***
Палий звонил все несколько часов, пока Ник, поев чисто символически хлеба с маслом, дремал под ворохом спальников для тепла. Ему отвечали только гудки. Что-то подсказывало: эти гудки — навсегда по тем номерам, которые он вбил так давно и так недавно. Остаться снова наедине с тишиной было знакомо и больно. От тоски он решил залезть на страничку Полины, хотя бы посмотреть фотографии, и обнаружил там совсем свежее послание. Ника пришлось немедленно растормошить. Он долго тёр глаза, обещал подняться, кивал, но видно было, что движения даются ему с трудом. Ничего не оставалось, кроме как взбодрить его тем самым видео, которое уже обзавелось длинной цепочкой комментариев. Ник довольно настрадался, но должен был знать. Он несколько раз шумно вдохнул и выдохнул, выходя из дверей. Палий чувствовал, как Ник возвращает себе силы. То ли волей, то ли какой-то тайной механикой, которой его учили, но и взгляд у него в минуту загорелся, и тело ожило. Между тёмных бровей легли морщинки. — Так, машину уже поддомкратили. Это хорошо. Сейчас я сяду за руль, а вы накрутите верёвку на колесо. Нужно будет резко рвануть, чтобы колесо пошло. Это как с толкача, та же система, но вернее. Ник тяжело опустился на водительское сидение. Пока он осваивался, инженер подошёл к столбу и сказал себе под нос, посмотрев вверх на деревянные лица: — Я на всё согласен. Только отпусти меня сейчас. Отпусти, я назад вернусь. Не потому, что я выиграл. А потому, что жить я хочу и буду только здесь. Сам, добровольно. У меня нет ничего. Некуда деть себя. Вернувшись, он обнаружил Ника с совсем опустевшим взглядом, нахохлившегося как больной голубь. — Слышите? — проговорил он. — Где? Кого? — завертелся Палий. — Он опять блеет. Это ведь не козы. — Это бекасы, — без раздумий ответил инженер, — Ты как вчера родился, ей богу. — Что это? — Кулик такой. С дурацким клювом. Он в воздухе хвостом шебуршит, от этого и звук. Птица, Николай, птица. — Я из-за неё… чуть сердце своё не выплюнул! — Знаешь, кто такой снайпер? Это кто может бекаса подстрелить. «Снайп» он по-английски. Птицы в сумерки каких только звуков не издают. Я в детстве тоже боялся и всякое выдумывал. Ты вести-то точно сможешь? — Смогу! Машина ожила не с первого раза, но быстро. И стало неописуемо обидно: сколько времени потратили зря, сколько всего могли предотвратить! Палий бросил свой и Ника рюкзаки в багажник. Кто бы только знал, что придётся вот так уезжать… Нива ехала твёрдо, Ник крутил и перехватывал руль, поминутно вздыхая, но вот показались полотна дверей. — Как мы её искать будем, как забирать? У нас даже для самообороны ничего с собой нет. Нож, топор, мачете, но против травматики или чего похуже — такое себе, — заметил Палий. — Там определимся. Мне главное — Полину спасти. Последний мой долг перед ней. Если она вообще ещё жива… — Почему последний-то? — буркнул Палий. Ник потупился. — Я тут понял, что недостоин такой девушки. Ей лучше с другим. У них, вроде бы, с Сергеем всё началось. — Ничего себе драму я пропустил! — инженер вжался в спинку сидения, — А ты, извини за вопрос, сидел и смотрел, как у них «началось»? Он семейный вообще-то человек. — Застал я их ночью. Но не смог тогда ничего сказать. А утром пошёл проветриться и подумать. Проветрился… На ухабах стало сильно болтать. Палий мотнул головой и схватился за ручку у потолка. — Что вы молчите, презираете меня? Инженер всё смотрел на чудом выжившего паренька, будущего спасателя, тощего и хрупкого до поры, отдающего всего себя. Его трясло, но он крепко держался, свёл костистые колени, на дорогу смотрел неотрывно. Нельзя было ни заглохнуть, ни проколоть колесо. Он не боится ехать к бандитам. Набить все эти жутко болючие картинки, так ярко теперь проступившие на бледной коже — тоже решение не для каждого. Любит походы и выживание. И вот те на — не нашёл слов ни осудить, ни вразумить свою девушку и дурака, который всё испортил. — Не тебя, — отвернулся к ельнику инженер, — Был друг и нет друга. Может, даже и в живых уже