Бесы

      Волевых усилий и целой ночи, проведенной без сна стоит Анне сделать это. Решиться на то, о чем она может и пожалеть в конце концов, но… Надо с этим заканчивать, и заканчивать как можно скорее, пока в сознании еще жива мысль об этом.

***

      Следующим же вечером Аня стоит возле главного зала собраний, где только что закончилось совещание, и держит в руках тонкий белый листок. Из зала посыпались офицеры, усталые и недовольные, кто-то посматривал на часы, кто-то раздраженно ворчал. Знакомый человек в лице генерала Лебедева выходить, кажется совсем не собирается. Анна вздыхает, чуть сжимая листок в руках. Решает не стучать, а просто зайти внутрь. В центре стоит вышеупомянутый и увлеченно беседует с каким-то майором. Аня остается стоять в сторонке, спокойно дожидаясь того момента, когда генерал таки освободится. Он стреляет карими глазами несколько раз на Аню и отпускает пришлого офицера с доброй волей, и девушка буквально впихивает листок с написанным генералу в руки. — И что это? — Лебедев, несколько раз перечитав содержимое и, казалось, досконально изучив лист вдоль и поперек, вопрошает и возмущенно глядит сверху вниз. — Это заявление. На увольнение. Я ухожу в отставку, подпишите, пожалуйста. — А причина какая? — ни один мускул на лице Лебедева не дрогнул, его внешнему состоянию в этот момент мог позавидовать даже самый крепкий камень на этой планете. — Личные причины. Я ухожу по собственному огромному желанию. Вы подпишете? — Я понял. В личную жизнь на золотые горы со своим юнцом, — генерал сжимает кулаки до белизны на костяшках, сминая ко всем чертям увольнительную. — Во-первых — это не ваше дело. А во-вторых — это тоже не ваше дело, — уже совсем сбавляя голос, так, что почти не слышно, Анна приближает свое лицо к лицу Лебедева, — ты свою личную жизнь устроил, вот и мне не мешай устраивать. — Соблюдайте субординацию, товарищ майор! — Просто подпишите! Меня ждут, — она еще ближе придвигает к нему лист.       Глазами Валентина можно было убивать. И все, на что хватило его самообладания — и слава Богу, иначе пришлось бы отскребать от стен — это схватить ручку и поставить широкий росчерк подписи. Он вскакивает, потряхивая заявлением перед девичьим носом. «Совет вам да любовь» — из его уст звучит настолько громко и обидно, хотя сейчас генерал почти шепчет, чуть ли не пускаясь слюной от ярости. Подарив напоследок полный бешенства взгляд, Валентин просто отворачивается, и перед аниным лицом остается только могучие плечи и слегка седой затылок. Тело сковывает ступор, заставляя Аню надеяться. На что? На то, что поборются, на то, что она нужна. — Странные вы, мужчины. Вроде и серьезные, а ведете себя порой как истеричные девушки, — дрожь в голосе успешно удается скрыть, однако Анна уверена, что Валентин спиной почувствовал покатившуюся по щеке одинокую слезу. — Прощайте, товарищ генерал.       В ушах Валентина эхом отдается цокот каблуков, а в душе мечется нарастающий огонек паники. Он затылком чувствует удаляющуюся девушку. И… все? Кончилась малина? Ангел — если у Лебедева таковые еще остались — будто, вспорхнув с правого плеча и появившись прямо перед носом, гневно восклицает голосом в голове: «Валя! Очнись, мать твою, свой шанс упускаешь!». И дьявол на левом согласно качает головой. Потерять любимую женщину? Снова? Ни за что! «Лебедев, ты не не генерал и не мужик, если не сейчас же не остановишь ее!» — кулак Валентина с силой впечатывается в стол, а сам он разворачивается, замечая уже девушку, готовую выйти не только из зала, но и из его, Лебедева, личной жизни, и в несколько широких не то шагов, не то прыжков настигает Аню. Девушка, уже взявшаяся было за ручку, испуганно вскрикивает от ощущения чужой — родной — тяжелой ладони на своей. Ее в мгновение разворачивают и, крепко прижав к стене, целуют. Целуют так, что подгибаются коленки, а из головы вышибает начисто все мысли. Валентин заводит анины руки ей же за голову, продолжая судорожно сжимать запястья, и продолжает терзать губы, прикусывая нижнюю и пуская струйку крови. От металлического вкуса Аня словно отмирает, спусковой крючок щелкает где-то на задворках сознания, спуская с цепи пса, что так долго копил ярость в собственной душе, и девушка отвечает на поцелуй, грубо вцепляясь губами в ответ.       Валентин отрывается и берет в руку заявление. — Чтобы такого больше на моей памяти никогда не случалось, — шепот сейчас для обоих звучит громче, чем любой мегафон. Лебедев уничтожает жалкий листок на мелкие кусочки за считанные секунды и отбрасывает остатки былого протеста в разные стороны. — Никогда. — Никогда, — вторит ему Аня, и генерал снова прижимает ее к себе за талию, стискивая железной хваткой, и вцепляется в окровавленные губы с новой силой. Аня когда-то слышала, что собственнический инстинкт — это инстинкт, присущий каждому мужчине… Так как насчет других, но Лебедева природа таким даром точно не обделила.       Генерал запирает на внутренний замок помещение, не то, чтобы стратегическое, но очень необходимое, даже несмотря на то, что в министерстве еще полно народу. Аня тем временем пропускает сквозь пальцы лебедевскую короткую шевелюру, пытаясь быть еще ближе, еще сильнее раствориться в нем. Одним мощным движением Лебедев разворачивает их на пол-оборота и ведет к столу, не разрывая пламенного поцелуя. Как только доходят до стола, об этом извещает свалившаяся груда бумажек от сильного удара, Валентин подхватывает партнершу под ягодицы, усаживая на стол и раздвигая коленом стройные ноги.       