Clocks and Blades

«А с кем ещё это ты собрался есть, старик?» Ответ пришёл в голову Кацуки на обеде. Урарака. Пацан планировал поесть вместе с Ураракой. Или Уравити, как он её постоянно называл. С подносами пацан на пару с Ванилью зашли в кафетерий. Вокруг зашептались, кто-то привстал, чтобы лучше их видеть, кто-то тыкал пальцем, обсуждая в полный голос, явно положив хер на всё. Пацан шёл с низко опущенной головой, но красные щёки можно было заметить без напряга. Он был мрачнее, чем с утра, взгляд бегал в попытке избежать зрительного контакта. — Бакуго, смотри, — Киришима ткнул его локтем и качнул головой в сторону пацана. Кацуки посмотрел на малого, раздумывая, стоит ли ему палить своё присутствие или нет, но пацан порешал за него. На лице пацана мелькнуло облегчение, когда он заметил Кацуки, который сидел с Киришимой, Чёрноглазкой, Липучкой и Пикачу и уничтожал свою порцию картошки. Он заторопился к ним, спотыкаясь и почти падая по пути, отчего его щёки стали окончательно пунцовыми. Ваниль шёл за ним следом прямиком к столу на восемь человек и сел рядом с Чёрноглазкой, когда запыхавшийся пацан, поспешно шлёпнулся рядом с Кацуки. — Привет, — Ваниль, похоже, вообще не напрягало непрошенное внимание. — Привет, чувак! Ну, как ваш класс? Адекватные ребята? — спросил Пикачу. — Думаю, они нормальные, — пожал плечами Ваниль. — Вопросов, правда, много задают. Мне-то всё равно, но господину Я-убью-вас-взглядом, — он указал большим пальцем в сторону пацана. — Было несколько труднее с этим справиться. Пацан покачал головой. — Они продолжали спрашивать нас о будущем, причём именно о тех деталях, о которых нам запретила говорить полиция, — раздраженно простонал он. — Неважно, сколько раз я им сказал, что не могу ответить, они продолжали спрашивать. — И что ты сделал? — спросил Киришима, умудряясь одновременно закинуть себе в рот огромный кусок мяса. Ваниль хихикнул. — А как ты думаешь? Залез обратно в свою раковину и молча буравил всех взглядом. Они наверняка его теперь ненавидят — болтают, мол, что и следовало ожидать от сына Бакуго, и всё в том же духе, — заключил он небрежно. — Что это, блять, значит?! — прорычал Кацуки, чья ложка замерла на полпути. Он повернулся к пацану, который выглядел подавленным и униженным. — Эй, старик! Я тебе разве не говорил, чтобы раздавил там всех и оставался в стороне от неприятностей? — Ты, правда, ему это сказал? — спросил Липучка, в голосе которого звучали и смех, и недоверие. — Да, блять, сказал! — Ну, если он вырос на таких советах, то тогда понятно, почему у него проблемы с общением, — припечатал Липучка с понимающей улыбкой. — Прости, дружище, не всем попадаются адекватные отцы. — Я тебе щас адекватно по роже пропишу, уёбок! — Вот, позволь дядюшке Серо дать тебе отличный совет, — он прочистил горло и наклонился вперёд, пытаясь прикинуться серьёзным, но дурацкая улыбка не сходила с его лица. К огромному негодованию Кацуки, пацан тоже подался вперёд, слушая. — Всё, что делает твой отец, ты делай наоборот. Это, мой дорогой мальчик, ключ к дружбе и социальному счастью. — Пророк глаголет! — воскликнула Чёрноглазка и, глядя в потолок, театрально вскинула руки вверх, пока Ваниль и Пикачу хохотали, а Киришима давился стейком, кашляя и смеясь со слезами на глазах. — В самом деле, слова мудрейшего из людей, — сказал Пикачу, похлопывая Липучку по спине. — А то, — Липучка гордо скрестил руки на груди, подмигивая. — Надеюсь, ты сдохнешь в попытке проглотить херов стейк, — выплюнул Кацуки, чем только больше раззадорил остальных. Даже пацан улыбнулся и хихикнул, немного расслабившись. — А теперь без приколов, — теперь Липучка выглядел посерьёзнее. — Тебя кто-то обижает? Надо, что бы мы их по-семпайски построили? Кацуки цокнул и закатил глаза. — Да хоть бы кто посмел иметь дело с тем, кто носит фамилию Бакуго. Суицидники несчастные. А этот ванильный хер? — он ткнул палочками в сторону белобрысого утырка. — Его папаша чёртов псих. — Не, чувак, Тодороки само спокойствие, — ответил Пикачу. Кацуки посмотрел на него, явно заинтересованный, на самом ли деле чей-то мозг прожарился до такой степени, чтобы дойти до абсолютного идиотизма. — Спокойствие? — повторил он недоверчиво. — Спокойствие?! Да этот половинчатый дятел ёбаная противоположность спокойствия! — Сказал Король Взрывокиллер, — поддразнил Липучка. — Заткнись! — огрызнулся Кацуки, взбешённый тем, что его перебили. — Да, меня бесят придурки вокруг меня, но, блять, Половинчатый? Он же на постоянке в шаге от того, чтобы взорваться и начать сеять хаос вокруг! Может, ты в курсе, но это он тебя в глыбу вогнал и заморозил весь стадион, потому что, — он показал пальцами кавычки, — «он был расстроен и всё». А практический летний экзамен в прошлом году? Когда он огрызался на Айзаву-сенсея так, словно тот был аматором-однодневкой, а не Сотриголовой? Говори, что хочешь, но я так нос никогда не задирал, чтобы не уважать наших учителей. Этот придурок отшибленный, поэтому не надо мне тут пиздеть про «само спокойствие». Самодовольно он наблюдал, как утырки рядом молча пялились на него, размышляя над его тирадой в кои-то веки без возможности возразить. Даже Ваниль теперь задумчиво потирал подбородок, как будто он добавлял новый фрагмент в головоломку и пытался понять, куда тот подходит. Кацуки агрессивно рубанул картошку ребром ложки. — И не говорите мне, что он не будет первым, кто грохнет любого, кто тронет Чипа и Дейла. — он закинул картошку в рот и проглотил, едва успев прожевать. — Ты хочешь сказать, что он тебя сделает? — спросил Липучка, широко ухмыляясь. Кацуки вскинул голову и посмотрел на Липучку. Что за херь он несёт? Что Половинчатый лучше, чем он? — Я говорю, что он псих, который не хочет решать свои проблемы и бесится, когда его чешут против шерсти, — рыкнул он. — И чем вы тогда отличаетесь? — спросила Чёрноглазка, вскидывая