нет. Впереди распахнулось шоссе. Они свернули к указателю с названием дома отдыха и поехали вдоль забора. Откуда-то слышался шум, грохот металла, Палий опустил стекло, высунулся, но так и не смог рассмотреть, что происходит. Он велел Нику оставаться в машине, а сам вылез и пошёл на звук. В холодном свете диодного прожектора кипела какая-то возня, на лужайке рядом стояло столько мотоциклов, сколько Палий в одном месте никогда ещё не видел. На въезде на территорию дома отдыха не было шлагбаума, только железные ворота, как на заводе, и пропускной пункт, дверь которого методично выламывали дюжие ребята. Те, кто без дела стоял рядом, обернулись. — О, это же… Как его… парень Полины… — Ник! — наконец крикнул кто-то. Тот действительно ковылял и махал рукой за спиной у инженера. Вылез всё-таки. Окно сторожки не было бронированным и это единственное, благодаря чему штурм удался. Его разбили и выдрали, после чего взломали лёгкую внутреннюю дверь. На территории было темно — те, кто обитал там, специально выключили свет. Байкеры рассыпались по выложенным плиткой дорожкам, по стенам зданий заскользили бледные кружки фонарей. Шум, видимо, перепугал обитателей, и они куда-то утекли, не привлекая внимания. На ловушку похоже не было: закрытые окна, домики расположены так, что из-за угла не постреляешь. К нападению притон готов не был, неравные силы решили исход заранее. Палию показалось, что ребята даже поникли. У главного здания, держа руки на виду, по лестнице медленно спускалась девушка. Косой пробор, белая деловая блузка, туфли на тонких каблуках. Внизу, у фонтана с загнившей водой, она села на корточки и закрыла голову руками. Когда возле неё собралось несколько человек, она заговорила, подвывая сквозь слёзы: — Я всё в суде расскажу! Мне велели её убить, но я не смогла! Делайте что хотите, только увезите меня отсюда! Это ад, это ад! — Тише, — кто-то из парней подал ей руку, — Никто тебя не тронет. Только покажи, где Полина, и всё закончится. Извлекали Полину со всей осторожностью. Её несли на гостиничной простыне, пропитавшейся бурыми пятнами крови. Ник поначалу ужаснулся тому, что с ней стало, ведь он не видел ни громадного воспаления, ни наметившейся трещины, которая в самый последний час разорвала Полине голень, но быстро взял себя в руки. Инженер брёл следом и думал, до чего похожа была её травма на то, как внезапно взрывает у печки сырые дрова, а иные даже щепки разлетаются — с такой силой их распирает. Длинные волокна влажной заболони, только алой и в ноге у живого ещё человека… Удивительно, что паразит из старых матрасов и белья не укусил никого больше. «Только не умри, только… хватит уже! Я всё сделаю, что ты скажешь, Колнума, хватит!» — взмолился про себя Палий, задрав голову в потемневшее небо. Отчего-то накатили слёзы. У железных ворот, которые регистраторша открыла, они разминулись. Байкеры решили остаться: — Пойдём, может, поздороваемся с кем, наверняка кто-то спрятался, — сказала девушка с «лапшой» на рукавах, закинув за голову облупленную бейсбольную биту, — да и шум поднимем. Такой, чтобы уродов этих никакая «крыша» не спасла. Её поддержали почти все. — Я должен остаться, — сказал Палий Нику. Тот удивился, но не стал задавать вопросов, только крепко пожал руку и обронил: — Прощайте!***
Подслеповатый серый рассвет застал Палия у столба. Он обошёл изваяние по ходу солнца, будто завершал одному ему понятное действо. Теперь всё было ясно, но только теперь. Можно ли было догадаться? Едва ли. Полине предназначалась зияющая трещина. Было в этом невозможно скабрезное что-то, дикое. Вот только выбора у неё не было, ведь идол с момента их приезда совсем не изменился. Все они дошли до точки по чистой инерции, как сошедшие с рельс поезда. Маска-углубление было ямой для Ника. По пути Палий спросил его про одну из татуировок и Ник ответил ему, что решил некогда набить шумерскую Тиамат. Очень уж ему нравилось её предназначение: извергать и пожирать живое, будто вся жизнь — лишь цикл, смерти нет и нет в ней