Что-то сердце, что-то сердце растревожено,
Словно ветром тронуло струну.
О любви немало песен сложено,
Я спою тебе, спою ещё одну.
Алина пела, чувствуя, как расходится по ней радость за добрых, славных людей, нашедших своё счастье, и она хотела сделать им приятно, хотела отблагодарить их за их собственное счастье, от которого сама вдруг стала счастливой. И все взгляды были обращены на неё, и среди всего разнообразия взглядов и чувств, она знала, что прозрачные, как лёд, глаза тоже на неё смотрят.Посажу я на земле сады весенние,
Зашумят они по всей стране,
А когда придёт поры цветения,
Пусть они тебе напомнят обо мне.
Песня сама просилась из неё, и в легком, звонком переливе голоса была особая прелесть, очарованная мечта о такой же красивой устойчивой любви, и отчего-то невыразимо острее чувствовался один прозрачный, восхищённым взгляд голубых глаз.Через годы я пройду дорогой смелою,
Поднимусь на крыльях в синеву,
И отныне всё, что я ни сделаю,
Светлым именем твоим я назову.
Закончив петь, Алина опустила глаза. Ощущение восхищенного взгляда смущало и радовало. Софья, тронутая до слёз, взяла Алину за руку: — Благодарю вас, — она попыталась ещё что-то добавить, но у неё перехватило дыхание, и Софья просто порывисто обняла подругу. Весь оставшийся вечер Алине казалось, что из другого угла комнаты на неё смотрит Эраст Петрович. Но каждый раз, когда она оглядывалась, прозрачный взгляд так и не находила. Ужинать они с Николкой вернулись домой. Дядя из-за каких-то проволочек на службе был немного мрачен, но всячески пытался скрыть дурное расположение духа. Алина, матушка и Лиза, выпустившаяся в мае из Смольного и скрасившая дом своим присутствием, поддерживали легкость, как могли. От насыщенного дня и попыток вернуть разговор в мирное русло у Алины заболела голова. В конце концов все замолчали, и было слышно лишь перешёптыванием фарфоровой посуды и серебряных вилок. И тут, прервав тягостное молчание, Николка вдруг стал говорить о Фандорине. — Странный и при том подозрительный человек, — говорил брат. Алина молча отодвинула тарелку. — На мои замечания об генерал-губернаторе ничего не ответил, но по виду понятно было, что не согласен — значит, и сам он на стороне этого Симеона. Да и выглядит он странно: франт, какой-то демонический, взгляд такой, знаете, хитрый и цепкий, ещё и виски, должно быть, подкрашивает. Все дамы на него весь вечер смотрели! Алина смотрела в тарелку с нетронутым куском курицы и не могла унять резкой головной боли. Алексей Петрович невозмутимо сказал: — Ты, друг мой, совершенно его не знаешь. Эраст Петрович не на всех производит хорошее первое впечатление, это правда, однако он, пожалуй, самый ценный чиновник не только в Москве, но, возможно, во всей России. — Чиновник, — скривил губы Николка. — Ну-ну, — грозно нахмурился дядя. — Я тебя в морской корпус отдал не для того, чтобы тебя идея касты мешала видеть за званиями людей! Подобных гаффов не потерплю. — Простите. Опять замолчали, и был слышен тихий лязг ножей по тарелкам. — И все же, — вновь сунулся Николка, — не внушает он мне доверия! Ещё эти виски… Тут, к удивлению всех, осадила Николая мать: — Эраст Петрович в двадцать один год лишился жены, ужасная трагедия... Заикание и седина — последствия горя, а не способ понравится дамам. А помощь Фандорина очень высоко ценил ваш отец, Царствие ему Небесное. Не говори так о Фандорине в моем присутствии, Николай. Так Алина узнала новое об Эрасте Петровиче, и ей вдруг стало страшно. А Николка разошёлся не на шутку: — У многих солдат после войны ни одного седого волоса… — Ты не понимаешь, Николка, — глухо оборвала Алина, — это ведь страшно, когда в двадцать один год виски седые! Опять повисла