Идолы падут

2021 год Перебираю верёвку пальцами и пытаюсь успокоиться. Не могу самому себе объяснить причину внезапной эмоциональности. Мне решительно плевать, что ждёт меня после смерти. Сам процесс самоубийства тоже не вызывает никаких тревог; передумать - не передумаю, ведь это далеко не спонтанное решение, принятое от избытка негативных эмоций. Отхожу от комода, направляюсь в центр гостинной и останавливаюсь прямо под огромной хрустальной люстрой. Благо, у меня высокие потолки. Единственный кричаще роскошный предмет в моём дорогом, но просто обставленном доме. Даже накопив целое состояние, не сумел заставить себя полюбить вычурность. Люстру эту повесил, потому что напомнила мне то, что висело в оперном театре одной из европейских столиц: то ли это был Загреб, то ли Берлин. Я тогда смотрел на люстру дольше, чем на сцену, мне казалось, будто кто-то взял в руки целое небо, сжал его до невообразимо малых размеров и заключил в хрусталь, свисающий на тонких серебристых колечках. Имей я собственное небо дома, казалось мне, будет не так одиноко. В чём-то я оказался прав. Не стеснённый во времени, бросаю верёвку на диван и наливаю себе ещё выпить. Один из несомненных плюсов богатства - хороший алкоголь, ещё один хрупкий столб, державший меня последнее время. Нет, я не алкоголик, никогда не напивался, просто очень сильно люблю кальвадос. Волнение не проходит, даже усиливается, смутно напоминая ощущение прыжка в воду с большой высоты. Точнее, момент, когда шаг уже сделан, ты уже летишь вниз, но воды ещё не коснулся. Моё тело пробрала мелкая дрожь и я чувствую, что сейчас нахожусь в полёте между почвой и водой. Взгляд невольно зацепился за разбросанные на столике листы бумаги - смятые, кое-где надорванные, - ещё один позорный призрак моей слабости. Пальцы совсем окоченели от холода, это весьма забавная черта моего дома, даже в июне нужно отопление, иначе - морозилка. Беру в руки первый лист и спустя несколько секунд заставляю себя на него посмотреть, спустя ещё время - начать чтение. Это был странный вид ментального мазохизма - какую же боль причиняли бегло начёртанные слова и каким живым я себя чувствовал лишь от того, что их написали. Что чувства ко мне заставили её писать эти письма. Что у неё были чувства ко мне. 2011 год Генеральный директор и по совместительству главный акционер самого читаемого журнала страны меня ненавидит. Я вижу это каждый раз, когда он приходит ко мне в кабинет и заявляет, что я обязан выбить из власть имущих очередные льготы для нашей конторы. Пост государя и контрольный пакет акций достался этому придурку Орочимару по наследству, но сам он откровенно ничерта не понимал ни в журналистике, ни в ведении дел. Поэтому по карьерной лестнице в условиях абсолютного отсутствия контроля неи лез только ленивый, а я не из таких. В конце концов, где жульничая, где танцуя на костях конкурентов, в достаточно юном возрасте мне удалось возглавить отдел, отвечающий за политику. А поскольку журнал, носящий красноречивое название "Япония", был самым продаваемым и авторитетным, все двери в тёмный мир политических интриг были для меня открыты. В итоге политики, пытавшиеся прикрыть свои скандальные задницы или преподнести законопроект, обдирающий граждан, как что-то, что принесёт великие блага, начали напрямую связываться со мной, игнорируя существование Орочимару, который, впрочем, был даже рад. По негласному соглашению, мне преподносили абсолютную правду, а после я уже решал, как деформировать её, чтобы всем было хорошо. Не скажу, что мне было тошно - мне было плевать и плевать до сих пор. Я каждую исповедь запоминал и стоил воображаемую лестницу, материалом для которой служили исповедующиеся. Они были уверенны, что информация в надёжных руках, которые будут отрезаны, если что-то пойдёт не так. К их несчастью, всё пойдёт так. Так, как нужно мне. Я гляжу в жёлтые глаза Орочимару через стеклянную дверь и мечтаю, чтобы он повернул направо - в коридор и не вошёл в мой кабинет. Но он входит и, ехидно улыбаясь, произносит: - Доброе утро, Учиха. С днём рождения. - Спасибо, - отвечаю