(не) её герой

Впервые Малфою было страшно касаться её – одно неверное движение и Грейнджер исчезнет, такой хрупкой казалась на его простынях. Почти сливалась с ними, утопая в мягкости тканей и света закатного солнца. Поттер ушел слишком быстро, избавив его тем самым от объекта для выплескивания своей злости. Драко было необходимо высказаться, проораться хоть на кого-то, признаться, что впервые, наверное, после окончания войны, он так испугался. Не за родителей, друзей, а фактически – за чужого человека. Он снова начинал злиться на неё. Потому что ничего не рассказала. Мысленно себя одернул и ухмыльнулся – кто он ей, чтобы доверять такое? Даже Поттер не знал, что на самом деле творится с его золотой девочкой. Драко – эгоист. Так было всегда. Но мысль о том, что Грейнджер осталась наедине со всем этим дерьмом неприятно засаднила в груди. Так не должно было быть. Драко сжал её руку, чувствуя тепло. Волосы разметались по подушке, умиротворенное лицо было красивым. Да он бы её любой назвал красивой! В бреду, в сознании. Абсолютно всегда. Это напоминало помешательство. Пускай лучше не видит, как он смотрит на неё. Иначе Драко себя не простит никогда, и Грейнджер - тоже. За то, что заставила так себя чувствовать. Видеть её такой разобранной, растасканной на мелкие кусочки. Поломанной игрушкой она сидела на той скамейке, а Драко показалось, что уже без чувств. Пришлось ударить по щекам. Он опустил взгляд на свои руки, ладони всё ещё горели. Перед глазами раз за разом всплывала та Грейнджер – неживая кукла. Драко так сильно боялся её потерять, что и самому себе было почти больно признаться. Когда же она так глубоко успела пробраться в него? Курсировать вместе с кровью по телу, пульсировать и выбивать неровный ритм сердца? Гермиона дернулась, а вместе с ней и Малфой. Драко отпустил руку, ощущая мгновенную пустоту. Он обязательно найдет выход. Сумерки по-кошачьи проникали в комнату, мягкими лапами ступая по полу и стенам, укутывали в темноту. А Гермиона дернулась на кровати и уставилась в потолок. Вокруг всепоглощающая тишина, никаких посторонних звуков не проникало из-за закрытой двери. Девушка прислушалась к себе: было чувство разорванности надвое, усилием села на кровати, опустила босые ноги на мягкий ворс ковра и вдохнула на полную грудь. Ничего внутри не отозвалось болью, не взбунтовалось. Бесы затаились, сидели тихо, запуганные, опасаясь поднимать головы. Хотелось пить, но на прикроватной тумбочке не было графина. Поднялась, переставила ноги, остановилась, прислушиваясь к себе. Нужно найти Малфоя. От мысли о нем всё внутри сжалось, до дрожи захотелось прикоснуться к нему, кольцом из рук заключить в объятия, вдохнуть его запах и раствориться во всем этом. Вручить собственноручно нож, пускай режет. Гермиона нашла его на кухне – сидел в темноте возле окна. Из открытого окна свистал холодный вечерний воздух. Белая рубашка выбилась из брюк, волосы – в идеальном беспорядке. На столе – пустой стакан и бутылка виски. Обычного, маггловского. Гермиона – ранена, она стекает багровыми сгустками в эти сумерки. Она поражена, и у неё нет почвы под ногами. - Какой же ты красивый, - на выдохе. В его спину. Мелодраматично как-то. Вряд ли она когда-то ещё раз повторит это вслух. Это зелья в ней отзываются. Кажется, что летит вниз, вниз, вниз. Вздрагивает, как от удара током. Он поворачивается, смотрит, а Гермиона идет наощупь, подходит близко-близко, обхватывает руками и утыкается в ключицу, делая вдох, ещё один. Комкает белую рубашку на спине, сжимая руки. Та отзывается хрустом. Малфой молчит, обнимает в ответ, гладит по спине, прижимает за талию. Этот момент хочется замедлить. Жаль, что нет фотоаппарата. Остается только выжечь на сетчатке и черепной коробке. Но она и так понимает, что не сможет забыть. Драко Малфой – это выжженное клеймо на её коже. Прошло две недели без Грейнджер. Поттер не пускал её пока в отдел, хотя она и рвалась. Малфою казалось, что домашний арест затянулся. Ему отчаянного не хватало её: даже не секса, а простого общения. Смотреть на неё, слушать, злиться. Это всё было таким привычным, не отделенным от него самого. Грейнджер прикипела к нему так сильно. Иногда они списывались, ещё реже – созванивались. Он не хотел навязываться, думая, что таким образом покажет свою зависимость, но с каждым днем становилось всё труднее не видеться с ней. Беситься из-за этого у него получалось отменно. Он дважды поскандалил с