И я, конечно, думать мог, Когда на трубочку глядел, На голубой ее дымок. Как ты когда-то мне лгала, Что сердце девичье свое Давно другому отдала.*
Лучи солнца проскальзывали внутрь башни сквозь уцелевшие бойницы. В тонких лучах Хвар плясала и оседала на камни пыль. Чудом попавшие сюда заросли иван-чая тянулись все выше и выше, к спасительному свету. Но его здесь так мало. Зато крапива вдоволь отвоевала себе место, заменив своей порослью некогда деревянный пол. Сквозь пышную зелень показывались верхушки камней. На их гладко обтесанных боках уже появились первые кустики мха. Когда-то камни прочно лежали в винтовой лестнице, что вела наверх башни. А теперь, пережив войну и запустение, они покоятся на сырой земле. По стенам вился вездесущий вьюн, будто пытаясь заполнить собой появившиеся там пустоты. Зелень забивала трещины, дыры, щели, бойницы. Дверь, некогда подпертая досками, издала жалобный скрип. Кто-то снаружи завозился, замешкался, походил туда-сюда. Удар. Ещё один. И пара прогнивших досок сломались под натиском. Через дырку в двери просунули руку и стали щупать — что это держит преграду? Тонкая девичья длань сразу нащупала доску. — Я её подвинула. Попытай удачу ещё раз. — сказала Аырся и отошла от прохода подальше. Куница больше не стал бить в дверь плечом, а с одного удара ногой снес ветхую древесину. От такой силы помялась крапива, встала столбом пыль, а вековая тишина содрогнулась из-за шума незваных гостей. — Да, негусто у них тут было. — волчонок прошел за «порог», оглядевшись вокруг. Сколько же лет здесь никто не жил, что все так поросло? — Постой, я гляну что там. — он кивнул на еле уцелевшую каменную лестницу, что вела наверх. — Ещё чего! — рассмеялась Арыся и первее него полезла сквозь крапиву к ступеням. Будто непослушные дети, что убежали играть в лес, они наперегонки лезли сквозь колючие листья. Зелень, выше голов, скрывала от них свет, будто и вправду оба оказались в чаще. На ступенях стало идти полегче. Но ноги Арыси то и дело норовили подскользнуться на мху. Дева старалась держаться за стены и руку Куницы, шедшего впереди. Тихий хруст, и волчонок остановился прямо перед проемом в верхние палаты. — Что такое? — дева подергала его за рукав. Куница поднял из-под ног переломанную пополам стрелу. Уцелевшее древко уже почти превратилось в труху, а наконечник покрылся темными пятнами. — Татарская. — волчонок перстами оттер с железа грязь. Еле заметные узоры вились змейками по потускневшему орудию. Только воины Орды могли позволить себе столь искусно сделанные стрелы. Они молча перешагнули оставшиеся ступени. В верхние палаты не было двери. Она лежала на полу и догнивала в ворохе выросшей здесь травы. По каменным стенам чернели пятна, будто тени былого пожара. Сквозь обвалившуюся крышу на ковер зелени падали лучи Хвар. На уцелевших перекладинах чудом выросла зелень. Арыся подняла взгляд вверх, где в густой кроне, вилось чье-то гнездо, откуда слышался писк птенцов. Куница, отойдя в тень, приметил некогда дубовый стол. Покосившийся, поросший мхом, утыканный стрелами, он не утратил только своих искусно сделанных узоров по бокам. Волчонок кончиками пальцев провел по нему рукой. Взгляд зацепился за сгоревшие до обугленных досок полки у стены. Средь вороха черных головешек мелькали белые обрывки былых грамот и кованных ярлыков. Похоже, что здесь когда-то сидел сам воевода. Куница обошел стол и замер. «А вот и он…» — пронеслось в голове у него, когда взору открылся покойник. В почерневшей кольчуге, с кованным ободом вокруг головы и с мечом в повисшей вдоль тела руке. От него почти ничего не осталось — только кости. Из груди мертвеца торчали три татарские стрелы. Только, похоже, погиб он вовсе не от них. Может хотел укрыться от врагов в башне, но они его, словно медведя из берлоги, пытались выкурить огнем. — Даже некому земле было предать… — Арыся подошла к волчонку, спокойно глядя на покойника. — Придется, значит, нам. — Куница потянул на себя меч из костлявых рук мертвеца. Тот, будто почуяв скорое упокоение в ином мире, покосился да завалился на бок. Из другой длани, которую мертвяк держал сжатой, на пол покатилась большая железная монета. Урусска подняла вещицу с пола. На одной стороне монеты была дева с опущенными руками — Макошь. А на другой — цветок, что звался Перуновым. Оттерев от засохшей крови