Парад Солнца

25 мая; 11:18 Ловить рыбу она не умела. Или же, как некогда заявила отцу восьмилетняя Гермиона, рыба её попросту ненавидела. Когда дело доходило до столкновения инстинктов выживания, рыбы однозначно хотели жить больше, чем Гермиона — есть. Возможно, не будь у неё провианта, она бы с ними справилась, но сейчас противник выигрывал вчистую. Кожа на пальцах у Гермионы сморщилась, а выпады копьём либо выражали злость, либо служили наглядным подтверждением того, что рыболов сдался уже минут десять назад. Одна серебристая рыбка над ней просто издевалась. Гермиона это поняла по тому, как та всё норовила подплыть поближе, сверкая своим толстеньким брюшком, но, едва поднималась палка с пером, тут же исчезала. Часть Гермионы задавалась вопросом: имело ли пробудившееся в ней первобытное чувство нечто общее с тем варварским инстинктом, что срабатывает в мужчинах, когда их дразнит женщина. «Ты никогда меня не получишь, — сообщала ей рыба своим чмокающим ртом и глазками-бусинками. — Разве я не выгляжу вкусно?» Вначале Гермиона посмеивалась над ходом таких мыслей, но после шестого взмаха плавников настроилась решительно. Добыча и хищник — эта рыбка будет её. Она бродила в воде, наклонившись и опустив голову, по-обезьяньи согнув растопыренные руки над головой. Гермиона бросала своё копьё в каждое вспыхивающее серебристое пятно, обычно лишь царапая камни. Затем, в тот момент, когда охотница была совершенно к этому не готова, мясистая рыбка возвращалась, чтобы посмеяться. Она явно намеревалась доконать Гермиону. Доконать и свести её с ума. Именно в такой обезьяньей позе, ругающуюся под нос, Гермиону и обнаружил Малфой. Она понятия не имела, как долго он за ней наблюдал, и всё же постаралась сделать вид, будто в таком поведении нет ничего необычного, выпрямилась и потянулась. Откашлявшись, она покосилась на Малфоя — он стоял, прислонившись к дереву, упёршись здоровой ногой и скрестив руки на груди. Она не знала, ждал ли её Малфой, чтобы отправиться в путь, но решила, что в противном случае он бы уже ушёл. Возможно, он тоже осмыслил те же самые факты — за исключением шрама, — так как вряд ли предпочёл бы партнерство с ней самостоятельному риску. Гермиона не представляла, зачем он стоял там и смотрел на неё, но в этом было что-то пугающее — и смущающее, учитывая ту позу, в которой её застукали. По крайней мере, Малфой не догадывался, почему она тут расхаживала, сердито вглядываясь в каждое серебристое пятно. Чувствуя неловкость, Гермиона снова откашлялась и быстро одёрнула футболку, чтобы та не обтягивала тело, словно вторая кожа. Порывшись в сумке, она расстегнула маленький кармашек и выудила свои оставшиеся туалетные принадлежности. Один брусочек мыла и баночка шампуня уже были начаты, так что она сунула их в карман и подняла глаза на Малфоя, который не сводил взгляда с реки. Гермиона старалась избегать водных процедур с тех самых пор, как столкнулась с Малфоем: не хотелось, чтобы он знал об имевшихся у неё запасах, а ещё больше не хотелось прерывать путь и мыться, пока сам Малфой шагал впереди или просто держался поблизости. Она не думала всерьёз, что он стал бы за ней подглядывать — он бы скорее треснулся обо что-нибудь своим больным коленом — но мысль о том, чтобы открыто раздеться, в то время как Малфой находился бы от неё в радиусе мили, была достаточной, чтобы смириться с грязью. Гермиона довольствовалась отскабливанием рук и умыванием речной водой, но сейчас пришло время навести чистоту. Может, Гермиона и соскребла вчера землю и мышиную кровь, но она была готова поклясться, что по-прежнему ощущала их на своей коже и в спутанных волосах. Главное — отвлечь внимание. Она сможет помыться, если Малфой будет достаточно занят, чтобы не уйти вперёд — пусть сейчас Гермиона и могла его нагнать — или не наткнуться на неё. Кроме того, ему самому наверняка стоит промыть получше кожу вокруг ожога, чтобы предотвратить развитие инфекции… Тащить одноногого Малфоя обратно в город, где бы тот ни находился, и каким бы хорошим человеком Гермиона себя ни считала, желания не было. — Ты хочешь помыться? Малфой моргнул, её голос пробился сквозь поток мыслей, заставивший его пристально