бровь. Кацуки ткнул в неё ложкой. — Я никого не выделяю — ненавижу всех и замочу любого, но я, по крайней мере, буду в своём уме в процессе, — это должно прояснить остальным его точку зрения. Нифига. — Вау, да, окей, спасибо богам, это так обнадёживает, фууух, я даже успел попереживать, — сарказм так и сочился в голосе Липучки под смех остальных. Ваниль бросил быстрый взгляд на пацана, после чего мотнул головой. — Пока всё в порядке. Если что-то будет не так, то мы скажем вам, но пока нет повода. Кацуки рассматривал пацана, который молча собирал палочками рисинки у себя на тарелке. Никто над ним не стебался, да? Это надо быть больным на голову, зная, что подобное могло выбесить Кацуки в два счёта. Гордость не позволила бы ему оставаться не у дел, если бы он узнал, что кто-то возомнил себя дохера смелым, чтобы попытаться облить грязью его имя. Он нахмурился и раздраженный вернулся к картошке. Ему вообще есть дело, что случится с пацаном? Будет ли он переживать по-настоящему или это будет не больше, чем привычный гнев на высокомерие некоторых лохов? Он быстро посмотрел на малого, чья угрюмость немного развеялась, хотя глаза всё ещё были полны беспокойства. Теперь он ел свои овощи, отделяя каждый кусок капусты с гримасой отвращения. Переживал бы? — Кстати, — Ваниль повернулся к Чёрноглазке. — Вы были утром в лазарете? Чёрноглазка поморщилась, а Кацуки недовольно застонал, вспоминая посещение лазарета с утра пораньше. Ответственным врачом был молодой высокомерный выблядок, который выглядел так, словно они тратили его драгоценное время. Он начал с того, что всадил в Чёрноглазку огроменную иглу только чтобы уронить капсулу с образцом крови на пол, а потом ещё и наехать на Чёрноглазку за то, что он заметил её движения боковым зрением, мол, это его отвлекает. После того, как этот мудак продырявил ещё одну руку Чёрноглазке, он повернулся к Кацуки и потребовал его опустить взгляд, «потому что твой взгляд уж больно мне неприятен», на что Кацуки ответил, что постная плоская рожа докторишки уж больно ему непрятна, как и то, что его заставили быть здесь — как тяжко нынче жить. Он не мог сказать, что больше всего расстроило ублюдка: оскорбление Кацуки или Чёрноглазка, которая буквально рыдала от смеха, держась за живот, забив на недовольство врача. Тот отказался взять образец крови у Кацуки, и Исцеляющая Девочка была вынуждена вмешаться, чтобы заставить Кацуки извиниться, при этом с неожиданной силой надавив ему на голову, заставив поклониться. В конце концов, врач принял извинения ради Исцеляющей Девочки, но ей и пришлось в итоге брать образец у Кацуки, потому что херов врач свою работу выполнять отказался. — Уфф, не напоминай мне. Врач оказался ещё тем хмырём, — кислое лицо Чёрноглазки просветлело, и она засмеялась, после чего посмотрела на Кацуки. — Надо было видеть его лицо, когда Бакуго на него наехал. Я давно так не смеялась! — Эта тварь заслужила, — прохрипел он, не в силах сдержать ответный оскал. — Ты посмотри на свои руки! Если он и хотел вскрыть их, то ему явно нужен был скальпель. — Да уж, это было так больно! Я не могу поверить, что есть люди, которым платят за такую паршивую работу, — она вытянула руки перед собой, глядя на большие пластыри, покрывающие изгибы локтей. — Что ты имеешь ввиду? Что случилось? — Киришима нахмурился. — Он воткнул огромную иголку мне в руку с такой силой, будто собрался меня покромсать ею, а потом он залил моей кровью пол! — она посмотрела на Киришиму, и её глаза расширились в неверии, словно она впервые видит изгибы своих локтей в таком состоянии. — Ты можешь себе представить? — А ты можешь поснимать пластыри? — спросил Пикачу, не замечая рис, который приклеился к уголку его рта. — Кровь уже должна была высохнуть, — почему он вечно выглядит так по-идиотски? Она пожала плечами и попыталась отклеить пластырь с правой руки, но, скривившись, остановилась и издала болезненный стон. — Серо, сделай это, — она протянула руку Липучке, отворачиваясь. Тот отложил палочки в сторону. — Хорошо, на счёт три. Раз… — он не закончил и содрал пластыри один за другим. Чёрноглазка подскочила и стукнула его по голове. — Больно же, придурок! И почему ты сказал на счёт три, если даже не досчитал?! — она снова его стукнула. — Зачем делать мне больно? Зачем?! — Лупи его дальше, — посоветовал Кацуки. — Ему надо побольше жестокости в жизни. Киришима резко подскочил со стула, продолжая смотреть на руки Пинки. — Ашидо, это что за фигня?! Та отстала от Липучки и осмотрела себя. Её глаза расширились снова: на обеих руках кожа, где так называемый врач уколол её, опухла, появились синяки, словно тот её кулаком стукнул, а не иголкой тыкал. — Только этого не хватало! — вскрикнула она, разъярённо глядя на свои руки, словно это они были виноваты. — Серьёзно? — Подруга, да у тебя синяки зелёные, — подметил Пикачу, склонив голову набок. — Это плохой знак, да? Она нетерпеливо цокнула. — Мои синяки всегда так выглядят. У меня розовая кожа, глаза чёрные с золотом, а вот синяки зелёные. Киришима потянулся вперёд к её рукам. Его пальцы застыли над её синяками, едва касаясь опухшей кожи. — Я не могу поверить! Два дня до спортивного фестиваля! — проныла она, упершись подбородком о стол, пока руки всё ещё были вытянуты перед ней. — Почему Вселенная так сильно меня ненавидит, Киришима? Почему?! Кацуки потерял всякий интерес, когда он засёк двух чудил, пялящихся на их стол. Те вжались друг в друга и что-то обсуждали, чего он не мог расслышать со своего места. Какого хуя им надо? Он едва заметно повёл плечами, прогоняя эту мысль: в конце концов, их класс начал привлекать внимание с первого месяца обучения здесь; его не должны были напрягать какие-то левые мудаки. Он так думал до момента, пока не посмотрел на пацана и не засёк его взгляд в сторону тех чудил, и беспокойство от него исходившее было