-А если бы он вернулся опять, Что ему я сказать бы могла? -Что я ждала, я хотела ждать, Пока не умерла.*
Жар быстро в избе осел, да так, что пришлось открыть настежь ставни и дверь. Но все равно не вздохнуть. Ведана утерла лоб и скинула с себя передник, оставшись в одной длинной рубахе с закатанными рукавами. Пот застилал глаза, а женщина упорно продолжала стоять у нагретой печи, следя за тем как длинный нож накаливается в огне. Казалось, заворожил её огонь настолько, что не слышит она воплей мальчишки. Радим, сын кузнеца, сидел на узкой скамье, схватившись дрожащей рукой за голень, а по пальцам его не переставая текла кровь. Мальчишка был бледен как снег да все жался к матери, испуганно уставившись на знахарку Ведану. — Может лоскутом перевяжем? Аль ещё водичкой промоем? — чуть ли не рыдала Млада, прижимая к себе сына. — Ежели не хочешь моей помощи — я вас здесь не держу. Но тогда сыну твоему долго не жить. Марыся, неси рушник! — крикнула знахарка, доставая нож из печи. В избу со двора вбежала девочка, держа в руках только что выполосканную от крови ткань. — Побойся Сварога, Ведана! По живому-то! Сыночек мой мал ещё! Дай настоек лучше да мы пойдем! — уже во все горло кричала женщина, руками сына закрывая. Ведана рассмеялась. — Я Сварога чту, но Велес мне судья! — она наклонилась к мальчишке, убирая в сторону руку его матери. Огромный ровный порез с ладонь уже весь наполнился кровью. — Как каленым железом рану жечь — он мал, а как дрова колоть без отцовского разрешения, так взрослый уже. — усмехнулась женщина. — Терпи! — шикнула она на Радима, стоило тому пискнуть. — Матушка Макошь, помоги. Матушка Макошь, помоги… Матушка Макошь… — причитала Млада, как завороженная смотря на руки Веданы. Знахарка схватила ногу мальчишки. Он было рыпнулся, но женщина держала крепко. — Возьми, аль поможет. — Марыся подала Радиму деревянную ложку. Он послушно раскрыл рот, зажимая зубами рукоять. Девочка же пристроилась рядом с матерью, держа под раной вымоченный в прохладной воде рушник. Ведана прижала раскаленный нож к ране. Радим вздрогнул всем телом, мыча как теленок, зубами зажимая ложку. Из его глаз хлынули слезы и он, дрожа как лист на ветру, сильнее прижался к матери. Млада замерла и зажмурилась, все громче шепча молитвы Макоши. Рана вспенилась, зашипела, пустила нити пара. Кровь перестала капать на рушник, а кожа вокруг лезвия вспыхнула алым пятном. Ведана убрала нож, и Марыся тут же обернула ногу в прохладную ткань. — Впредь тебе это напоминанием будет. — усмехнулась знахарка, нож обратно в печь убирая. — Ногу три дня не бередить, повязки к утренней и к вечерней менять. Я тебе мазь из багульника дам, чтоб быстрее заживало. Пока мать с сыном пытались успокоиться да отдышаться, Марыся принесла длинную палку, из которой они хотели метлу к зиме сделать. Ведана сложила в платок два горшочка с мазью, и велела дочери проводить гостей до калитки. Радим шел медленно, держась за руку матери да на палку опираясь. — Марыся — тихо окликнула девочку Млада, когда они уже от избы отошли. — Ты скажи матушке своей, что я прощения у неё за все прошу. Не хотела я её оскорбить своими словами. Шибко мне страшно было за сыночка моего, вот и вспылила. И благодарность мою ей передай, а я вам завтра к полудню молочка, да яиц принесу. — Не ваша вина, что накричали. — с улыбкой покачала головой девочка. — Она все понимает и на вас в обиде никогда не была. Ступайте с миром. Проводив Младу с сыном, девочка вернулась в дом, где знахарка репу в горшок нарезала, последней горстью крупы засыпая. — Млада тебе благодарствие передать велела да извинение за все. Она к полудню нам молока с яйцами принесет. — Марыся на скамью у окна села. Ведана ничего не ответила, горшок в печь ставя. Душно в избе. И на дворе, как назло, полуденный жар к вечеру не пропадает. Лето жаркое, сухое, саранчи на полях столько, что солнце закрывает. Тяжело сейчас живется в их селении. К полудню на страде по полю целый рой погани этой кружит. И не прогонишь никак. Боятся в общине, что голод зимой придет. Просили люди Ведану в лес