оберег, Арыся ещё раз посмотрела на мертвеца. В его кованном очелье не было никаких знаков, а на груди все ещё виднелся почерневший крест, как у тех, кто поклоняется Распятому. — Пойдем позовем кого-нибудь, и вытащим его во двор. — Арыся мягко взяла Куницу за руку и повела к лестнице. Теперь они шли молча. Урусска сжимала в руке оберег, а Куница думал, где рыть яму, чтоб упокоить мертвеца. Войдя под сень крапивовой рощи, они узрели то, о чем не ведали, когда бежали наверх. Стоило только взглянуть под ноги, чтоб понять — они идут по костям. То тут, то там из-под земли торчали уцелевшие древки, лежали потемневшие лезвия мечей, осколки щитов, черепа, цепи кольчуг и продырявленные шишаки (1).***
— Большое поселение здесь когда-то было — прокряхтел Захар и закинул ведро в очередной колодец. Грохот пустой посудины о камни на дне предвещал, что здесь воды тоже нет. — Народу было…! И все дружинники да кузнецы. Они и службу исправно несли, и поля пахали, и избы новые ставили. С ними их жены да дети жили. — он потянул ведро за веревку. — А теперь все… — Захар выпрямился, окинув взором развалины крепости. — Нету никого. — А в кого люди здесь верили? — Арыся зашагала вслед за дружинником к следующему колодцу. Надобно было до вечера успеть проверить, есть ли здесь вода. А ежели нет, то найти ручеек аль озерцо какое. — Да разное поговаривали. — мужик оглядел очередной колодец. Этот вообще обвалился. Похоже, татары на славу здесь побесились. — Из православных люди были, из староверцев. Во всякое верили, пока Киев не видит. — он гулко вздохнул. — А что? Кому в чистом поле будет дело до твоего Бога? Да никому! — И где мы их всех хоронить будем? — дева оглянулась на башню, где давече они с Куницей нашли мертвяка. А вслед за ними и другие отыскали в развалинах Беловежья погибших. От кого только голова осталась, от кого — все тело. Разное отыскали. И вот напасть странная — все мужи. Ни баб, ни детей. Но трогать пока не стали. Все решили, что будут разбираться с этим завтра, а пока надобно было переночевать здесь спокойно. Избы все пожгли ещё татары, а внутри каменных стен никто спать не захотел — что зверь, что человек мертвяку под боком рад не будет. Посему стали ставить ночлег во дворе. На розжиг огня пошли уцелевшие перекладины, сено и береста. Осталось найти воду, тогда можно спокойно спать. — Да за стенами, а где ж ещё? — пожал плечами Захар. — Погоста у них тут нету. А может и был, да только не найти ничего. — а тем временем последний колодец пустовал, как и другие. — Мда… — почесал бороду дружинник. — Беда… Арыся поглядела вниз, туда, где свет еле касался высохшего дна. В отголосках лучей были видны края ведра и чего-то ещё. Было похоже на пряжку ремня. — Ой, а там что-то есть… — дева, махнув рукой, подозвала дружинника к себе. — Ну-ка… — Захар поводил веревкой так, чтоб дно ведра уперлось в пряжку от ремня. И в том месте пол колодца показался ему мягче. — Эх, зараза! — сплюнул он, сетуя на то, что ничего-то там не видно. — Дай мне щепу аль палку какую. Кивнув, урусска отбежала к разваленному хлеву. Там лежало тьма различных досок и щепок от крыши. Выбрав несколько, она принесла их Захару. Дружинник поджег одну из них кресалом и пустил вниз. Свет огня промелькнул по сухим стенам колодезной ямы, мазнул по выступу в стороне, упав к ногам скелета. — Ещё один. — глухо сказал мужик. Покойник сидел на дне, склонив в кручине голову. По спине Арыси прошел холодок, стоило ей подумать каково это — видеть перед смертью как над головой пролетают свободные птицы, льется жизнь от лучей Хвар, бежит с небес живительный дождь. — А вон ещё! Урусска присмотрелась поближе. И правда, совсем рядом с трупом виднелась костлявая рука с золотым браслетом. Похоже, его блеск Арыся тогда и увидала. — Держи. — Захар сунул один конец веревки деве в руку, а сам взял палку. — Привяжи к чему покрепче, да сама хватайся. — А ты? — растерянно протянула Арыся. — Неспроста они там сидели. — Захар снял с пояса ножны. — Хочу глянуть, кто там ещё есть. Урусска и дружинник привязали один конец веревки к столбу от овина. Перекрестившись, мужик перемахнул через край колодца и, держась за пеньку, спустился вниз. Арыся неотрывно смотрела, как дружинник, ступая по отвесной стене, оказался в самом низу. Сначала дева потеряла его макушку в колодезной темноте, но потом в искрах