Золотая цепь

Наступил вечер, и Паора снова спешила к Марке. Она так соскучилась по нему за прошедшие два дня. Конечно, она ничуть не жалела о времени, проведенном с Фалиной. Они обе в нем нуждались. Но ей так хотелось снова обнять твердое тело парня, почувствовать его сильные руки на спине, ощутить вкус его поцелуя. Она летела к нему, как бабочка на огонь. Марке ждал ее в условленном месте. Паоре показалось, что он напряжен и угрюм. Девушка обняла его и прижалась всем телом. ‒ Я соскучилась по тебе, ‒ улыбнулась она и первая поцеловала Марке. Он ответил ей страстно, как будто жаждал этого больше всего на свете. ‒ Я видел тебя вчера, сидел на дереве, ‒ рассказал парень, утягивая девушку за собой в высокую жесткую и душистую траву. ‒ Ты была божественна, всех затмила. Паора напряглась, вспомнив вчерашнее поведение Дигома, но нашла в себе силы улыбнуться. Ей не хотелось бы, что б Марке видел ее с женихом, ведь все эти отношения насквозь пропитались ложью. Иногда Паоре казалось, что на Ранде вообще нет ничего искреннего, настоящего, такого же чистого и светлого, как ее чувства к Марке. ‒ Там все девушки прекрасно выглядели, ‒ осторожно ответила Паора, а потом решила отшутиться: ‒ Может ты себе другую приглядел? Получше меня? ‒ Я и хотел бы, но это невозможно! ‒ с притворной грустью вздохнул парень. ‒ Эй, полегче, хотел бы он! ‒ Паора толкнула Марке в грудь так. Что он повалился в траву. Вопреки ожиданиям, вставать он не стал. Пару мгновений заинтересованно разглядывал девушку, а потом быстрым движением заставил упасть на себя. ‒ А ты ревнуешь, крошка! ‒ Вот еще! Ни капельки не ревную! ‒ И правильно, я же тебя не ревную, ‒ по глазам Паора видела, что он лжет, но не стала ничего говорить. Это ничего не могло изменить, ведь Ранд никогда ее не отпустит, и девушка прекрасно это понимала. Она снова поцеловала его, чувствуя на губах Марке вкус горячего солнца саванны и терпкий дух трав. Никогда ни одна туалетная вода Дигома не будет для нее такой же приятной, как эти вкусы и запахи, натуральные, живые, слившиеся с парнем. ‒ Жадная моя, никак не можешь нацеловать! Марке скатил Паору с себя спиной в траву. Его сильные натруженные руки блуждали по ее телу, лаская, губы целовали, а над ними сияли мириады звезд, холодных и безучастных к человеческой драме. ‒ Что будет потом? ‒ тихо спросил Марке уже под утро, когда они лежали, обнявшись, а ее голова покоилась у него на груди. ‒ В смысле? ‒ она прекрасно его поняла, но хотела потянуть время. ‒ В смысле, когда тебе придет время уезжать... ‒ Я не знаю, ‒ честно ответила Паора. ‒ Не думай об этом! ‒ она сама старалась не думать, не представлять, какого это будет расстаться с ним навсегда, больше не видеть, не целовать, не чувствовать. Девушке казалось, что Марке нужен ей как воздух, что она умрет без него, поэтому гнала прочь мысли, способные омрачить ее безоблачное счастье. ‒ Как это не думать? То есть вообще? Но так же нельзя... ‒ Почему? Разве мы не свободны, разве не делаем, что хотим? В этом прелесть твоего мира ‒ в свободе! Хотим, думаем, а хотим ‒ нет... Марке лишь вздохнул. Ему хотелось услышать, что она никогда его не забудет, даже через много лет, что всегда будет любить его одного, даже рядом с мужем... Но он знал, что девичья память коротка, вся их боль вытекает слезами, оставляя в сердце место для новых радостей. Но мужчины не плачут, их страдания всегда с ними, тяжкими шрамами на сердцах. Марке знал, что никогда не забудет Паору, чтобы он ни сделал, какой бы она ни стала после отцовского ритуала, он через всю жизнь пронесет живой блеск ее карих глаз, нежность губ с привкусом чего-то сладкого и цветочного и звонкий смех, смех свободной девушки, способной выбирать. Нет, она никогда не выбрала бы его, но парню было бы легче, знай он, что это осознанное решение... Но у них не было права что-либо менять...