Золотая цепь

Передав Паору Гийлому и Антиле, Марке побрел назад в деревню. Небо на востоке уже розовело, предвещая скорый рассвет. У дверей их домика на окраине сидел отец. Он и правда постарел за это время, трудовая жизнь и служение древнему культу наложили свой отпечаток. Маркос соврал Паоре, его отец покинул слонов не из-за больных ног, хотя они у него и болели, он слишком любил этих добрых сильных животных, чтобы расстаться с ними, после смерти старого Шипса, его избрали жрецом. Местные жители до сих пор приносили жертвы древним богам, которым служили здесь в старинном святилище еще до войны. Это была не просто религия, жрец всегда умел что-то необычное, ему подчинялась магия, тесно связанная с культом. Теперь отец Марке был настоящим шаманом, способным говорить с богами и душами предков, лечить болезни и многое еще другое... ‒ Посиди со мной, мой мальчик, ‒ попросил старик. Марке знал, что его отец только вернулся из святилища, где всю ночь читал заклинания и приносил дары богам. Парень опустился на жесткую пыльную землю и вдохнул запахи саванны, запахи его Родины. ‒ Я слышал о твоих друзьях из дома командующего армией... ‒ начал отец, пожевывая тонкими губами. ‒ Тебе понравилась богатенькая девочка... ‒ Что с того? ‒ Марке не нравился тон старика. И поэтому он невольно начинал сердиться. ‒ Ты знаешь, кто она? ‒ Она Паора, мне больше не интересно! ‒ Она дочь диктатора, единственная дочь. И она станет женой диктатора, когда умрет ее отец. Марке не удивился. Он знал это с первой минуты. Здесь не было газет, да и читать никто не умел, но слуги из дома Лебора были их друзьями, они многое рассказывали о мире, в том числе о диктаторе и его семье. Марке знал, что Гийлом, его друг, двоюродный племянник диктатора Ролда II, а потом станет братом диктатора Дигома I. По глазам Антилы еще в первый вечер Марке понял, что Паора не просто знатная девочка с Ранда, а имя дочери диктатора он знал. Но она понравилась ему, рядом с ней ему было хорошо, ее поцелуй доставил удовольствие как ни один другой. Марке знал эту девушку всего два дня и уже понял: эта та единственная, с которой можно провести всю жизнь, любя ее от первой до последней секунды. Отец увидел это в его глазах. ‒ Не думай, что она любит тебя! Это ложь. Она смотрит на тебя с высока. Потому что ты простой работяга, земледелец, а она дочь диктатора. Для нее это веселое приключение, она уедет, когда придет время, выйдет замуж за того, на кого укажет ей отец, и никогда про тебя не вспомнит. ‒ Ты не знаешь ее! ‒ Ну, конкретно с ней я не знаком, но я знаю их породу, они одинаковые все... Это закон жизни, так было всегда! ‒ Ты не знаешь ее, отец, она святая, чистая как роса! Она просто не способна на ложь или подлость! ‒ Тем хуже для нее, потому что жить такой в верхах будет непросто! ‒ К чему ты клонишь? Хочешь, чтобы я не виделся с ней? ‒ Нет, хочу, чтобы ты отдал ее своему народу! Я владею древними знаниями, мы сможем сделать из нее куклу, подвластную нашей воле... С помощью нее мы добьемся лучшей жизни! ‒ Нет! Я ее не предам! Никогда! И не проси! ‒ Марке вскочил и отошел от отца, повернулся к нему спиной. На сжатых кулаках вздулись жилы. Парень пытался побороть гнев, но не мог, и как только, отец мог подумать, что он примет это гнусное предложение. Сотворить такое с Паорой, одна мысль об этом отвратительна. ‒ Я дам тебе время подумать. Сынок, помни, кто ты есть! Тебе никогда не стать частью ее мира, никогда не понять ее до конца! Выбери любую девушку нашего круга, и я с радостью благословлю вас, но она... Вам никогда не быть вместе, потому что львице никогда не стать женой сурриката... Это жизнь, у нее есть свои законы! ‒ Не считай меня идиотом! Я понимаю, что нам никогда не быть вместе, никогда не растить детей... Я знаю это, знаю, что нам отпущена пара недель, не больше! Но пока она здесь, она моя, и я использую каждую минуту рядом с ней, чтобы потом вспоминать об этом всю дальнейшую жизнь! Здесь между нами нет стены! Здесь мы ровны! ‒ Я дам тебе время! ‒ Старик поднялся и ушел в дом. Марке не последовал за ним. Он гулял по саванне еще пару часов. И чем больше он размышлял, тем больше убеждался в своих словах: здесь, в саванне, они могут принадлежать друг другу, а что будет потом, его не касается!