тишина, а Алина поймала через стол взгляд матери: та как-то особенно посмотрела на неё, словно увидела то, чего прежде не замечала. — У меня очень сильно болит голова, простите. Коля, проводи меня, пожалуйста. Поднимаясь по лестнице, поддерживаемая рукой брата, Алина продолжала думать о статском советнике. Двадцать один год, милостивый Боже! — Николка, пообещай, слышишь, что больше не будешь говорить об Эрасте Петровиче. — Ну хорошо, хорошо, понял я: он хороший, я — плохой. Алина остановилась. — Никто ведь не говорит, что плохой ты! Плохо только то, что ты говорил о нем. Да и пристало ли будущему мичману говорить в таких выражениях о действительном статском советнике? Николка смутился. — Не пристало, — согласился он. — Только, ты, Аля, пойми: я теперь боюсь, что он тебя заберёт у меня и у нас всех. — Как так, заберёт? — вдруг рассмеялась Алина. — Ну женится на тебе да и заберёт. — Николка, не собираюсь я за него замуж выходить, что ты! Эраст Петрович — мой друг, мы знакомы очень много лет. — Обещаешь, что не выйдешь? — насупился брат, и она вдруг почувствовала, что действительно была старшей сестрою. — Ну, обещаю, — насмешливо фыркнула она и ушла в свою комнату. Голова, стоило остаться одной, заболела ещё сильнее. Алина потёрла лоб, прислонилась к стене и спросила себя вслух: — Замуж? За Фандорина? Боже, он ведь гораздо старше! Какая глупость… Она легла на постель, устремила взгляд, исполненный смущения, в потолок и вздохнула. Разница в возрасте, в общем-то, помехой и не была, и не смущала, и Эраст Петрович ей нравился — как друг, разумеется. Алина нахмурилась. Как друг? Она села, мучительно размышляя. Считал ли он её своим другом? Алина знала, что друзей у него либо не было, либо совсем немного — Зуров и всё? Кем же она была ему? Дочкой старого товарища? Боже, как ужасно звучит… Скорее всего, неутешительно заключила Алина, всего лишь девочкой, которая изредка мешалась под ногами — тогда, в белом мае после смерти Василинки, как носился он с нею! — Нет! — тут же вслух опровергла саму себя. — Он ведь перед коронацией вспоминал об обещании танца! Ах, совсем я запуталась… Голова разболелась сильнее. Алина позвонила, пришла Вера. — Принеси от головы что-то. Хотелось добавить: и от сердца. Совсем запутавшись в себе и — тем более — в Фандорине, Алина, мрачная и злая, попыталась уснуть. Через время в дверь поскреблась Лиза. — Спишь, Алечка? Алина перевернулась на спину и тихо сказала: — Не могу никак уснуть. Посиди со мной, душенька. Лиза села, взяла сестру за руку, погладила по лбу. Потом сказала: — Матушка решила, что ты влюбилась. Алина привстала на локтях. — В кого?! — В Фандорина. Ты так его защищала перед Колей. Он правда такой славный, как ты считаешь? Вздохнув, Алина повернулась, положив голову сестре на колени. Та погладила её по волосам. — Славный… Это самый благородный человек, который мне известен, Лизок. И нет, я не влюблена, но говорю от сердца. Эраст Петрович мой хороший друг. Вы с Николкой его не помните, маленькие были. А когда убили Василинку, убийцу он нашёл. — Она замолчала, пытаясь объяснить свои чувства, но не нашла слов. Благодарность звучала слишком странно, «он мне дорог» — слишком романтично. — Коле-то чем он не понравился? — Ах, бог его знает, — раздраженно вздохнула Алина. — Завидует. — Боится. — Ты о чём? — Алина посмотрела в ясные, как свои собственные, глаза сестры. — Просто пойми меня правильно, Аля. Ты ни о ком ещё так не говорила, как о Фандорине. Коля боится, что ты выйдешь замуж и уедешь от нас. — Так, — Алина заворочалась и села, погладила сестру по щеке, — Лиза, запомни: даже если я выйду замуж, вы меня не потеряете. Я буду приезжать так часто, что вы не почувствуете