Тис и Черт

— Я скучал по твоей улыбке, — сказал ей Майкл на второй день после их встречи. Чтобы порадовать гостя, Мириам Мид уговорила Венабл разрешить Джулии сесть за старое пианино. «Серые»-мыши отчистили его от пыли, и Джулия провела большую часть дня за роялем, играя и играя, пока не занемели пальцы. Трудно представить, что она когда-то улыбалась. Только с Майклом: когда она рассказывала ему разные истории или когда она лежала, прижавшись к нему, как маленькая девочка, и считала удары его сердца. Но слов хватало ненадолго, а материальные вещи лишь незначительно отвлекали. Теперь она никогда не улыбается. Только когда Майкл говорит, что любит ее. Вильгельмина Венабл наверняка что-то подозревала, да и они почти не скрывались ― разве что звуков до сих пор не издавали, Майкл следил за этим. Джулия не хочет, чтобы кто-то знал об этом, она тщательно хранит их секрет, и вместе с тем все равно приходит к Майклу. Он ее ждет, всегда ее ждет, и если она не придет, то он пойдет к ней. Джулия никогда не спрашивает разрешения войти. Они цепляются друг за друга, потому что больше не за кого. Сама мысль, что кто-то отнимет у нее Майкла, заставляет ее похолодеть и чувствовать себя пустой. Она не знает, как существовать без него. Они нуждались друг в друге. Никто больше не мог понять их лучше их самих. Какой другой человек может понять запятнанную кровью, мутную массу, что была их жизнями в течение бесчисленных лет? Она защищала его, потому что он не мог защитить себя. Он исправлял ее, заставлял химические вещества в головном мозгу казаться более сбалансированными. А еще Майкл ее любит. Джулия спрашивает это часто, с этого начинается и заканчиваются их встречи. ― А ты меня любишь? ― как-то неожиданно спрашивает он. Держит крепко, и Джулия задается вопросом, а всегда ли у него рука была тяжелая. Держит цепко, пошевелиться не дает. Взглядом прошивает почти насквозь. Взгляд этот страшный. Слишком спокойный, слишком неестественный. Джулия смотрит на него недоуменно, а потом улыбается. ― Конечно, ― она гладит его по волосам и прижимается губами к шее. ― Я всегда тебя любила. С того момента, как родилась, и надо мной зажглась звезда. Майкл продолжает делать вид, будто он проводит собеседования с жителями аванпоста. Джулия говорит, что волнуется из-за двух ведьм и одной вуду, что здесь находятся, но Майкл советует это предоставить ему. Ведьмы не опасны, никто не опасен теперь, когда они вместе. Чтобы развеселить ее, Майкл проворачивает фокус с Галантом и его бабушкой. С помощью иллюзий, Майкл оживил латексный костюм, с которым переспал Галант. Его бабушка Иви, проходящая по этажу, услышала громкие стоны из номера внука, и увидела, как Галлант и неизвестный занимались сексом. Иви тут же прибежала к Мид и рассказала надзирателю об увиденном, якобы опасаясь, что из-за своей беспечности её внук может лишиться шанса попасть в Святилище, и его место займет кто-то более достойный. Майкл в то время говорил с Венабл, пока Джулия развлекалась сытным обедом. Майкл потакал всем ее капризам и даже не думал это отрицать. Он был почти счастлив ― все люди Третьей станции бегали, как заведённые от ключика куклы, пока возлюбленная могла наслаждаться желанной тишиной и не участвовать во всем этом. Конечно, Венабл пыталась удержать последние крохи власти, поэтому Джии пришлось участвовать в показательных трапезах, хотя Коко давно за спиной называет ее подстилкой Лэнгдона. Жалеет, бедняжка, что такое выгодное место у нее забрали. Джулия обещает себе выколоть ей глаза, когда Майкл разрешит. ― В чем-то она права, ― заметила Джулия, которая так или иначе знала, о чем говорили Майкл и Венабл. Она без разрешения, как всегда, пришла к нему, собранная и красивая, в лиловом старинном платье. Чулки и корсеты она не носила из принципа, не убирала волосы, и выглядела так, словно просто зашла на тематическую вечеринку. ― Например? ― поинтересовался Лэнгдон, развалившийся на своем