я. - Не нужно было бросать все дела, чтобы поздравить меня, но я тронут. - Я здесь именно по делу. Точнее, по двум делам. Кто бы сомневался. Молча киваю на стул с противоположной стороны стола, Орочимару покорно садится. - Формулировка одного из предложений последней статьи... - Прославляющей Какаши Хатаке и его попытку пролезть в политику вызвала вопросы мыслящих людей. - Ты признаёшь умышленность этих слов? - Разумеется. В моих работах нет случайных слов, которые ничего не значат. Орочимару прожигает меня змеиным взглядом, как всегда, когда кто-то говорит не то, что он желает слышать. - Ты сам заметил? - интересуюсь, понимая, что он вряд ли брал в руки последний выпуск журнала. - Позвонили из офиса господина Хатаке. Поймал. Какаши Хатаке является весьма успешным монополистом и среди его владений, помимо нефти и стали, есть несколько газет, весьма успешных, но для полной картины ему нужно было одобрение нашего журнала. А покровительствует нам мсье Дандзо- владеет крупнейшим японским банком и нашим президентом. Они с Хатаке явно обусловились о чём-то, мне лишь нужно, чтобы между господами пробежала чёрная кошка. Не обращаю совершенно никакого внимания на то, что именно говорит мне Орочимару и еле заметно улыбаюсь. Змей - аферист и мошенник, он определённо подозревает что-то, но никак не может сформировать полную картину моих амбиций, а амбиции у меня велики. В конце концов он замолкает, чем, наконец, привлекает моё внимание. Мы смотрим друг другу в глаза с несколько секунд и по его лицу расползается довольная улыбка. - Ну, я уверен, это не такой уж большой казус. Мыслящих людей не слишком много, - он молчит с несколько секунд, изучая моё спокойное лицо. - Кстати, Итачи, для тебя есть сюрприз. Напрягаюсь всем телом, понимая, что сюрприз от Орочимару ничего хорошего не принесёт. - Следуй за мной. Он поднимается, я покорно имитирую его движения и мы выходим из кабинета. В большом зале стоит куча столов, за ними - журналисты и редакторы, работа кипит, все о чём-то спорят. Вдалеке замечаю четыре фигуры, выделяющиеся из общей суеты: двигаются медленно, говорят спокойно и только друг с другом. Закатываю глаза, понимая: практиканты. Подходим совсем близко и я, наконец, осознаю, что сюрприз ещё веселее, чем могло показаться на первый взгляд. Мой младший брат в непринуждённой позе сидит на краю стола ко мне спиной, Сакура сидит рядом, скрестив руки на груди; напротив них, вероятно, та вторая девочка - голубоглазая блондинка, рядом с ней с совершенно отсутствующим видом ещё одна весьма красивая особа со светло-фиолетовыми волосами и пирсингом под нижней губой. Все одеты строго: белый верх и чёрный низ - так у нас не одеваются с тех пор, как я принял на себя статус хозяина тусовки. - Тебе будет приятно узнать, что твой младший брат пройдёт практику под твоим руководством, - произносит Орочимару и я невольно замечаю, как Сакура хмурится, услышав его голос. - Сюрприз. Держал в секрете от вас обоих, я и ваш, ребята, декан - он мой близкий друг. Что ж, оставляю вас с нашей звездой и надеюсь, что скоро каждый из вас станет частью нашей большой семьи. Последние фразы он договаривает уже на выходе. Дверь за ним захлопнулась, суета вокруг нас не утихла, все готовят материал к новому номеру, а четверо практикантов пялятся на меня каждый по-своему: Саске подчёркнуто холодно, по-деловому; Сакура - слегка смущённо, но весьма доброжелательно; блондинка - с явным интересом; четвёртая - абсолютно безразлично. Последняя привлекает моё внимание тем, что несколько старше остальных, возможно, моего возраста. Невольно перевожу взгляд на её руки - все в рубцах и мелких ранах, кожа чуть выше запястья в ровных ожогах. Фаст-фуд рестораны, многочасовая изнурительная работа и гриль - именно на нём она, очевидно, работает. - Добро пожаловать. Подойдите вон к тому парню, он всё объяснит, - указываю пальцем на давящегося бутербродом Дейдару и направляюсь к своему кабинету. - Саске, зайди, пожалуйста, ко мне. По звукам шагов понимаю, что брат не ослушался. Между нами пока не было открытых конфликтов, но я ощущаю пассивную