Нереально. Заявки

Из всех призраков самыми страшными являются призраки людей, которых мы любили — Багровый Пик.

Шисуи проснулся рано, до восхода солнца. Он сел на кровати, свесив на пол босые ноги, царапнул пальцами того местечка на затылке, где его череп имел довольно странное углубление; повел плечами и напряг спину, сбрасывая последние капли сонной неги. Это был его утренний ритуал. Один из многих ритуалов Шисуи, которые он завел, будучи шиноби Конохи, и которым следовал неукоснительно; хоть и сам не понимал того. Например, Шисуи совсем не понимал, зачем каждое утро прикасается к этой странной ямке на затылке, но он продолжал это делать снова и снова, заимев себе привычку начинать с этого прикосновения каждый свой день. А дни Шисуи Учиха были наполнены однообразием и чередой повторяющихся действий, которые шиноби уже давно мог делать с завязанными глазами. Вот он, — растрепанный и чудной — идёт в свою маленькую ванную. Вот он же, но уже на длинном балконе второго этажа деревенской трехэтажки, в форме джоунина, торопится в административное здание Конохи, чтобы получить очередное назначение. Он проносится мимо смутно знакомых людей, кивает и рассыпается очередью коротких приветствий и мимолетных рукопожатий. Все люди, встречающиеся ему на пути, доброжелательны и открыты; владельцы магазинчиков, случайные встречные прохожие, отчего-то вскочившие в такую рань, патрульные шиноби и только вернувшиеся с миссий — все рады встретить Шисуи Учиха, которому свезло вывернуться из когтистых лап смерти. Только самому Шисуи от этого не проще. Он отправляется в страну Воды. Вместе с девочкой из клана Яманако и парнем по имени Шино. Дело простецкое: обезвредить сеть контрабандистов да помочь шиноби Амэ, чтобы упрочить новый союз. Шисуи разбирается с проблемой быстро: ему требуется всего несколько решающих минут, чтобы провести серию смертоносных выпадов и навсегда оборвать нить десяток жизней. Много ли дела — бей да режь, бей да режь, изловчаясь не испачкаться в горячей крови. Шисуи сошел с ума, определенно спятил, потому что слышится ему в хрусте ломающихся костей и чавканье разорванной плоти смутное придыхание, восторженной Черной Змеи. А когда падают они наземь и поднимает шиноби глаза, то видит он во мрачных тенях её тонкий силуэт. Стукнет ли тростью в общей какофонии криков и лязге стали, прошелестит ли тихим смехом за шорохом раскрытого свитка призыва — всё одно. Разве не это люди называют тоской? Из страны Воды возвращаются молча. С тех пор, как Шисуи покинул Саэки, он обнаружил в себе удивительную способность не нуждаться в общении. Не то чтобы раньше Учиха был особый говорун, но ему оказалось совершенно не о чем говорить с новым поколением. Не о том же, как он и отцеубийца Итачи ловили лягушек в реке? Шисуи возвращается домой. Снимает у порога дорожную обувь и направляется в душ, чтобы смыть с себя стойкий запах крови и пыли. Путает пальцы во влажных вихрах и упирается ладонями в кафель, позволяя каплям воды бить барабанную дробь по его спине. И она бьёт, бьёт, бьёт — по острым позвонкам, по сгорбленной спине, уносится прочь в водовороте. В этом водовороте пропадают последние новости с фронта: о новой силе, которую подарила Черная Змея безумному Обито, о тысячах раненных и убитых в затяжной подпольной войне, о всё новых и новых рассекреченных лабораториях, созданных и уничтоженных союзах. О женщине. Черной Змее. О Саэки. Шисуи кричит, выплескивая с этим криком всю свою злобу и отчаянье. Бьет кулаком по стене. По его ногам безвозвратно стекает холодная вода. Шисуи проснулся рано, до восхода солнца. Он сел на кровати, свесив на пол босые ноги, царапнул пальцами того местечка на затылке, где его череп имел довольно странное углубление; повел плечами и напряг спину, сбрасывая последние капли сонной неги. Шисуи идет по улицам Конохи и ноги сами несут молодого шиноби по путанному лабиринту. Улица здесь, улица