всматриваться в воду. Гермиона надеялась, что у него не имелось суицидальных идей или чего-то подобного. — Это был серьёзный вопрос? Гермиона пожала плечами и протянула шампунь и мыло, глядя на его плечо, чтобы не испытывать чрезмерной неловкости… Она не знала, оставался ли Малфой её врагом после Хогвартса. И даже не совсем понимала, могла ли она назвать его врагом во время войны: все те разы, когда она с ним сталкивалась, он не делал ей ничего плохого. Кроме, пожалуй, того вынужденного признания в комнате, полной Пожирателей Смерти, что она — Гермиона Грейнджер, но те это и так знали. Вообще-то, насколько ей было известно, единственными людьми, которых пытал Малфой, были другие Пожиратели Смерти — вот уж ирония. Но он всё равно впустил врагов в Хогвартс, напомнила себе Гермиона. Пусть Малфой не пошёл до конца, но, не сделай он этого, Дамблдор бы не умер. Малфой примкнул к стану Пожирателей и чуть не убил Кэти Бэлл. Может, он и не был Гермионе врагом, но уж и другом точно не являлся. Малфой резким движением схватил с её ладони мыло и шампунь, изучил написанные на них названия и вскинул бровь. — Я планирую это компенсировать, — фыркнув, пояснила Гермиона. Малфой даже не сказал «спасибо», но странно уставился на её украд… одолженные вещи и кивнул. Гермиона дважды моргнула, сделала глубокий вдох, вскинув брови, на секунду задержала дыхание, отвернулась и выпустила воздух, надув щеки. Затем подхватила с земли сумку, закинула ремень на плечо и двинулась вниз по реке, выискивая склонившиеся или разлапистые деревья, которые бы её спрятали. 16:28 Они прошли всего около часа, когда Гермиона отыскала лекарственные растения в метре от того места, где Малфой обнаружил инжир. Начав разводить костёр, она притворилась, что не заметила выражение облегчения, появившееся на его лице. В отсутствии перспективы шагать ещё несколько миль железная решительность начала исчезать из его черт, но, устроившись с другой стороны кострища, Малфой держался так же нелюдимо. Она вручила ему тряпку, отметив, что сегодня колено выглядело не таким воспалённым, и занялась трещинами на своих ногтях. Ей претила мысль спать на земле после недавней помывки, но другого выбора не было. Она могла бы соорудить лежанку из листьев и бамбука, но пришлось бы слишком много возиться ради кровати, которая была бы брошена утром. — Как ты узнал про дом в Орсове? — Гермиона задавалась этим вопросом с тех самых пор, как выпрыгнула из той трубы и разглядела Малфоя в клубах пепла. — Мне во сне явился бог, — протянул он. Она фыркнула, затем, сведя брови, внимательно на него посмотрела. — Ты веришь в бога? Он ответил ей ироничным взглядом. — Так это «да» или «нет»? У меня не было возможности достаточно хорошо разобраться в тонкостях твоих многочисленных злобных взглядов, чтобы понять, что они означают. — Ничего хорошего, и они все предназначаются тебе. Всё достаточно просто. — Ты мог бы просто ответить, — чересчур настойчиво возразила она. — Теперь это не имеет значения. — Не имеет? — такое сардоническое веселье было присуще только ему и Снейпу. — Тогда почему ты спрашиваешь? — Я думала, мы уже разобрались с любопытством. Всё достаточно просто. — Да, но я стараюсь по возможности блокировать твои раздражающие и сводящие с ума интонации. Гермиона проигнорировала его замечание и, выждав паузу, вернулась к тому, что её интересовало. — Ну так что? Мне всего-навсего любопытно, теперь это уже ничего не изменит, — рявкнула она. Малфой подался вперёд — его губы изогнулись в усмешке, пока он внимательно вглядывался в Гермиону поверх языков пламени. Ей пришлось подавить острое желание вытереть лицо. — Что? — Я жду. — Чего? — Когда ты помрёшь от любопытства. 