стуле за столом. Джулия подошла ближе и присела на край стола перед ним. ― Мужчины вроде тебя взорвали планы, так сильно махали своими членами. Майкл громко рассмеялся. Он подался вперед, укладывая руки на женские бедра, и слегка дернул Джулию к себе, заставляя приблизиться. ― Планету взорвали ты и я, ― напомнил он, крепче сжимая руки. Джия не заметила. По сути, Майкл был и прав, и не прав одновременно. Она не уничтожала планету с ним, но и не сделала ничего, чтобы остановить его. ― Я знал, что наша страсть подобна огню Ада, но только сейчас мы оба выяснили, что она способна уничтожать планеты. Майкл хотел с ней близости, постоянно. Не только духовной, как раньше, но и физической. Джулия сама открыла для него эти ворота, сама показала, как можно выразить любовь, и Антихрист пользовался этим. Он брал ее каждый раз, когда она приходила, и страсть могла заставить Антихриста взять ее в любом месте его обширной комнаты. Иногда это случилось в ее комнате, меньше и поскромнее, но зато более привычной для Джулии. Иногда она могла закапризничать и заставить его дойти до кровати, но ничто не могло заставить Майкла оторваться от нее. От возлюбленной, к которой он мог теперь прикасаться, а не страдать от нереализованного юношеского возбуждения, сам толком не понимая, что ему хочется от Джулии. ― Folie à deux, ― внезапно говорит она в какой-то момент. Майкл что-то делает в своем компьютере, а она сидит в его кровати, в его рубашке, протянув длинные ноги на темном покрывале, и читает какую-то книгу. Майкл обещал ей, что он восстановит для нее любую библиотеку в любой точке мира, и воскресит любого писателя прошлого. Для Джулии это многое значит. ― Что? ― спрашивает он, поворачиваясь к ней. ― Это на французском? ― Да, ― Джулия кивает. ― Психический синдром, при котором иллюзионные верования и галлюцинации одного передаются другому. «Безумие на двоих» или разделенный психоз. Данный синдром присущ двум или более людям, проживающим вместе, изолированным физически или социально, к тому же мало контактирующими с другими людьми. Майкл улыбается, потом встает и подходит к ней. Забирает из рук книгу и нависает сверху, заставляя Джулию спуститься вниз по кровати. Когда все спят, они снова приходят в музыкальный зал, и там Джулия играет для него, и только для него. Садится за старый инструмент, на котором никогда не бывает пыли, несмотря на плохое состояние почти что всего бункера. Она всегда тщательно следит за тем, чтобы рояль был в идеальном состоянии. Всю пыль вытирает сама. Каждый день. Этот рояль ― то, что Джулия хочет взять в новый мир. ― Иветт любила рояль, ― говорит она. ― Она была мастерица в этом деле. Где-то под подушкой у Джулии хранится сборник стихов, что сестра отдала ей в последнюю встречу. Скрипка Джулии ― та, которую она безумно любила ― была уничтожена взрывом. А может еще и лежит где-то на развалинах дома-монстра, единственная нетронутая вещь прошлых достижений, великолепная и опасная, насмешка и угроза одновременно. Ее пальцы касаются клавиш нежно, подушечки любовно поглаживают гладкую поверхность. Джулия часами может сидеть за инструментом, сливаясь с музыкой и уносясь куда-то далеко. В такие моменты она всегда чуть прикрывает глаза и играет не по нотам, а скорее по памяти. Ее лицо принимает одухотворенное выражение, и минорные мелодии разносятся по залам бывшей школы колдунов, проникая сквозь стены в каждую комнату, даже самую удаленную. Майкл пытается представить, о чем она думает. Вспоминает Грецию, в которой родилась, вспоминает тисовое дерево, под которым росла. Может, она вспоминает длинные ночи во Франции под грохот оружия, когда они вместе с сестрой лежали в кровати и слушали звуки революции. Может она вспоминает мать, которая в длинном английском платье ходила по их новому особняку в Англии и напевала какую-то колыбельную для дочерей, которые уже выросли. Майкл не знал точно, он никогда не проникал в ее мысли, но по выражению