кресала показался образ Захара. — Что там? — не выдержала урусска, когда дружинник присел у костлявой руки с обручем. — Там дальше лаз есть! — крикнул ей мужик. И без лишних слов Захар исчез под выступом в стене. Арыся сдавленно зарычала, сетуя на самовольство дружинника. А ежели с ним что случится? Но Захар ходил не долго. Миг спустя он снова вынырнул из лаза и стал подниматься по веревке вверх. — Ну? — спросила дева, когда дружинник уже стоял на земле. — Даже аршина не прошел, как уперся в завал. — Захар отряхнул рубаху от комьев земли. — Но там дальше что-то да есть. Огонь в моей руке дрожал, будто от ветра. Наверняка этот ход вел куда-то за крепость. — А откуда там тела? — спросила урусска. — Явно не татары сбросили их туда. — Рука от женщины, а дальше я видел её тело. — он почесал кустистую бороду и хмыкнул. — Видать, они пытались вернуться зачем-то в крепость. Аль уйти отсюда. — Теперь нам это не ведомо… — вздохнула она. Захар, пребывая в глубоких думах, сунул в девичью руку тот самый обруч. На золотой грубой вязи виднелась звезда. — Знакомо? Арыся молча кивнула. В её руках колодезным холодом стыл браслет со звездой Лады. Похоже, когда-то она освещала путь живой деве. А сейчас затерялась на дне вековой тьмы.***
Острый месяц упирался рогами в темную плоть небосклона. Серое покрывало ковыля стелилось до горизонта. А меж еле заметных троп плясал ветер. В руках Алия родилась искра из кресала. Он поскорее поднес её к трубке во рту и втянул воздух. Горький дым от трав осел на кончике языка, а пряный запах курева заполнил всю грудь. Волк спрятал кресало в кисет на поясе и обернулся на шаги позади. — Я только на миг отвернулся, как ты набрался от уруссов всякой гадости. — Куница добро оскалился, но волк не мог не приметить, как тому не по нраву мерзко-горький дым от трубки. — Ой, отвяжись — огрызнулся Алий, отвернувшись к степным далям. С уцелевшей крепостной стены можно было хоть вечность глядеть, как безмолвно живет и дышит край. До сюда не долетали шумные разговоры волков и уруссов, не падал свет костра, не преследовали чьи-то взгляды. — Здесь гнездо вить будешь али к нам спустишься? — Куница подсел к другу на крышку пустого сундука. — Так вы с Захаром всех мертвяков вытащили? — он не стал отвечать на вопрос волчонка. Потому что сам не знал, что и сказать. Хотелось остаться тут, но ночевать лучше в тепле у костра. — С колодца только остались. — помолчав, волчонок молвил. — Я благодарен тебе, что спас её. Алий покрутил в руке трубку, потряс ею, выбивая дотлевшую траву. Поджав губу, он сжал персты на тонком деревянном изгибе. От чего-то захотелось в ярости сломать её, как тростинку, но он не смог. Потому что уже привык, что она где-то рядом и другой такой уже не найти. Алий вытряс остатки трав из трубки да убрал её в кисет. — Пусть теперь меньше под ногами мельтешит. — коротко рыкнул он. Им не надо было говорить имен, чтоб знать о ком ведется речь. — Она будто без этого не может. Везде свой нос засунет. — легко рассмеялся Куница. Алий лишь хрипло хохотнул и опустил взгляд. Казалось, урусска и вправду не может усидеть смирно. Может это кровь зверя такую шутку играет, а может дурь человеческая. Аль правда, что Арыся только горе за собой и несет. В думах прояснился миг, когда они с Арысей сидели на дней той ямы, а над их головой горело само небо. Дикие крики умирающих товарищей и треск горящих досок пугали зверя. Не было хуже наказания, чем отсиживаться там, в темной низине. Алия все ещё трясло от того, что он успел ускользнуть от хищных лап гибели. И благодаря кому…? Волк обернулся на Арысю, которая завороженно глядела на зарево. В её серых очах застыли слезы, а челюсти сжались будто от дикой боли. Перепачканные кровью пальцы сжимались в кулачке. Тогда Алий переложил меч в другую руку и подвинулся ближе. Он обнял за плечи окаменевшую в ужасе урусску. Дева не отпрыгнула, не закричала, не стала бить его за такое. Арыся все ещё сидела и, кажется, боялась даже дышать. — Не страшись так… — глухо прошептал волк. — Ты ведь сам боишься. — как-то обиженно протянулся дева. Но рукой Алий ощутил, что она обмякла. Перестав быть похожей на идола, урусска начала надрывно дышать, будто давиться всей этой гарью. — Почему…?! Зачем…?! Я не понимаю… Волку все сказанное казалось просто бессмыслицей. Но для девы это была молитва. Она