26 мая; 19:38 Гермиона остановилась, вгляделась в растущие слева деревья, но за пеленой дождя ничего не рассмотрела. Они слишком поздно тронулись в путь — сначала собирали инжир, потом Гермиона пыталась взять реванш над рыбой. Они покинули стоянку лишь три часа назад, а уже через час пошёл дождь. С неба то моросило, то лило настоящим потоком, но последние двадцать минут ливень стоял стеной. Они оба промокли до нитки, одежда и волосы прилипли к коже, что никак не способствовало хорошему настроению. Гермиона оглянулась, рассчитывая увидеть, как Малфой хмурится, уставившись на её макушку, но он застыл в паре метров, склонив голову. Значит, не она одна услышала шум, и вряд ли это можно было считать хорошим знаком. Звук раздавался такой, словно что-то билось о землю; он становился всё громче или… ближе к ним. До Гермионы доносились громкий треск веток, стук, скрип деревьев, и постепенно нарастающее фа-рум, фа-рух, фа-рум — будто какое-то животное бежало со всех ног. Вслушиваясь в звуки, Гермиона опять оглядела деревья и крутанулась к Малфою. Тот уже развернулся и неловко бежал, стараясь не слишком сгибать колено. Она обогнала его за две секунды: сердце бешено колотилось, желая только, чтобы ноги не отставали от его быстрого биения. Но через несколько метров разум возобладал над реакцией тела, и Гермиона повернулась к Малфою — тот ковылял, сморщившись от боли. Он продвигался быстрее, чем она ожидала, но всё равно недостаточно споро. Гермиона подбежала к нему и потянулась к рукоятке висящего на его поясе кинжала — Малфой перехватил её руку. — Ты не сможешь убежать, а, может быть, и я этого не сумею. Что бы это ни было, нам придётся сраж… — Ты рехнулась? — прошипел он. — Судя по звуку, это грёбаное чудовище. — Ты… — она осеклась — Малфой отбросил её руку и теперь оглядывал деревья, пока не нашёл одно высокое, ветки которого росли с самого низу. Он поставил здоровую ногу в развилину, оттолкнулся и схватился за ветку повыше. Стиснув зубы, подтянулся и продолжил карабкаться, а Гермиона бросилась к соседнему дереву. За всю свою жизнь она лишь несколько раз лазала по деревьям, но звук бегущего существа и ломающихся веток становился всё громче, так что она буквально взлетела по стволу. Мокрые кроссовки скользили по влажной коре, пальцы легко срывались, но Гермиона старалась не смотреть на землю. «О, боже, о, боже» — словно мантру, тяжело шептала она, но продолжала карабкаться, пока не дотянулась до ближайшей прочной ветки. Гермиона обогнула ствол, мёртвой хваткой вцепившись в маленький сучок над головой, и, оступившись, едва сдержала крик. Она опасно покачнулась, крепко зажмурилась, чтобы не видеть землю и чтобы вода не заливала глаза, и, задержав дыхание, восстановила равновесие. Гермиона развернулась, прижалась спиной к стволу и скользнула вниз — кора оцарапала кожу, а сучок прогнулся. Она выпустила его, как только уселась на ветку, и тут же съехала вбок — ступни неловко стояли одна перед другой. Тогда для поддержания баланса Гермиона вытянула ноги и, хлопнув ладонями по толстой ветке, выпрямилась. Дыхание перехватило: откинувшись на ствол, Гермиона постаралась найти в себе силы посмотреть вниз. Если эта зверюга не выше четырех метров, с ней всё будет в порядке — пока она не упадёт. Гермиона никогда не ладила с высотой. Её не смущало то, с чего она могла с лёгкостью спрыгнуть, но мест, где существовал риск сломать лодыжку или что похуже, лучше было избегать. Ей в жизни хватало приключений и без полётов на мётлах и лазаний по деревьям. Животное — или чем бы это ни было — остановилось где-то впереди. Гермиона представила, что оно замерло как раз на том месте, откуда они убежали — судя по звукам, так оно и было. Шум превратился в рёв, и она чувствовала, как ствол трясётся от громоподобного гула. Она не могла разглядеть животное сквозь листву, но ей был виден Малфой, устроившийся на ветке, росшей чуть ниже её собственной, и сидевший лицом в ту сторону, откуда эта тварь появилась. Судя по доносящимся хрусту и скрипу, Гермиона, похоже, сидела носом к зверюге, что было не самым мудрым решением. Слышались тяжёлые вздохи, словно животное дышало носом, и царапанье, будто оно что-то копало или готовилось к атаке. Это могло снова оказаться магией, а могло — пятью различными чудовищами, которые с ходу пришли Гермионе на ум — все они были опасные, и сталкиваться ни с одним из них совершенно не хотелось. Она снова посмотрела на Малфоя: он повернул к ней голову, и она встретилась с ним взглядом сквозь дождь. При каждом выдохе его плечи наклонялись вперёд, и Гермиона заметила, что при нём нет свёртка из мантии. Наверное, он бросил его перед тем, как вскарабкаться, и Гермиона очень надеялась, что тварь не последует за ароматом бананов или их собственным запахом. Она втащила свою сумку на ветку, устроила её между ног и прижала. Затем снова посмотрела на Малфоя, но тот уже отвернулся. Заговорить она не рискнула. 