Летаргия

      Родители Сакуры часто напоминают ей, что она должна быть самым счастливым ребенком на свете. По их мнению, причин предостаточно. Она успешно окончила академию. Раз. Отучилась у одного из легендарных саннинов, превзойдя его в столь юном возрасте, и приобретя любимое дело всей жизни. Два. Стала знаменитым ниндзя-медиком, слава о котором шла далеко за пределы Конохагакуре. Три.       Гнусная ложь и безбожные инсинуации.       Счастьем тут и не пахнет, а любимое дело неустанно просится залезть в песок и не высовывать головы пару-тройку лет.       Сакура редко жалела о чем-либо, но сейчас были основания.       Пока лабораторию восстанавливают, Харуно помогает в больнице. Девятнадцатый час дежурства. Позади три тяжелых операции и одно скальпированное ранение у десятилетнего ребенка. Арматура упала на руку. И как только умудрился? Сакура, пока лечила, еле сдерживала себя, чтобы прилюдно не отругать несмышленое существо за подобное расточительство и пренебрежение собственным здоровьем.       Зато за терпеливость можно спокойно давать медаль — малыш даже не пикнул, смиренно ожидая, когда медик срастит его кости и кожные ткани.       Впереди же еще около пяти часов непрерывного блюдения за больными. А еще, автомат с кофе, уже виднеющийся на горизонте продолговатого коридора.       Отбивая невысокими каблучками по больничному кафелю незатейливые нотки похоронного марша, Сакура стремительно сокращает оставшееся расстояние до желанного, и с грустью вздыхает, когда слышит оклик.       — Харуно-сан!       Незуко, молодая штатная медсестра, несется ей навстречу, крепко прижимая к себе очередную историю болезни. В глазах троится от усталости, пелена застилает взор, но Сакура упрямо качает головой.       Раз, два, три…       Харуно считает в уме до десяти, потому что нервы грозятся сдать. Потому что она разбита физически и морально, хочет спать, а еще, кофе. Чертовски сильно хочет черного крепкого, как настоявшееся пятилетнее вино, кофе.       — Женщина, двадцать три года, отек легких, — оповещает запыхавшаяся от быстрого бега Незуко.       Сакура бегло осматривает отданные ей в руки документы. Гражданская. Чувствовала недомогание после операции на сердце. Инфаркт.       — Оперировал кто? — строго спрашивает, стараясь не сорвать свое плохое настроение на скромной и тихой девушке.       — Изуно-сан, — дрожа от волнения, отвечает медсестра, и отводит взгляд.       Сакура усмехается и, отложив мысли о долгожданном перерыве, несется на третий этаж. Руки стремительно потеют, а глаза темнеют, становясь из изумрудных — грязно-болотными. Злость душит горло, поднимаясь откуда-то из самых потаенных глубин души.       Отпустить пациентку, жалующуюся на недомогание после операции — верх дурости и некомпетентности, думает Харуно, преодолевая длинные лестничные пролеты.       У Изуно Орао и Сакуры отношения сложные. Хотя бы потому, что первый завидует, а вторая — игнорирует эту открытую борьбу и ненависть, предпочитая бесполезным чувствам практику и постоянные тренировки.       — Изуно!       Девушка врывается в кабинет, даже не постучав. Захлопывает за собой дверь и с ледяной яростью, плотно застывшей во взгляде, смотрит на удивленного мужчину. Вьющиеся светлые волосы, карие недоумевающие глаза. Среднестатистический шиноби-медик, но даже для него подобная ошибка — непозволительна.       — Такеруми Рье — твоя пациентка? — щурится, придирчиво скользя по все еще замершему каменным изваянием мужчине.       Кулаки чешутся, а чакра медленно собирается у их основания, готовясь быть использованной в любой момент. Пусть этот ублюдок только даст ей повод. Пусть только даст.       — Тебя стучаться не учили, Харуно? — гадко ухмыляется мужчина и быстро приподнимается из-за стола, оправляя полы белого халата.       — А тебя? Тебя Цунаде не учила доводить дела до конца, а не отпускать больную, жалующуюся на боли в легких после проведенной операции на сердце, домой?       Изуно наигранно приподнимает брови, заставляя Сакуру пылать еще большей яростью.       — Твоя пациентка на первом этаже, — строго оповещает самоуверенного медика, возвращая себе хладнокровие и наигранное спокойствие. — У нее отек легких. Содержание жидкости в лёгочном интерстиции превышает нормальный уровень. Лечи, Изуно, правильно, иначе есть возможность остаться без работы, — чеканит, не сводя пристального взгляда с вздрогнувшего от ее тона мужчины.       Хлопает дверью, одергивает воротник и размеренно идет туда, куда изначально планировала.       Ее заждался кофе и законные полчаса перерыва.       — Хватит пить, — бубнит недовольная Ино, пристально глядя на отработанные махинации розоволосой с местным автоматом.       Сакура игнорирует и с удовольствием потягивает напиток. Третий стакан за последние двадцать минут. Она бы сказала, что — вредно, но, нет. Ей полезно. Очень-очень.       — Так что ты хотела? — переводит взгляд на стоящую рядом Ино.       — Я уже не могу просто прийти и проведать свою лучшую подругу? — возмущение сквозит в тоне Яманака, но Харуно делает вид, что не замечает и продолжает медленно поглощать кофе.       На дне остается самая малость и девушка понимает, что нестерпимо сильно хочет еще. Проверить бы продаваемое здесь кофе на наличие наркотических веществ, неловко подмечает, хрустя затекшими плечами.       — Конечно, можешь, Ино, — улыбается Сакура, вертя в руках пластиковый сосуд. — Только не в рабочее время.       — У тебя все время — рабочее, Сакура!       По Ино не поймешь так сразу: обижена она или просто злится. Надутые губы, нахмуренные брови, крепко сцепленные меж собой тонкие бледные пальцы. Переживает, выносит вердикт Сакура, глубоко вздыхая.       — Прости, просто больных много, а Цунаде и штат не справляются.       На извинения похоже слабо, но Сакура, правда, старается. Ино не верит, хмурится еще сильнее и скрипит зубами от досады. Между ними пробегает та самая черная кошка из суеверий старого поколения и шально ведет хвостом, ухмыляясь. Харуно ощущает удушливую слабость и сдается.       — Мне правда жаль, Ино, но я пока не готова.       — Два года не готова, Сакура, — стонет от бессилия Ино, прикрывая рукой глаза.       Столько страданий в этом жесте, столько усталости, что у Сакуры невольно дергается закадычная, предположительно почившая еще во время войны, совесть. Харуно тянется к подруге, обнимает ее мягко и неловко, удобно устраиваясь головой на хрупком девичьем плече. Поглаживая одной рукой, трется щекой и снова извиняется.       Ино льнет в ответ, и еле слышно всхлипывает.       — Ты совсем дура, лобастая, так убиваться из-за какого-то мудака столько лет. Он не заслуживает этого, понимаешь?       Понимает ли Сакура? Да. Что-то сделать со своими чувствами может? Нет.       — У меня дежурство заканчивается через пару часов, — шепчет Сакура, отрываясь от Ино, и приподнимая потресканные и покусанные губы в шаловливой улыбке. — Хочешь прогуляться по ночной Конохе? Можем устроить себе пикник на скале Хокаге, если ты, конечно, не трусишка.       Ино смеется и поучительно тянет:       — Трусишка здесь только ты, Харуно! Бегаешь, мечешься, а найти покоя не можешь. Знаешь, как тяжело видеть это? Как тяжело осознавать, что ты ничего не можешь сделать?       Сакура кивает. Отводит взгляд. Едва дышит.       Усталость бременем отягощает покатые плечи, оплетает и ласково-зловеще треплет по голове. Харуно все понимает, все видит и чувствует. Тут, хочешь не хочешь, а поймешь. Любить того, кто плевать на тебя хотел — ошибка, за которую она теперь сполна расплачивается собственными нервами и жизнью.       Встряхивая головой, отгоняет неприятные мысли. Натягивает улыбку и неловко просит:       — Возьмешь вина?       — А ты мне расскажешь, что вчера от тебя хотел Учиха Мадара?       Сакура изумленно вскидывает голову. Мысль о вине отходит на задний план резче, чем хотелось бы. Ино умеет удивлять — известная аксиома, прочно засевшая в голове еще с далекого детства. Сам факт того, что они дружат, уже на прямую доказывает уникальность и особенность этого человека.       Но сегодня она явно превзошла себя.       Медик мнется и старательно отводит взор под прищуренным взглядом проницательной больше, чем надо и положено, блондинки.       — Что? — ухмыляется Ино. — Не ожидала?       Вообще-то нет, но кого это волнует.       — Скорее не думала, что ты узнаешь об этом так скоро, — говорит Сакура, поглядывая на наручные часы.       