уже не знала, каким Богам стоит кричать, чтобы её услышали. Ведь в этом ужасе могла услышать её только Мара. — Тише, на голоси ты так…! — шикнул на неё волк, зажимая деве рот. По грубой коже дланей потекли горячие крупные слезы. Арыся вырвалась из его хватки и просто уткнулась в плечо. Прямо как маленький ребенок, который ищет защиты у матери. Но матушки здесь нет. Есть только холодный и жестокий волк. Только от чего-то зверь лишь крепче обнимает её, ложась вместе с ней в мягкую траву. В ушах шумит бой его сердца. Такой быстрый и громкий, что не слышно даже битвы. — Я приношу одни беды… — урусска всхлипнула и неловко обняла волка в ответ. — Кто такое сказал? — даже не подумав ляпнул Алий. — Ты. Волк лишь тяжело вздохнул и хрипло рассмеялся. — Забудь. — он погладил её по спине. — Просто забудь сейчас… — Но ведь из-за меня умерла матушка и Хор — Мой отец тоже погиб, но я же не виню в этом себя! — вдруг резко зарычал волк. — Жизнь много чего может оборвать — война, голод, старость, глупость! Не вини себя в чьих-то бедах, пока сама не вонзишь нож тому человеку в грудь. Арыся замолкла. Она вся сжалась, будто напуганный зайка в лапах волка. Приподняв голову, Алий прислушался. На краю оврага слышались глухие удары копыт. От лязга кованной сбруи по спине шел холод. Волк подтянул поближе меч и крепче обнял урусску. Оба, затаив дыхание, ждали пока незваный гость уйдет восвояси. Всадник спешился, подходя к их укрытию. Дева подобрала из-под ноги камушек и уже приметила, куда лучше его закинуть. — Не смей, дура — одними губами прошептал Алий. — Сиди тихо. Но Арыся ослушалась его, кидая камень далеко в сторону. Степняк тут же бросился туда, выискивая во тьме беглецов. Волк, почуяв что враг купился на обман, вскочил с земли. Он поднялся из-за края оврага, вынимая короткий нож, и метнул его в мужика. После глухого удара, тот повалился наземь замертво. — Пошли. — Алий потянул урусску за собой. Конь степняка все ещё был рядом, и на нем можно было домчать до их стоянки. Но Арыся заартачилась. Дева, замотав головой, потянула его обратно. Волк хотел было прикрикнуть, только вот конь уже сбежал, испугавшись чего-то во тьме. Алий лишь тихо рыкнул и опустился рядом с урусской. — Чего сейчас-то струсила? — грозно спросил Алий. Дева промолчала, глядя куда-то в ночь. Волк не мог знать, где ходит Мара. А вот Арыся, наученная горькой судьбой, могла ведать, от чего погибель их может ждать. Не стоит шутить и в этот раз с судьбой Когда небо заволокло предрассветной дымкой, Алий хотел было толкнуть урусску, только вовремя заметил, что та спит. Прикорнув у него на плече, она крепче сжала в руке булгарский нож. Губ тронула легкая улыбка, когда он вспомнил её спокойное ото сна лицо. Как золотые лучи рассвета тронули её пшенично-пыльные локоны. Как Арыся забавно нахмурилась от света Хвар. Ему бы стоило тогда тоже поспать, но почему-то не хотелось смыкать очей. Алий не мог оторвать взгляд от урусски, пока в груди больно колотилось сердце. — Луна скоро высоко взойдет, а мы все тут сидим. — Куница поднялся с насиженного места, чтобы спуститься к костру. Алий вздрогнул, когда от слов друга дурманящий сон были спал. Пропал образ её лика и теплый свет от волос. Осталась только тупая, ноющая боль там, где все ещё стучит сердце. — Твоя правда. — волк пошел вслед за будущим вожаком.***
На утро Захар был мрачнее тучи. Дружинник с утра ничего не ел, а все искал по развалинам былой Беловежской крепости свою скобу (2), что пред венчанием ему подарила жена. Тонкая медная ящерка служила ему оберегом и убором уже не один год, а теперь бесследно пропала. Он ведь даже её не снимал, держа на вороте рубахи. За день надобно было успеть разобрать камни в уцелевших палатах. Тогда ночевать можно будет под крышей, а не в чистом поле. Общими трудами мужики успели к закату не только расчистить все от сора, но и подпереть лесами стены, где камень плохо держал. Куница и Дану нашли в остатках кузницы колун, наковальню, молот, поломанную, но пригодную пилу, да крепкую цепь. С таким добром каши не сваришь, но дружинники предложили перековать цепь на гвозди, чтоб можно было что-то приколотить. Ещё волки отыскали уцелевшие сундуки и бочки. Этим летом они может и не успеют чего посадить, но в следующий год надобно где-то будет хранить зерно. А пока в бочки Арыся натаскала с