разницы. — А ты выйдешь?.. — За Эраста Петровича я не собираюсь, он друг. — Петенька тоже был — друг, — тише добавила Лиза. — Вот поэтому я за него и не пошла. — Ох, Аля, сложная ты, — вздохнув, Лиза погладила сестру по голове. — Тебя не поймёшь: с другом под венец не пойдёшь, благородного кавалера отвергнешь, третьему и шанса не дашь. — Кому это я шанса не дала? — Да всем! Ты очень, очень красива, но тебя просто боятся. — Как это — боятся? — Сложно любить темпераментных. Алина фыркнула: — Как будто я заставляю себя любить! — В том-то всё и дело, — неопределённо вздохнула Лиза, но так и не объяснила, что имела в виду. Пришла Вера с таблеткой и стаканом воды, и Алина, выпив горькое лекарство, быстро уснула. Ей снилось, что кто-то гладит её по голове, а отдаленный голос Эраста Петровича что-то говорил, и она слушала и плакала, но когда она проснулась, уже не смогла вспомнить его слов.***
Свадьбу Софья Андреевна и Зуров играли в апреле — он в 1897 году выдался тёплым, светлым и благостным. Бракосочетание было непышным: и жених, и невеста хотели сберечь своё собственное счастье и не были готовы им делиться. Через несколько дней после свадьбы молодожёны отправлялась с путешествие, и Алину с Фандориным пригласили на прощальный ужин — и только их. Если сперва это и смущало, то после слов Софьи: — Ах, поверьте, не так много людей, мне истинно дорогих, найдётся сейчас в Петербурге и Москве, — всё успокоилось. Она была всегда на людях, эта блистательная, умная женщина, но друзьями (не знакомыми, а именно друзьями) похвастаться почти не могла. И вот теперь она обрела не просто друга в лице графа Зурова, а супруга. Супруги Зуровы были бесконечно счастливы, и к середине обеда у Алины болели щёки — так много она улыбалась. Фандорин в беседе почти не участвовал, хоть и не выглядел мрачным, но Алина помнила, какая тень на мгновение мелькнула по его лицу, когда в день свадьбы они покидали церковь вслед за Софьей и Ипполитом. Она понимала, урвав из матушкиных слов лоскуты его прошлого, что чужая свадьба и обязанность на этой свадьбе присутствовать тяготили его, и вместе с тем он был несказанно рад за друга. Кажется, она наконец-то стала хоть немного его понимать. — Алина Дмитриевна, — вдруг вспомнил Зуров, — а ведь вы когда-то дали слово, что однажды я вас всё-таки научу играть в карты! Алина опешила. — Сегодня? Вам ведь уезжать… — Тем лучше! Идёмте в кабинет, у меня там есть свежие колоды. Софья не стала их останавливать, только со смехом глядела в растерянное лицо Алины. Пришлось обратиться с молящими о помощи взглядами к Фандорину. — С-сомневаюсь, что это мудрая идея, — сказал он, и поскольку граф уже уводил фрейлину из столовой, пошёл за ними. Зуров только отмахнулся, хохотнув: — А я разве похож на мудрого человека, Эразм? — Уж д-действительно, — тихо пробормотал статский советник. Алина оглянулась. Фандорин с мученическим видом шёл за ними, и плечи всем щекотал заливистый смех Софьи. Слишком покладистой она стала после замужества! — Ты собираешься учить карточной игре ф-фрейлину… — Конечно! И при дворе играют, там такие же люди, как и мы! Сударыня, всё очень просто, главное — не садитесь играть с Эразмом! Этого предостережения Алина решительно не поняла, а выражение лица Эраста Петровича было таким грустным, что она решила повременить с вопросами. Они вошли в кабинет, и в глаза сразу бросился столик для карточных игр, стоящих в центре. Зуров достал из секретера «свеженькую колоду», распечатал её и пригласил Алину сесть. Вошла Софья, а за ней — служанка внесла поднос с чаем. — Делайте, что хотите, но без чая я вас не оставлю, — сказала она с улыбкой и, подойдя к мужу, положила руки ему на плечи. — Душа моя, все ли дела