Летаргия

      — Как ваше самочувствие сегодня, Юкико-сан?       Седовласая старушка приподнимает уголки губ в слабой улыбке и поворачивает голову в сторону только что вошедшего медика. Сакура хмурится видя то, с каким трудом двигает телом пациентка, и медленно закрывает за собой дверь палаты номер девять, пытаясь унять сильную дрожь в руках. Еле различимый скрип бьет по ушам, заставляет дернуться. Нервы на пределе, точно оголенные провода.       Харуно поспешно сбрасывает с лица гримасу бесполезного сожаления и тянет уголки губ вверх. Улыбка получается наигранной, но Юкико-сан только понимающе кивает в ответ.       — Я чувствую себя намного лучше, Сакура, спасибо.       В голосе женщины звенит глухая усталость, но впалые и неестественно большие голубые глаза блестят живой искрой. Харуно хочет спросить еще что-то, но закрывает рот, не позволяя вопросу сорваться и повиснуть в воздухе. Качает головой, отвергая собственные ненужные мысли. Проводит осмотр, заботливо поправляя цветастую повязку на почти облысевшей за время болезни голове.       Последняя стадия. Саркома.       Юкико-сан лежит в больнице уже больше года. Конечности зафиксированы, двигать ими опасно и больно. Обезболивающие не справляются. Опухоль растет.       — Выглядишь уставшей, — женщине тяжело говорить, тон хрипящий, надломленный. — Как у тебя со сном, девочка?       — Все в порядке, Юкико-сан. В конце концов, это моя обязанность — заботиться о вас. Не наоборот.       Сакура присаживается рядом, на стул, вытягивает ноги и запахивает разошедшиеся в сторону полы халата.       — Незуко-чан сказала, что вы отказались завтракать. Вы же понимаете, что вам надо получать витамины и питательные вещества, чтобы поскорее выздороветь?       Сакура приходит сюда и откровенно врет. Красиво, без запинок, теряется в понимающей ухмылке сломленного тяжелой болезнью человека и не может остановить поток тщетных утешений. Юкико-сан всегда ей подыгрывает.       Ведь прежде всего это нужно именно ей.       — Мои внуки будут счастливы, Сакура. Тори обещал нарисовать мне рисунок. У него талант, ты бы только видела.       Смех рвется из самых потаенных глубин души, легкий, как шелест весеннего ветра, и заполняет собой просторную больничную палату. Сакура тянется в сторону правой руки Юкико-сан — худая кость, обтянутая бледной, полупрозрачной кожей смотрится ужасающе и некрасиво.       — Ваши родные придут завтра, они уже обговорили со мной все детали, — негромко оповещает старушку Сакура, поглаживая размеренными движениями выступающие костяшки на руке Юкико-сан. — Думаю, зайду к вам сразу после них и полюбуюсь творениями вашего внука.       — Возишься со мной, как с маленькой, Сакура, — слабо бурчит Юкико-сан.       — Мне только в радость, вы же знаете, — девушка смеется, глуша рыдания в зародыше, и придвигается ближе, пытаясь поделиться теплом.       — Успеть бы увидеть первый снег, — смешок тонет в тишине. — Мне семьдесят три, представляешь? А я все никак не могу налюбоваться снегом.       Взгляд цепляется за вид в большом окне.       — Обязательно успеете, Юкико-сан.       Пациентка холодная, почти ледяная. Не спасает одеяло и накинутый поверх него теплый цветной плед, который недавно принесли ее родственники. Женщине несправедливо отведена самая малость.       Кажется, помочь Юкико-сан не представляется возможным. Даже для такого опытного медика, как Сакура.