дальнего ручья воду да забила лари найденным вещами. Работать закончили к ночи и легли голодными. На утро опять случилась пропажа. У волка украли кольцо. Стал он искать вокруг, а нет нигде. Ну, начали ползти по люду слухи, что в стане есть воришка. Вскрылись старые обиды. Теперь каждый боялся за свой скарб. А Куница с Захаром только головами качали. Вот только ж мирно стали жить! Днем за работой обиды забывались. Нужно было быт налаживать, а не глотки грызть. Но нет-нет, да поглядывали косо. К исходу второго дня была и крыша над головой, и стены вокруг, и сухой пол под ногами. Разводить костер в чистой палате не стали. Заместо этого набросали горячих углей в три казана и расставили по углам. Хоть как-то, но от ночного холода это спасало. Только Арыся все равно спать средь мужиков не хотела. Ей и в телеге было неплохо. Улегшись поближе к мешкам, чтоб не дуло, дева стала вслушиваться в стрекот сверчков под колесами. Шелест травы и фырканье коней убаюкивали, а усталость смыкала очи. Из дремы урусску выдернул хруст и шаги. Совсем близко, под телегой. Дева медленно приподняла голову, чтобы осмотреться, но в округе царила кромешная тьма. Тогда Арыся вслепую нащупала под боком булгарский нож, улегшись обратно. Ежели кто и полезет на рожон, то напорется на лезвие. Вслед за возней под повозкой раздались тихие голоса. Не ясны были их речи, но говоривших было двое. Арыся зажмурилась, когда кто-то ударил по дну телеги снизу. Резкое шиканье, и все умолкает. Урусска, собравшись с духом, медленно встает, спускается босиком наземь да присаживается. Что-то белое быстро мелькает в тени повозки, исчезая в кустах крапивы. Горящие златом девичьи очи отыскивают беглеца в темноте, но тот растворяется за обваленной стеной. Все ещё держа ближе к себе нож, Арыся ложиться обратно спать. Будто от дурмана, дева проваливается в долгий сон, после которого она поймет, что ночной гость утащил у неё найденный в колодце оберег. И кражи под луной прекратятся.***
Они жили здесь уже целую седмицу, а колодец так и не раскопали. Захар посчитал это не нужным, раз за одичавшими садами вишен есть яма с водой. Ходить до неё далече было, но Арыся исправно таскала оттуда по десяток ведер за утро. Стряпать одной на ораву уставших мужиков было делом нелегким, только скоро обещались приехать помощницы и помощники. Много народу теперь сюда пригонят. Будут земли пахать, избы ставить, стены строить, скот вести, детей растить. Жизнь снова хлынет в эти края. А пока что тут все пахнет смертью. Идя с ручья, урусска видит курганы, что недавно они вырыли для погибших в крепости. Все в одном месте лежат. Сегодня был хороший день. Кто-то из волков поймал в силки пятерых зайцев разом. Тушки надобно было выпотрошить, а для этого натаскать воды да побольше. Арыся привязала кувшин к веревке и опустила в яму. Та была не глубокая — на три головы выше самой девы. Но вода в ней, то мелко стояла, то поднималась после дождя. Поставив сосуд на камень, дева обернулась к Великой степи. Здесь она начинается и стелется до самого края земли. Где-то там Сарай Ал-Джедит, спят кости змеев, а люди живут в синих дворцах. Урусска любила смотреть на край, где земля и небо касаются друг друга. Там будто что-то было, но в тот же миг все кончалось. Всплеск воды в кувшине заставил Арысю вздрогнуть и обернуться. На камне у ямы сидела маленькая девочка. С подола её рубахи и длинных черных волос капала вода, будто малышка вынырнула прямиком из пучины реки. К белой, почти прозрачной коже, липли зеленые листочки и темные кляксы ила. Дитя держала худую руку над кувшином, куда что-то уронила. — Кто ты? — с опаской спросила Арыся. Грудь девочки не вздымалась от дыхания, а безжизненно замерла. Даже стук сердца не пробивался сквозь тонкие ребра. Дитя подняла на урусску свои большие голубые очи и захлопала длинными густыми ресницами. Она в тот же миг подскочила на ноги, опрокинув сосуд на камни. Под звонкий треск глины, девочка будто растаяла из виду. Только рябь по воде пошла. Арыся нагнулась к яме, но даже глаз беглянки не увидела. Она опустила веревку в воду, но никто даже не схватился за неё. Тогда урусска достала из-за пояса гребешок и положила его на мутную гладь. Даже тогда малютка не появилась. Бросив гиблое дело выудить мавку, дева нашла средь осколков кувшина медную скобу Захара и волчье кольцо. Подержав в руках найденное добро, подумав хорошенько, решила урусска подложить его хозяевам ночью. А самой потемну придти сюда, поглядеть, что будет.***
