Улика

ВАС ЗОВУТ ЭЛЕОНОРА? СЕГОДНЯ ВАШ СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ! ПОЛУЧИТЕ БЕСПЛАТНЫЙ СЕАНС ОЧИЩЕНИЯ В ХИЛЛ-ХАУСЕ! ОСТАВЬ ЖЕ ФОБИИ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ!

　　Мы заверили капитана Грегсона, что ни одна из террористических организаций не была виновата в похищении принцессы. Он недоверчиво свёл брови и поспешил в участок, чтобы снова поднять все улики, опросить всех свидетелей и на всякий случай подготовить обряд специально обученных полицейских, способных расправиться с теми, кто умоляет о пощаде. Грегсон не мог не перестраховываться, хотя мой напарник довольно колко заявил о том, что палить из базуки по подвалам в данной ситуации — самая худшая затея. И я была вынуждена с ним согласиться. 　　— Если это не террористы, то кто? — шипел Грегсон себе под нос, словно не знал, что я прекрасно его слышу. 　　И мой напарник фыркал и смеялся. Так, чтобы капитан точно не услышал. 　　Мы сотрудничали с ним слишком давно, чтобы так просто разбрасываться связями. Не будь Грегсон полицейским, мы бы никогда с ним не пересеклись, и это успокаивало меня теми вечерами, когда я пыталась представить мир, который был добрее, чем наш. Это почти смешно — представлять подобное, когда Повелители уверенно ведут человечество в тёмное будущее, а кровавая луна следит за всеми, кто не спит мёртвым сном. 　　Мне позвонили, когда мой напарник принялся препираться с Грегсоном о целесообразности применения спецотряда и местоположении одной из церквей, где распевали еретические гимны единого бога. 　　— Это довольно глупо, — выдохнула я в такси на пути к месту встречи и поправила перчатки. Осенью в Нью-Йорке становилось холодно, особенно в Центральном Парке у озера. 　　— Что именно? — пробормотал мой напарник, пытаясь уместиться на заднем сиденье. Машины нервировали его даже больше, чем королевские особы. 　　— Я бы могла ответить, что всё это... 　　— ...и была бы права... — сквозь зубы прошипел он. 　　— ...но я о тех, кто верит, — продолжала я, глядя на мелькающие за окном вывески. — Верит в приход спасителя, который разом избавит мир от страданий. 　　— Ах, это, — угрюмо произнёс мой напарник и откинул голову назад. 　　Оставшуюся часть пути мы проехали молча. И я оставила его в машине. Ведь по телефону мне сказали, что я должна прийти одна. 　　Вы можете подумать, что вот это было по-настоящему глупо — пойти на поводу у злодеев. Но что бы они сделали со мной в Центральном парке, в кафе, на глазах у множества туристов и уставших местных рабочих? 　　Я зашла в парк неподалёку от музея Метрополитан, куда совсем недавно привезли одну из проклятых мумий. В чёрную комнату мог зайти любой желающий — предварительно подписав отказную от претензий, конечно, — но выходили оттуда обычно совсем другими людьми. В основном трясущимися от ужаса или преисполненными абсолютного знания. Последние казались подставными лицами, но ни Королевская Полиция, ни местные наследники пока не всполошились, и мы с напарником так и не осмотрели выставку. Что ж, может быть, когда-нибудь в следующей жизни. Или когда нам сделается совсем уж скучно. 　　Я не люблю Центральный парк. Не потому, что в нём слишком много народа, и не из-за его лицемерия — хотя это было бы куда более логичной причиной для ненависти, — но потому, что когда-то давным-давно я здесь потерялась. Когда тебе шесть, даже парк посреди города кажется чащей, и я видела в здешней тьме то, о чём никому не рассказывала. Даже своему психотерапевту. 　　Мои каблучки стучали по парковым дорожкам, я поднимала воротник пальто, ёжилась и думала о том, что похищенная принцесса сейчас должна была чувствовать что-то подобное. Интересно, что бы она увидела в своей тьме? Горящие кресты? Внутренности мешка, в который её зашили? Пропущенные в магазине скидки? 　　В кафе у озера было много посетителей, но я сразу отыскала ту, что ждала меня. У неё были светлые волосы — явно не её собственные — и тёмные очки на половину лица. Последние были не столько маскировкой, сколько действительно защитой от солнца: я заметила, как она щурится, по движению её кожи. Да и её ярко-зелёный шарф явно не способствовал тому, чтобы никто не запомнил её. 　　Она, не таясь, вывалила снимки прямо на стол. И хотелось бы мне сказать, что я не дёрнулась и не потянулась поспешно собрать их, чтобы, не дай Древние, кто-то увидел. Но я схватила их так быстро, словно они были сделаны из золота. 　　И она усмехнулась. Поводила губами — раздражающая привычка, которую я находила почти милой. Как вы понимаете, мы виделись не в первый раз. 　　— Завидные навыки владения фоторетушью, — заметила я, рассматривая карточки. 　　— Настолько, что не терпелось посмотреть их все сразу? 　　Она снова улыбнулась, и мне захотелось ударить её. Просто для того, чтобы улыбка её окрасилась кровью и удостовериться — она не зелёного цвета. 　　— Чего же вы хотите? 　　Она молчала. Но я знала, чего она хочет. 　　Ведь на снимках был мой напарник и принцесса. Та самая, что пропала из библиотеки. 　　Иногда я представляю, что умираю. Одна. 　　По-другому и быть не может: мой напарник наверняка не доживёт до того момента. Или умчится мстить, не дождавшись, пока я испущу последний вздох. 　　В моих мечтах я лежу в темноте и вижу то, что видела тогда, в шесть лет, и не верю своим глазам. Я хочу что-то сказать, но из горла выпадает лишь бульканье. Хочу поднять руку, но не чувствую собственного тела. Только то, как бесконечно медленно бьётся сердце — словно метроном на уроке музыки, отмеряющий такты и нависающий над учениками дамокловым мечом. 　　Я умираю одна, потому что на самом деле никогда в своей жизни не была с кем-то близка, даже когда меня окружали люди. Я умираю, потому что у злодеев не бывает иной участи. 　　— Сотрудничества? — спросила я наконец, прикрывая глаза и делая вид, что тяжело сглатываю. Пусть она поверит в то, что я не ожидала от своего напарника такого предательства. Пусть подумает, что ни разу не видела её прежде. Пусть расслабится, как попавшая в паутину муха. 　　— Я не жду, что вы так сразу поверите мне, мисс... 　　Я назвала ей одно из своих ненастоящих имён. И улыбнулась в платок, которым вытирала слёзы. 　　Потому что я давно знала, кто похитил принцессу. В конце концов, я живу с этим драконом под одной крышей.