27 мая; 1:14 — Может, это белка? — произнесла Гермиона достаточно громко, надеясь, что её слышно за шумом дождя, но не слишком далеко. Ей нужно было говорить, чтобы глаза перестали слипаться. Было мокро, холодно, тело онемело — Гермиона так устала, что могла заснуть, несмотря на опасность рухнуть на землю и быть съеденной. Посмотрев тогда один раз на Гермиону, Малфой отвернулся и так и сидел — его силуэт теперь казался чёрным пятном, и нельзя было понять, спал он или нет. — Или большое животное. Почему бы тебе не спуститься и не проверить? Она сердито посмотрела в его направлении — за время их краткого совместного пребывания она обнаружила, что каким бы засранцем Малфой ни был, он становился совершенно невыносимым, когда страдал от боли или усталости. Сейчас же он мучился и тем, и другим, и Гермиона начала пересматривать своё мнение по поводу падения с дерева и превращения в чью-то еду — лишь бы только сбежать от него. — Я… — Почему ты остановилась? — его голос прозвучал зло. — Ты могла рвануть и убежать, особенно, если бы оно занялось мною. Но ты остановилась и решила драться с, судя по звукам, гигантской тварью при помощи кинжала и — твою ж мать! — пера. Гермиона поёрзала, кора теперь впивалась в новый участок спины — по крайней мере, в тот, который не царапала последние двадцать минут. — Ты не мог убеж… — И что? Какая разница, что я не мог, если могла ты? Грейнджер, не втюхивай мне своё дерьмо «такая уж я есть». Мне нужен правдивый ответ. Гермиона свела брови, не понимая, к чему Малфой клонит и почему так сердится. — Это и есть правдивый ответ. Малфой, у меня есть сердце. Не то, что просто бьётся, а то, что чувствует — слыхал о таком? Будь ты Волдемортом, я бы бросила тебя на съедение тут ж… — Но я Пожиратель Смерти, помнишь? — На словах, а не на деле, и мы оба об этом знаем. Разве ты смог убить Дамблдора? Убил кого-то из моих друзей? Или это ты пытал меня в своём доме? Пытался убить нас в Выручай-комнате? Будь это так, всё бы было иначе. Ты… — Но я привёл Пожирателей в Хогвартс. Я почти прикончил его — и уж поверь мне, приложил все усилия. Грейнджер, а как же все те разы, когда я задевал твои чувства? Как насчёт того, что я рассказал им в своём доме, кто вы такие, наложил Империус на Розмерту и… Ну, Кэти Белл не должна была прикос… — Не знаю! — рявкнула она чересчур громко. — Зачем… — Не ты ли гнобила меня за мои плохие поступки и мою ненависть к грязнокровкам… — Малфой, существуют разные уровни зла, и лишь нескольких людей я бы смогла бросить на смерть. Мне не нравишься ни ты, ни твои поступки, ни то, что ты за человек, ни тот факт, что ты можешь ненавидеть… — Тогда зачем? — закричал он, и это вышло действительно громко — они оба замерли, а Гермиона даже задержала дыхание, прислушиваясь к звукам. — Вы что, кайф ловите от того, что выносите мне мозги? Вы… — Ты говоришь о Гарри? Когда он тебя спас? — она неверяще усмехнулась. — Что с тобой, Малфой? Жажда смерти? Предпочёл бы, чтобы мы оставили вас двоих там? Вы… — Грейнджер, очевидно, что я дорожу своей жизнью, — мрачно перебил он, — в противном случае я бы не сидел на дереве посреди ночи или не пытался бы убить директора. Она смотрела в его сторону, впившись пальцами себе в спину и упёршись головой в ствол. — Так это правда? То, что Волдеморт угрожал убить тебя и твою семью, если ты этого не сделаешь? Малфой молчал долго — за это время семьдесят две капли дождя успели соскользнуть с листьев Гермионе на кончик носа. — Насколько далеко ты готова зайти ради своей семьи? Ты бы убила Тёмного Лорда ради своих родных? — Волдеморта, — медленно поправила она. — И да, если бы могла. Я бы в любом случае попыталась. Но Дамблдор не Вол… — Грейнджер, не смеши. Для нашей стороны Дамблдор был тем же, кем для вас Тёмный Лорд. Лидером, самым могущественным волшебником, которого надо было устранить. — Но Дамблдор никогда никого не убивал. Он… — Не погиб от моей руки. Грейнджер, это