агрессию в общении с ним. Мы входим в кабинет, я сажусь за свой стол и привычным жестом киваю на стул напротив. Саске садится. - С днём рождения, - безразлично произносит он. - Спасибо. Вас сегодня ждать? - вряд ли кто-либо, включая моего младшего брата, услышал бы нотки надежды в моём голосе. - Нет. - коротко отвечает он. Меня будто оглушили самой мощной оплеухой в моей жизни, но я сохраняю внешнее спокойствие и продолжаю: - Как мама? - Всё нормально. Она ждёт тебя завтра. - С моего дома удобнее добираться сюда. Ты можешь переехать, хотя бы на время. - знаю, как отреагирует, но всё же пытаюсь. - Не утруждайся, мне комфортно, - отвечает Саске. Между нами скользит нескрываемый холодок. - Я могу присоединиться к своим, или у меня блат и ты сам введешь меня в курс дела? Последняя фраза произнесена с ухмылкой, дающей мне понять, что ни о каком блате и речи идти не может и Саске сделает всё, чтобы минимализировать взаимодействие со мной и в этих стенах, и в своей жизни. Мне следует быть сильнее и мудрее, но я устал до такой степени, что уже давно перестал биться головой об эту стену и, как правило, отвечаю Саске тем же. - Ты свободен. Он молча поднимается и покидает мой кабинет. На часах 23:11 и я наконец решаю всё бросить и слинять домой. Да, я именно из тех начальников, которые разбираются в своём деле, приходят раньше всех - и уходят позже всех. Именно из тех, у кого нет абсолютно ничего, помимо работы, кого дома не ждёт даже забытый сухой фикус и кто гордится тем, чем достиг. Я убираю волосы в высокий хвост, в который раз клянусь себе, что завтра пойду к парикмахеру, надеваю пиджак и открываю стеклянную дверь, за которой весь офис как на ладони. Внезапно выключается свет и я замечаю пламя нескольких свечей справа от меня - в коридоре. Невольно улыбаюсь - каждый год одно и то же: целый день все делают вид, будто забыли; потом дожидаются, когда я наконец выползлу из берлоги и ловят меня с тортом в руках у выхода. Этот обряд стал сложнее чуть больше года назад, когда я занял моё нынешнее место и начал задерживаться здесь до темноты - но моих подданных это не остановило. Еле сдерживаю смех, когда понимаю, что торт заставили нести Саске. Он с каменным выражением лица шагает мне навстречу с огромным тортом в руках и нелепым колпаком на голове под аккомпанемент любительского хора политического отдела. Почему-то весь отдел меня любит и никто не поленился дождаться момента, когда я закончу все дела, чтобы начать праздновать - это мне в них нравилось больше всего, они действительно не мешали мне работать, решительно никогда. Дейдара дует в бесящую трубку и бросает мне в лицо конфетти, ещё несколько человек проделывают тот же трюк. Я, зажмурившись, поворачиваю голову и замечаю скучающие серые глаза девушки с ожогами на руках, она не отводит взгляд и, пожав плечами, бросает мне в лицо горстку конфетти. - Загадывай желание, царь-батюшка! - скандирует Анко - моя помощница. - Чтоб все вы работали без выходных, - твёрдо заявляю я, еле сдерживая смех и пытаюсь как можно быстрее задуть свечи. Повторяю одно и то же желание вслух каждый год - и каждый год одна и та же реакция. - Ах ты чудовище! - вопит один из сотрудников и, открывая шампанское, направляет струю прямо мне в лицо. Кто-то вырывает ещё горящие свечи из торта, кто-то уже бросает куски крема мне в лицо, кто-то бьёт меня воздушным шаром. Мракобесие продолжается добрых пять минут, пока кто-то мудрый не включает музыку и двое парней в креме с ног до головы не приносят ящик шампанского. Их догоняют остальные ребята с таким же грузом. Когда толпа прекратила надо мной издеваться, я заметил, что Саске здесь больше нет. Измазанная Сакура пересекала офис со своей сумкой в руках, намереваясь, видимо, тоже уйти. Меня оставили в покое на немного и я решаю воспользоваться этим временем, чтобы её остановить. - Не останешься? Она останавливается и заметно краснеет, затем отводит взгляд. - Нет... Завтра рано вставать, Дейдара попросил кое-что написать, нужна свежая голова. - Мы живём в одном комплексе, могу подвезти, если подождёшь немного. - Да... Мы там