близко к тому, чтобы перерасти в страх. А не наплевать ли Кацуки, что будет с пацаном, а? Он нахмурился и сердито посмотрел на пацана, и гнев продолжал усиливаться, пока остальные до сих пор трындели о синяках Пинки. — Какого хера ты делаешь? — не выдержал он. Пацан удивлённо посмотрел на него и сделал вид, что сосредоточился на последних двух кусочках моркови, сражавшихся за звание последнего героя в его тарелке. — Ты о чём? — невинно уточнил он тихим голосом. До чего паршиво врёт. — Кто эти парни? — спросил Кацуки, хватая ложку так, словно та была ножом. Пацан вздохнул. — Никто, — ответил он твёрдо. — Я заметил, ясно? — добавил он, когда заметил сощуренные глаза Кацуки. — Они просто… Я не знаю, я не понимаю людей. Может, они разочарованы, что я не отвечаю на их вопросы? Или потому что я на них слишком пристально смотрел? Об этом говорил Тодороки, — он показал на белобрысого утырка большим пальцем. — Я не знаю, я не знаю, о чём они думают, и это выбивает меня из колеи, но… — он поднял руку, когда заметил, что глаза Кацуки наливаются кровью, — я не забыл то, что ты мне сказал утром, и я правда — правда — стараюсь забить на них. Поэтому… я просто буду их игнорировать, пока я здесь. Я понял, — он посмотрел на Кацуки куда более уверенно, чем раньше. Этого было достаточно, чтобы тот расслабился — и чтобы заметить, насколько тот был напряжён в момент объяснений. — В любом случае, — пацан продолжил, — днём у нас практическое занятие, а это значит, что мне не надо будет быть с теми, с кем я не хочу…. УРАВИТИ!!! — вдруг закричал он, подскакивая вверх, по дороге перевернув свою тарелку и заставив остальных подпрыгнуть и шокировано пооткрывать рты. Проходящие рядом со столом Урарака, Лягушка, Очкарик, Деку и Половинчатый искали себе место, прямо за ними шли Дикобраз и красноголовый утырок. Несмотря на внешнюю скромность, пацану явно было поебать на чужое внимание, которое он привлёк к их столу и к себе лично, когда он отчаянно махал Урараке. Она посмотрела на него, соображая, и секундой позже осознав, что это её фанат номер один, широко улыбнулась. — Кента-кун! — Иди сюда, тут осталось место! — он радостно указал на пустой стул рядом с Липучкой. «Какого хера», — подумал Кацуки, косясь на пацана: каким боком этот мелкий засранец такой болтливый и весёлый рядом с ней, и вечно обиженная размазня рядом с ним? Он наблюдал, как та машет своим и говорит, что встретится с ними позже. Дикобраз закатила глаза, заметив пацана, который едва не подпрыгивал на месте от переполняющего его энтузиазма, пока Урарака шла к ним, близнецы же переглянулись, молча переговариваясь и бросая взгляды на Половинчатого. Когда Урарака подошла достаточно близко, она встретилась глазами с Кацуки, и на пару секунд время замедлилось. Её улыбка застыла, карие глаза потемнели, куда сильнее, чем Кацуки когда-либо видел у неё, и сильное, ужасно злое чувство набирало обороты в её чёрных зрачках. Он вопросительно вскинул бровь и нахально оскалился, не впечатлённый. Откуда, блять, вся эта неожиданная злость? Только вчера с ней было всё в норме, болтала с ним и предлагала потренироваться, а сейчас выглядела так, словно была готова швырнуть его на лопатки и разъебать о его голову стул. Но она отвела взгляд, и её глаза снова потеплели, когда она присаживалась рядом с Липучкой. — Как дела, Кента-кун? Как прошли твои первые уроки? Улыбка пацана чуть потускнела. — Было, ммм… Нормально. Я надеюсь, что скоро смогу общаться со всеми. — Что? — Кацуки швырнул ложку на стол. — Пошли они все нахуй! Я сказал тебе уничтожить их! — Бакуго-кун! — она нахмурилась и посмотрела на него, чёрное облако гнева снова мелькнуло в её глазах. — Не пытайся изолировать его от класса! Важно дружить со своими одноклассниками. — Ему не нужно одобрение каких-то тупых бездарей, — огрызнулся Кацуки в ответ. — Всё, что ему нужно — сосредоточиться на том, чтобы быть лучше остальных. Я так делаю, веришь ты или нет, но я неплохо выживаю, Круглолицая. Прозвище заставило её глаза вспыхнуть от сдерживаемой ярости. — Что ж, спасибо богам, что не все такие как ты, Бакуго-кун, — выплюнула она. В её голосе было столько отвращения и презрения, что весь стол удивленно уставился на неё. Улыбка пацана полностью исчезла, и он продолжал нервно переводить взгляд с Кацуки на Урараку. Злость начала пузыриться в груди Кацуки; эта стычка больше его не забавляла. Чё с ней за херня? Когда у неё успела крыша поехать? Она явно имела что-то против него, но он не догонял что. Но прежде чем он успел сказать хоть что-то, она резко повернулась к Пинки с вынужденной улыбкой на губах. — Ну, вы ходили в лазарет сегодня? — Э… — та попыталась найти подсказку на лице Урараки, прежде чем ответить. — Да, ходили. Ты только посмотри, что тот врачун наделал с моими руками! Пока они заново начали обсуждать состояние рук Пинки, Кацуки почувствовал, как пацан аккуратно ткнул его локтем. — Чё? — огрызнулся он, и его глаза опасно сверкнули. Но когда он имел влияние на этого малого спрашивается. — Что-то произошло между тобой и… Уравити? — прошептал он обеспокоенно. — Не твоего ума дело. — Это она тебя так? — он указал на фингал у Кацуки под глазом и синяки на щеке. Он сердито посмотрел на пацана, чувствуя, что ему действительно не хватает терпения иметь дело с кем-либо. — Не твоего. Ума. Дело. Блять. — И когда результаты тестов? — спросила Урарака. — Ну, Исцеляющая Девочка сказала, что они их получат утром перед фестивалем. Но так как они не хотят рисковать, потому что это может нас отвлечь, то мы всё узнаем уже на следующий день, — одну из рук Пинки держал Киришима своими двумя и бережно обводил пальцами зелёный синяк. — Подожди, разве Тодороки не получил свои результаты сразу, как вы, ребята, здесь появились? — удивлённо спросил Пикачу. — Почему с вами так долго возятся тогда? — Потому что дедуш… Старатель привёл