Ее перерыв оканчивается через три минуты. Этого времени вполне должно хватить, чтобы насладиться очередной порцией горячего кофе.       Взглядом отодвинув Ино в сторону, девушка закидывает завалявшуюся монетку в просторных карманах белого халата в автомат и с наслаждением следит за тем, как тонкий пластиковый стаканчик наполняется ее привычкой. Вредной, но не менее нужной в сложившихся условиях жизни.       Выживает, как может, ведь восстанавливающие энергию пилюли принимать Цунаде-сама запретила строго-настрого — организм истощают и иссушают за считанные часы настигающего отката. Кофе же не вреднее созданного Сакурой вещества. Потеряв один наркотик, девушка нашла другой. Все просто.       Стаканчик приятно жжет руку. Сакура мечтательно прикрывает глаза, вдыхая привычный аромат и делает первый глоток.       — Знаешь, — в голосе Ино не звучит излишней сварливости или упрека, но строгостью попахивает, — даже я в курсе, что употреблять кофе в таком количестве — вредно для здоровья. Тебе плохо не будет?       — Нет. Мне будет очень хорошо, — флегматично отзывается на переживания подруги Сакура, поглощая только что налитое со скоростью света.       — Но это очень вредно!       Так, Сакура хмурится, на святую святых полезла, надо осаждать.       — Вредно кормить Сая завтраками, Ино, обещая подумать над его предложением о вступлении в отношения уже больше двух месяцев подряд.       — Мне напомнить, кто бегает от своих друзей, прикрываясь работой, и переживая уход Саске самостоятельно? Думаешь, я не видела те таблетки, которые ты употребляешь перед сном, или те, что ты носишь с собой, когда дело совсем плохо?!       Туше, Харуно, тебя сделали.       — Ладно, — нейтрально подытоживает Сакура, — прости. Обе неправы. Я не должна была говорить подобное, но и ты не должна тыкать мне тем, как я переживаю свои эмоции и чувства.       — И ты прости, я всегда лезу не в свое дело, Сакура, — бубнит смущенная Ино, опустив глаза в пол.       Запал пропадает так же быстро, как и появляется. Сакура непринужденно кивает.       — Все, время вышло, свинина, — улыбается и машет рукой на прощание, разворачиваясь спиной к подруге. — Жду тебя с вином на скале Хокаге через пару часов. В ответ обещаю быть честной насчет Мадары.       Ну, по крайней мере, она и правда постарается быть честной.

***

      — Ты серьезно хочешь, чтобы я поверила, — скептически возражает Ино, глядя на Сакуру с недоверием, — будто наше красноглазое достояние спокойно шляется по больнице и приглашает молоденьких медиков на свидания?       Сакура понимает, что звучит, вообще-то, абсурдно и странно, но, дает руку на отсечение, что именно это Мадара ей и сказал. Если она, конечно, не была подвержена галлюцинациям после взрыва, произошедшего в лаборатории.       — Но именно так все и было!       Ночь опустилась на Коноху тихим и легким полупрозрачным шлейфом. Сакура и Ино удобно устроились на выступающей голове Хаширамы Сенджу, предварительно извинившись перед Первым. Просто его скала самая удобная, да и вид отсюда лучше.       — Ты прости, но звучит как воспаленная фантазия подростка, у которого гормональный фон шалит.       — Думай, что хочешь, — флегматично парирует Сакура, делая очередной глоток из бокала.       Вино, принесенное Ино, вкусное. Крепкое правда и в голову ударяет сильно, зато помогает расслабиться, пусть и на жалкие временные гроши. Алкоголь придется выводить из организма сразу, как только неба коснется яркая полоса рассвета, сгребая все волшебство и очарование ночи в кучу мусора.       Работу же никто не отменяет, хотя, знали бы, как иногда хочется.       — Допустим, я поверила, — сдается Ино. — Что ты ответила? Надеюсь, согласием? Только не говори, что в точности, да наоборот?       Сакура пожимает плечами. Она даже и не думала соглашаться. Мадара-сан просто неудачно пошутил. Правда. И взгляд его тоже был частью шутки, и слова…       — Меня не интересуют отношения, тем более с ним, Ино.       Девушка патетично вздыхает. У Ино блестят глаза и язык уже немного заплетается, потому что выпила она в разы больше Харуно.       — Кто говорит об отношениях? Просто сходи, развейся.       