Лучи заката расплылись текучем золотом по степному сухостою. Пух от диких трав вздымался и летел ввысь, когда копыта коней стучали по земле. Сбруя звонким переливом, будто стаей колокольчиков, трепетала в шаг бегу зверей. Прохладный ветер целовал разгоряченные ланиты, пускал свои длинные пальцы в локоны волос, обнимал невесомыми рукавами пояса. — Яп! Яп! Яп! — Арыся, звонко смеясь, смотрела в бесконечную даль Великой степи. Утопающая в золоте, она напоминала ей о далеком Царьграде. Но если купола церквей и храмов были холодны и высоки, то до тепла лучей благородного Хвар можно было дотянуться рукой. От того становилось ясно, почему уруссы не хотели идти под веру крестов. Здесь их монастырь, их близкая сердцу обитель, где все ведомо и понятно. Солнце, земля, река, ветер и небо. А чего ещё надобно было простому человеку для счастья? Рядом пронеслась черная тень. Куница без труда обогнал урусску, пустив вороного вскачь. Темный, аки ночь, зверь не бежал, он летел над золотым морем. Белый пух вплетался в его гриву, будто звезды загорались в высоком небе. — Не зря Дану взялся тебя учить сидеть в седле. — хмыкнул Куница. Дав роздых коням после бега, они отпустили их пастись рядышком, а сами пошли дальше. Забравшись так далеко в степь, что отсюда не видать стен Белой Вежи, оба ощутили счастье. Здесь никто не посмотрит косо и не скажет «Зачем деве зверь, если на свете полно добрых молодцев» аль «Эта девка тебя до беды доведет». Казалось один только Дану был рад за них. — Не хитрое дело сидеть, надобно еще и не упасть. — рассмеялась дева, припомнив, как старый волк поднял её в седло да пустил коня вперед так, что Арыся чуть не свалилась прямо наземь. — Меня в седло до этого только брат тянул. — урусска вдруг погрустнела, вспомнив о мальчишке. Как там Атей? Ох, Макошь, он ведь наверняка так плакал, когда узнал всю правду! — Ему бы пришлись по духу здешние просторы. — грустно улыбнулась она. — Ты все равно скучаешь по ним? — Куница понимал её, ведь сам добрым словом вспоминал хоть и вредного, но мудрого шамана. Если б не этот старик, то жить было б сложнее. — По всем. — кивнула Арыся. — Даже по Опойе. — Но в стаю все равно не вернешься. — для волчонка это был уже не вопрос. Ежели раньше дева и сомневалась, не имя за душой ничего, то теперь, после ужаса и страха, пережитого среди зверей, она решила уйти. — Коли я буду и дальше бежать от этого страха, то ничего путного не выйдет. — вдруг молвила урусска. — Во мне ведь все ещё течет кровь волков. А значит, могу стать волчицей. — дева замерла и посмотрела в глаза Кунице. — Матушка ушла оттуда, потому что любила меня больше, чем отца. Мне пока нет никого дороже тебя. Её маленькая длань коснулась его щеки. Куница мягко сжал девичьи персты и коснулся их губами. Он понимал, что случись та же песня, что и с Веданой, Арыся уйдет из стаи без сожаления и горя. — Ты так всегда боишься за меня. — от её глаз не ускользнуло смятение в его очах. — А научи меня держать меч. — Арыся отошла от него на шаг и отвязала от пояса булгарский нож. — Али хоть его. Куница противится не стал. С такой жизнью, как у них, женщина должна уметь постоять за себя. Почти все волчицы в стае знали управу с ножом и конем. Только он не знал с чего начать. Ясное дело, что Арыся уже не одного человека убила, уже ведает как да куда лучше бить. Но с легкостью может пропустить удар от врага. — Тебе пока это не нужно. — волчонок мягко опустил девичью руку с ножом. Он отвязал сам пояс, на котором висел клинок. Куница обошел к Арысе за спину и закрыл ей глаза кушаком (3). — Зачем это? — дева неловко пошарила рукой перед собой, но волчонок снова перехватил её запястье и отнял нож. — Стой здесь — прошептал ей на ухо Куница. Юноша подозвал к себе вороного и снял с поводьев колокольчик, что помогал всаднику отыскать того. Тихо, чтоб даже шагов не было слышно, Куница подкрался к деве. После мягкого перезвона, волчонок с лукавым смешком молвил: — Поймай меня! Арыся потянулась, но не в ту сторону, как вдруг сзади снова раздался колокольчик. Развернувшись, дева снова пошла на поводу хитрого волка. Но и тут смогла ухватить лишь его тень. Куница искусно обводил доверчивую урусску, почти