сродни зельеварению. Для наших родителей мы подобны зелью. Они добавляют то и это — они знают, кем ты должен стать, во что обязан верить. Поэтому они берут те ингредиенты, что приведут к этому результату, отмеряют нужное количество того, что им требуется, и бросают в тебя. Но они не представляют, что именно творят, правильно ли поступают — просто ничего лучшего им не известно. И вопреки всем стараниям мы редко когда соответствуем ожиданиям. Как бы там ни было, всегда найдутся люди, которые будут ненавидеть то, кем или чем ты являешься — твою кровь, плоть, разум. Мы представляем из себя некую нестабильную совокупность ингредиентов, и если повысится температура или что-то пойдёт не так, мы взорвёмся. Взорвёмся или испортимся — и ничего не получится. Но всё гораздо хуже, потому что мы не зелья, мы люди. Мы подвержены внешним влияниям, которые нельзя проконтролировать и которые всегда вступают в конфронтацию с другими силами. Поэтому когда в нас попадает какой-нибудь иной ингредиент, нейтрализуя или катализируя компоненты, зелье может полностью измениться, но этикетка при этом останется той же. А от варева по-прежнему ожидают того, для чего оно и было предназначено. Понимаешь? Гермиона смотрела вниз в темноту, на свои руки, лежащие на сумке, и внимательно прислушивалась, словно Малфой продолжал говорить. — Но если зелье изменилось, оно не в состоянии совершить то, для чего предназначалось. Оно… Она осеклась, не зная, то ли ей послышался шорох его одежды, то ли Малфой произнёс «именно». Они оба замолчали. 6:53 Она смотрела, как с рассветом вокруг расползались мягкие голубые и зелёные тени. Первые солнечные лучи пробились сквозь деревья над головой Малфоя, осветив его уставшие глаза. От нехватки сна зрение Гермионы было нечётким — в утреннем свете волосы Малфоя казались ей золотыми, и он сам представлялся чем-то нереальным. Они оба промокли насквозь, а их зубы стучали от холода, хотя дождь утих около часа назад. — Как думаешь, оно ушло? Малфой не ответил. 9:31 Где-то через час после рассвета они услышали, как чудовище медленно отступает, но, прежде чем спускаться, выждали ещё столько же, чтобы убедиться, что оно действительно ушло. Путь вниз был для Гермионы хуже подъёма. Карабкаясь вверх, ты хотя бы видишь, куда лезешь. А во время спуска можно лишь бросить мельком взгляд и надеяться на лучший исход или же вслепую ощупывать пространство ногой, пока что-нибудь не подвернётся. Подтягиваться было страшно, но делать метровый прыжок на другую ветку — кошмарно, по крайней мере, для тех людей, что не ладят с высотой. Пусть Гермиона не могла потратить на сон часы, проведённые на дереве, она много размышляла. Она обдумала массу всего, а потом почти полностью переключилась на Малфоя и его слова о зельях. Гермиона никогда не давала себе возможности задуматься о нём по-настоящему. В разрушительным вихре войны Малфой казался ей чем-то незначительным, а, в отличие от Гарри, она не анализировала и не проигрывала в памяти каждый момент. Правда, кое к каким мыслям Гермиона возвращалась вновь и вновь: время, проведённое Гарри с Дамблдором на вокзале Кинг Кросс, Снейп, Старшая палочка — она несколько раз перечитала «Сказки Барда Бидля». Кое-какие образы она не могла вытравить из памяти: Тонкс, Люпин, Фред, лежащий в Большом зале; Гарри, обмякший на руках у Хагрида; застывший перед Волдемортом Невилл; сумасшедшая Беллатрикс, нависшая над ней самой; испытанная в Малфой-мэноре боль, которая, казалось, разрывает и перетасовывает внутренности; посещение кладбища вместе с Гарри; падение Волдеморта и десяток других. Именно они возникали в мозгу, когда Гермиона закрывала глаза, когда спала, когда не могла не вспоминать. Малфой же был в центре лишь одного из всех этих моментов и воспоминаний: Гарри вытаскивает его из огня, вот он на полу — имя погибшего друга ломко прорывается сквозь вдохи. Тогда Гермиона впервые увидела в нём... человека. Человека, раздавленного и сломанного. Она так и не поняла, что чувствовал Малфой, но ей казалось: она знала, о чём он ей сказал. О том, чему его учили в детстве и как из него растили Пожирателя Смерти. Его отцом был Люциус Малфой, так что поверить в такое