лица он понимал, что она думала о семье. Семье, которую у нее забрали, оставив лишь мальчишку-Антихриста. Майкл соврал если сказал бы, что не ревнует. Дайона и Иветт были и его семьей, и все же иногда он ревновал к тому, что их Джулия любила больше. Конечно, он понимал, насколько глупо будут звучать подобные обвинения, поэтому никогда даже не думал о том, чтобы высказать их. Он сам по-своему любил Ангхарад ― Дайону за ее попытки защитить, за ее поддержку; Иветт за ее своеобразную доброту и заступничество. Просто Джулию он любил больше, она больше любила их. Но даже в самых жестоких планах Майкл не желал им смерти. Нет, он хотел бы, чтобы они дожили до этого момента. Возможно, тогда Джулия была с ним в Святилище, она бы охотнее шла с ним, зная, что ее родные в порядке. Но они были мертвы, и Джулия не находила покоя, и не найдет, пока они не вернутся. Майкл сидит в кресле у затухающего камина и искоса наблюдает за ней, не смея прервать, нарушить гармонию с недоступными ему мелодиями. Он умеет играть, разумеется, умеет, но в присутствии Джулии просто не смеет садиться за инструмент. С ней ему не сравниться, как бы долго и упорно он не упражнялся. Он смотрит на пальцы Джулии, порхающие над клавишами, и невольно вспоминает, как эти же пальцы были перепачканы в его крови, крови их врагов. Хватит. Это все пустое. Были у него бессонные ночи, были. Но этими ночами он думал о том, что сейчас с его возлюбленной. Звуки музыки постепенно затихают, а вместе с ними и ненужные размышления уходят. Наконец, последняя нота звучит, и эхо разносит ее по коридорам, уносит вверх. К потолку. В другие комнаты. Джулия сидит еще некоторое время за роялем. Майкл ловит себя на мысли, что может бесконечно долго смотреть на ее идеальную осанку и расслабленный профиль. Она прекрасна. Она — воплощение всего того, о чем только можно мечтать. Когда Джулия поворачивается, на ее лице не проскальзывает и тени удивления. Пускай она не слышала, как он вошел, пускай, но его присутствием она нисколько не удивлена. Майкл перестает крутить в руках маленькую вещицу и обращает взгляд к возлюбленной. Он говорит: — Ждал, когда ты закончишь играть. Не хотел прерывать. Улыбается он скромно, почти застенчиво. И эта улыбка напоминает ей о том маленьком мальчике, которого она всегда покрывала перед всем миром и самой собой. Теперь перед ней мужчина. Утонченный, воспитанный. У нее отняли возможность наблюдать за тем, как он становится таким. Подобные мысли отдают горечью во рту. Но теперь Майкл полностью ее. Теперь он никуда не исчезнет, никто не заберет его теперь. И она никуда не уйдет. Если Джулия еще способна испытывать счастье, то это оно. Уголок ее губ слегка дергается. Она не произносит ни слова. Майкл снова переводит взгляд на небольшую вещицу в своих руках. ― Я нашел его во время своего путешествия, ― говорит он, приближаясь к ней. ― Хочу отдать его тебе. Майкл берет ее за запястье и надевает на указательный палец черное кольцо с кроваво-красным рубином. Кольцо отдает блестящим кроваво-красным цветом, когда на него попадает блеклый свет единичных язычков пламени. Этот цвет взывает к воспоминаниям. Она улыбается. ― Оно прекрасно, ― говорит Джулия и в благодарность целует его. А потом наступает Хэллоуин. *** Хэллоуин ― это день, когда грань между миром живым и миром мертвых стирается. Когда души возносятся или падают, теряются или находят выход. Джулия говорит, что она не раз и не два пыталась связаться с душой Дезмонда Дагона, но не находила ее, поэтому не любит этот праздник. От указов Венабл про маскарад она не отказывается и не спорит с ними, но Майкл знает, что она не пойдет. Яблоки отравлены. Они оба это знают, и Джулия не желает себе смерти. Ее змеиный яд не убьет, но есть нечто важнее, чем ее собственная жизнь. В этот день она впервые за восемнадцать месяцев одевается во все черное. Кружевное чёрное платье с рукавами из винтажных вставок, широкий поя с рубинами, что