не прилагая труда. Стоило сделать два шага в сторону, и, вот, она уже хватает воздух. — Где же ты, Куница? — её голосок, подобно колокольчику в его руках, зазвенел веселым смехом. — Где ты? Ему казалось это забавным, но в тот же миг волчонок понимал — она может оказаться такой же беспомощной уже пред врагом. «Поймай меня» — все повторял он, обходя очередной её выпад. Арыся только смеялась и спрашивала «Где же ты, Куница?». Пару раз дева ухватила волчонка за рукав рубахи, но он ловко вырвался из хватки. Один раз урусска не попалась на его уловку и почти достала до Куницы, но и тут он не поддался. А Арыся все смеялась, продолжая эту странную игру. Она училась слушать без глаз, замирать не месте, силясь найти во мраке Куницу. В тот же миг урусска осторожно выбирала путь, куда идти, ведь ненароком можно и упасть. Так и с врагом — не упускать его из виду да смотреть по сторонам. Вот, кажется, все просто, но на деле это непосильный труд. — Поймай меня! — Куница крикнул куда-то в сторону, оказавшись позади Арыси. Колокольчик из его рук полетел вслед за словами. Но дева не повелась. Она резко развернулась к нему лицом, срывая кушак с лица. — Попался! — рассмеялась урусска, когда волчонок подхватил её на руки. Арыся пригладила волчонка по отросшим рыжим волосам. Наклонившись ниже, она прильнула прохладными губами к его веснушкам на щеках. Тугой ком внизу живота снова напомнил о себе приятной негой. От опасной близости родного человека тянуло в омут, которому не видно конца. Хотелось спустить с цепей зверя, что томится внутри в ожидании чего-то ещё. Но Арыся сдержалась. Дева осторожным поцелуем коснулась губ, будто спрашивая дозволения. Куницу позабавила девичья трепетность. Вспомнился жар в её очах, который сейчас она старательно прячет. Неужто ей стыдно за желание, что терзает их обоих? Волчонок подался вперед, кусая её ланиты, без стеснения рыча от неги. Кунице так хотелось снова увидеть зверя, от которого в серых глазах пляшет золото. Он оторвался от её губ, припадая к бледной коже на шее. Арыся склонила голову, позволяя волчонку оставить укус на бледной коже. А вкус горячих капель крови застилал волчьи глаза пеленой. Оба были на краю той пропасти, куда без стыда хотелось упасть. Но их отрезвил звон колокольчиков в сбруе и ржание лошадей. Оба коня неслись к своим хозяевам, будто говоря им, что пора уже возвращаться домой.***
— Вот те крест, на месте лежало! — Захар перекрестился и потряс в руке найденную намедни скобу. — Может, это, нечистая? — усмехнулся кто-то из дружинных. — Тебе уж не один десяток годин, а ты все в нечистую веришь. — усмехнулся Захар. — Бабьи сказки! — расхохотался он. — Вы горазды валить вину на всякое, но не на себя. — протянул Алий, что сидел на ларце у окна и пускал клубы дыма из трубки. — Ну, пошутил кто-то не добро. Ну, вернули вещь. А чего спорить-то теперь? — У нас вроде в рядах скоморохов не бывало, чтоб такое творить. — Захар покосился на подавшего голос дружинника. — А вот то, что волки падки на злато аки воронье на труповину — это я слыхал. Захар успел отгородить Алия прежде, чем тот метнулся бы к мужику. — Остынь. Волк от немой злобы сжал кулаки и фыркнул на дружинного. Да что с этих наглых уруссов взять? Только могут, что брехать попусту да байки рассказывать. — И ты, Илья, умолкни. — Захар грозно взглянул на притихшего друга. — Ишь, распустили языки да кулаки тут! В дозор ночью хочешь?! — Да понял я, понял. — Илья угрюмо отвернулся, продолжив чинить тетиву на луке. — А я и вправду слыхал, что в этих краях лихо бродит. — решил вклинить свое слово Глеб. Дружинник опасливо покосился на Алия, прежде чем продолжить. — Не зря, говорят, что татары отсюда ушли так быстро. — Думаешь, что храбрые воины, бравшие под градом стрел и огня Хорезм побояться лешего да водяного? — рассмеялся волк. — Не шути с огнем — обожжешься. — пригрозил ему лукаво Глеб. — Гляну я на тебя, когда мавка в воду потащит. — Окстись! Ты где здесь воду углядел, чтоб мавка водилась? — рассмеялся Захар. — Горазд ты языком сказки чесать, да только правды в них мало. — А ведь у вас, зверей, тоже нечисть всяко водится. — молодому дружиннику стало любопытно, кто во тьме ночной бродит у шатров скифов. — Мы никого не боимся. — холодно отрезал Алий. — Волк не ведает страха. Глеб тут же сник, Илья лишь обиженно фыркнул, а Захар