сходить да Велесу поклонится, а знахарка ни в какую. Говорит, мол, не в его власти беду прогнать и помощь искать нужно не у богов, а у людей. — Может у Сварожичей урожая все-таки попросим? Я с тобой в лес пойду — спрашивает у матери девочка. — Не в Сворожичах дело, а в людях. — вздыхает Ведана. Хотели как-то мужики в соседнюю общину идти за жрецом Дождьбога. Но, говорят, нет уж ни жреца, ни общины — скифы все пожгли. Молва идет, что поселение не хотело второй оброк платить князю, и он золотом из казны разбойникам заплатил, чтобы даже следа от общины не осталось. Ой как, люди князя не любили — слишком жадный и злобный под старость стал. Берет столько, что людям простым еле пережить зиму хватает. Уж с весны по селениям слух идет о бунте против Тмутараканского владыки. И слух, видимо, до него самого дошел. А тут и община не хочет оброк платить. Вот и решил он люд простой запугать да от неугодного поселения избавится. И живут бедные люди между молотом и наковальней — между буйной стихией и княжеской властью. После вечерней, пока девочка во дворе песком горшки натирала, Ведана достала из-под половиц сундучок свой заветный. С виду он был неприглядный, зато внутри хранились целые сокровища. Здесь и серьги медные, и браслеты железные, и гребень из дерева заморского, но самое драгоценное — это сарафан алый, по подолу речным жемчугом расшитый. Ведана холщовый передник тут же скинула, а сарафан надела. Крутится вокруг себя, смотрит как подол развивается да жемчуг трещит. Достала она из сундучка два очелья** из кожи тура, и переплетя русую косу, надела один на лоб. А второй для дочки взяла. — Марыся, поди сюда! — крикнула Ведана с крыльца. Девочка послушно к матери подошла, и знахарка ей второе очелье на голову повязала. — Через год тебе четырнадцатая зима придет. Пойдем вместе в Ярилов день через костры прыгать. — улыбаясь произнесла женщина, поправляя светлую косу дочке. Смотрит Ведана на дочку и все больше дивится как та на отца похожа. Сама женщина маленькая, смуглая, голубоглазая, русая. У дочки же глаза лисьи, разве что не золотые, а серые. Лицо вытянутое, плоское, бледное, да только щеки всегда от зноя и ветра алеют. И нос, словно у зайца, вздернутый. Марыся на соседских детей не была похожа — она их выше да тоньше, словно березка в поле. — Лучше б ты меня к капищу Велесову взяла, чем на гулянье. — девочка надулась, словно мышь на крупу. Уж хотела она на мать свою быть похожей, ворожбой да врачеванием заниматься. Но Ведана её учит только целебные травы собирать. — Обожди ещё немного и будет тебе капище. — знахарка взяла оберег, что висел у дочки на груди. Деревянная печать Велеса всегда была спрятана у Марыси под рубахой, а сейчас лежала поверх передника. Это плохой знак. — Смотри, чтобы никто его у тебя не видел. — произнесла она, убирая оберег девочке под одежду. — Он охранять тебя будет, покуда чужой, злой, глаз его не увидит. Тогда Велес станет бессилен. — Не в богах дело, а в людях, да? — повторила Марыся слова матушки. Ведана лишь улыбнулась тепло да расцеловала дочку в щеки. — В дом никого не впускай, до утра поспи, и меня раньше первых лучей не жди. — наставляла знахарка дочку. — Как скажешь, матушка. — улыбнулась Марыся, а сама думает как в отсутствии матушки будет её гадальные кости кидать до утра. Ведана остатки вечерней трапезы в горшке рушником повязала да пару яблок со стола взяла. Все аккуратно в лукошко сложила и, обняв дочь, вышла за порог.***
Ночь на дворе стояла глубокая, полнолунная. Под светом холодным видны были поля, река да костры на берегу. Марыся представляла как стройные девы прыгают через огонь, плетут венки, а суженные ищут цветок папоротника. С рассветом по течению Ягры потекут венки и народ встанет в дружный хоровод. Но знала Марыся, что матушка ушла в Ярилов день не на реку. Когда-то девочка думала, что Ведана идет с селянами на праздник, пока однажды не увязалась за ней. Знахарка шла на окольную дорогу, по которой в их общину приезжали на ярмарку торговцы. Там Ведану ждал какой-то мужчина. Он приезжал на красивом вороном коне, в