было можно. Гермионе не удавалось представить, что из человека, кичившегося деньгами и высоким положением в группе убийц, получился очень хороший родитель. Подвержены внешним обстоятельствам… Зелье может полностью измениться. Получается, для Малфоя что-то изменилось. Может быть, тогда, когда потребовалось убить Дамблдора или когда он осознал, что не в состоянии совершить убийство — что он недостаточно верил в эти идеи, чтобы стать таким человеком. Интересно, когда же это случилось… Он же дошёл до той грани, когда понял: на кону находилась его семья. А потом… Этикетка при этом останется той же. А от варева по-прежнему ожидают того, для чего оно и было предназначено. И он пытался: пропустил Пожирателей Смерти, а потом сбежал, чтобы продолжить своё служение. Потому что был должен, так он сказал. Дамблдор умер прежде, чем Малфой мог бы принять его предложение — было слишком поздно. Он жил с Волдемортом и своей находящейся в опале семьей — той самой, которую он, видимо, любил достаточно, чтобы за неё сражаться. Насколько далеко ты готова зайти ради своей семьи? Но он всё равно был отвратительным Пожирателем Смерти. Не смог убить сам, смог только по принуждению пытать другого Пожирателя, не смог позволить Крэббу убить её, Рона и Гарри, и даже не смог опознать Гарри в своём собственном доме. Именно. Гермиона не знала, что чувствовала, думая о Малфое в таком ключе. Но она по-прежнему считала его трусом — если он ненавидел всё это так сильно, то должен был найти способ сбежать вместе с семьей. Министерство было захвачено, Орден их на дух не переносил... Ну что ж, Гермиона отдавала себе отчёт в сложности выполнения этой задачи, но конечно же, приди они, Орден бы их спрятал… Вероятно. Может быть, всех, кроме Люциуса. Но Драко Малфой обязан был обратиться за помощью раньше — когда был шанс, до того, как он впустил Пожирателей Смерти. Для нашей стороны Дамблдор был тем же, кем для вас Тёмный Лорд. Мучаясь от головной боли, Гермиона потёрла лоб; от усталости она шла так же медленно, как и Малфой, который выглядел не менее измочаленным. Зажав подмышкой две связки бананов, он выжимал воду из брошенной мантии. Возможно... Возможно, Малфой сделал единственную доступную ему вещь — уже кое-что. Даже посмотреть на происходящее с его стороны и обдумать такую вероятность. Она до сих пор не знала, как он относился к магглорожденным. Гермиона снова вспомнила: его пальцы впивались ей в руки, скользя по крови, которая, как он думал, принадлежала ей, но он тащил её к спасению. Однако это доказывало не так уж и многое — это не означало того, что Малфой не считал себя лучше. Малфой вдруг повернулся и двинулся в лес, прочь от берега. — Куда ты направляешься? Он что-то пробормотал, но Гермиона не разобрала слов и последовала за ним. Мокрая одежда неприятно тёрлась о кожу. Она понятия не имела, насколько сильно Малфой изменился и кто он вообще такой, но в одном была уверена — он всегда будет засранцем. 15:01 — Ты ешь словно грёбаный кролик. Гермиона подпрыгнула, чувствуя, как щёки заливает румянец. Она-то думала, что Малфой спал, когда приступила к поеданию банана своим излюбленным способом: она сгрызала верхний слой плода до тех пор, пока не оставалась лишь мягкая восхитительная сердцевинка. С тех пор как мама застукала за такой трапезой девятилетнюю Гермиону, никто этого больше не видел, и большей частью как раз по причине странных взглядов и комментариев наподобие того, что только что отпустил Малфой. — Я не знаю, это хуже или лучше твоего обычного «бобриха», так что не уверена, стоит ли мне обижаться. Малфой издал сонный смешок, чем снова удивил её. — Сам факт таких колебаний, когда тебя обозвали хоть каким-либо животным… — Малфой, твои оскорбления стали обыденными. Сложно обижаться, если бросающийся ругательствами человек умственно отсталый. Как бы там ни было, сочувствую твоей нехватке остроумия. — И это говорит человек, который обижается каждый раз… — Это несколько иное, — перебила Гермиона, понимая, что он собирался сказать, и посмотрела на него, словно не веря в его серьёзность. — К тому же это не имеет никакого отношения к остроумию. — Грейнджер, только лишь то, что я шучу именно