Раздеваться не стали практически совсем: только анина обувь и китель улетели куда-то на пол со скоростью света, а пуговицы на рубашке разлетелись под натиском генеральских рук. В ответ девушке удается снять с Валентина только китель, как ее руки тут же пригвождают к горизонтальной поверхности. Девушка раздосадованно шевелит ногами, нетерпеливо ерзая и испепеляя Валентина затуманенным взглядом. Солдатской выдержки хватило только на то, чтобы задрать форменную юбку. Лебедев успевает тихо порадоваться, что Аня не изменяет своей привычке не носить колготки, а заменять их чулками, иначе он бы не поскупился на силу и разорвал бы к чертовой бабушке женский предмет одежды.       Аня задыхается от возбуждения, когда Валентин легким движением стягивает нижнее белье. Смотрит, не отрываясь, глаза в глаза, и тяжело дышит. Мужчина шарит по карманам руками и, достав из одного из многочисленных блестящий квадратик с защитой, протягивает его Ане. На задворках сознания пробегает мысль: «А все ли военные носят с собой контрацептивы тоннами, надо обязательно у себя проверить», но тут же рассеивается. Аня дергает зубами кончик упаковки, Лебедев расстегивает ремень, спуская брюки вместе бельем вниз, и девушка молниеносно раскатывает презерватив по уже налившейся кровью плоти. Никто больше ждать не мог: остатки самообладания Валентин давно растерял и терпеть более не собирался. Мужчина опирается локтем на стол, не отрывает взгляда от голубых глаз ни на секунду, практически не моргает.       Анна наконец захлебывается облегченным и громким стоном, когда Лебедев делает толчок бедрами, и приподнимается навстречу. Валентин опускается уже полностью, накрывая девичьи губы своими. Задает так нужный им обоим ритм — быстро и размашисто, так, чтобы все бумажки со стола смести, так, чтобы этот самый стол прошел внеплановую проверку на прочность. Аня стонет, мычит, кусает Валентина за губы, но его это, кажется, совсем не волнует. Девушка обвивает его талию ножками, а сильную шею — руками, и все сильней льнет к нему.       Напряжения уже не выдерживают ни Валентин, ни Анна. Быстрый темп, всепоглощающая страсть, желание быть ближе. «Больше мне нужно, больше» — почти воют в голос. Аню трясет, она вгибается кошкой, прижимаясь к мужскому телу. Внутри все вдруг резко сжимается, и девушка поднимает голову к самому уху Лебедева и громким шепот выстанывает: — Ва-а-аля!       Лебедев сжимает зубы и в несколько толчков достигает предела, изливаясь и прикусывая девичью шею так сильно, что на завтра в том месте точно останется лиловое пятно. Для того, чтобы восстановиться им обоим нужно немного времени полежать кожа к коже, и только после этого Валентин медленно поднимается. Аня жмурится, словно довольный кот, все еще пребывая где-то в другой вселенной.       Девушка не успевает заметить, как Валентин, уже одетый наклоняется, щекоча дыханием лицо, и смеется. Смеется. Искренне и так легко, что бабочки в животе, кажется, порхают уже по всему организму. Аня приходит в себя, когда Лебедев зацеловывает каждый миллиметр ее лица невесомыми поцелуями: в щеки, нос, лоб, губы. — Собирайся. Поехали, — он легко подхватывает Аню за руку, поднимая со стола. — Куда? — мозг еще плохо соображает, и девушка недоуменно поднимает брови. — Ко мне, — Валентин произносит это как само собой разумеющееся. — А Юля? — Она у подружки, у Светы, сегодня и завтра. Поехали, это не обсуждается.       Лебедев легким движением спускает девушку вниз, надевает обувь. Анна глазами ищет нижнее белье, и, натыкаясь на него в руке у генерала, уже тянется, чтобы забрать, однако на полпути ее останавливает широкая ладонь. — Тебе это, — Валентин трясет черными кружевными трусиками, — сегодня не нужно.       Слишком похотливо звучит, и Аня невольно краснеет от услышанного. — И как Вы себе это представляете? — Ты. — Ты…       Валентин опускается к самому аниному ушку, и тихим жарким шепотом произносит: — Отлично представляю. Красочно и в разных позах, — мужчина убирает женское белье во внутренний карман, и Аня краснеет еще сильнее и сглатывает ком в горле. Валентин тянет ее за руку к выходу и улыбается. Ане ничего не остается — только следовать за Лебедевым, прижимая китель совсем под горлом: от пуговиц на блузке осталось лишь название.       У входа в зал стоит рядовой; даже если он что-то слышал, то вида не подал, только вытянулся в струнку при виде офицеров. Лебедев с Аней держаться в министерских коридорах на пионерском расстоянии, хоть и конспирация дается обоим невероятно сложно.       Служебный «Тигр» стоит на парковке, а скучающий водитель роется в телефоне, приоткрыв дверь машины. Как только на периферии замаячил генерал с помощницей, тут же подбирается, закрывает дверь. — Поехали, — Валентин помогает забраться в машину Ане и дает команду водителю.       Джип мчит по дороге, остальные машины расступаются, пропуская его вперед. Мимо бесконечно тянется вереница домов, а небо теряет последние лучи солнца. В ноябре темнеет уже рано, и Москва потихоньку загорается ночными огнями.       В машине двое, не считая водителя. Он сжимает ее руку, так нежно смотрит на смущенную до ужаса девушку. В ноябре уже холодно. Только два сердца бьются в унисон — тук-тук, согревая друг друга.