только покачал головой. Вскоре ночь вошла в свои владения. Стихли разговоры, разбрелись дозорные, сонный полог накрыл землю. Лишь только сверчки стрекотали в зарослях ковыля. Только Алию от чего-то не спалось. То на одном боку, то на другом все мерещилась она. От настырных дум у волка уже шла кругом голова. Какая-то неведомая злоба раздирала сердце на куски. И гадко, и мерзко, но отпустить не в силах. Коротко рыкнув, волк поднялся на ноги. Он схватил кисет с трубкой и травой, да отправился за порог. Холодный ночной ветер и безлунное небо тут же отрезвили его. Мрак и холод был для зверя подобно пощечине, от которой будто все встает на свои места. Думы больше не крутились вокруг девицы, но Алий все же раскурил трубку. Горький дым осел на губах, будто сама злость выходила с ним наружу. — Дура. — сплюнул волк, глядя на тлеющую в трубке траву. Со стороны обвалившейся кузни раздались шаги. Будто кто-то шлепал босыми мокрыми ногами по камням. Алий обернулся и узрел Арысю. Дева стояла посреди двора в одной мокрой рубахе. С её распущенных длинных русых волос капала вода. Посиневшие от холода губы раскрылись в лукавой улыбке, обнажая острые клычки. — Ты что здесь делаешь…? — завороженно спросил волк. Его пугал бледный вид урусски. Тонкая кожа казалась почти синей, а глаза, будто сверкали мертвецким блеском. Алий даже не успел заметить, как Арыся подошла к нему. Холодная вода с её волос капала ему под ноги, а от дыхания тянуло сыростью. Дева нежно улыбнулась волку, кладя свою руку ему на плечо. Арыся подалась вперед, еле касаясь его губ. — Пойдем со мной… — тихо прошептала урусска и взяла Алия за руку. Он даже не смел сказать поперек слова. Ведомый, словно баран на убой, волк медленно шел вслед за девой. В его думах роились мысли почему она вся мокрая, откуда пришла и куда ведет. Но Арыся, будто слыша его, все быстрее спешила прочь за стены крепости. Алий не помнил, как они миновали старый вишневый сад и оказались около старого разрушенного колодца, где все ещё плескалась вода. — Что тебе нужно? — тихо спросил волк. Но дева не стала его слушать. Она снова потянулась к его губам, только теперь от прежнего трепета не осталось и следа. Урусска, будто пыталась напиться сполна горечью неразделенной любви. Её тонкие ледяные руки обвились вокруг его шеи, словно веревки. Юноше бы впору бежать прочь, но он опьянел. Алий в ответ обнял её, дергая вымокшую рубаху на спине. Ладонью волк прошел по нежной ровной коже, на которой не было и следа от старых шрамов. Это не она. Алий разорвал поцелуй и тут же стал захлебываться в воде. Его так завлекла эта дура, что он даже не заметил, как оказался в колодце. А перед ним была вовсе не Арыся. Сквозь мутную воду на волка глядели сверкающие мертвецким светом глаза из-за плывущих черных локонов. Мавка вцепилась ему в руку своими костлявыми пальцами и обнажила клыкастую пасть. Алий рванулся вверх. Только к нему будто привязали бочку с камнями. Смех коварной мавки раздавался отовсюду. — Пойдем со мной! Пойдем! Ты же меня любишь! Меня! — её голос сменялся с чужого на Арысин. — Алий, хватайся! — сквозь пелену воды он услышал голос урусски. Вдруг в воду что-то упало, нечистая ослабила хватку, а его рука скользнула по веревке. Схватившись за неё, волк потянулся вверх. Сквозь мутную гладь вмиг зацветшей зеленью воды глядел неровный свет месяца. Волк из последних сил метнулся ввысь, боясь в любой миг задохнуться. Он поднял руку и попытался нащупать край ямы. Кто-то схватил его за мокрое ледяное запястье. Это была Арыся, которая всеми силами помогала ему всплыть. Алий с немалым усилием, но все же вынырнул. Он упал на землю, когда выбрался из этого злосчастного колодца. Грудь жгло каленым железом, руки болели, а ноги тряслись. Алий силился отдышаться, но его будто до сих пор целовала мавка. — И зачем тебя туда понесло?! — голос Арыси дрожал то ли от злости, то ли от страха. Она накинула на плечи волка свой платок. — Уйди…! — хрипло закричал Алий и отшатнулся. Пред его глазами все ещё стояла та Арыся. Мокрая, холодная, костлявая, мертвая. — Это я, Алий… — урусска мягко коснулась его плеча пальцами. Её живые серые очи излучали тепло. — Все хорошо, Алий… Алий… Он без сил упал на траву. Её голос и смех мавки все ещё гомоном стояли в ушах. Алий прикрыл от усталости очи, даже не заметив, как провалился в сон.