над тобой, не означает, что мои шутки несмешные. Но понимаю: тебе приходится принижать мои интеллект и способности к юмору, дабы чувствовать себя лучше — ведь у тебя нет ни того, ни другого. Малфой сел, пока Гермиона медленно жевала банан и сверлила его своим лучшим убийственным взглядом. Она заметила что-то в небе и подняла голову, надеясь рассмотреть там метлу, но увидела лишь пару птиц. Чуть раньше, пока Малфой спал, она пробовала воспользоваться палочкой за деревьями, но ничего не вышло, так что вряд ли Министерство уже объявилось. — Когда они прибывают? Гермиона удивлённо посмотрела на Малфоя. — Прошу прощения? — Когда здесь должно оказаться Министерство? — в ожидании ответа он чуть приподнял брови, остальное выражение его лица было нечитаемым. — Как ты узнал? Малфой пожал плечами и отряхнул штанину. Гермиона заметила: он делал так всякий раз, когда собирался изречь нечто, доказывающее его превосходство над собеседником, о котором, впрочем, ему и так было хорошо известно. — Я и не знал до этого момента. Ты же не умеешь хитрить, верно? Гермиона сердито уставилась на него. — Я… — Как ты с ними связалась? Местные думают, что ты проклята — твои телефонные проблемы хорошо известны. Гермиона открыла было рот, но застыла, склонив голову. — Так вот почему тот мужчина, с которым ты разговаривал, не пожелал со мной общаться? — М-м. Полагаю, ты постараешься снова атаковать меня в грязном бассейне и обвинить в распространении слухов. В ответ на его беспечное выражение лица она прищурила глаза и взмахнула пальцем. — Именно ты столкнул меня туда. — Ты меня вывела из себя. Я… — О, это что-то новенькое! — …Ударил физически… — Малфой усмехнулся. — У тебя к этому особый талант. Гермиона закатила глаза. — Малфой, я живу, чтобы тебя злить. — Раз ты всё ещё жива, то да, ты… — Знаешь, у тебя просто какая-то одержимость моей смертью. Мне бы стоило начать волноваться, если бы я не знала, что твоих больных мозгов на убийство не хватит. — Это всё потому, что я планирую тебя съесть. Гермиона замолчала и заморгала, пытаясь осмыслить склонность Малфоя к каннибализму. Серьёзное выражение на его лице сменилось удивлённым недоверием. — Чёрт возьми, Грейнджер, не в этом смысле. Я… — Что? Что ты подразумеваешь под «не в этом смысле»?.. — Гермиона широко распахнула глаза и за две секунды стала пунцовой от смущения. — Боже, я даже не… Это… Конечно же, никогда, я… — Твою ж мать, ты красная, как Уизли, — засмеялся Малфой и, сведя брови, подался вперёд. — Грейнджер, у тебя грязные мыслишки. Узнала об этом из книг? Представляла озорные картинки, пока учила Уизли читать? Окончательно стушевавшись, Гермиона избегала его взгляда, стараясь унять жар в щеках. — Это не у меня грязные мыслишки! Меня удивило твое упоминание каннибализма, а ты превратил это во что-то… что-то… — Связанное с сексом? Гермиона фыркнула и поднялась на ноги. — Мне нужно в туалет. Впервые ей показалось, что об этом требуется сказать. Обычно они оба игнорировали друг друга, когда кто-то из них исчезал на минуту за деревьями. С тех пор, как они покинули поляну, ей пришлось задержаться… подольше лишь однажды, по большей части из-за диеты. Ради этого Гермиона дождалась середины ночи и решила свой вопрос, пока Малфой, по её прикидкам, спал. Сам он, похоже, не испытывал серьёзных проблем в те два раза, когда возвращался после пятиминутного отсутствия — вот только выражение его лица было слегка недовольным, что типично для всякого, кто решится справлять нужду в лесу. Гермиона обернулась, чтобы окинуть Малфоя злобным взглядом — наверняка же он смеялся ей в спину — но он был занят тем, что пытался встать на ноги. 28 мая; 10:29 Оба вглядывались в слабое мерцание перед ними. Они уже прошли несколько метров в обе стороны и выяснили, что преграда, видимо, простиралась наподобие магического барьера, опоясывающего острова. Они сунули в неё палку, чтобы проверить не взорвется ли та или не загорится, но ничего не произошло. Гермиона сомневалась, что при другом положении солнца они бы вообще её разглядели. Прозрачная завеса едва заметно светилась магией. И напомнила Гермионе преграду возле пещеры в Балканских горах. Они с Малфоем повернули друг