своего человека из клиники за пределами Токио, — ответил Ваниль с другого конца стола. — Причуда у того позволяет выяснить связаны ли люди, если тот попробует их кровь — что, кстати, самое противное, что я видел. — Точняк, ты же видел Старателя? И как он тебе? — повернулся к нему Киришима. — Он был странным. Моложе, но такой странный, — Ваниль озадачено нахмурился. — Да уж, он и прям чудной, — пробормотал Липучка. «Чудной — это даже рядом с правдой не валялось», — подумал Кацуки. Он отлично помнил услышанный им спор между Деку и Половинчатым годом ранее о жестоком обращении Старателя с младшим сыном и женой. Последнюю он довёл до того, что она опрокинула кипяток маленькому ребёнку на лицо. Чудной — не то слово, каким стоит описывать героя номер один. — Ага, — продолжил Ваниль. — Он был до ужаса серьёзным и вообще не улыбался. Он не шутил, почти не разговаривал с папой, и совсем игнорировал нас. Я понимаю, это странно пересекаться с людьми из другого времени, но всё же. А вот это прозвучало реально странно. — Погоди, что? — Киришима, как и остальные, включая Кацуки, был в шоке. — Как сильно мы изменились в будущем, вот правда, — Липучка прикрыл глаза и помассировал виски. — Чем больше я слышу, тем меньше в этом смысла. По ходу, Полночь была права, говоря, что чем меньше мы знаем, тем лучше. — Ага, я начинаю переживать, что это закончится тем, что мы узнаем о смерти кого-то среди наших или около того, — поморщился Пикачу. — Уже и без того дофига случилось, — подметил Липучка. — Та девушка-кошка потеряла свою причуду, у другой было сотрясение мозга, вы постоянно травмируетесь, куча людей погибла во время атаки в Камино. И про-герой Ночноглаз погиб тоже в прошлом году. Кацуки напрягся от упоминания Камино. Он напихал полон рот картошки, пытаясь отвлечься от опасного потока мыслей в своей голове. — Они планируют делать что-то в честь него? Годовщина его смерти совсем скоро, нет? — Да, — мрачно ответил Киришима. — Но сначала проведут церемонию памяти жертв инцидента в Камино. Грустно думать, что у нас так много героев, а их спасти не смогли. Урарака вдруг резко подскочила с подносом в руках. — Прошу прощение, но я забыла уточнить кое-что у Цую-чан по домашке. Увидимся, — она развернулась и ушла, не обратив внимание на пацана, который уже наполовину встал и пытался её позвать. — Эй… Подожди! Он сел обратно и укоризненно посмотрел на Кацуки. — Что ты ей сказал? Оу, да тут кто-то на драку напрашивается. — Чё сказал? — рыкнул он пацану, готовый преподать ему ёбаных манер. — Слушай сюда, ты маленький убл… — Это не он, Кента-кун, это… — Чёрноглазка оглянулась, проверив, чтобы Урарака, сидящая со своими друзьями, не могла ничего услышать, после чего повернулась к остальным. — Никому не говорите, что это я сказала, но дядя Очако-чан умер перед началом нашего второго курса. — Что?! — завопил Пикачу с удивлённой рожей. -Тшш! — Чёрноглазка стукнула его по лбу ложкой. — Ты совсем дурак или да? Я только что сказала быть потише! — яростно прошипела она. — Я узнала об этом только потому, что её дядя был хорошим другом маминой кузины, Очако даже не в курсе, что я знаю, так что рот на замок! — она отложила ложку. — Он был убит злодеем, когда ходил за покупками в магазин недалеко от её дома. Похоже, злодей угрожал продавцу убить его, если тот не отдаст деньги, а когда дядя Очако попытался вмешаться, злодей заколол его насмерть ножом. Все посмотрели на Пинки, разинув рты в ужасе. Почему об этом никто не слышал? Кацуки попытался быстро проанализировать поведение Урараки с начала года, но она оставалась собой — игривой и полной радуги и бабочек, если не похлеще, чем на первом курсе, всегда предлагала помощь всем и во всём. Как он мог упустить из виду такое настолько значительное? — Это случилось, когда Очако была с мамой в торговом центре, закупалась к школе. Поблизости не было героев, но с тех пор как она получила временную лицензию, то будь она там, то могла бы спасти его — в конце концов, я уверена, что она об этом думает. За столом повисла гробовая тишина. — Я не знал… — прошептал пацан с таким видом, будто вот-вот заплачет. Глаз от тарелки отвести он не смог. — Это… ужасно, — выдавил Пикачу. — Но как она может винить себя? Её там даже не было! Она несправедлива к себе, — Липучка покачал головой, ошеломлённый новостями. — Никто здесь уже ничего не исправит, но просто попытайтесь избегать упоминаний о смертях людей, которых не было кому спасти, ладно? — заключила Чёрноглазка. Все согласно кивнули. — Тц. — Так в этом крылась причина? Её скачки настроения, внезапная агрессия? Как это с самим Кацуки связано? Воспоминания о его похищении в Камино вспыхнули в его голове, принося с собой неприятные, местами параноидальные мысли. «Что скажешь, присоединишься к нам?» — спрашивали они. Потому что… потому что были уверены, что он подходит на роль злодея. Им хватило одного взгляда на него, а ругань, поведение и жестокость позволили удостовериться, что Кацуки выглядит многообещающим товарищем. Может, из-за этого Урарака выбрала его в качестве козла отпущения? Напомнил ей мудака, который грохнул её дядю? Но тогда почему это началось только этим утром? Это из-за их драки? Он думал об этом как о не более чем жарком спарринге, но разве его напор и подначивания задели в ней что-то более глубокое и тёмное? Он отодвинул свою пустую тарелку, прищурился, вспоминая злые взгляды, которые она бросала на него в течение дня: на тренировке, в классе, во время перерыва — если это его раньше забавляло, то теперь нет. Смесь гнева, боли и неуверенности пузырилась и бушевала в его груди, заставляя его желать что-то сломать, выпустить пар, чтобы забыть об этой неприятной мысли. Сказать, что он считал вечно счастливую девчонку своей подругой, было бы перебором — он не слишком-то заботился о ней. Но уважать-то уважал. Он даже восхищался