Clocks and Blades

Когда на следующий день Кацуки проснулся на утреннюю тренировку, ему потребовалось некоторое время, чтобы восстановить в памяти вчерашний день. Уже одетый, он вышел в коридор и задумчиво посмотрел на дверь соседней комнаты, где должен был дрыхнуть пацан. Кацуки цокнул языком и пошёл к лестнице. Он не привык испытывать раздражение так рано утром. «Всё в норме», — решил он, глотая свой завтрак, сидя лицом к утреннему солнцу, лучи которого мирно просачивались сквозь окна гостиной. Его любимое место, где можно было лишний раз не напрягаться, по крайней мере, пока утырки из его класса не проснулись. Раздражающий звук со стороны дивана за спиной Кацуки привлёк его внимание, и когда он повернулся, то увидел… Урараку, сидящую в своей тренировочной форме и жёлтой уродливой кофте. В руках у неё была чашка с чем-то дымящимся. Она смотрела на него как олень на фары фуры. «Отлично. Пиздец, как отлично», — подумал он, чувствуя, как его настроение летит к херам. Его брови раздраженно съехались к переносице, и между ними образовалась глубокая морщина. — Утречка, — прохрипела она. Он застонал и отвернулся к своему завтраку. — Извини, я не хотела тебя пугать, — продолжила она за его спиной, пока он ставил посуду в посудомоечную машину. — Обычно ты никогда не замечаешь меня по утрам. Он замер и настороженно посмотрел на неё. — Чё? — хриплым после сна голосом огрызнулся Кацуки. Урарака пожала плечами. — Утром ты встаёшь и завтракаешь перед окном, — она указала на его любимое место. — Перед тем, как начать тренировку возле нашего общежития, ты идёшь на пробежку по территории кампуса. Обычно я жду, пока ты уйдёшь, чтобы потренировать снаружи, и когда я слышу, что ты возвращаешься — прекращаю. Он продолжал пялиться на неё, не зная, что хуже: выяснить, что Урарака наблюдала за ним достаточно долго, чтобы выучить его ёбанный утренний распорядок, или то, что он до сих пор не поймал её за этим занятием. И давно она так?! — А я-то думал, что Виноградина тут самый стрёмный, — недовольно проворчал он, щуря глаза. Она чего-то недоговаривала: Урарака выглядела слишком уставшей, не улыбалась своей бесячей улыбкой, и даже её взгляд казался пугающе пустым, особенно с такими-то синяками под глазами. Она больше не обращала на него внимание, словно его здесь не было (хотя ей стоило быть благодарной, что он вообще снизошёл до разговора с ней и потратил драгоценное время утренней тишины!), а просто смотрела в никуда и мрачнела с каждой секундой всё больше. Кацуки продолжал сверлить её взглядом, вспоминая её вчерашние слова. Мне нужен кто-то, с кем можно потренироваться, и тебе может понадобится способ отвлечься от всего этого. Если бы кто-то хорошенько присмотрелся к ней самой, то наверняка бы сказал, что это ей надо отвлечься от херни в своей голове. Ему было наплевать, что с Ураракой, но он чётко знал, что когда припрутся остальные, она сотрёт с лица любой намёк на печаль или что там у неё. Но прямо сейчас она показывала ему ту сторону себя, о которой вообще мало кто знал, и… он не очень понимал, как к этому относиться, но, блять, слишком уж сильно ему это напоминало ситуацию с расстроенной рожей Киришимы, когда Айзава заявил, что они разрушили его доверие, и ему стоило бы исключить всю ватагу утырков. Просто обещаю тебе, я не буду говорить об этой… ситуации. Да блять, когда он превратился в сердобольную монашку? — Тебе лучше не замедлять меня, — рыкнул, топая к выходу. Когда Урарака не последовала за ним, он повернулся и засёк её всё ещё сидящей на диване. Смотрела на него так, словно он вдруг спизданул что-то на испанском. — Давай, погнали! У нас нет времени! — поторопил он, злясь, что Урарака всё ещё не бегает на улице. Но она продолжала тормозить и смогла выдавить тупое: «Что?». Он развернулся и пошёл на выход, подальше от её тупости. Сейчас у него не было ни