к другу головы и секунд пятнадцать обменивались решительными взглядами. — Я уже обжёг колено. — Ну… — И мне пришлось первым карабкаться на уступ. — Но это было… Гермиона собиралась возразить, что это был их единственный шанс, а ещё согласиться пройти сквозь преграду первой, когда вдруг почувствовала, что ладонь Малфоя пихает её в спину между лопатками. Она задержала дыхание, всё её тело онемело и только ноги шевелились, переступая границу. Гермиона неловко встала, ожидая хоть чего-нибудь, но ничего не произошло, и она развернулась к Малфою. — Я и так собиралась это сделать! Ты не можешь просто пихнуть кого-то вот так! Где... Знаешь что, неважно. Я должна была это предвидеть! Конечно же, ты… — Грейнджер, как ты себя чувствуешь? — он с любопытством осмотрел её и остановил взгляд на лице. — Ты немного похожа на животное, но это нормально. Ощущаешь какие-нибудь изменения? Ты… Она обеими руками схватила его за футболку и дёрнула на себя. Малфой замычал, споткнувшись и сильно согнув больное колено, чтобы сохранить равновесие. — Ощущаешь изменения, Малфой? Ты немного похож на засранца, но это нормально. — Не см… — А ты не смей снова так со мной поступать! Они сверлили друг друга свирепыми взглядами; Малфой стукнул её по пальцу, пытавшемуся проткнуть ему грудь, и Гермиона отдёрнула руку. Он разгладил футболку, а Гермиона опустила взгляд на его колено, размышляя над необходимостью извиниться за причинённую боль, но, фыркнув, отвернулась. 16:03 — Если все эти чары должны не дать нам подобраться к растению, — начала Гермиона, но замолчала, перебираясь через поваленное дерево, — как думаешь, почему вокруг острова находится барьер, держащий людей внутри? — Паромы покидают острова каждый день — только мы не можем уехать. Либо барьер распознает магию в нашей крови, либо откуда-то знает, что мы ищем растение, — Малфой прихлопнул порхавшую возле его лица бабочку, проигнорировав возмущённый возглас Гермионы. Возглас получился слабым, она была слишком занята тем, что Малфой признал наличие магии в её крови. Это было очевидным и правдивым утверждением, но казалось странным, когда исходило от него. Малфой, говорящий что-то о магии, крови, и них без негативного подтекста, сбил Гермиону с толку. — Так почему он держит нас тут? Если знает, что мы ищем… — Эти чары не детская забава. Они созданы не только для того, чтобы удержать нас, но и убить. Стена не пропускает нас потому, что тот, кто её возвёл, думает, что мы погибнем, и хочет, чтобы это случилось даже до того, как мы отыщем Флоралис. — Но почему не сделать так, чтобы стена нас не пропускала? Чтобы мы просто не могли за неё проникнуть? Малфой пожал плечами. — Может, он не мог так сделать, не заблокировав дорогу самому себе. Наверняка существует кто-то, кому нужен доступ на острова к растению — для чего бы он его ни использовал. Этот кто-то и наложил чары, а он бы не создал того, чего бы не мог преодолеть... — Но все те чары на островах… — Возможно, имеется тропинка, известная только создателю и которую невозможно отыскать, руководствуясь одной лишь удачей. Или же магия как-то образом распознает его и не вредит. Барьер блокирует наши попытки связаться с внешним миром, так что мы действуем сами по себе. Кто бы ни навёл эти чары, он не хотел, чтобы мы выбрались — не хотел, чтобы просочилась информация, не хотел, чтобы мы пользовались магией и нашли Флоралис. — А вдруг это тест, — предположила Гермиона, и Малфой скептически на неё покосился. — На предмет, достойны ли мы. Если мы минуем все преграды и умудримся найти Флоралис, то заслужим право им обладать. Он посмеялся над ней. Придурок. — Грейнджер, мне кажется, ты читаешь слишком много романов. Она сердито зыркнула на него, и они замолчали; единственным звуком был шум их шагов и шорох листьев. Гермиона прикусила губу и несколько минут спустя обернулась на него. — Как думаешь — если это правда, что магия хочет нас убить, прежде чем отпустить — мы сумеем живыми покинуть это место? Малфой молчал целую минуту, хотя она слышала, как он издавал какие-то звуки, будто бы хотел что-то сказать, но передумал. — Грейнджер, нам надо пройти квест. Мы должны доказать, что достойны… — О, заткнись.