ею, как она всегда могла улыбаться и выглядеть уверенной, независимо от ситуации — хотя это действовало ему на нервы большую часть времени — даже перед лицом смерти. От неё исходило тепло, как и от Киришимы, как первые солнечные лучи утром, в которые Кацуки любил греться, — и то же тепло излучал Всемогущий. Было не так много людей, которых Кацуки мог терпеть, и пусть они не проводили вместе много времени, но Урарака была одной из них. И думать, что гипотетически, только гипотетически она решила отвернуться от него, как сделало большинство людей за пределами академии — кому нужен жестокий проблематичный ребёнок, потенциальный злодей… это дико раздражало. Гораздо больше, чем он ожидал. Когда он решил, что надерёт ей зад вечером, решимость вспыхнула в нём с новой силой. Она просила о реванше, да? Окей, он ей предоставит возможность. Неважно, что там несёт его недосын, но он собирается однажды стать героем номер один, а не бессердечной злодейской скотиной — он ещё покажет ей. Он не будет таким сдержанным, как сегодня утром, вот уж хер, он и секунды не даст ей дух перевести. Или пусть она сражается до потери сознания, или просит пощады, а после, блять, пусть всё объяснит. Он так задумался, что даже не заметил, как слабо его мысли напоминают геройские. Звонок ещё звенел, когда Очкарик оказался рядом с пацаном, отчего тот подпрыгнул. — Бакуго-кун и Тодороки-кун, я должен проводить вас на следующий урок! — сказал он громко, хотя в этом не было никакой необходимости. Как и утром, он схватил пацана за плечи, подтянул к себе и поправил тому галстук, затягивая снова, как удавку на шее. — Вы двое должны следовать за мной сейчас же во избежание опоздания. Нельзя, чтобы подумали, что вы шатаетесь по школе, — он отошёл, рассматривая свою работу с довольным лицом. — Пойдёмте! Пацан глубоко вздохнул, снова мрачнея. Вытирая пот с ладоней светло-розовым платком, он выглядел так, будто собирался кого-то убить; только глаза выдавали, насколько он испуган. Ради всего святого, сколько напутствующих разговоров должен будет провести с ним Кацуки, чтобы тот перестал вести себя как конченый слабак. — Эй, — позвал он, когда пацан взял поднос и встал. Он посмотрел на него с видом человека, который буквально нуждался в том, чтобы его хоть как-то подбодрили. — Помнишь, что я сказал тебе повторить сегодня утром? Пацан улыбнулся. — Ага, — фыркнул он. Кацуки кивнул. — Тогда скажи это ещё раз, — и после этих слов последовала ухмылка. Пацан оглянулся на толпу студентов, которые проходили мимо него и запаниковал. — Сейчас? Кацуки снова кивнул. Мальчик колебался, смотрел направо и налево, опустил руки, открыл и закрыл рот, посмотрел в потолок и в конце концов глубоко вздохнул. — Они никто, и я выше их. Липучка, Киришима и Пикачу громко заржали, Чёрноглазка же попыталась пробить лоб ладонью. Ваниль взял свой поднос и поднял стакан с водой со словами: «Красавчик же!», а Очкарик едва не задохнулся от негодования, словно он услышал, как малыш выкрикнул ругательство. Он снова схватил пацана за плечи. — Бакуго-кун, пожалуйста, воздержись от подражания поведению твоего отца! Это уже поставило его и остальную часть нашего класса в очень неприятные ситуации, в которых ты не захочешь оказаться. Ради твоего имени и спокойного пребывания здесь я заклинаю тебя выбрать другой объект для подражания! Кацуки хмыкнул и схватил свой поднос, чтобы отнести его, куда следует. — Моё имя уже имеет репутацию, которая предупреждает всех, что нужно бояться и уважать. Малой не поддержит её, если будет таким же паинькой, как ты, Очкарик, или Хвостатая. — Ты невероятный, чувак, — прокряхтел Липучка, продолжая хохотать. Кацуки продолжал ухмыляться, когда развернулся, чтобы тут же пересечься глазами с Ураракой. Она не отводила мрачного взгляда, лицо её потемнело. Его улыбка рассеялась, и на этот раз он не смотрел на неё озадаченно или раздраженно. На этот раз он смотрел на неё полный решительности и обещаний. Хочешь драться со мной? Окей. Я подарю тебе такой бой, который ты никогда не забудешь, и в конце заставлю тебя сказать, что я величайший герой. Ты скажешь моё имя. *** Ну, это он так думал. Кацуки вытер кровь с рассеченной левой брови. Капли дождя стекали по его лицу. Небо затянуло тучами после обеда, вскоре начался дождь, который быстро превратился в грозу. Кацуки думал, что запал Урараки поутихнет — на улице дул сильный ветер, на пару с дождём вырисовывал что-то на земле и попутно трепал листья и ветки деревьев. Тем не менее, когда он пошёл на место их утренней стычки, Урарака была там, ожидая его в своей уродской жёлтой и уже изрядно мокрой кофте. Кацуки отскочил назад, когда она бросилась на него, и выдал серию взрывных залпов, чтобы обойти её и ударить со спины. Она была медленнее, чем утром, поэтому она от удара в бок увернуться не смогла, но каким-то образом ей удалось схватить Кацуки за предплечье. Блять. Как и ожидалось, Урарака активировала свою причуду, и он использовал невесомость и свою отдачу, чтобы сгруппироваться и пнуть ногами ей в район ключиц. Она взвизгнула и отпустила его. Воспользовавшись этим, Кацуки выдал новый залп позади себя, чтобы спикировать на неё, пока она пятилась назад. Он врезал ей по щеке, а затем по подбородку, и достаточно сильно, чтобы она отлетела и распласталась в грязи. Кацуки попытался выровнять своё положение с помощью взрывов, но ему это не удалось. Он думал, что ориентироваться в невесомости будет просто — всё, как обычно, но быстрее. Оказалось, что нифига. Когда он зарядил слабыми взрывами, то его отбросило сторону без возможности притормозить, так как гравитация больше на него не действовала. Он ожидал полёт, но никак не побочные силы, до которых ему раньше дела не было, потому что гравитация штука помощнее. Конкретно в его ситуации это были дождь и ветер. Впервые Урарака прикоснулась к нему, и теперь