Поттером, почти нарвался на дисциплинарное, когда сам пошел в патруль, напился в хлам и заявился на работу с жутким перегаром и больной головой. Всё это не было на него похоже, а Поттер терпел и только жал губы, сжимал кулаки, но ничего определенного о своей золотой девочке не говорил. К концу второй недели Драко не выдержал и пришел к ней домой. Постучал, ожидая, когда же откроется дверь. Нетерпеливо переминался с ноги на ногу, снова занес руку, чтобы постучать. Злость – верный спутник этих дней, опять поднималась внутри. Если он не выскажет всё, что думает Грейнджер в лицо, то просто взорвется, как скипевший чайник. Гермиона открыла дверь и застыла. То ли это у него был такой вид, то ли просто не ожидала увидеть его за своей дверью, но она застыла, тараща на него свои глаза-блюдца. - Откуда у тебя мой адрес? – спросила, отступая в сторону и давая пройти внутрь. Щелкнул замок и цепочка, а Малфою показалось, что это у него слетают все предохранители. - Производственный шпионаж, - прошипел он, осматривая обстановку комнаты. – Тебе не кажется, что как-то нечестно было не сказать мне, где ты живешь? Он сверлил её ядовитым взглядом, почти не моргал. Игра в гляделки порядком надоела, но девушка молчала, отвечая с таким же упрямством. - То, что мы спим, не дает тебе права вот так врываться, да ещё и выуживать информацию! Что ж, злилась Грейнджер так же масштабно, под стать ему, мгновенно превратившись в злую фурию. В её глазах взметнулся пожар, разгораясь всё сильнее. - Тогда почему тогда ты мне позвонила? Почему не любимому начальнику? От терпения и выдержки не осталось и следа, ему так нужно было озвучить все свои сомнения сейчас, вывернуть ей на голову этот кипящий чан из обиды и злости. Он медленно горел в своем персональном аду так долго, что просто был обязан так поступить – пускай почувствует, как это. Пускай увидит всё своими невозможно-красивыми глазами. Его отчаянием должна пропитаться каждая клеточка её тела. Такого нужного, необходимого ему, без какого он еле обходился всё это время. Ему так нужно было чувствовать мягкость её рук, бархат кожи, мягкость губ, теплую влагу рта. И смотреть в глаза – невыносимые, вызывающих на прямой бой. Жадно впитывать все оттенки её голоса, стонов. Он первым делает к ней шаг, запечатывая в объятия. Целовать, кусать, сжимать болезненно тонкие запястья, оттягивать волосы, снова целовать, кусать и зализывать. Животное желание рвется наружу, и ему кажется, что она будет права, если оттолкнет. Но он не позволит, он – сильнее, не разрешит так поступить. Грейнджер должна быть наказана. Каждый его укус-поцелуй – метка. Пускай она ярко алеет на коже, приобретая с каждый днем всё более лилово-желтый оттенок. Она не смеет их сводить или прятать. Малфой будет смотреть и гордиться собой – Гермиона понесла нужное наказание за то, что посмела так поступить. Никто, никогда такое не может проделывать с Малфоем. Мучить, не давать покоя, выгрызать из него куски и пережевывать, оставлять от него самого так мало. Это просто паранойя. Хватка слабеет, он выпускает из рук-капканов её руки, чтобы прижать к себе. И так правильно её руки зарываются в его волосы на затылке, оттягивают назад. Совсем так, как в тот вечер, в баре. Он хочет её всю, она так идеальна для него. Ведь Грейнджер его околдовала, потому что Малфой не может никого целовать, кроме неё. Никто не может сравниться с ней. Все они просто не достойны. Грейнджер так сладко стонет, мучительно долго копается с рубашкой, что Драко приходится помочь – рвануть бесполезную тряпку с плеч, кинуть на пол. Толкнуть Гермиону к стене, подхватить под ягодицы и удобно устроится между разведенных ног. За эту слабость ему не стыдно. Она нужна ему так сильно. - Так нужна… - осипшим голосом, куда-то в изгиб шеи. - Я скучала… Отвечает, подается вперед, касается нежно. Она – открытая перед ним. Вся грудная клетка раскурочена, ребра торчат изломанными ветками. Сердце толкается, стучит всё сильнее. Вот, возьми, мне не жалко. Захлебнуться Гермионой Грейнджер – это так правильно. Наслаждаться каждым новым поцелуем, тонуть в этом море тепла, что дарят её руки, чертят узоры на крепкой спине. Прижиматься к ней, заставлять выстанывать своё имя, задыхаться. Ему нравится ловить её дыхание, делиться своим и просто чувствовать, что всё на своих местах – она в его руках, а он – у её ног. Ему будет плевать даже, когда Грейнджер начнет кормить его с руки, Драко и не заметит.