чью гриву были вплетены алые ленты, а к седлу привязан лук и колчан. И как бы Марыся не старалась, а лица чужака так не разглядела. Но слышала от матушки, что зовут его Тур и что привозит он им подарки заморские. Девочка лучину над столом зажгла и кости гадальные рассыпала. На деревянных костях виднелись рисунки, которые по словам матушки каждому богу принадлежат. Вот коло (солнце) — символ Рода, бык — Велес, звезда — Лада, да огненное солнце с рекой — Купала и Кострома. Марыся все кости рисунками вниз положила и по столу стукнула. Они вздрогнули, затрещали, но не перевернулись. Девочка начала дальше стучать, а кости все трещали и ни одна даже на бок не легла. Это стало уже злить Марысю и она ударила со всей силы, как вдруг потухла лучина, а одна единственная кость упала со стола, закатившись под скамью. Встала девочка, полезла за косточкой заветной. Да только когда достала, взглянув в свете луны на неё, поняла что натворила. На кости виднелась снежинка — знак Мары. Марыся кость на пол бросила, будто обожглась о неё, а у самой внутри все заледенело. Ведана дочке говорила, что кости никогда не врут и всегда показывают то, что любопытный человек хочет увидеть. И не всегда увиденное ему нравится. Девочка бросилась оставшиеся кости в мешочек собирать да обратно в сундук прятать. Лучину зажгла, а кость Мары так и не подняла. Лежит та под скамьёй, холодом веет. Марыся спать решила лечь, но даже закрыть глаза не может. Все кажется ей, что под окнами кто-то ходит и косточку заветную ищет, чтобы девочке отдать да судьбу её показать. Так, не смыкая глаз, пролежала до рассвета.***
— Мы ранёшенько вставали, Белы лица умывали Вокруг поля ходили Власия будили: Власий, проснися, Вставай, пробудися. Ты храни нашу скотину в поле, И за полем в лесу И за лесом Под ясным солнышком Под светлым месяцем От зверя лютого, От зверя хитрого, От медведя лукавого! *** — пели пахари, идущие на страду. Путь их лежал мимо избы Веданы. Солнце уже начало вставать из-за леса, а соловьи заливать свои утренние трели. Ласточки и стрижи весело резвились в поднебесье, хватая на лету снующую мошкару. Огромный, толстый шмель сел на подоконник, ища поблизости цветы, но тут же упорхнул, стоило Марысе открыть ставни. — Дядюшка Баян! — закричала она пахарям вслед. Высокий, худощавый мужчина с седой длинной бородой и в пыльной косоворотке остановился, оборачиваясь на оклик. — Доброго утра, Марыся — устало улыбнулся он. — Дядюшка Баян… Матушка с вами? — а сердце у самой из груди готово выскочить. Ведана должна была вернутся с первыми лучами. — Нет. Я её со вчерашнего вечера не видел. — растерянно протянул старик. У Марыси от его слов сердце замерло. Девочка вспомнила по окольную дорогу, где матушка с Туром встречалась. Марыся ставни закрыла, яблок в рушник завернула, нож в тряпку да за пояс под передник, и пошла из дому. Пока шла мимо дворов — спрашивала у соседей аль прохожих про знахарку, но никто Ведану не встречал. Вот уж окраина деревни видится, и дорога средь домов, а матушки все нет. Пыльная колея пустовала, даже следов копыт не было видно, и лишь ветер-суховей плясал над выжженной землей. — Матушка! — окликнула Марыся, а в ответ тишина. — Матушка! Матушка! Пошла девочка по дороге, клича Ведану. Ни следа, словно подхватил её летавец**** да унес в далекий Лагор. Но Марыся все шла вперед, силясь найти знахарку. И уже почти решила повернуть обратно, как на придорожном орешнике увидела порванное очелье да следы. Пошла девочка в рощицу, а там, у березки лежит матушка и не шевелится. Алый сарафан весь изодран, подол с речным жемчугом так вообще отрезали. Марыся замерла, задрожала, вздохнула рвано и оступилась назад. Яблоки из рук на траву посыпались. Девочка шаг еле сделала, в потом как кинется вперед. Упала рядом с Веданой, лицо её бледное в дрожащие ладони взяла, а у той из чела кровь липкая льется, за шиворот затекая. — Матушка, очнись… Очнись, милая… Очнись, голубушка… Родненькая… — заскулила девочка, целуя в ледяные ланиты Ведану. Задрожала Марыся, роняя крупные слезы. — Пойдем, милая… Голубушка моя…