Кацуки изгалялся, как мог, чтобы за счёт взрывов добраться до неё, но ей постоянно удавалось ускользнуть за секунду до. Кацуки изо всех сил пытался использовать больше взрывов, чтобы выровнять свой полёт, но его тащило только вверх, где ветровые потоки бесились с ним, как бешеная собака с костью. В конце концов, он-таки снизился и теперь парил в полутора метрах над землёй, когда смеющаяся Урарака отменила причуду, и он, как пушечное ядро, врезался в грязь, проехавшись вперёд и оставив глубокий след за собой. Дождь тоже не помогал — Кацуки действительно разогрелся и достаточно вспотел, чтобы создать приличный взрыв, но невероятно бесило, что его самый сильный залп стал вдвое слабее, потому что грёбаный дождь намочил его руки и погасил даже намёк на искру. А вот Урарака разошлась не на шутку. На каждый его удар или пинок она отвечала с удвоенной силой, попутно добавляя случайные ветви или камни, до которых ей удавалось дотянуться. Как будто было недостаточно, что дул сумасшедший ветер и кормил Кацуки листьями и дождём. Ей удалось ударить его по лицу достаточно сильно, чтобы рассечь левую бровь, ударом в живот сбить ему дыхание секунд на пять, а после меткого пинка по колену заставить вляпаться рожей в грязь и хромать как старик. Снова активация причуды. Он метнулся обратно к земле, прежде чем ветер начал в очередной раз швырять его из стороны в сторону, и к своему бешеному удовольствию, он увидел, что Урарака снова на ногах и активирует свою причуду. Она заметила, что он несётся к ней, словно пуля, и подпрыгнула в попытке ускользнуть от него, но было слишком поздно, слишком медленно. Видимо, она понимала с самого начала, что он попытается добраться до неё, когда они оба будут в невесомости, поэтому следила, чтобы её причуда не была активирована на них двоих одновременно. До сейчас. Кацуки понятия не имел, сколько они уже дерутся. Может пятнадцать минут, а может уже и целый час. Он чувствовал, как каждый мускул в его теле болит, и он знал, что им обоим надо будет сходить к Исцеляющей Девочке, когда они закончат — оба давно вышли за свои лимиты. Обычно его бои и драки не длились так долго — он не давал своим соперникам ни секунды покоя и вырубал их раньше, чем те становились опасными. Единственный раз, когда он прогадал, был инцидент в Камино, и он был один против пяти злодеев. Как одна шестнадцатилетняя малая смогла противостоять ему так долго — он не имел ни малейшего понятия. Бой близился к своему завершению. Залпами он швырнул себя, как пушечное ядро, на Урараку и ударил её в живот, выбивая дыхание и вызывая рвоту тем малым, что в ней осталось. Её рвало до этого, и если обычно это означало конец схватки, то сейчас она лишь вытерла рот рукой и снова атаковала его. Он прижал её спиной к себе, крепко держа её за талию, блокируя её правую руку, а свою левую направил воздух и продолжал палить залпами. Из-за отдачи они вращались спиралью, поднимались всё выше, выше и выше прямо к чёрным тучам, дождь бил им по лицам, ветер швырял со стороны в сторону, температура всё понижалась и понижалась. Урарака пиналась и кричала, но её слова рассеивали завывания ветра. Их движение вверх было хаотичным, Кацуки даже не заметил, что ей удалось обвить его за пояс и за спиной отменить действие причуды. Открывшийся вид будоражил кровь: это было круче, чем всё то, что он пробовал делать самостоятельно, круче, чем самые сумасшедшие американские горки, круче, чем кончить. Блаженство и возбуждение наполнили Кацуки, когда они поднялись над тучами, и неожиданно замедлились, а потом и вовсе остановились. Здесь не было дождя, ветра, грозы, солнце снова светило, розовые, оранжевые и фиолетовые цвета красили бока пышных серых облаков, и это был лучший пейзаж, который Кацуки доводилось видеть за всю свою жизнь. Это было так захватывающе, что сердце замирало, и на какую-то секунду он забыл об их неподвижности, об Урараке и их бое, пацане из будущего, академии, Всемогущем, Деку, Камино, Лиге, героях и злодеях, он забыл обо всём, и он просто… был. Замерший в благоговении. Он не обратил внимание, как от холода закрылись его поры, и ладони высохли. Он не понял, что у него спёрло дыхание не только от красоты вокруг, но и от недостатка кислорода. Он не ощутил, что с каждым движением их тянуло вниз. Он не заметил, как его хватка вокруг талии Урараки ослабла, а солнце и облака повсюду захватили чёрные звёзды. Он падал в никуда. Далеко-далеко он услышал, как кто-то кричит его имя, шепотом в глубине его сознания. *** Его глаза распахнулись. БЛЯТЬ. Его тело вращалось в свободном падении непонятно как долго, дождь снова лупил по лицу. Вокруг были сплошные чёрные тучи. Ещё и Урарака пропала. — БЛЯЯЯЯ! — заорал он, ощущая приступ паники. Он изо всех сил пытался утихомирить своё движение, вытянув руки перед собой, но с чего он взял, что получится? Ветер дул отовсюду, швыряя его как сухой лист. И к ужасу Кацуки, когда он попытался дать залп взрывов, его ладони едва заметно заискрили. Его руки были обледеневшие и мокрые, да он в жизни не чувствовал такой холод. — БЛЯТЬ! — БАКУГО! — сквозь завывания ветра и раскаты грома вопль Урараки показался ему спасательным кругом и криком о помощи одновременно. Он развернулся в воздухе, пытаясь увидеть откуда доносится её голос. — ГДЕ ТЫ? — заорал он во всю мощь своих лёгких, оглядываясь в поисках той уёбищно стрёмной кофты. — БАКУГО! И тут увидел её. Прижав руки к бокам и сцепив вместе ноги, она падала над ним, в отчаянных попытках поймать. Но он был тяжелее и падал быстрее, чем она. Когда он выпустил её? Когда отключился? Что, блять, произошло? Кацуки взревел, когда ветер снова обрушился на него, и он потерял Урараку из виду. Ему нужно было замедлиться, ему нужно было что-то сделать — ЧТО УГОДНО — чтобы позволить ей догнать его, потому что, пусть это приводило его в бешенство и ужас, но он был