просто... - она смотрит на меня виноватым взглядом. - Саске ждёт снаружи... По её виду и всем обстоятельствам понимаю: вероятнее всего, передо мной стоит девушка младшего брата. Рад, что узнал об этом не через два года после свадьбы. Не стал ничего спрашивать, лишь кивнул и пошёл в сторону празднующих. - Итачи, - окликнула Сакура. - Он поймёт... Что бы она не имела ввиду - для меня эта фраза наполнялась сакральным значением. Поймёт она, или нет, я всё же спрашиваю: - А ты понимаешь? Она не отвечает, лишь робко улыбается и уходит. Интересно, говорили ли мы об одном и том же. Бросаю безразличный взгляд на бал Сатаны в мою честь и сматываюсь в курилку, пока меня снова не заметили. На стуле в полном одиночестве сидит одна из моих практиканток и собрав крем с джинсов указательным пальцем, слизывает его, затем закуривает сигарету. Я молча наблюдаю эту картину и не сразу понимаю, что улыбаюсь. Она поворачивает голову и замечает моё выражение лица раньше, чем я его меняю. - Конан Хаюми, очень приятно. Торт был бы замечательный, если бы эти придурки не решили им измазать стены. Невольно смеюсь, собираю крем пальцем с пиджака, пробую на вкус и отмечаю, что это удивительно практичная барышня - надо сказать, это общая черта. Невооружённым взглядом вижу, что живёт она так, как я жил несколько лет назад. - Где ты сейчас подрабатываешь? - В Маке, котлеты жарю, - вздыхает она и смотрит вверх, будто пытается пробить взглядом потолок, ещё несколько этажей, воздушное пространство, космос, чтобы в итоге добраться до Господа и послать Его нахер. - И себя, - продолжаю за неё я. - И себя, - соглашается Конан, подняв обожжённые руки. Я невольно рассматриваю её ожоги и вспоминаю свои руки несколько лет назад. Не сразу осознаю, что глазею теперь не только в своё прошлое и её настоящее, а в принципе глазею на неё. Она красивая, даже очевидная усталость не может это отнять. В глазах - абсолютное безразличие к происходящему вокруг и мрачная решимость, а этот взгляд мне хорошо знаком. Будто ты стоишь на дороге, вокруг тебя война, бои, кровь, но ты не обращаешь на это совершенно никакого внимания, смотришь только вперед, туда, где находится то место, куда ты мечтаешь дойти. Мне вдруг становится ужасно любопытно узнать, куда именно она идёт. - Сколько тебе лет? - интересуюсь я, понимая, что вопрос бестактный. Но мы оба - люди практичные и она поймёт. - Двадцать четыре. Не получилось поступить раньше, нужно было накопить. - Практику не оплачивают? - спрашиваю. - Нет. - Я буду платить. Бросай котлеты и иди, отсыпайся. В её глазах впервые вспыхивает интерес и она, прищурившись, внимательно смотрит на меня. Конан напоминает мне собаку, которую били чуть ли не до полусмерти и по отношению к которой никогда не проявляли доброту. Только эта собака научилась обороняться и теперь не боится решительно никого. Поэтому смотрит на меня лишь с интересом - не более. - Как великодушно, - мрачно произносит она. - И я так думаю, - холодно отвечаю и ухожу. Быстро пересекаю офис, меня, слава Богу, не замечают и через несколько минут нахожусь в своей машине. Меня не волнует крем, которым я измазываю салон, мне просто хочется уехать подальше. Выезжаю на дорогу и пытаюсь не думать о том, сколько в мире таких же, как я. У скольких ребят в голове засела концепция человека, которым они хотят стать, а концепция эта редко бывает минимально амбициозной. Сколькие не могут сидеть спокойно, чувствовать себя счастливым, пока этот призрачный образ не обретёт очертания реальности в нём самом? Я знаю, кем хочу стать. Знаю, что для этого сделать. Этот идол в моей голове никуда не исчезнет. Я споткнулся огромное количество раз, потерпел не один крах, но не остановился. Не потому, что я силён. А потому, что покой невозможен, если я не стану тем человеком, которого вижу засыпая и пробуждаясь. Интересно, знает ли она, что счастье не грозит нам и там, куда мы так отчаянно рвёмся? Ведь мы, в принципе, и не за счастьем бежим. А за чётким пониманием со всеми сопутствующими доказательствами. За чётким пониманием того, что мы многого стоим. Идиоты чёртовы.