терпения, ни ёбанного времени. — А… подожди! Бакуго-кун! — он услышал, как она поставила на стол кружку, споткнулась и побежала за ним, а поравнявшись, уже молча разминалась. Без предупреждения Кацуки побежал, оставляя её позади. С этого момента и до конца пробежки ему было всё равно, бежит она за ним или нет. После можно было устроить спарринг — или, правильнее сказать, Урарака бы пробовала его атаковать, а он бы самодовольно рассказывал ей, где она налажала. Определенно хорошо звучало, ему нравилось. Они бежали по пустому кампусу, и Кацуки наслаждался самым любимым временем за день — ни одной живой души вокруг. Никто не бесит, никто не отчитывает его, как сопляка, только природа в самом лучшем своём проявлении — покрытая росой трава, сияющие лучи солнца, тихий щебет птиц. Кацуки не был большим фанатом природы — он обожал большие города. Просто он любил утреннюю тишину. Одна птица чирикнула громче остальных, напоминая Кацуки об одной детали. Кто-то кричал посреди ночи. Не впервые — он просыпался несколько раз за последний месяц от этих криков, и он даже слышал, что Киришима и Хвостатая об этом разговаривали. Никто не знал, кто кричал, поэтому никто не смел обсуждать такое, не желая смутить или напугать неизвестного. Кацуки остановился и позволил Урараке обогнать себя. Раскрасневшаяся, она остановилась перед ним, упёрлась руками в бёдра, переводя дыхание. Она была значительно ближе, чем он думал. — Мы не возвращаемся в общежитие, — тупо подметила она, и Кацуки проигнорировал её слова. Если бы только он бегал туда и обратно каждое ёбанное утро. Как же. — Ты слышала крики ночью? Урарака внимательно посмотрела на него, но ни одной эмоции на её лице не проскочило. — Что? — переспросила она сухо. — Кто-то, блять, орал ночью! — огрызнулся он. Его бесило повторять, и ещё больше выбесил её тон. — Ты слышала? — Мы ради этого остановились? — она выглядела возмущённой, что он ей допрос устроил и тратит впустую её херово время. — Тебе не всё равно? — Да плевать! — он уже пожалел, что заговорил с ней. — Хочу просто сказать этому уроду, чтобы полечил в психушке свою башку и разобрался своими заёбами, пока остальные хотя бы раз выспятся, вот и всё. Она моргнула, а затем усмехнулась, с отвращением осматривая его с ног до головы и обратно. — Я думала, что мы будем тренироваться молча, а не болтать, как детсадовцы, — сказала она ледяным голосом. — Если ты это называешь идеальной тренировкой, то, наверное, я ошиблась, раз обратилась к тебе, — после этих слов Урарака развернулась и снова побежала, оставив охеревшего Кацуки позади. Чё за ёбанный нахуй только что было?! Он побежал за ней. Злость затуманивала мысли, ладони потели от нетерпения. Он хотел начать медленно, позволить Урараке разогреться, но если она хочет вести себя как бешеная, то в эту игру могут сыграть двое. — Ах, ты хочешь хорошую тренировку? Я дам тебе хорошую тренировку, — крикнул он позади неё и резко рванул вперёд с занесённой рукой. Она обернулась, и на её лице на секунду мелькнул шок, но почти сразу её глаза наполнились непоколебимой решимостью. Она легко увернулась от предсказуемого залпа и подобралась к нему ближе. «Не дай ей приблизиться к тебе», — напомнил он себе, отпрыгивая назад. Но эта мелкая сучка значительно улучшила свои навыки с прошлогоднего фестиваля, и прежде, чем Кацуки сообразил, Урарака прорвалась сквозь облако дыма сверху и приземлилась позади него за счёт мощного сальто назад. Он тут же развернулся вокруг своей оси и сделал серию быстрых ударов, атакуя её, но Урарака блокировала каждый, подпитывая его разочарование и злость. Она попыталась ударить его в грудь, но ей не хватило скорости. Он поймал её кулак левой рукой и отшвырнул в сторону, вынуждая её потерять равновесие, да ещё и взрывом добавил, ускорив её движение, после чего отбросил назад. Они оба замерли. Кацуки смотрел на