гармонирует с ее новым кольцом ― она выглядит просто прекрасно, как мечта. Как его мечта, Антихриста. Майкл усмехается над этой мыслью, делая вид, что занят, хотя на самом деле наблюдает за возлюбленной поверх компьютера. Она довольная крутится рядом с зеркалом. Майкл давно не видел ее такой счастливой. ― Я хочу уйти отсюда, ― заявляет Джулия, подходя ближе. Закрывает ноутбук Майкла, едва не защемив ему пальцы, и внимательно смотрит сверху-вниз. ― Я устала ждать. ― Понимаю. Что-то еще, любовь моя? ― ласково произносит он. Джулия невольно замечает, что он перенимает ее поведение, только теперь Майкл строит из себя взрослого, обращаясь с ней, как с неразумным ребенком. Он ласков, осмотрителен, осторожен, нежен… Идеальный Антихрист для нее. ― Дайна, ― внезапно вырывается из ее рта. ― Пусть она тоже выживет. Джулия долго думала об этом. Дайна Стивенс ― не самая плохая кандидатка на новый мир, она верна, вежлива и исполнительна. И Дайоне Ангхарад наверняка понравится, будет, с кем обсуждать прошлое и сомнительное будущее. Королева Вуду и мать Нефилимов. ― Забавно, ― хмыкает Майкл. ― Что именно? Он выпрямляется и берет ее за плечи. Всегда так делает, когда говорит что-то, что Джулии не понравится, и почему-то все равно говорит. ― В эти полтора года Дайона Стивенс заботилась о тебе, и видимо смогла в некотором роде заменить утерянную рано материнскую фигуру Дайоны. Это так трогательно. Джулия каменеет в его руках. Майкл уже не улыбается. ― Помимо власти, в твоем сердце живет страх. Страх того, что я могу уйти, ведь мы оба знаем, что я нужна тебе больше, чем ты мне. Поэтому ты сделал это, чтобы привязать меня к себе и к жизни. Но если я захочу воссоединиться с родными, ты меня не остановишь и потеряешь навсегда, ― выплевывает она. Теперь очередь Майкла каменеть. Джулия вырывается из его рук, и вот они уже стоят друг напротив друга, готовясь к схватке. Джулии хочется дать ему хорошую пощёчину, чтобы он упал, чтобы след оставить, чтобы запомнил, какого это ― перечить ей подобным образом. Какого пытаться уколоть ее старой болью. Зачем он вообще это сказал? Попытался показать, что в ее душе он разбирается? Но скорбь Джулии не была для него тайной, он прекрасно видел и помнил ее. Желание утвердиться? Но Джулия никогда не пыталась выступать против него ― по крайней мере. Так что же за бес дернул Антихриста за язык? ― Не забывай, кто перед тобой, ― зашипел Майкл, а потом мгновенно осекся. Высшие силы, да что с ним такое? Это же Джулия. Его Джулия, его возлюбленная, его избранница, единственное, что осталось в мире. Он любит ее, как он мог сказать ей нечто подобное? Джулия, несомненно, поняла все, но просто взять и смягчить ситуацию она не могла. Он уже не был ребенком, он мыслил и поступал как взрослый, он был ее мужчиной. И Майкл должен был понимать, кто перед ним, и что Джулии можно сказать, а что ― нет. ― Ты тоже, Майкл, ― жёстко произносит она. ― Ты тоже. Я ― Нефилим. Моя сестра была Нефилимом. Моя мать ― не простая женщина, а Вавилонская блудница. Не пытайся использовать свои штучки против меня. Все, что умеешь ты ― я умею тоже. Только я старше и сильнее. Она напрягся, словно в любой момент готова отражать удары, но Майкл не способен ударить ее, причинить боль. Сказать то, что говорить не следует — это да, это он мог, за что уже винил себя, ведь не имел права лезть в такие уголки ее души. Но ничего другого. Если бы Джулия восстала против него, он бы не смог с ней сражаться. Неожиданно, он тихо рассмеялся. Джулия изогнула бровь в немом вопросе, все еще нахмуренная и недовольная, а Майкл неожиданно притянул ее к себе за плечи и поцеловал. ― Я снова вспомнил, почему я в тебя влюбился, ― сказал он, и обида Джулии улеглась. Не исчезла, но стала не такой уж и важной. В конце концов, они не враги, она не может ― и не должна ― заставить его поплатиться за свои слова. Остается надеяться, что Майкл сделает выводы, и больше не будет говорить с ней об этом.