываливалось ли из неё содержимое. Ветки и листья били по лицу и телу, обжигая кожу, но Гермиона не могла отвести их в стороны. Краем глаза она сумела разглядеть, что Малфою тоже доставалось, и у него имелась только одна свободная рука, чтобы защититься — второй он крепко обхватывал её запястье. По крайней мере, ему перепало хоть что-то. Он бежал слишком быстро, хотя ей казалось, что колено должно было замедлить его бег — видимо, из-за всплеска адреналина он не чувствовал боли. Малфой продолжал тащить Гермиону вперёд, пока ей не начало казаться, что еще чуть-чуть, и она просто рухнет лицом вниз. Она могла лишь бежать, повинуясь приказу Малфоя; её мозг не функционировал и ничем не управлял. Ей казалось, будто она очутилась в ловушке чужого тела — тела, которое она знала всю жизнь, и которое теперь, став чужим, ей не принадлежало. Она чувствовала себя отдельной личностью в голове у шизофреника. Даже хуже того, ведь именно Малфой — Малфой — полностью ею управлял. 17:22 — Будешь называть меня богом. К тому моменту, как Малфой остановился и прокричал ей сделать то же самое, Гермиона не сомневалась, что растянула связки в пяти местах. Икры горели так, словно ещё десять минут назад их охватило пламя; она втянула в лёгкие воздух — в груди было горячо, тяжело и тесно. Пот струился по коже, одежда прилипла, но Гермиона ничего не могла с этим поделать. Ей оставалось лишь стоять и смотреть на Малфоя — откинувшись на ствол в метре от неё, он справился со спазмом и протёр лицо. В тот момент Гермионе отчаянно хотелось сделать множество вещей, но больше всего — стукнуть Малфоя по голове. — Как меня зовут? Она правда старалась сдержаться. — Бог. Малфой усмехнулся и кивнул в сторону бананового дерева, растущего справа от него. — Лезь на это дерево… растение. Называй его как хочешь. Гермиона попыталась выполнить приказ: подпрыгнула и, обхватив ногами ствол, постаралась забраться при помощи коленей и рук. Джинсы с шумом скользили по листьям, бёдра протестовали против каждого движения, но Гермиона не могла остановиться. Ей не удалось продвинуться дальше нескольких миллиметров. — Хорошо. Гермиона не оставляла своих попыток. Но если она когда-нибудь справится со своей проблемой, то голыми руками сломает это дерево и врежет им Малфою по башке. — Прекрати. Она немедленно разжала конечности и свалилась на землю. Малфой рассмеялся — это было так унизительно, что гнев запульсировал у неё в груди. Она бы никогда с ним так не поступила! Ну… ладно, может, и поступила бы, но сначала бы нашла способ его вылечить. Было жестоко так над ней измываться и совершенно не задумываться о её спасении. Ужасающая вероятность того, что Малфой мог оставить её в таком состоянии, вызывала желание плакать, кричать и совершать множество эмоциональных поступков. Гермиона многое могла вынести в своей жизни — ей хотелось думать, что она сильный человек, но стерпеть такое было не в её силах. — Грейнджер, я не это имел в виду. Раз ты не можешь вскарабкаться, полагаю, магия никак не исправила твои врождённые недостатки, так что она бесполезна, — он посмотрел на неё. — Вставай. Скажи: «Прости меня за то, что была такой лицемерной критиканкой, раздражающей стервой и занозой в заднице». Он за это заплатит. Медленно. — Прости меня за то, что была такой лицемерной критиканкой, раздражающей стервой и занозой в заднице, — голос звучал безжизненно и монотонно, но Малфой всё равно улыбнулся. — Я так не веселился с тех пор, как… Итак: рабыня-Грейнджер или сучка-Грейнджер. Что же выбрать? — Малфой поднял её сумку — Гермиона удивилась, что он не заставил это сделать её. — Может, мне стоит сперва выспаться? Отдохнуть перед тем, как на меня обрушатся твои яростные визги? Он заглянул в сумку и прищурился. Гермиона попыталась припомнить хранившиеся там вещи и удостовериться, что Малфой не обнаружил ничего нежелательного, но, вроде бы, всё было в порядке. Худшей