неё со свирепой улыбкой, впервые чувствуя себя настолько живым и бодрым. Наконец-то спустя год он получил бой, который ожидал. Во время спортивного фестиваля Урарака ушла в бессознанку раньше, чем успела коснуться его пальцем, а щадящие спарринги под руководством учителей никак не могли полностью удовлетворить Кацуки; но теперь она решительно стояла на двух ногах, её лицо было покрыто потом и пылью от взрыва, и огонь в её глазах ясно давали понять, что она не хочет ничего, кроме как пнуть его задницу в стратосферу. Горячо. — Покажи мне всё, на что ты способна, Круглолицая, — прохрипел он, будучи не способным прекратить ухмыляться. — И мы узнаем, достаточно этого хотя бы наполовину. Она сжала губы, взбешённая его комментарием и старым прозвищем. — Вот оно, — он чуть пригнулся, готовый уворачиваться, когда она атакует — а она именно это собиралась сделать. — Если ты, конечно, не вырубишься в самом начале. Это сработало. Она зарычала, активизируя причуду и стартанула вперёд быстрее, чем он ожидал. Кацуки отскочил с её траектории за счёт взрыва и тут же бросился на неё, схватил за лодыжку и швырнул в дерево. Но невесомая Урарака прогнулась в мосту, уже предугадывая его следующий шаг, и когда он попытался отбросить её, его собственная сила обернулась против него, и полная отдача от удара обрушилась ему в челюсть массивным кроссовком Урараки. Кацуки отшатнулся назад и потерял равновесие, едва не упав на задницу. Он сумел избежать падения, опершись двумя руками о землю, ошеломленный подъёбом от Урараки — что, как он догадывался, было его провалом. Она уже отменила свою причуду и побежала на него, прежде чем снова активировать её. Он громко выругался и выдал пару залпов из ладоней, чтобы вскочить на ноги, после чего выставил руки вперёд, но Урарака уже была вплотную к нему. Схватив его за запястья, она резко раздвинула его руки и хуйнула ему в рожу головой. И только когда он подумал, что она не сможет нанести ему больше урона, до него допёрло, что ей удалось активировать на нём причуду. — БЛЯТЬ, НЕТ! — прорычал он ей в лицо, когда рывком вернул свои руки вперёд и зарядил взрывом Урараке в живот, сбивая той дыхание. Ударная волна разделила их, отшвырнув Кацуки на землю, а Урараку — в небо, вынудив ту отпустить его запястья. Но он схватил её за руку до того, как она оказалась вне досягаемости, после чего он отшвырнул её носом в землю, пока сам поднимался в воздух. Урарака болезненно вскрикнула, и он услышал в её стоне едва слышное «отмена». Сложив пальцы домиком, она совсем забыла про присутствие Кацуки аж до того момента, пока он, ощущая близкую победу, свалился прямо на неё. Когда она поняла, что только что сделала, то попыталась сразу же подняться, но он схватил её за правую руку и потянул её Урараке за спину, удерживая левую над её головой. Не желая рисковать с этой бешеной мартышкой, он прижимал её к земле всем своим весом. Она рычала, извивалась и яростно пиналась, но Кацуки не двигался. Кровь, стекавшая с его носа, капала ей на шею, красные капли медленно скатывались по её коже. Когда Урарака, наконец, перестала бороться, она тяжело задышала — грудная клетка тяжело вздымалась и опускались вместе с Кацуки. Он смотрел на её растрёпанные волосы, злые карие глаза, когда она косилась на него правым, потому что левой щекой лежала на траве. Неописуемое чувство триумфа и силы понеслось по его венам. Злобная и беспощадная улыбка появилась на лице. «Я победил», — подумал он, громко и беспорядочно дыша ей в шею. Он нашёл и выпустил спящего монстра, который остался незамеченным всеми — даже им самим — и он одержал победу. Он сжал её запястья немного крепче, и она снова болезненно застонала, когда её кисть потянули чуть выше. — Что говоришь? — выдохнул он почти в самое ухо. — Прости, не расслышал из-за грохота твоего поражения. Она поджала губы и показала зубы, как