Международный женский день

      Тем временем доктора Лазарева одолевали муки. И это были не столько муки совести за зря вырезанный аппендицит — ибо вырезан-то он был как раз не зря — сколько муки безделия и скуки. Отстранение от операций на день Константин Германыч сначала воспринял даже с радостью, хотя и по совету доктора Брагина имитировал перед начальством провинившийся вид, — просто вчерашняя операция, длящаяся почти пять часов из-за внезапно обнаружившегося диагноза, высосала из него все соки. Но радость эта начала очень быстро улетучиваться из авантюристского организма молодого хирурга после того, как он пробыл в приемном отделении утренние часы. Пациенты как будто сговорились все — один пришел с глубоким порезом пальца, второй с торчащим из ступни консервным ножом, третий… Да что там третий! Мужики как будто решили поучаствовать в кулинарном состязании — все пострадали в бытовых условиях. И после того, как пятнадцатый поступил в распоряжение Константина Германовича с отравлением сырой рыбой, хирург даже не стал спрашивать, где он эту рыбу нашел. Ясное дело — дома на кухне.       Назначив промывание, доктор Лазарев решил воспользоваться временной занятостью Ирины Алексевны в операционной и, несмотря на запреты, проскользнул мимо двигающих по столу вазу Нины и Марины Владимировны в палату к больному Парамонову. Тому самому, которому вырезал вчера аппендицит на фоне сердечной недостаточности.        — Кто вам разрешил вставать? — шепотом рыкнул Константин Германыч.       Больной Парамонов замер на месте, быстро оглянулся на врача и, оценив грозный вид доктора Лазарева, шмыгнул в постель.        — Вы понимаете, что у вас швы могут разойтись! — продолжил наступление Константин. — Вы в операционной чуть коньки не отбросили! Расходился тут! Капельница была?        — Бббыла., — промямлил в испуге Парамонов. — Только ведь это все не поможет, доктор… Я все равно умру.        — Что значит «умру»? Мы вовремя провели операцию, диагностировали… кхм, аппендицит, — истинный диагноз Константин Германыч решил скрыть от пациента, дабы не травмировать. — Полежите у нас еще несколько дней и домой побежите здоровенький!        — Не побегу я домой, доктор, — возразил опять больной Парамонов.        — Побежите-побежите! — усмехнулся тот.       — Да нет.., — вновь простонал пациент.        — А я сказал, побежите как миленький! Нужны вы нам здесь здоровый — только койку занимать!       — Да не побегу я! — вдруг завопил Парамонов. — Не по-бе-гу!        — Че ты орешь? — прикрикнул Константин, обернулся в сторону двери, и перешел на шепот: — Тишина должна быть в отделении!        — Извините, доктор, — прошептал и Парамонов. — Но я же знаю, что не все так просто… Не вылечили вы меня!       Константин Германович напрягся. О том, что произошло вчера на операции, было известно ограниченному кругу людей — ему самому, Олегу Михалычу, так вовремя поспевшему на помощь, Танюше-медсестре и анестезиологу Ване. Брагин вряд ли рассказал даже Марине Владимировне — она у него строже Павловой порой, особенно, когда дело касается здоровья пациентов, — Таня была еще ночью задобрена шоколадкой, а анестезиолог давно отработал дежурство и отбыл восвояси. Была еще в тот вечер Александра Алексевна, но она вообще в операционную не заходила. Никто не мог проговориться — даже Ирина Алексевна знала лишь малую часть правды. Откуда же пациент все узнал? Значит, врёт. Однако, надо с ним быть осторожнее.        — Да бросьте вы, Парамонов! — как можно расслабленнее произнёс Константин Германович. — Я сейчас позову медсестру, вам витаминчиков прокапают и станет легче.        — А точно станет легче? Жжёт у меня здесь.., — и больной указал на грудную клетку.        — Точно-точно! Сейчас позову медсестру, — и доктор Лазарев выскользнул из палаты.       «Надо сматываться!» — подумал он и прикрыл глаза, чтобы перевести дух от перенапряжения.        — Костя! Ты что здесь делаешь? — из ниоткуда возникла рядом Таня.       — Твою мать! Нельзя же так пугать! — Константин Германович вцепился в Танину руку.       — Да больно же! — попыталась вырваться та.        — Он откуда-то все знает! — и доктор Лазарев скосил глаза на палату.        — Ой! — прикрыла рот от испуга медсестра. — Что же будет?        — Слушай меня, Таня, надо срочно найти Брагина или Нарочинскую! Есть у меня одна идея! — и они пошли к выходу из отделения.       Между тем, Олег Михалыч успешно закончил операцию и прогулочным шагом, насвистывая какую-то веселую песенку, направился к подруге на пост.        — Нино, ты жену мою не видела?        — А я-то думала, ты по мне соскучился, — съязвила Дубровская, отрываясь от цветов, которые вновь поставила поближе к себе.        — Да я смотрю, по тебе есть кому скучать! — оскалился Брагин. — Че за ботанический сад ты здесь развела?        — Да видела я твою Нарочинскую, — закатила глаза Нина. — Стояла тут десять минут назад, любовалась на мой букет. Михалыч, ты Марине цветы давно дарил?        — В честь чего это? — не понял Брагин.        — В честь того это, что она твоя любимая жена! Плохой повод?        — Нормальный..,— отвел глаза Олег Михалыч. — Ну я дарил… когда… ну в общем, не моё это, Нинок.        — А ты пробовал? Может понравится? — усмехнулась подруга.        — Да у нас этот конфетно-букетный период давно прошел. Ну представь — подарю я ей цветы, а она подумает, что я подмазываюсь или, что еще хуже, изменил и вину заглаживаю…        — А что, есть с кем изменять? — подзуживала Нина.        — Че с ума сошла что ли? — выпучил глаза Олег Михалыч. — Ты мне тут это… не того!       А Нина уже и потеряла суть разговора, потому что в приемное отделение ворвались врачи скорой. А за ними последовала каталка, которую вез прекрасный санитар Дмитрий.        — Принимайте! Женщина, тридцать пять лет, беременна, воды отошли, — прокричал фельдшер. — Чудом около вас оказались!        — И, правда, чудо, — присвистнул Олег Михалыч. — Нина, зови Покровскую! Нина!        — Не ори, Михалыч, — мигом оторвав влюбленный взгляд от санитара, схватилась за телефон Дубровская.        — Что тут у вас? — вышла на шум Марина Владимировна.        — Я муж! Мы… aeropuerto.., — панически залепетал мужчина на смеси русского и испанского, держа за руку беременную. — Еl parto comenzó… Рожает…        — Сколько недель? — доктор Нарочинская принялась осматривать больную. — Дышите глубже…        — Qué? — растерялся мужчина.        — Роды вовремя начались? Нина, да где Саша?! — завопил Брагин.        — Бежит!        — Мы планировали… Чтобы volare… улететь, понимаете, — защищался муж на ломаном русском.        — Вы что на частном самолете летаете? На таких сроках без медицинского сопровождения…        — Олег, я повезла ее в операционную. Нина, какая свободна? Пусть Саша туда подходит, — и Марина Владимировна решительно толкнула каталку.        — Сдурела сама? — одернул ее Брагин. — У нас что, санитаров нет? Дмитрий!       И так и не успевший обмолвиться хоть словом с Ниной санитар Дмитрий покатил каталку уже бежавшей навстречу Александре Алексевне.        — В пятую, Саш! — крикнула вдогонку им Дубровская и укоризненно посмотрела на доктора Брагина.        — А вам туда нельзя, — отвела в сторону испанца Нарочинская. — Надо ждать, — и, видя растерянные глаза мужчины, уточнила на английском: — Wait please!       В этот самый момент и появились в приемном Константин Германович под руку с Татьяной. Завидев искомых врачей разом, пара переглянулась и радостно заулыбалась.        — На ловца и зверь бежит, — прошептал доктор Лазарев и решительно двинулся к Брагину. — Олег Михалыч, я вижу вы устали… Пойдемте на перекур?        — Ты же не куришь? — поднял глаза хирург, понимая, что глоток свежего воздуха, смешанного с никотином, ему будет сейчас как нельзя кстати.        — А я за компанию, Олег Михалыч, — в упорстве Константина Германыча скользило какое-то отчаяние, чего не мог не заметить доктор Брагин.        — Ну пойдем… Только тихо, чтобы Марина Владимировна не заметила, — и они вместе засеменили к выходу, пытаясь слиться со стенами больницы, пока доктор Нарочинская что-то объясняла испанцу.