там, парк и новенькие дома, которые воздвигли через несколько недель, после первого нападения Обито. На глазах Шисуи лавочники распахивают свои двери, наводят утренний лоск на витринах, бегут домой заспанные патрульные, сдавшие смену. Шисуи думает, что, в общем-то, всё неплохо и жизнь идёт своим чередом. Но… Учиха поднимает свои глаза к небу. Шисуи идет к административному зданию и некоторым удивлением обнаруживает, что сегодня вокруг него слишком много охраны. Он спрашивает ненароком, что могло произойти и ожидаются ли проблемы, потому его только что срочно вызвала сама Хокаге. Но охрана, что безмозглые манекены, только крепче стискивают зубы и рвано кивают вверх, показывая на окна кабинета Сенжу. Шисуи впервые испытывает слабое подобие волнения. Он прибавляет шаг, нагоняет идущих впереди Мугино и Гая и, под их возмущенные возгласы, проносится вихрем по коридору, чтобы ворваться в кабинет Хокаге. Там, в окружении шиноби анбу, под неустанным надзором вездесущего глаза Морино Ибики, стоят Орочимару и Саэки. Стоят так, словно не находятся на грани мучительной смерти и будто бы не понимают, что больше не властвуют над собственной жизнью. Шисуи видит их; видит её и забывает, как дышать. Его сердце начинает биться так громко, что заглушает все остальные звуки. И Учиха впервые испытывает настоящий страх: а вдруг не он один сейчас слышит этот оглушающий стук? Он переводит ничего не понимающий взгляд на Сенжу, на Ибики, но получает лишь непроницаемую тишину в ответ. — Ну здравствуй, Шисуи-нии, — оборачивается Саэки к нему, под ироничную усмешку Орочимару. — Я вернулась. — Она игриво лязгает наручниками и едва ли делает шаг, как лезвие меча Ибики оставляет тончайший порез на тонкой кожице шеи; змея тут же ощеривается, шипит. — Рад меня видеть? Учиха сглатывает липкую слюну, в его груди расцветают ядовитые цветы. Лозы их овивают все естество шиноби, таранят сердце острыми шипами своими. Шисуи смотрит на неё, и ему хочется плакать. Потому что не придумали ещё в этом мире тех слов, которые бы могли описать то, что он чувствует сейчас. Шисуи проснулся рано, до восхода солнца. Он убрал с колен свиток, вытянул вверх руки и от души потянулся, чувствуя, как хрустят застывшие позвонки. И как он мог умудриться заснуть во время чтения? Шиноби повел носом, из распахнутого настежь окна веяло влагой и мокрой землей. Из кухни доносился терпкий аромат кофе. — Не думай, что я здесь по собственной воле, — ровно отчеканила Саэки, угрожающе ткнув в сторону Учихи чайной ложечкой. — Как только Орочимару надоест играть в альтруизм, меня и след простынет. Ты меня понял? — Да, — тут же отозвался Шисуи, как последний идиот, пялясь на девушку в домашних штанах и черной рубахе с изображением веера на спине. Шисуи не дурак, но отчего-то хочется ему верить, что Саэки немного лукавит. Потому что знает: нет той силы, которая была бы способна удержать Черную Змею в кандалах. Саэки отворачивается от Шисуи, неприязненно передергивает плечом, как только чувствует его прикосновение. Стягивается гибкая лоза вокруг сердца Учихи, давит и терзает, заставляя его кровоточить. Шиноби отдергивает пальцы, словно от одного касания Саэки может растаять, как зыбкий туман. Он едва качает головой: то ли извиняется, то ли сердится, и спешит покинуть эту холодную кухню. — Стой! — окликает его девушка, не обернувшись, голос её становится тише: — Кофе… Ты забыл свой кофе. Шисуи останавливается в дверном проёме, взгляд его падает на высокую кружку с красным ободком. Саэки сидит за столом, прямая как штык, и неотрывно смотрит в окно. Рассеянный свет падает на её лицо, топит кухоньку в рассветном мареве. Ночные тучи отступили и теперь свет заливает всё. Учиха забирает кружку, делает два коротких глотка. Терпкий вкус горчит на языке, но отдает едва уловимым сладким послевкусием. Шисуи улыбается, цветут в его груди ядовитые цветы. И, кажется, он совершенно не против этого.