ничего, достойного страха. Земля сожрала его и отдала обратно. Лицо, обращённое к деревне, было предостережением для Сергея, потерявшего берега, лишившего себя человеческого облика, или для Толика, освежёванного местными бесами. «Они ведь всё ещё здесь. Смогу ли я их увидеть? Придут ли они за мной?» — Палий повёл плечами. Свою сторону столба он обдумывать не стал. Чёрный уголь, растрескавшийся прямоугольниками — красноречиво. Когда на берегу он нашёл одежду Сергея, сразу понял, что не увидит его больше никогда. По крайней мере, живым. Он заставил себя скомкать камуфляжные штаны и куртку, отнёс их в баню, где так и остался сидеть пахнущий убоиной Толик. Ночью она сгорела, как и предыдущая. Палий несколько часов ради этого собирал хворост. Сидя на пригорке, тёмный и сгорбленный как врубелевский демон, он глядел сразу на огонь и на его беспокойное отражение в воде. «Вот теперь терять мне совсем нечего. Лишь бы соседка кошку забрала. Тишина внутри какая! Что за чудо — огонь?! Зло превращает в тепло». Он лёг на спину, на росистую траву, и пролежал так минут десять. Звёзды поблёскивали как шляпки серебристых гвоздиков в тёмно-синей драпировке из облаков и первозданной небесной черноты. Вдруг кто-то сделал к нему пару шагов. Палий, к своему стыду, не смог быстро подняться, только извернулся, чтобы посмотреть, но не слишком удачно. Ноги незнакомца оказались прямо перед лицом. — Ай-яй-яй, не стоило повторять чужие ошибки. Но тебе можно, — умиротворяюще проговорил обладатель дорогих резиновых сапог с пряжками и удобными каблуками, — лежи пока, отдыхай. Тебе ещё порядок здесь наводить.***
— Божечки мои, долго ещё гонять меня будешь туда-сюда?! — хрипло кудахтала Марианна, — Ступеньки как ступеньки. Нормальные. Инженер и так и этак переделывал высоту. Ему казалось, Полине будет неудобно забираться, а ведь он её сам пригласил. На механической ноге не очень-то попрыгаешь, протез хоть и хитроумный, но совсем новый и вряд ли девушка к нему привыкла. Они смогли объясниться, пока судились с родственниками Сергея и Толика. Колнума не пускала никого и следствие застряло на мёртвой точке, дело повисло. Ничего другого Палий и не ждал. Теперь стояло начало ноября — дни, когда все собирались снова. Инженер готовился тщательно, старался ничего не упустить. Марианна появлялась всякий раз без приглашения, но вовремя. Она и объяснила, что и как нужно делать для встречи. Инженер в этот раз даже не удивился, заметив её оглушительно-розовый пуховик на фоне увядшего леса. — Я вот всё думаю: ведь предыдущий, который плотник был, пытался всех спасти. Вот и икону спрятал, а гроб его пустой стоит, — Палий складывал инструменты в пластиковый чемодан, щёлкая креплениями. — Дерево засохло в его дворе, — выдохнула дым Марианна, — Такое дерево сажали, когда человек рождался. Если оно погибало — значит, всё. — Да я не про то, что он жив. Почему он не смог уберечь жителей? Или хотя бы предостеречь? — Не знаю. Наверно решил, что его хватит со всеми договориться и всех защитить. А здесь простой человек не выживет. Только тот, кого до дна вычерпали. Вот теперь всё начнётся заново, если пустишь сюда кого. Иные и не спросят. Вздумается осесть — осядут, хоть кол на голове теши. Из избы Палий в первый же месяц выкинул все тряпки и мебель, неспешно собрал новую: стол, лавки и узкую кровать, в которой спал как убитый на тюке сена. Пока выносил хлам, столкнулся в дверях с собственным двойником и от страха чуть не полетел с крыльца. Тот только кивнул и молча исчез за дверным косяком. Полина тоже видела его в ту жуткую ночь, когда на него накатило безумие и открылись вдруг глаза. Уже тогда осиротевший было домовый дух решил, что новым хозяином станет именно Палий. А тот с первого дня в тайне пускал корни в деревне, растекался, исцелялся и дышал так свободно, как раньше не дышал даже в детстве. Суетясь вокруг стола, ещё пахшего еловой смолой, Марианна считала блюда, сбивалась, переставляла что-то. — Надо же чётное, я вот кисель принесла. Это