находкой могла стать карта, но теперь она уже не играла роли. Малфой поднял голову и подошёл к Гермионе, протягивая сумку. — Грейнджер, возьми цветок. И прими к сведению: за исключением того времени, что мы бежали, прошло всего две минуты. Я не сделал ничего слишком унизительного, так что помни об этом, когда будешь переходить на ультразвук — потому что я постараюсь тебя заткнуть. А ещё не делай вид, будто не поступила бы так же. Как меня зовут? — Бог, — она кипела от возмущения, но держала цветок аккуратно. — Грейнджер, я буду скучать по этому. Съешь цветок. Она рухнула на колени, едва только проглотила растение. Рука, подчиняясь велению мозга Гермионы, вытянулась, чтобы предотвратить удар. Вскинув голову, Гермиона посмотрела на Малфоя — тот продолжал глупо ухмылялся. Она встала на ноги и огляделась. — Нечего сказать? — Малфой, слышал когда-нибудь о крикете? Стой там, а я буду подавать камни и палки. Ему пришлось схватить Гермиону, чтобы остановить поток летящих предметов — два удара в плечо стали достаточной местью, и он выхватил у неё палку. Гермиона попыталась ударить Малфоя по лбу и вырваться, но он прижал её своим телом. Она чувствовала, как его живот двигался во время дыхания; расстояние было слишком близким для него… да вообще для кого-либо. Они оба ещё покричали и поворчали, прежде чем Малфой скатился с неё и поднялся на ноги. Кора расцарапала им ладони; Малфой ткнул в сторону Гермионы палкой, его губы сомкнулись в белую линию, а на виске вздулась Злобная вена — именно так Гермиона её окрестила. — Ничья? — прорычал он. — Пока да, хорёк. 18 июня; 7:35 — Ты видел кого-нибудь? — поинтересовалась Гермиона, наблюдая за тем, как Малфой смотрит куда-то поверх её головы. — Я слышала, ты сказал, что видел меня. — Я видел человеческую фигуру, но не смог разглядеть деталей. — Наверное, это была иллюзия или нечто подобное. Что-то, связанное с цветком. Просто иллюзия. Но её слова не могли заставить Малфоя перестать оглядываться. 12:32 Полчаса назад они обнаружили реку, и оба тут же решили идти вдоль неё до тех пор, пока не доберутся до места, где можно было бы перебраться напрямик к горам. Они минут двадцать пытались рыбачить, но безуспешно: Гермиона была не слишком хорошим добытчиком, а Малфой вскидывался каждые тридцать секунд. Гермиона покачала головой, глядя на маленькую синюю рыбку, которая была слишком мала, чтобы предпринимать ради неё какие-либо усилия, как вдруг её взгляд упал на серебристую вспышку. Толстая переливчатая рыбка уставилась на её ногу чёрными глазами-бусинками, а затем повернулась жирненьким брюшком. Гермиона сначала широко распахнула глаза, а потом прищурилась. — Ага! — воскликнула она, и Малфой дёрнулся так сильно, что его рука оказалась под водой. Гермиона метнула своё копьё, прекрасно понимая: они слишком далеко ушли, чтобы это была та же река. Однако каким-то непостижимым образом она была уверена: это та самая рыбка, преследующая её, чтобы продемонстрировать свою мясистую тушку и пристыдить. На острие палки ничего не оказалось, и Гермиона решила, что всё придумала, пока, повернувшись, снова не увидела рыбку. Она окинула Малфоя решительным убийственным взглядом, предназначавшимся рыбе, и он посмотрел на неё как на полоумную. — Эксперименты над людьми, — пробормотал он. 20 июня; 16:29 Малфой схватил её за локоть, вынуждая остановиться. Сердце Гермионы ускорило свой бег, она обернулась на него: Малфой замер на месте, склонив голову и вглядываясь в лес, росший слева от них. — Что? Уже четыре дня им не попадалось ничего съестного, а их собственные запасы подходили к концу. Приходилось контролировать количество еды и частоту приёмов пищи, что выбивало из колеи. Не так уж много людей получали удовольствие от чувства голода, а если добавить к этому все остальные тревоги, то напряженное молчание становилось объяснимым. Паранойя Малфоя, усилившаяся после того инцидента с растением, всё только ухудшала. Прошлой ночью Гермиона проснулась и обнаружила Малфоя стоявшим в метре от неё: вытащив кинжал, он вглядывался в чащу. И она не знала, что же лучше сделать: накормить его или связать. — Ничего. 