Сакура окидывает блондинку озадаченным взглядом. Сомнение о наличие ума у Ино грозятся стать темой завтрашних размышлений, только вот… Неожиданно, проскальзывает странная мысль. Почему бы и нет?       Что она теряет? Ни-че-го. Зато, как и сказала подруга, есть возможность расслабиться в компании приятного представителя мужского пола. Хотя, Мадара и приятный… Два этих слова, стоящих в одном предложении, звучат дико даже в мыслях.       — Не думаю, что это — правильно.       — Поступать неправильно тоже важно, Сакура, это часть человеческой природы. Тебе ли не знать.       Что ж, она, действительно, собирается подумать над этим на досуге.       Дома ее встречает холодная тишина. Проводив пьяную Ино, которая категорично отказалась от вытеснения алкоголя из крови посредством воздействия чакры, девушка вернулась в пустую и мрачную квартиру, надеясь отдохнуть пару часов перед последующим рабочим днем.       Тик, так.       Настенные часы отбивают гулкий и равномерный стук, эхом отзывающийся в голове. В мыслях — уже не каша. В душе — что-то среднее между «хочу спать» и «хочу сдохнуть». Тут сразу и не поймешь, правда, чего больше хочется.       В гостиной темно, но Сакура не спешит включать свет. В полумраке привычнее и спокойнее. Дышится легче. Это ли не сказка?       Стянув неудобные туфли по пути, убирает прилипшую ко лбу прядь розовых волос, морщась. Оные давно отросли, спускаясь до талии густой копной — отрезать жалко, но и мешаются, просто жуть как.       — Дом, милый дом, — горько усмехается и с размаху падает на неудобный диван тошнотворного коричневого цвета.       Все же вкуса у ее матери не было. Однозначно.       Тик, так.       Часы, словно насмехаются над ней. Кружат голову своим непрерывным ходом, злят. Сон не идет и Сакура прикрывает глаза рукой.       — Выглядишь ужасно.       Насмехающийся голос Мадары раздается совсем рядом, но Сакура списывает всю на галлюцинации и последствия сильного истощения.       Еще его мне не хватало для полного счастья, думает Сакура, переворачиваясь на бок, и подкладывая ладошку под щеку, сладко причмокивая губами.       — Харуно, я вообще-то с тобой разговариваю, имей совесть.       — Если я начну общаться с галлюцинациями, Цунаде решит, что я сошла с ума и промоет мне мозги, а потом запретит работать. Деревня сочтет душевнобольной, а местные детишки будут тыкать пальцем и говорить «блаженная», — бубнит девушка, отмахиваясь от навязанных видений. — Кышь, противный глюк, не ломай мне карьеру и жизнь.       На мгновение все стихает. Даже часы как-то подозрительно молчат, напрягая уже начинающую засыпать Сакуру. Чакра улавливает живой объект в паре метров от девушки, и Харуно резко вскакивает, занимая оборонительную позицию. М-да, шиноби с нее никакой. Цунаде бы голову открутила за подобную оплошность.       — Не глюк, — констатирует и вздыхает, когда ярко-красные глаза затягивают в беспроглядную тьму и омут, где есть только она и приставучий Мадара Учиха.       Вот и чего, спрашивается, приперся?       — Вы это, — неловко просит, — шаринган выключите.       Мадара выглядит так же плохо, как и она сама. Темные круги под глазами, всклоченная копна длинных темных волос и умело наигранная ухмылка на тонких губах. От мысли, что они кажутся ей красивыми, девушка краснеет и отводит взгляд. Все технично списывается на не до конца выведенный алкоголь из крови.       На мужчине черная стандартная водолазка шиноби, испорченная в нескольких местах, и в тон штаны, плотно обтягивающие мощные бедра. Сакура с удивлением понимает, что сейчас между ним и Саске — огромная пропасть из различий.       Младший Учиха уступает в габаритах и взгляде. Мадара высокий и крупный, как скала, а черты лица хищные, как у дикого животного. Саске мягче, Саске равнодушнее, от него не веет живой энергией и силой.       Не похожи, довольно смеется в голове маленькая Сакура и расслабляется.       — Чаю? — неловко предлагает уже взрослая, и смущенно не смотрит в сторону мужчины.       Логичнее было бы спросить о причине визита, и о наглости, с которой он спокойно проник в чужой дом, но сил не было. Если только на чай.       — Не откажусь.       