есть, это есть… кутья есть, блины есть… компот тут зачем? Он девятый получается. — А компот — блюдо что ли? — развёл руками Палий. — На всякий случай убрать надо. Всю энергетику твой компот зарубит. Ритуал — дело тонкое, Стёпка. — Хорош меня Стёпкой называть, не люблю, — скривился инженер, стянув матерчатые перчатки. Суровая северная осень искусала ему пальцы, хотелось скорее согреть их у печи. — Ну а какой же ты теперь Палий? Погас давно. Стеклянный кувшин в руках деловитой Марианны переехал на окно. — Начнём как Полина приедет? — Да. Больше не ждём никого, у Ника смена. — А из других гостей, значит, тот белобрысый опять будет? — В том числе. Лёд ещё не встал ведь. Надо пол застелить, с него ручьём вода польётся. Эх, я Ольге хотел икону прислать и как-то не собрался на почту. Это ведь Покров Богородицы, правильно я понял? — Правильно. — Н-да. Впились мы в неё клещами: помоги, спаси, дай. А больше всех подавай тем, кто ей в жизни слова доброго не сказал, — задумчиво выдохнул Палий, провожая глазами первую позёмку за окном, бежавшую словно морской барашек по бурому перегною. — Ты теперь знающий, Стёпка. Нужные вещи понимаешь. — Да я чем больше узнаю, тем меньше понимаю. У нового забора зарычал дизельный двигатель. Он всегда приезжал первым. Он, кто носил плащ-палатку и даже в тёплой избе её редко снимал. Палий не понимал, почему Марианна его побаивается: да, строго говоря, не из нашей реальности он, но зла ни на грош. — Здра-а-авствуй, хозяин! — с моста проговорил гость. — Проходи! — отозвался Палий. Зашелестел плащ, блеснули на пальцах серебряные перстни-печатки, Земляной Дед разогнулся у притолоки во весь свой рост. — А где моя принцесса? — сразу спросил он, оглядывая кухню. — Едет, едет, — промямлила Марианна. — Вот и ладненько. Остальные обормоты до заката пусть сидят, где им положено. Наконец, приехала маленькая дамская машинка синего цвета, скромно встала во дворе. Удивительно было, что Полина только чуть хромала, а не ковыляла, как и положено человеку с одной ногой. Водитель красивого Дефендера даже не дал ей опробовать новые ступеньки: подхватил на руки и внёс в дом. Через полчаса, когда сумерки напитались ледяными чернилами, Палий услышал, как льётся вода на доски. Теперь Сергея надо было звать, сам он войти не мог. Метаморфоза не выглядела слишком ужасно. Глаза у него стали как у плотвы — ржавые, да полупрозрачные перепонки соединили пальцы. Хуже было с Толиком, которому вернули его кожу: натянули вкривь и вкось, сшили заново чем попало. Он двигался, с усилием ходил, но уже не произносил ни слова внятно, только натужно посвистывал через единственную свободную ноздрю. Полуприсохший к нёбу язык почти омертвел. Пища и тепло на ноябрьских поминках вызывали у него то же тихое помешательство, что и у Сергея: оба они ели как не в себя, нетерпеливо рвали тонкие блины, клали на них дрожащий серый кисель, давились, запивали целыми стаканами ледяной тягучей водки. «Я чуть не оказался на их месте, — думал Палий, скромно откусывая от пёрышка зелёного лука, — в стаде этой нежити. И ведь Полина тоже». Она, как обычно, сидела рядом с Дедом. Тот услужливо клал ей на маленькую белую тарелку по чуть-чуть от каждого блюда и ни на минуту не замолкал. Депрессия у Полины была страшной, парализующей, и только ему удавалось расшевелить девушку, оживить хоть на пару часов. Происходящее вокруг она воспринимала как сон или игру, без особого интереса или удивления. В волосах, у самых корней, будто пепел появился. Мёртвые всё прибывали, места за столом уже стало не хватать. По крыше скребли вороньи когти, карканье сливалось в ровный гвалт. Палий уже знал, что утром в пыли, в золе и даже в закрытой жестяной банке с мукой найдёт отпечатки птичьих лап — так слетаются души на пир мертвецов, так кричит вечность. В окно тихо постучали и Палий вскочил, едва не опрокинув лавку. Свет из дома обрисовал за двойным стеклом лицо женщины и двоих малышей. Надо было идти встречать, но он не смог сделать этого сразу — вдруг потеряет