21 июня; 10:19 Часть неё хотела остаться на берегу и подождать, пока одежда не высохнет, лишь бы не встречаться с Малфоем. Но Гермиона больше переживала, что отлучилась надолго, поэтому всё же отправилась назад. А то, что, при этом она торопилась не слишком, никому знать было не обязательно. Малфой действительно начинал её пугать. Когда Гермиона вернулась на место их прошлой ночёвки, Малфой ел банан. Он смотрел на неё сквозь чёлку, набив щёки едой, а его пальцы сжимали плод без прежней элегантности. Он окинул Гермиону взглядом сверху вниз, и она проверила простынь, хотя до этого дважды сложила полотно и даже оглядела себя при свете солнца. Если бы что-то было видно, он бы уже наверняка сказал что-нибудь унизительное и притворился бы, что теряет зрение. — Ты начинаешь выглядеть… — дёрганным, странным, похожим на психопата, уставшим, жутким. — Мне кажется, нас что-то преследует. От его слов сердце бухнуло в груди; покосившись на деревья, Малфой снова посмотрел на Гермиону. 18:38 Малфой обнаружился на дереве. Гермиона даже не представляла, где он, пока её собственная, подогретая им паранойя не заставила её поднять голову. Малфой неподвижно стоял на ветке, держась за сук над своей головой. Его футболка задралась, волосы и руки скрывались в листьях, и Гермиона сомневалась, что вообще бы заметила его, если бы не разглядела нижнюю часть лица и полоску живота. Она чуть сдвинулась и увидела среди листвы проблеск — кинжал был вытащен. — Малфой? — она не удостоилась его внимания. — Слушай, Малфой. Ты можешь сходить с ума в свободное время. Но я не хочу, чтобы ты заколол меня потому, что сдурел от паранойи! Если бы нас преследовали, то уже бы напали. Или я бы что-то увидела или услышала. Так что… так что... Спускайся с дерева! Вроде бы он на неё посмотрел, но Гермиона не была в этом уверена. Если он упадёт с такой высоты, то сломает шею и умрёт. — Ты мне спасибо скажешь, что не погибла, — отрезал он. — И мне надо выяснить, где мы сумеем пройти к горам. Гермиона посмотрела на него, закрыла рот, покачала головой, хмыкнула и пошла прочь. 22 июня; 9:08 — Что мы имеем: два банана и горсть сухофруктов. У тебя? — Яблоко. Теперь понятно, почему в его мантии ничего не было. Гермиона вытащила из сумки второй банан и протянула Малфою — он посмотрел на фрукт и покачал головой. Может, им нужно было принимать пищу только в случае настоящего голода, но Гермиона не сомневалась, что начала страдать ещё пару часов назад. Но, если придётся голодать днями, она пожалеет об этом, так что Гермиона спрятала оба плода в сумку. Малфой ел в последний раз даже раньше неё — вообще-то, она со вчерашнего дня не видела, чтобы он что-то жевал. А ещё Малфой не брился. Гермиона и раньше видела у него щетину, но обычно до того, как ситуация выходила из-под контроля, он возвращался утром с чистым лицом. Теперь же он совсем не думал об этом, и чем длиннее становилась его поросль, тем более жутко он выглядел. Видеть Малфоя с бородой было странно — Гермиона привыкла лицезреть его гладко выбритым или же с небольшой щетиной, а нынешняя растительность лишь подчеркивала образ оборванца. Существовали ли какие-то признаки того, что люди теряют рассудок? Наверняка, хотя Гермиона и не знала, какие именно. Она не представляла, можно ли к ним причислить отказ от еды, но у Малфоя сейчас наблюдалось по меньшей мере три из них. По меньшей мере. 19:57 Штаны болтались у Гермионы на лодыжках, одна ладонь упиралась в кору дерева, а вторая как можно дальше оттягивала джинсовую ткань. Гермиона — наконец-то! — уже наполовину облегчила мочевой пузырь, как вдруг услышала хруст ветки. Уставившись на кору, она замерла, а потом заглянула за ствол, чтобы