***

      — Время смерти: двадцать седьмое ноября, восемнадцать часов, сорок одна минута.       Простая формальность. Короткие цифры в истории болезни. Тихие соболезнования родственникам.       Юкико-сан уходит также легко и спокойно, как и появляется здесь однажды.       — Ты сделала все, что смогла, — утешает Цунаде. — Шансов не было. Болезнь поразила кости, органы. Рано или поздно, она бы все равно…       — Знаю, — шипит, точно змея, и трет руки сильнее, вдавливая в дрожащие пальцы мыло.       Отмыться, стереть воспоминания и выдохнуть. Сакура все прекрасно понимает — война успела донести, что люди умирают. Паршиво просто. И нестерпимо сильно хочется кофе.       — Сакура, — ладонь сенсея ложится на плечо и цепко стискивает, — может, отдохнешь сегодня?       — Нет, у меня всего два часа до конца рабочего дня. Справлюсь, Цунаде-сама.       И она, правда, справляется. Заканчивает обход ровно в девять. Снимает халат, тушит свет в кабинете и прощается с персоналом, остающимся на ночное дежурство. Бредет в сторону выхода и только на улице вспоминает, что Мадара угрожал ей свиданием.       Это точно была угроза. Вероятно, все, что он говорит — профессиональное запугивание и гнет. Сакуре не нравится. Сакура не любит чувствовать себя жертвой. Бесполезной и глупой жертвой в лапах, несомненно, опасного и дикого хищника, коим и является в ее представлении Учиха Мадара.       Ледяной воздух дерет легкие. Девушка заходится в кашле, плотнее кутаясь в теплое осеннее пальто. Носа касается нечто мокрое и холодное. Первый снег идет тихо, смиренно, оплетает землю и глухо тает в ногах.       Юкико-сан почти успела, думает Харуно и жмурится, давя порыв заплакать. Не здесь, не сейчас.       С нее на сегодня, кажется, хватит.       — Решила заболеть?       Мужчина снова появляется неожиданно, подкрадывается сзади, лишь лишний раз подтверждая ее теорию о его принадлежности к семейству диких животных. Лев или тигр — кто-то из них точно.       Сакура разворачивается к нему лицом, отмечает его типичную природную хмурость и позволяет себе горькую усмешку, нежно скользнувшую по потресканным и покусанным вдоль и поперек губам.       — Простите, Мадара-сан, — безразлично-ровно тянет девушка, — сегодня точно не самый удачный день для свиданий. Может, завтра или послезавтра? Или, быть может, никогда?       Учиха смеется. Запрокидывает голову вверх и замирает, позволяя снегу касаться распущенных темных, как воронье крыло, волос. Он одет совсем легко. Стандартная форма шиноби летнего варианта. Сакура хмурится.       Совсем ненормальный, мысленно стонет от досады.       — Кажется, заболеть решила не я, а вы, Мадара-сан, — с долей упрека в голосе оповещает его Сакура. — Почему вы без верхней одежды?       — Миссия была тяжелой, Харуно, не было времени на смену формы. Я двоих из команды потерял. До вас не успели. Скончались по дороге от потери крови.       Откровения с его стороны выбивают весь воздух из легких. Сакура мнется и не знает куда себя деть.       — Мне жаль.       — Мне тоже.       По глазам видит — в курсе. Мадара Учиха знает все, если ему важно. Странно чувствовать себя этим важно, но Харуно отмахивается. Слишком устала, слишком тяжело. Подумает завтра и решит, что делать, а сейчас надо бы, вроде как, спасать безумца от простуды или, чего хуже, воспаления легких.       — Свидание у меня дома вас устроит?       Мадара кивает. Сокращает расстояние между ними и крепко ухватывается за прижатую к груди продрогшую женскую ладошку. Стискивает. И бредет вперед, позволяя Сакуре любоваться его широкой и, кажется, надежной спиной.       — Вам как и вчера, Мадара-сан? Черный?       Мужчина кивает. Картина повторяется: он, она и ее маленькая кухня, которая с трудом вмещает в себя учиховскую красноглазую махину. Только смеяться не хочется. Совсем.       — Вас подлечить? — интересуется, оказываясь в считанных сантиметрах от Мадары.       Ставит кружку, отходит снова, и возвращается уже со сладостями. Теми самыми, что исправно покупаются, но не употребляются, потому что Харуно, вообще-то, ни разу не сладкоежка. И дома бывает редко.       Чаще нее здесь появляется Ино, Наруто или Сай.       — Было бы неплохо.       Его голос по телу приятными мурашками бегает и это совсем не радует. Больше пугает, настораживает, заставляет сомневаться в собственной разумности.       Они пьют в абсолютной тишине. Мадара, к удивлению девушки, не отказывается от конфет — к концу их остается жалкая горсть на дне полупрозрачной чашки. Тем смешнее осознать, что Учиха любит сладкое. С его образом как-то не вяжется, если честно, но Сакуре плевать. Только бы не засмеяться, не поддаться порыву и не потрепать равнодушную скалу-Учиху по щеке. Правда, дотянуться бы еще, ростом мужчина вышел внушительным.       