Ночь в июле

Лодка ткнулась носом в берег и остановилась. Человек в чёрном плаще выбрался первым и протянул руку цыганке. Та отпрянула столь стремительно, что лодка покачнулась. Эсмеральда едва удержала равновесие. Зловещий незнакомец, вздохнув, опустил руку и сделал шаг назад. Даже и после таких предосторожностей девушка не торопилась присоединяться к нему, хотя гул погони по-прежнему витал над Ситэ, подгоняя беглецов. Она цеплялась за Гренгуара, в лице которого видела не слишком надёжную, но всё-таки защиту. Однако руки поэта заняты были белой козочкой, да и мысли его витали отнюдь не вокруг цыганской жены. Гренгуар локтем отпихнул бедняжку, что не делало ему чести как мужчине и рыцарю. Поэта и вообще по жизни мало заботил собственный моральный облик, а в данную минуту тем более. Он сделал выбор и последний проблеск совести угас в его душе. Ему представилась возможность удрать и он не замедлил ею воспользоваться. Девушка не успела опомниться, как супруг её, не выпуская из объятий Джали, в один прыжок очутился на берегу. Тогда и цыганка, подобрав подол, перебралась через борт, ступив босыми ногами в воды Сены, и вышла на сушу. Ею овладела странная отрешённость. Она стояла у самой кромки воды, бездумно глядя на течение. Человек в чёрном молча наблюдал за ней. Лодку, никем не привязанную, потихоньку уволакивали волны. Из состояния апатии Эсмеральду вывело испуганное блеяние козочки. Она обернулась лишь затем, чтобы увидеть спину Гренгуара, во всю прыть удалявшегося по улице Гренье-сюр-л’Эу. Поэт уносил с собою Джали, оставляя супругу на попечение страшного незнакомца. Эсмеральда, раздавленная подобным вероломством, слабо воскликнула, что уже не могло остановить похитителя. Пьеру Гренгуару сегодня, безусловно, везло. Он ушёл невредим от короля и Тристана — а такой подвиг не каждому удавался, благополучно проник в собор и выбрался из него. Наконец, Джали, прелестнейшее и умнейшее создание, перешла в его владение, пусть и нечестным путём. Философствующий поэт не находил ничего постыдного в краже: он спасал козочку от неминуемой гибели. Из глаз его струились слёзы радостного облегчения. Клод Фролло не обратил ни малейшего внимания на бегство сообщника. Болтовня Гренгуара изрядно ему надоела, он сам уже подумывал, как перекрыть этот неиссякаемый источник. Несносный балабол выполнил возложенную на него задачу, в его дальнейшем обществе священник не нуждался. Таким образом, поэт избавил Клода от лишних хлопот, не исключено, что и от рукоприкладства. Архидьякон стряхнул с себя оцепенение. Настала пора претворить в жизнь заключительный этап плана. Священник проворно вцепился в запястье дрожащей как осиновый лист Эсмеральды. Трепет её страха передался ему, внезапно пронзив тело дрожью вожделения. Природное волнение, всё реже тревожившее его со времён юности, никогда прежде не казалось таким необоримым и досадным. Школяр, священник — он отгораживался от него книгами, молитвами, постом. Он всегда побеждал. Он, Клод Фролло, ставил себя выше окружающих, чище окружающих, потакавших требованиям плоти. Он был требователен к себе. Что простительно простому послушнику, то недопустимо для архидьякона Жозаса. Тем унизительнее попирать обеты ради уличной девчонки. Нынче ночью противостоянию должно окончиться. Клод загодя всё обдумал и приготовил. Не существовало, конечно, никакого судебного постановления: он выдумал его, чтобы склонить на свою сторону Гренгуара. Сейчас из-за его выдумки страдал собор — а ведь священник некогда любил его всем сердцем. Ради неё, ради девушки-цыганки он жертвовал и им тоже. Чем больше грехов накопится за его душой, тем скорее колдунья смилостивится над ним. Клод не согласился обождать хоть пару дней, чтобы король покинул Париж. Он не мог уже ждать, мириться с ревностью — к Квазимодо, к капитану, к прочим мужчинам, нарисованным воспалённым воображением Фролло. Вмешательство Людовика в некотором смысле сыграло ему на руку. Теперь над цыганкой нависала не мнимая опасность, но настоящая: уже, кстати, не придётся лгать ни ей, ни себе. Колдунье некуда деться из ловушки, которую он расставил для неё. Тот день, когда Клод мог ещё успокоиться, одуматься, образумиться, давно миновал. Сейчас он забрался слишком далеко в своём безумии, чтобы повернуть обратно. Да и не в силах он был остановить маятник рока, что сам же запустил. Подавив неуместный порыв, Клод потащил Эсмеральду вверх по набережной, глядя перед собой. Бедняжка, спотыкаясь, едва поспевала за ним. Растерянная, напуганная, девушка не пыталась сопротивляться, хотя узнала эту ледяную хватку. — Кто вы? — спросила она едва слышно. Ответа не последовало. Эсмеральда затравленно озиралась, не узнавая во тьме мест, по которым зловещий человек вёл её. Она отвыкла от воли за месяцы заточения. Камешки кололи босые ступни, а чёрный человек не сбавлял шага. Если бы она упала, то и тогда, наверное, он не остановился бы, а так и тащил бы её волоком по мостовой. Пустынные улицы не оставляли цыганке надежд на спасение. Ни одного человека, которому можно воззвать о помощи, только мрачные глыбы домов с тёмными прямоугольниками окон. Бессмысленно кричать. В глухой час ночи добрые люди спят, а если и проснутся, то предпочтут сделать вид, будто не слышали ничего. Она только привлечёт внимание недругов, желавших ей смерти. Их гневные вопли преследовали Эсмеральду даже здесь. И вдруг несчастная, очутившаяся меж двух огней, заметила впереди освещённое окно. Сердце неистово забилось в груди. Рванувшись, она закричала во весь голос: — Помогите! Священник, что-то пробормотав сквозь зубы, так дёрнул её за руку, что девушка еле удержалась на ногах. Теперь Клод, сам объятый страхом, уже бежал, увлекая беспомощную жертву всё дальше от спасительного света. Цыганка слышала, как позади распахнулось окно, как горожанин, высунувшись, строго вопрошал в пустоту: — Эй, кто здесь? Выходи! Она не осмелилась повторить попытку к бегству и покорно следовала за священником. А ведь неизвестный, чей покой она потревожила, возможно, мог спасти её. Так миновали они набережную. Достигнув площади, священник внезапно остановился. Задыхаясь, цыганка осмотрелась. Она увидела спящие дома, звёздную сыпь в небе и… нечто вроде большого чёрного креста посреди площади. Зубы бедняжки издали барабанную дробь. Она узнала и это страшное сооружение, и эту площадь. Теперь-то она поняла, где находится. Адский священник приволок её на Гревскую площадь. Здесь она плясала прежде, давно, безумно давно. Эсмеральда раньше не думала о виселице, служившей главной достопримечательностью этого места, привыкла не замечать её. Беспечная молодость несовместима с мыслями о смерти. Но теперь, взглянув на простёртую в вышине перекладину, девушка с беспощадной остротой почувствовала: нынче ночью виселица предназначена для неё. Бежать некуда. Если не преследователи, то адский священник настигнет беглянку и приведёт опять сюда же. Клод, одной рукой продолжая удерживать Эсмеральду, другой откинул скрадывающий черты лица капюшон. Цыганка и без того уже узнала его. — О, я так и знала, что это снова он… — пролепетала она обречённо, уронив голову на грудь. Так сдаётся лань, загнанная сворой гончих.