совершенно бесполезен сейчас, и только её причуда могла спасти его от смерти. Потому что именно она дышала ему в затылок, она, смерть. Осознание заставило его закричать снова, и адреналин с силой ударил в голову. Он сложил руки вместе и стал тереть их друг о друга так быстро и сильно, как только мог, пытаясь согреть их. Затем разъединил и выпустил взрыв, ладонь в ладонь. Взрыв был слабый и едва вспыхнул, но этого хватило, чтобы немного согреть руки. Он повторял это снова и снова, температура вокруг него постепенно повышалась, пока он не заметил, что один из залпов немного сместил его траекторию. Этого должно было быть достаточно. Достаточно, потому что теперь вокруг были не только тучи. Половину вида занимала земля. И она приближалась с чудовищной скоростью. Кацуки изо всех постарался сохранить свою позицию так, чтобы лететь вниз животом, и снова вытянул руки перед собой. Он уже мог видеть деревья, машины и кампус, мог различить общежития и полигоны и здание академии. Он слишком хорошо их видел, и это было откровенно херовая новость. Он зарычал так громко, как только мог и из последних сил выпустил мощный залп, сохранив немного нитроглицерина для следующего взрыва. Его падение немного замедлилось, но недостаточно — Кацуки понял это, когда ничего не произошло, и его взрывы рассеялись. Земля приближалась с головокружительной скоростью, и он мог видеть, что разобьётся позади Величайшей Территории Бедствий. Он мог разглядеть здание, дорогу к нему, деревья вокруг, квадраты газона и цветы, которые расцвели раньше в этом месяце… Ураракина грудь впечаталась ему в спину и за секунду её руки обвили его шею и шлёпнули по груди, после чего её ладони соединились перед его носом, соприкасаясь кончиками пальцев. Леденящее кровь падение остановилось, и Кацуки оставалось только смотреть на траву, над которой он парил буквально в метре. Без завываний ветра, угрожающе грохочущего грома где-то поблизости и дождя, который лупил ему по лицу, всё казалось очень тихим. Дождь был не таким сильным, каким был, когда они поднимались или падали — он фактически успокоился с тех пор, как они свалили в небо. Кацуки слышал, что бешено задыхается, как Урарака тяжело дышала ему в ухо, явно будучи в шоке, что теперь они слышат друг друга так ясно. Он повернул голову и обнаружил, что её лицо в опасной близости от своего собственного: щёки покраснели от силы ветра, глаза широко распахнуты от ужаса; зрачки превратились в чёрную точку. Она оглянулась на него, и он почувствовал, как всё её тело дрожит, как осиновый лист. Он не знал, какое выражение лица было у него самого, но сомневался, что оно сильно отличалось. — Отмена, — выдавила она, и они снова упали, но в этот раз падение было коротким и выглядело детской забавой по сравнению с тем, что им довелось пережить. Он рухнул на землю с болезненным стоном, Урарака приземлилась на него сверху. У него болело всё тело, но сил двигаться не было. Нет, это было что-то ещё, понял он. Он не мог двигаться. Его мысли были вялыми и расплывчатыми, и хотя он всё чувствовал, он не мог двигать своим телом, не мог попросить Урараку слезть, не мог оттолкнуть её от себя, ничего. — Уф… — она даже не пыталась слезть — её хватило только чтобы отвернуть голову в сторону и снова блевануть. Он должен орать. Он должен подскочить на ноги и сказать ей, какая она мерзкая. Он должен накричать на неё за то, что блеванула рядом с его лицом. Вместо этого он просто наблюдал как она давится и блюёт тонкой струйкой желтоватой липкой жижи и извергает длинные и неестественно громкие отрыжки, пока всё её тело дрожало. Через некоторое время она заставила себя остановиться и опиралась на руки, дрожа и громко дыша, наполовину задыхаясь и наполовину плача. Медленно она подняла одну ногу и слезла со спины Кацуки, падая на задницу рядом с ним. Так же медленно он прижал одну руку к земле, а затем другую, осознавая, как сильно дрожало его собственное тело, когда он наблюдал, как трясёт его руки со странным чувством, как будто он смотрел на чужие конечности. Он встал на колени и остался на четвереньках, руки утопали в траве и грязи, но на земле — благословенна земля, твердая и надёжная. Он повернул голову к Урараке. Та была бледной, такой бледной, что он подумал будто она отключиться. Она шокировано смотрела на свои дрожащие руки с открытым ртом. Шок. Он пребывал в полнейшем шоке. Урарака смотрела на Кацуки, и слёзы водопадом хлынули из пустых карих глазищ. И внезапно что-то проснулось внутри этих глаз. Прежде, чем он сообразил, она уже была на коленях, и её ладонь влетела ему по щеке с такой силой, что руки подвели его, и он вляпался носом в грязь. — Ты!.. Ты!.. — её дыхание стало глубже и быстрее, голос хрипел. — Ах ты выродок! Он перевернулся на спину и приподнялся на локтях. Он должен был потребовать, чтобы она повторила, если посмеет. Он должен был пригрозить, что грохнет её, если она будет на него снова гнать. Он должен был сказать ей отъебаться. Он просто вытер грязь с лица и смотрел на неё. Его щека алела. — Ты…ты больной? Совсем двинулся? Те помереть захотелось? Ты этого хтел? Хтел нас как тараканов расквасить?! Ты чуть не укокошил нас, скотина! — он должен был наорать в ответ, чтобы защитить себя или хотя бы успокоить её немного. Но Кацуки мог думать только о том, как сильно проступал через её вопли кансайский диалект. — Со мной всё было бы в порядке, — собственный голос звенел в ушах, хрипло и слабо, как чужой. А что ещё он мог сказать? — Могла меня и не спасать. — Конечно, должна была, иначе он разбился бы к хуям. Она неверяще смотрела на него. — Я не… Конечно, я тя должна была спасти! — взвизгнула она, и её голос зазвенел так высоко, что Кацуки поморщился. — Ты думаешь, не надо было? Ты думаешь, что каждый может просто… просто жить? Некоторые люди уходят утром из дому и никогда не возвращаются! Некоторые