Его бы внешний вид да в нужное русло, отстранено думает Харуно, промывая использованные кружки теплой водой. Спину обжигает чужой взгляд. Ее нагло рассматривают. Терпит, дышит через раз и дрожит от непонято откуда взявшегося волнения.       — Пройдите в гостиную, я сейчас подойду, — почти безразлично просит Сакура.       Позади слышатся копошения, и когда на кухне остается лишь она одна, вздыхает громко и глубоко, отпуская накопившееся внутри напряжение. Чертов Мадара, чертов Учиха. Она готова ненавидеть его, слезно умолять свалить к чертям, только бы больше не ощущать эту ненормальную дрожь в коленях, мягкотелость и податливость.       Сакура хочет быть собой, а не той самой трусливой двенадцатилетней девочкой, не знающей, как правильно кинуть кунай в сторону противника.       Умывается и глухо стонет. Грубо заставлять гостей ждать, пусть и не особо желанных.       — Снимите водолазку, осмотрю на наличие повреждений.       Мадара сидит на ее диване, сжимает в кулаке ее плед и дышит воздухом в ее квартире. Обычное дело, но Сакура подмечает все и заносит в разряд интимного. Мадара будто в душу ей залез, оголяя нервы. Неправильно все это, ненормально.       На его месте должен быть другой Учиха.       Мадара беспрекословно подчиняется и снимает черный вверх, оставаясь оголенным по пояс. Сакура чувствует себя медиком на очередном осмотре пациента. Почтичто. На обычных осмотрах она не краснеет, не отводит взгляда и не хочет отчаянно пить.       Оказывается рядом с ним, справившись с чувствами, присаживается на краешек дивана и просит повернуться спиной. Мужчина вновь удивляет, покорно следуя указаниям медика. Сакура стремительно сканирует чакрой мускулистое и жилистое тело. Сломано два левых ребра и пара незначительных синяков на спине.       — Начинаю задумываться, — придирчиво тянет и ведет руками вверх, прикусывая от волнения губу, — что вы выбрали меня не просто так. Как часто вы получаете подобные ранения и не идете в больницу?       — Мне некогда тратить время на подобные мелочи.       Желание накричать приходится стремительно подавить. Глупый мужчина, вертится на языке.       — Здоровье — это не мелочи, Мадара-сан. У вас могло бы быть внутреннее кровотечение, аневризма, в конце концов. И вы бы не знали, а уже потом было бы поздно и шансов на спасение осталось бы меньше.       — Та женщина умерла из-за этого?       Рука, готовая безвольно дернуться, застывает. Сакура резко сращивает костные ткани. Мужчина сдавленно стонет.       — Нет, — глухо, надрывно, — просто Юкико-сан не хотела проводить свои последние годы жизни в больнице. К нам ее привезли уже недееспособной и сломленной. Зрелище не для слабонервных, Мадара-сан, поэтому, пожалуйста, обещайте, что подобное происходит в последний раз.       — Всех все равно не спасешь, Сакура.       — Да, знаю, но я все равно буду пытаться.       Учиха горячий. Сакура плавится, соприкасаясь с его кожей, и злится на саму себя за эти чувства.       — Все. Теперь голова. Повернитесь, — твердо просит его Сакура, отодвигаясь в сторону, чтобы у мужчины была возможность совершить маневр. — Лицо приподнимите и не дергайтесь.       Она обхватывает трясущимися руками его подбородок, неловко отводит густые волосы за спину и сжимает виски, пропуская через пальцы потоки чакры. Мадара ловит темными глазами ее взгляд и смотрит неотрывно, заглядывая куда-то дальше харуновской души. Сакура смущается. Краснеет. Только взора не отводит.       Мадара — загадка. Кажется, жизни не хватит, чтобы узнать о нем все; чтобы понять его поступки, его мотивы и цели, которые он, несомненно, преследует, появляясь в ее скучной и размеренной жизни уже третий день подряд.       Сакура много думает и пропускает момент, когда настойчивыми движениями чужие руки оплетают талию, тесно прижимая к мужскому телу. Все еще оголенному и бесконечно горячему.       — Мадара-сан? — лепечет, пытаясь высвободиться из стальных тисков, прочно сковавших по руками и ногам.       Не бить же его в собственном доме, ошалело думает девушка, предпринимая очередную попытку избавиться от навязанных объятий. Щеки обжигает волной стыда и смущения.       — Помолчи, Харуно, я пытаюсь понять.       — Понять что, Мадара-сан?       — Почему именно ты.       Сакура замирает в теплых объятиях, расслабляясь, и удивленно взирает на мужчину, пытаясь найти подвох в его словах. Мадара молчит. Вглядывается. Всматривается. И, по конечному выводу мысленной процессии Сакуры, и правда пытается что-то понять.       В их первое свидание идет снег.       И каждый отчаянно и обреченно пытается что-то для себя решить.