проверить, не появился ли кто-нибудь. Заметив футболку Малфоя между деревьями, она пискнула и, неуклюже покачиваясь, схватила последний имевшийся у неё клочок туалетной бумаги. — Я писаю! Малфой остановился и — похоже, Гермиона сумела пробиться сквозь его сумасшествие — отвернулся. — Надо уходить. — Н... Ты… Почему? Он не уходил, а ведь должен был. Хотя он вообще не должен был подходить к ней настолько близко. Гермиона никак не могла закончить начатое, пока он там стоял. Наверное, он не мог её видеть — а Гермиона очень надеялась, что он её и не видел — но ведь мог слышать. — Пора уходить. Она попыталась как можно тише оторвать бумагу. Разумеется, в Хогвартсе они пользовались общими ванными комнатами, но там были кабинки и одни лишь девочки. А теперь Гермиона сидела, демонстрируя всему миру свою голую задницу, пока Малфой стоял от неё в двух метрах. Боже, во что только превратилась её жизнь? — Мы только что пришли. Я думала, мы… — Планы изменились. Поторопись. 23 июня; 11:12 Малфой шёл своей обычной походкой параноика, оглядываясь по сторонам и качая головой взад и вперёд, как вдруг подался вправо и бросился бежать. После секундного удивления Гермиона припустила за ним, не понимая причины спешки: то ли Малфой кого-то увидел, то ли у него начались галлюцинации, то ли это как-то было связано с Флоралисом. А ведь ещё недели назад, когда Малфой дышал над ней, она поняла, что он псих. Гермиона отстала — Малфой продвигался слишком быстро, перескакивая валуны и поваленные деревья, подныривая под ветки и постепенно исчезая из виду. Гермиона вытащила из кармана перо — на случай, если придётся защищаться или как-то его урезонивать. Она попыталась перепрыгнуть через дерево, но её ноги были гораздо короче малфоевских, поэтому пришлось приземлиться на ствол. Гермиона почти удержалась, но всё же свалилась и ударилась коленями. Проклиная Малфоя, она поднялась и прислушалась, стараясь уловить шорох его одежды и звуки — ч-ва, ч-ч-ву, — которые он издавал, летя сквозь листву. Пойдя на шум, она разглядела его спину, но три секунды спустя Малфой упал. — Малфой? Гермиона обогнула деревья и встала позади Малфоя, вытирая со лба пот. Пусть она и не знала причин забега, зато согрелась в этот необычно прохладный день. Малфой стоял на земле на коленях, согнувшись, держа руки перед собой и легонько раскачиваясь из стороны в стороны. Гермиона снова окликнула его, сохраняя дистанцию на случай его неадекватного поведения, как вдруг вбок вылетел его локоть и брызнула кровь. Гермиона вскрикнула и инстинктивно отпрыгнула назад. Малфой оглянулся на неё, тяжело дыша — кровь виднелась на его ладони и на лезвии кинжала. Он себя пырнул? Порезал? — Ты что натворил? — закричала она, то протягивая к нему руку, то отводя её как можно дальше. — Ты есть хочешь? — Не тебя! — воскликнула она, теперь отчаянно жестикулируя в пространстве между ними. — Дай мне посмотреть. Положи кинжал! Он хмыкнул; его кожа казалась серой, а ладонь дрожала. Недостаток сна проявлялся в набрякших, отливающих синевой веках с красными прожилками и налившихся кровью глазах. Малфой оглядел Гермиону сверху вниз так, что ей тут же захотелось отступить и, возможно, врезать по его каннибалистической голове. Малфой посмотрел на землю перед собой, поднялся на ноги и отступил в сторону. Гермиона задохнулась, её ладонь взлетела к губам — Малфой и не помышлял о сведении счётов с жизнью, он убил кролика. Наверняка он гнался по лесу именно за ним. Под тушкой растекалась кровь. — Разводи огонь. 12:45 Гермиона вырыла ямку в мягкой земле, чтобы захоронить кроличий мех, пока Малфой, будто хищник, следил за ней, заставляя всерьёз озадачиться вопросом о безопасности нахождения с ним рядом. Гермиона не могла его бросить, как бы ей того ни хотелось, и она не знала: следует ли им вернуться в город, или ей надо привязать его к дереву и держать так до тех пор, пока он не придёт в себя.