плачут и умоляют о помощи, а помощь никогда не приходит! Как ты смеешь, глядя мне в глаза, вякать, что я тя не должна была спасать? — Это как ты своего дядю спасала? — на секунду он задержал дыхание. Даже по его меркам это было до пиздеца низко. Казалось, последние рамки, которые он согласился сохранить навсегда, исчезли. Урарака смотрела на него с открытым ртом, лицо её ничего не выражало. Она села на корточки, сгорбилась, глаза её расширились. — Откуда… — Все знают. Уже и не секрет вовсе. Теперь ты кажешься остальным ещё слабее, чем до этого. — Вот теперь он нагло врал. Но и заткнуться не мог — никакой силы воли не хватало, чтобы закрыть рот. Единственное чувство, пузырящееся в хаосе его мыслей, была боль, боль, которую она причинила его гордости и сердцу, когда она позволила ему думать, что, возможно, посчитала, что он будущий злодей. Он хотел сделать ей так больно, как только мог. Он хотел довести её до слёз. — Ты брешешь… Заткнись, — прохрипела она в ужасе. — Что это за герой, которой забивает на свою семью, — продолжил он, пока в его голове где-то далеко-далеко вопила сирена. — Что это за герой, который прячется, как крыса, и у него даже не хватает смелости сказать своим друзьям, что он облажался. — Бакуго знал, насколько это перебор, но растущий гнев в её глазах заставил его продолжить. Он сел, скользнув руками по грязи, и уставился на неё. — Заткнись! Заткн… — Посмотри на себя, — он указал на её белое лицо, в синяках и крови, на её мокрую, грязную, местами порванную одежду. — Ты сейчас не способна даже палец поднять в таком состоянии. И ты людей спасать хочешь? Не смеши меня — ты и себя-то спасти не можешь. — Заткнись… заткнись, заткнись, ЗАТКНИСЬ! Она ударила двумя руками по земле, и внезапно всё под Кацуки вздрогнуло, и в течение двух секунд, в течение двух невероятных секунд все, что касалось земли в радиусе трёх метров вокруг Урараки, запарило. Включая Кацуки. Листья, ветки и капли дождя — всё мягко поднялось на сантиметров пять над землёй, и даже его собственная промокшая одежда слегка запарила над кожей. Остатки краски покинули её щёки, когда она соединила пальцы и прошептала «Отмена». Её трясло так сильно, что это походило на конвульсии. Но когда Кацуки решил, что она собирается рухнуть, она уставилась на него безумными измученными влажными глазами, и поднялась на ноги, покачиваясь. — Что ты знаешь о поражении? — выплюнула она злобно. — Что ты знаешь о потерях? Всё, что ты делаешь, всегда получается, превосходит чьи-то ожидания. А что ты знаешь о борьбе и попытках, которые, несмотря на все твои неустанные усилия, всё ещё провальны? Она и не думала останавливаться. — Ты смотришь на всех свысока, задираешь нос до небес, называя всех утырками и говоря, что такие люди, как мы, просто грязь на твоих ботинках, и мы не понимаем… мы вообще люди для тебя? О, ты же обожаешь бить по нашим недостаткам и страхам, чтобы добить — ты думаешь, мы не замечаем? Мы так тупы для тебя? Ты думаешь, я не в курсе, что я ещё не готова быть про-героем? Или просто героем? Ты думаешь, я не понимаю, как мало я знаю и насколько я до сих пор слаба? Её голос треснул и слёзы побежали по и без того мокрым щекам, лицо сморщилось в болезненной гримасе стоило раскрыть все свои потаённые слабости. — Я тренируюсь, учусь, выкладываюсь каждый день, но когда доходит до реальной жизни… когда доходит до реальности, то я беспомощна, потому что моей отдачи не было достаточно! Когда мы пошли в укрытие якудза… — она крепко зажмурилась и с силой потянула себя за волосы, издав стон, полный агонии. — Деку-кун, Айзава-сенсей и остальные говорили, что это не моя вина, что я бы ничего не смогла поделать, но он был совсем рядом со мной! Сэр Ночноглаз прямо возле меня! Я была ответственна за его спасение, а теперь он мёртв! Мёртв! Будь я быстрее, будь я сильнее, будь я более внимательна к развитию своей причуды вместо того, чтобы мечтать о Деку-куне, то возможно он бы… возможно сэр Ночноглаз был бы… Она громко всхлипнула, опустив голову, скрыв лицо руками. Она пыталась вытереть слёзы, но впустую. «Стоп», — подумал он, — «Прекрати уже». Он не хотел больше её слушать. Не хотел заморачиваться её словами, не тогда, когда они вызывали такую сильную отдачу внутри него — не когда её чувство вины было схожим с его собственным, от которого он так отчаянно пытался избавиться. Не тогда, когда её мысли отражали те, которые загнали его в угол восемь месяцев назад. — А в прошлом месяце… прошлом месяце… я была… это было… рядом с моим домом… я была в десяти минутах ходьбы… я могла вернуться… я должна была… остаться дома… а я карандаши, линейки с одеждой… должна была быть рядом… а я только… единственная, кто мог… кто мог спасти… я должна была… должна… у меня не было… даже времени с ним попрощаться… поговорить в последний раз… моя вина, моя вина, моя вина… Она зарылась лицом в ладони, скрючилась, её крики эхом разносились по округе. Кацуки просто смотрел на неё, неспособный больше говорить, думать, даже правильно переварить всё, что она выпалила. В конце концов, её руки опустились, и когда Урарака посмотрела на него, её лицо скривилось от горя и отчаяния — выражение, которое он никогда не думал, что увидит у неё. Он хотел отвернуться, спрятать куда-нибудь Урараку, чтобы больше не видеть этого. — Ты выглядишь так… словно всё знаешь… обо всех, — пробормотала она тихо. — так скажи… скажи мне, Бакуго: почему я не смогла спасти одного единственного человека? Кацуки открыл рот, но промолчал. В его голове было пусто. Он не знал, что ответить, как подбодрить её, потому что он и сам себе ничего подходящего до сих пор сказать не смог. Как он может позаботиться о ком-то, если не может помочь даже себе. Когда он не ответил, Урарака опустила голову и снова всхлипнула. Затем развернулась и, хромая, медленно поплелась прочь, держась за бок. Он остался один.