Они молча идут на кухню и большой, взрослый Учиха смотрится на ней крайне комично — улыбку сдержать трудно, Сакура тихо хохочет в кулак, надеясь заглушить неуместный, но такой желанный, смех. Мадара видит, но лишь вздергивает черные брови вверх в снисходительном жесте.       Харуно успокаивается через секунду и ставит чайник на зажженную плиту.       Ждет и почему-то не ощущает дискомфорта от повисшего между ними молчания. Это кажется странным, определенно, но таким приятным и удобным, что нарушать хрупкие мгновение спокойствия не хочется совсем.       Не хочется, но надо.       Она спрашивает, какой он больше предпочитает и не удивляется, когда ответом служит «черный». Было бы смешно, пей Мадара зеленый или красный, хотя с последним все возможно — было что-то необычное и загадочное в этом клане, не считая способностей и всего остального. Не вампиризм однозначно, но кровушку пить они умеют знатно.       — Что вас сюда привело? — спрашивает, ставя перед ним большую кружку приятно пахнущего горячего напитка.       — Свидание, — как маленькой поясняет мужчина, когда она садится напротив него, прожигая требовательным взглядом.       Себе она налила кофе. Кто бы сомневался, правда?       Сакура хмурится. Свидание? Значит, он предлагал и недоверие Ино не имеет никакой подоплеки? Один-ноль, свинина, веселится внутри Сакура, отпивая из чашки. Губы обожгло, но девушка упрямо продолжает пить. Организму нужна доза.       — Я обещала, что подумаю, но не говорила, что обязательно соглашусь.       — Давай проясним несколько моментов, — зловеще ухмыляется Учиха и отставляет чай в сторону, медленно склоняясь в сторону девушки. Габариты позволяли. К сожалению. — Это был не вопрос, это была — констатация. Ты идешь со мной на свидание, хорошо проводишь время, и мы снова повторяем это через пару дней.       Нагло, самоуверенно. Сакура бы удивилась, но это — Учиха, тут все предельно понятно, да и после войны девушку вогнать в оцепенение практически невозможно.       — Это вы меня не поняли, Мадара-сан. Я сказала, что подумаю. Это значит, что, скорее всего, вам придется искать себе другую девушку для свиданий. Могу, кстати, подсобить, Незуко-чан от вас просто без ума.       Мадара смеется, а в глазах его выплясывают демоны преисподней. С огнем играешь, девочка — читается в прямом взгляде. Сакура ежится, скрипит зубами и смотрит на кофе. То своим цветом напоминает ей его глаза.       Сговор.       — Я хочу только с тобой, Харуно, — резюмирует уж слишком не терпящим возражения тоном Мадара, вгоняя Сакуру в еще больший ступор.       Итак, что девушка имеет на данный момент? Усталость — дохера и больше. Сонливость — целый букет. Желание спрятаться от Мадары Учихи — в избытке.       — Мадара-сан, — возмущается она, следуя его примеру и отставляя чашку в сторону. Руки укладываются на грудь в защитном жесте. — Может, вы что-то конкретное хотите? Вы так и скажите, а то, кто знает, возможно, у вас проблемы с формированием своих мыслей в предложения.       Сакура вздергивает нос и строго смотрит на притихшего мужчину. Тот изучает ее какое-то время, а затем выдает то, что повергает в глубочайший шок непробиваемую на первый взгляд Сакуру.       — Я хочу тебя, Харуно. Достаточно правильно сформулировано?       Сакура обычно не ругается, молчит и терпит. Употребляет более тактичные выражения и слова, но… Пиздец, приплыли.       — Простите, — переспрашивает, — что?       — Ты услышала меня, девочка. Завтра после работы я зайду за тобой и мы пойдем на свидание.       Сказать хочется. Много чего нелицеприятного, обидного и злого. Но Сакура молчит, потому что слова Мадары не только повергают в ужас и страх, но и заставляют внутри что-то тихо и нежно шевелиться, сжимаясь в тугой комок странных эмоций внизу живота.       — И, будь добра, выброси те странные таблетки, лежащие у тебя в комнате на столике. Они не вызывают у меня доверия.       Мужчина бесшумно уходит, плотно запирая за собой дверь. Сакура сидит какое-то время не двигаясь, дышит через раз и боится думать. Ни к чему хорошему ее обычно мысли не приводят. Дура. Надо было сразу гнать наглеца в шею и даже не слушать.       Учихи — проблема.       Учиха, конкретно этот — проблема в кубе.       Пустить в жизнь одного было равносильно смертельной ошибке, но, кажется, она только что по глупости допустила вторую.