из виду и растает волшебство, никого не найдёт он снаружи? Прижался любом к холодному стеклу и смотрел, смотрел, пока не спохватился, что заставил ждать. Сергей блаженно привалился к печке. Скользкая пятнистая кожа от такого не страдала, только сильнее покрывалась прозрачной слизью. Полина меланхолично спросила, стоя над ним: — Что ты чувствуешь теперь? — Ничего. Не жарко, не холодно. Не вкусно, не противно. Как будто я весь механический. Только вот сегодня снова человек. Почти. И весной на один день становлюсь. — Почему Палий, а не ты? Я думала… ты сильнее всех. — Потому что Палию нужна была только Колнума. Как и Марианне. Струсил я. Думал, я гордый такой, а сам как собака перед ним на коленях ползал. Жить хотелось. И вот, я живой. Правда же, вот! Настоящий! А толку теперь, — Сергей свесил голову, разглядывая лужу речной воды, скопившуюся на полу. — Ну, как жизнь молодая? — Земляной Дед уступил место детям и жене Палия и подкрадывался с недобрым прищуром. Математик поморщился. — Я ради тебя расстарался. Нравится с девчонками кувыркаться — на, получи. Таких девчонок над водой не водится. Нравится Север — пожалуйста. Эх, Сергей, подвёл ты всех нас. Срубился на простой загадке. Мы же к тебе и так, и этак, и плотник на тебя через своего идола глядел. С надеждой глядел. Последнее отдал, а ты! — Я, Темя… — Цыц! — сквозь зубы осадил богатый гость, — Палия не пугай мне. Для него я добрый дедушка. Он — душа чуткая, а ты из себя тонкую натуру только корчил. Ты же всё знал, всё понимал, так почему ни разу шапку не ломал? Ни разу даже «спасибо» не сказал, негодяй. Это для вас просто слово, вы его перестали понимать, какая в нём сила. Полина прикрыла глаза как кошка и беспечно улыбнулась. По голове её гладили унизанные серебром холёные пальцы. — Вот Палий — человек-идея. Атлант, истинный столп, — мечтательно продолжил чуть не названный вслух Темяным, — и духиня моя дорогая, Полиночка. У неё не то, что за душой ноль, даже собственной ноги теперь нет. Думал я, думал… На женские плечи всё это класть… Не-е-ет. Этот груз Марианне нести до поры до времени. Вдвоём справятся. Правила они теперь знают назубок. Да и с мальчишкой загвоздка вышла, ну не убивать же его. Пришлось от вас, идиотов, припрятать на пару дней. Имя хорошее, и вроде бы, с пониманием он, но не наш совсем. Такое, — обвёл он глазами вакханалию, — не для всех. Марианна, немного осмелев от выпивки, всё-таки приблизилась. — Что это вы здесь про меня сплетничаете, а? — проскрипела она. — Специалист ты у нас, говорю, редкий, — не моргнув, соврал Темяный. — Так-то оно так, но почему про тебя я раньше даже не слышала ничего? — Интерес другой. Искала бы клады — знала бы. Он полез в карман и вынул целую горсть монет. Взял Марианну за руку и выложил все ей на ладонь. Она едва не рассыпала их по полу, когда увидела, что чистые руки гостя оставили на её вялой тонкой, как у птицы, коже чёрные пятна. — Это тебе добавка к зарплате, — вкрадчиво произнёс Темяный, — за теории, близкие к верным. Если видишь счастливые процветающие города, значит где-то есть гранд-помойка. Правильно я говорю? — он обратился к Толику, который смог только беспомощно тихо свистнуть, — А ты у нас счастливчик. Как был скотинушкой, так и остался. Ничего, считай, не потерял. Ну кому вас всех пасти да где, если не здесь? Вы теперь под присмотром. Жужжание нескольких моторов заставило всех замолкнуть. Сидевшие за столом переглянулись. Палий с тревогой сказал: — Все свои — дома. Развелось туристов... Над старой скатертью замерли рюмки. Свет фар разрезал густую ночь и мимо избы проехали, сбавив скорость, несколько квадроциклов. Замыкавшие колонну всё же остановились. Их возбуждённые голоса просочились сквозь стену сруба, затем и шаги. Земляной Дед медленно поднялся с табуретки. — Ну живут и живут, не ломитесь, будьте людьми! — возмутился кто-то снаружи едва слышно. Короткая перебранка сменилась рокотом — незваные гости уехали. — Уф! Вот и славно! — выдохнул Темяный, — танцевать-то когда будем?