дикий зверь, и он почувствовал, как её дыхание ускорилось под его грудью. — Я. Победил. — он приподнял свои колени так, чтобы они прижимали её бёдра к земле, отрезая пути к побегу из хватки. Растянувшись на земле, словно связанная львица, она была полностью в его власти — и ему это нравилось. — Скажи это. Победа за мной. Урарака сжала губы и усмехнулась. — Победа за мной, — повторила она нахально. Она повернула голову и укусила его левую руку, заставив его громко выругаться и ослабить хватку. Она попыталась отпихнуть его от себя, но он снова схватил её левое запястье и притянул к её бёдрам, укрепляя свою мёртвую хватку у неё за спиной. Кацуки наклонился ближе, настолько ближе, что от её лица его отделяло всего пару сантиметров. — Скажи. Моё. Имя. — его голос звучал низко и хрипло. Он больше не понимал, что говорит, но было наплевать. Его голова была наполнена таким огромным количеством хаотичных мощных эмоций, что любой способ выразить их приветствовался, и этот казался самым лучшим вариантом. Она посмотрела ему прямо в глаза, безумие искрилось в их взглядах. — Мечтай. — выплюнула Урарака. Голос резонировал в её груди, и он мог это почувствовать. Электрический разряд прошёл через всё его тело, и он издал недоверчивый смешок. Любой бы послушался его приказа. Но естественно не она. Он долго удерживал её взгляд, постепенно остывая и замечая изгибы её тела, так плотно к нему прижатого. Что произошло? Он фыркнул и наконец-то встал, не выпуская её из виду даже на секунду. Она резво подскочила, бросая на него яростный взгляд. — Это не матч-реванш, — отрезала она, отряхивая пыль, траву и листья с одежды. Он понял, что, похоже, она тоже думала о спортивном фестивале. «Ну, бой она закончила, лёжа обездвиженной на земле, так что сравнение было верным», — подумал Кацуки с безумной усмешкой. — Я не закончила с тобой… Не закончила. Я вернусь сюда после занятий перед комендантским часом, и тебе лучше быть здесь. — О, я буду здесь. Не переживай, Щекастая, — ответил он низким голосом, вытирая кровь с носа и подбородка. — Это всё, на что ты способен? — усмехнулась она. — Отпускать комментарии про моё лицо? Кацуки знал, что в этот момент его улыбка была невероятно голодной — и, возможно, за него говорил адреналин. Он снова начал бежать и, пробегая мимо неё, уточнил: — Кто сказал, что я говорю о лице? Он злобно рассмеялся, вспомнив изумленное и яростное выражение лица обалдевшей Урараки, которая осталась позади. *** Кацуки спустился по лестнице в форме, сегодня его настроение было лучшим, начиная с начала второго курса, несмотря на ушибленный нос и опухшую щеку. Он воспроизводил каждый момент их короткого боя в уме, изучая, как улучшился её стиль, готовясь к их матчу-реваншу вечером. Она преследовала Кацуки хуй знает как долго, поэтому было справедливо, что он внимательно наблюдал за ней позднее, уже на их тренировке, когда они добежали до парка, в который он изначально направлялся, и каждый был занят своим комплексом упражнений. Урарака бросала на него взгляды исподтишка и краснела, как сумасшедшая, всякий раз, когда её глаза встречались с его, но это только заставляло его улыбаться в безумном веселье. По крайней мере, он мог сказать, что Урарака сделала удивительный прогресс. Было ли это из-за её стажерства с профессиональным героем Рюкю или из-за её личной подготовки — Кацуки не был в курсе. Она могла легко перемещаться в воздухе, всё время делать какие-то странные акробатические штуки, оказываясь точно в том месте и в том положении, в котором она хотела быть, чтобы атаковать в невесомости. Это было похоже на просмотр странной версии аэродинамического карате. Вернувшись на землю, она удерживала равновесие в самых странных положениях: от того, что она стояла на предплечьях вверх ногами, и её ноги болтались над головой, или пригибаясь к одной ноге, пока другая — вытянулась перед ней, а руки и голова были обращены в небо. Урарака сосредоточенно хмурилась, пока её мышцы на руках, плечах и ногах были напряжены. Кацуки с растущим удивлением наблюдал, как она использовала причуду, заставляя парить камни, валуны, стволы деревьев, всё, к чему она могла прикоснуться руками, удерживая всё это на одинаковом расстоянии от земли и вращая вокруг себя, парящей. Её глаза были закрыты в сосредоточенной тишине. У неё был абсолютный контроль над своим телом, и ей было совершенно спокойно в воздухе — как и Кацуки, пусть и по-другому. Его навыки определенно соответствовали её, всё, что он должен был сделать — избежать её прикосновения. «Или, может быть, наоборот», — подумал он внезапно, широко раскрыв глаза от безумной идеи. Он привык к своим взрывам, приводящим его в движение с невероятной скоростью, но Урарака-то нет. Так что, если он разрешит ей активировать её причуду на нём, а затем даст ей попробовать свою взамен? Всё, что ему нужно было сделать, это подготовиться к скорости — а с этим он мог справиться. Я лучше всех. Когда Кацуки поднялся по лестнице, реальность настигла его в лице пацана, неподвижно сидевшего за пустым столом. Пацан пристально рассматривал столешницу, пока остальные утырки радостно болтали и бегали из кухни в гостиную, издавая слишком много шума. Трое других пришельцев сидели рядом с ним, но Дикобраз болтала с Униформой и Птичьей Башкой, а Чип и Дейл активно спорили с Очкариком — никаких признаков Половинчатого и Хвостатой — все они оставили пацана наедине с мыслями. Кацуки вздохнул и нахмурился, внезапно вспомнив, что ему нужно пойти в лазарет проверить свою ДНК, и пошёл к выходу. Он не хотел связываться с пацаном и не был настроен на очередную публичную демонстрацию того, как выглядело его будущее, за которой последовал бы поток тупых комментариев его ебанутых одноклассников. Возможно, если он проигнорирует пацана, тот оставит его в покое. — Пап? Но опять же, мало ли чего он хочет — никого не ебёт. Кацуки заметил краем глаза пацана, который выровнялся при виде его. Очевидно, его соседи тоже подняли глаза, и, хотя некоторые поздоровались с Кацуки, большинство из утырков были достаточно сообразительными, чтобы не трепаться с ним с утра. Мальчик был одет в униформу академии вместо вчерашней серой, с ослабленным галстуком, который вот-вот мог соскользнуть с шеи; штаны надеты не так низко, как у Кацуки, но определённо ниже положенного. Пухлые щёки пацана были подозрительно бледные, и в то же время на его лице мелькнули волнение и облегчение одновременно, когда он смотрел на Кацуки. Но им на смену пришло потрясение, когда он увидел у того фиолетовые синяки в уголках глаз и большую опухшую царапину на щеке. — Что случилось? — спросил он в панике. Когда Кацуки проигнорировал его, пацан схватил свою сумку и побежал за ним. — Подожди… Пап, подожди меня. Кацуки стиснул зубы и в упор посмотрел на него. — Что, блять, я говорил о том, что ты зовёшь меня папой, — грозно прорычал он. Но пацану, похоже, было всё равно на чужую злость. Он молчал и шёл рядом с Кацуки в сторону выхода. — Если ты собирался блевануть, то отвали от меня подальше, — предупредил он, присмотревшись к пацану. С белыми губами тот выглядел откровенно больным. Можно было рассмотреть капельки пота на нахмуренном лбу, а взгляд был настолько мрачным, что Кацуки не удивится бы, если окажется, что вся школа его спровоцировала. Пацан что-то сжимал в кулаке так сильно, что аж костяшки побелели. — Бакуго-кун! — появился из ниоткуда Очкарик, и его очки сияли слишком уж решительно. — Хули тебе надо? — огрызнулся в ответ Кацуки, не готовый к атакам нотациями о дисциплине с утра пораньше. — Я обратился не к тебе, — ответил Очкарик серьёзным голосом, поправляя очки на носу, и повернулся к пацану, который теперь изо всех сил пытался вжать голову в плечи, как