улажены перед нашим отъездом? — Все мои дела — это вы, — спокойно отвечал Зуров, и Алина опустила глаза. Она призналась себе, что мечтала о другой любви, в другой обёртке, цветастом фантике романтических французских романов и тихих шепотливых разговоров по ночам в институте. Чтобы благородный человек, непременно красивый и душой, и лицом, чтобы маленькое приключение, из которого он бы её спас, чтобы пылкие признания, потом обязательно поцелуй. Конечно, Алина бы и не влюбилась в человека, подобного Зурову, но глядя на их с Софьей безграничное счастье, она задумалась: о том ли мечтала? Может, искала фантик, а саму любовь уже упустила много раз? — Пора приступать, — лукаво напомнил Алине Зуров. Стараясь отделить себя от мыслей, которые стоило думать не здесь и не сейчас, Алина улыбнулась. — Знаете, а я, пожалуй, больше не буду возражать! Учите меня. — Начнём со штосса, — глаза графа сверкнули. — Эразм его ненавидит, да, Эразм? А я обожаю: этот штосс нас и сдружил, да-с! Фандорин и Софья устроились в креслах у камина, и новоиспечённая графиня Зурова прыснула в чашку. Алине жутко хотелось разузнать, при каких таких обстоятельствах Фандорин сел за карты и почему Ипполит Александрович советовал с ним не играть. Она решила, что как-нибудь непременно вытянет эту тайну — если не из Фандорина, то из его друга. — Что-с, сударыня, такое этот штосс? Это самая простая карточная игра, оттого и самая опасна. — Опасная? — Да, — закивал Зуров, — иные из-за неё в одночасье проигрывали всё состояние. Или пулю в висок выпускали, не так ли, Эразм? — с усмешкой обернулся он к другу, и тот разве что не застонал. — Итак, к картам. Игроков двое: банкомёт и понтёр. Банкомёт держит банк и мечет. Понтёр делает ставку: выбирает карту. Банкомёт начинает раскладывать колоду справа налево. Если карта легла справа, выигрывает банкомёт, если слева — понтёр. — Но это же исключительно воля случая! — возмутилась Алина. — И в это играют на деньги? На жизнь?! Что за глупость… Эраст Петрович как будто подавился чаем. — Именно в этом и суть, — доверительно пояснил Зуров. — Щекочет нервы. Ну-с, давай! Для начала будете понтёром. Алина выбрала даму треф, припомнив, что именно так граф однажды её назвал. Выбранная карта легла слева, и Алина выиграла. — Новичкам везёт или вы намерены всегда побеждать? — спросила Софья, поздравляя её с победой. Алина рассмеялась: — Если бы Фортуна меня любила! Эта фраза отчего-то очень не понравилась Эрасту Петровичу, и Алина поджала губы. За ужином он был вполне учтив, хоть и молчалив, но не мрачен, как сейчас. Как будто все эти игры касались его прошлого, но Алина никогда бы не поверила, что статский советник — пусть и по молодости — имел пристрастие к азарту. Зуров предложил поменяться ролями, и Алина вновь выиграла. После третьей победы к ряду Ипполит Александрович объявил её способной ученицей (правда, почему-то слишком весело взглянул на Фандорина) и объявил, что пора играть на что-то кроме похвалы. Софья и Эраст Петрович к ним так и не присоединились. Уезжала от Зуровых Алина с новенькой пачкой карт — подарок Ипполита Александровича — и лишней сотней рублей. Балагур-поручик решил сразу обучить способную ученицу искусству шулерства, но не учёл, что по-прежнему тает от женской улыбки. — Это ничего, — потом смеялся он. — Вот Эразм, вот он! Вы с ним не садитесь играть, ему чёрт ворожит. Но, всё-таки, Алина Дмитриевна, вы истинная драма треф! Именно эту даму треф Зуров презентовал ей отдельно, из другой, какой-то коллекционной колоды с позолоченными рубашками и изящными рисунками. Перед сном, лёжа в постели, Алина смотрела на эту карту и не могла понять, кто же этой даме треф нужен: трефовый валет, король или туз?