черепаха, пристально глядя на огромного угловатого старосту перед ними. — Тебе хорошо известно, что вам запрещено покидать общежитие без присмотра одного или обоих старост. Если ты нарушишь правила, которые Айзава-сенсей установил для тебя и трёх твоих друзей, мне придётся немедленно сообщить об этом учителям и полиции, и ЮЭй примет соответствующие меры для того, чтобы решить этот вопрос. Лицо пацана побелело. Кацуки ошеломлённо наблюдал, как Очкарик протянул руки к галстуку пацана и затянул его так сильно, что можно было быть уверен, что пацан начнёт задыхаться. — Ты должен нести ответственность за последствия своих действий, и не только ради себя. Академия может решить применить свой вердикт к Аши… Хане-чан, а также к двум юным Тодороки, — Очкарик опустил чужой воротник вниз, чтобы белая ткань закрывала красный галстук. — Ты понимаешь? Пацан промолчал, явно онемевший от страха, что не помешало ему злобно смотреть на своего семпая, который возвышался над ним. Очкарик нахмурился, не понимая реакции пацана. — Ты понимаешь? — он повторил чётче, и когда пацан снова промолчал, он наклонился к нему, как будто наблюдал очень любопытный образец. — Бакуго-кун, я думаю, у твоего ребёнка могут быть некоторые когнитивные проблемы. Было бы правильно в будущем отвести его к врачу. — Тц, — Кацуки закатил глаза, напоминая себе, что ему вообще-то плевать, и подтолкнул пацана обратно к диванам. — Отвали, очкарик, — прорычал он старосте. — Он не мой ребёнок, и он никуда не денется, он не настолько тупой. А ты, прекрати преследовать меня, как херов щенок, — добавил он тише, обращаясь к пацану, утаскивая его к центру гостиной. Он заставил его сесть на пустой диван, пока мальчик пытался снова ослабить галстук, явно задыхаясь. — Что, блять, с тобой такое? Ты боишься этого уёбка или что? Или ты снова съел все мои чили? — его глаза расширились, когда эта мысль пришла ему в голову, и он вспыхнул от гнева. — Клянусь, если тарелка окажется пустой, я, блять, убью тебя быстрее, чем любой ёбанный злодей, которого когда-либо встречала твоя жалкая задница! Пацан поморщился и помотал головой, запуская свободную руку в волосы с коротким дрожащим вздохом. — Я не люблю первые дни, вот и всё, — промямлил он хрипло. Когда он снова поднял взгляд, то глаза его были полны тревоги. — Ты не мог бы проводить меня до класса? Я знаю, куда мне идти, тебе не нужно тащить меня прямо до кабинета, — его голос перешёл на шепот. — Я что, похож на твою херову няньку? — рыкнул Кацуки, скрещивая руки на груди. — Да и какая разница? Топаешь за Очкариком и белобрысым ублюдком, и занимаешься тем, чем обычно у себя в классе, — пацан вопросительно вскинул бровь на названные прозвища, и тень улыбки мелькнула на его губах. — Соберись, блять. Пацан глубоко вздохнул и с силой провёл ладонями по лицу, затем потёр лоб и снова вздохнул. Не задумываясь, он расслабил кулак, и Кацуки наконец увидел, что было в сжатом кулаке, а теперь болталось на одном из его длинных пальцев: черный брелок с толстым оранжевым крестиком по середине, украшенный двумя черными точками. Неожиданно тёплое чувство растеклось у Кацуки в груди. Неужели этот малой использовал единственный брелок из мерча Кацуки как оберег? — Я знаю, знаю, — пацана медленно открыл глаза, уставившись в никуда. — Просто… я не очень хорошо разбираюсь в людях — я не люблю людей. Толпы и шум и всё такое — и теперь я… ну, мне нужно встретиться с целым новым классом, и… они все будут пялиться на меня и ожидать… всякое, и — это перебор, я… иногда я просто хочу, чтобы весь мир просто… исчез. Кацуки прищурил глаза, медленно осознавая, что за человек стоит перед ним. Но пацан мотнул головой. — Я знаю, это звучит странно. — В каком, блять, месте это странно, — пацан поднял на него глаза, в которых смешались тревога и надежда. — Это нормально хотеть, чтобы весь мир исчез — знаешь, сколько тварей в нём живёт? Ты думаешь, я не трачу большую часть своего времени на то, чтобы понадеяться, что половина из них, — он помахал счастливой толпе позади себя, — просто исчезла? Ты, блять, посмотри, какие они дохуя громкие! — он повернулся, чтобы взглянуть на них. — Я могу буквально посчитать по пальцам людей, которых я бы согласился спасти, если бы сейчас был апокалипсис, — он наклонился и шлёпнул ладонью по лбу мальчика. — Забей на то, что о тебе думают другие. Блять, если бы я так парился, то, наверное, уже вышел бы в окно. Единственное, что имеет для меня значение, это то, что я думаю о себе. Утырки, с которыми ты столкнёшься сегодня, не имеют значения — ты даже в одной реальности с ними не останешься! Почему тебя ебёт их мнение? — Откуда ты знаешь, что мы не останемся здесь навсегда? — спросил пацан, потирая уже порозовевший лоб, и голос у него неуверенно дрогнул. Очевидно, он об этом думал. Кацуки громко фыркнул. — Потому что… — бля, пацан действительно хотел заставить Кацуки сказать это, да? Он сердито вздохнул. — Потому что, откуда бы ты ни приехал, я… твой отец. И я охуенен во всём, за что ни возьмусь, — он щёлкнул по брелоку, и пацан с удивлением посмотрел на оранжевый шарик, видимо, совершенно забыв, что он у него есть. — Поэтому я могу сказать, что я одновременно охеренный про-герой и дофига отличный папа, так что это означает, что в тот момент, когда ты исчез, я начал искать тебя там. Ты думаешь, что герой номер два просто останется на месте, если его сына похитили? Я, наверное, совершаю набег на каждый грёбанный дом в стране и отправляю силы повсюду на поиски. Я, по ходу, уже всё понял, и я собираюсь вернуть тебя назад. Ему нравилось, как это звучит: представляя всё, что он сможет сделать в роли главного про-героя, власть, которую он будет иметь над страной, страх, который он вселять в сердца злодеев, толпы подчиненных, которых у него будут, готовые подчиняться каждому его приказу. Да, ему это очень понравилось. Он ухмыльнулся пацану. — Так что прекрати забивать голову тупыми вопросами типа: «что они подумают обо мне?» или «я здесь застряну?», или… Я не знаю, что там у тебя в башке за херь, от которой ты хочешь избавиться. Я не горю желанием говорить с тобой до конца дня, так что выкладывай всё сейчас, — предупредил он. Пацан хихикнул и покачал головой, а его щёки медленно приобрели более приятный розовый оттенок. — Отлично. Теперь послушай меня ты, засранец. Ты. Создаёшь. Ёбанные. Звёзды. Я проверил вчера после твоего маленького шоу — обычно требуется сотни лет, чтобы они приняли форму, а ты сделал это за несколько секунд. Ты буквально одолел природу, так что не смей — не смей бояться кого-либо в этой херовой школе. Они никто, и ты выше их. Пацан усмехнулся и опустил голову, но недостаточно быстро, чтобы скрыть свои ярко-красные глаза, полные слез. Кацуки отступил на шаг, делая вид, что не замечает, и скрестил руки на груди, недовольный. — Ладно, — пробормотал пацан. — Скажи это, — Кацуки прищурил глаза. — Что? — пацан непонимающе на него посмотрел. — Они никто, и ты выше их. Скажи это. Он ошеломлённо уставился на Кацуки и сильно покраснел. — Я… — он огляделся вокруг, чтобы убедиться, что никого не было в пределах слышимости, глубоко вздохнул и тихо повторил с застенчивой улыбкой: — Они никто, и я… я выше их. Кацуки кивнул, чувствуя себя странно гордым. — Красава. А теперь вали в класс, раздави всех и держись подальше от неприятностей. — он развернулся и направился к выходу, его хорошее настроение вернулось, и дух соперничества немного поутих. — Подожди! — Кацуки, не останавливаясь, оглянулся на пацана и вопросительно вскинул бровь. — Мы можем вместе пообедать? — он нахмурился, глядя на пацана, на физиономии которого снова была это раздражающая смесь беспокойства и надежды. — А с кем ещё это ты собрался есть, старик?