Бесы

      Аня не спускается на завтрак к девяти часам, и Валентин начинает серьезно нервничать, причем не только по личным причинам - второе важное совещание было назначено на сегодня. Но Аня не приходит ни к пятнадцати минутам десятого, ни к половине. Лебедев в один глоток допивает кофе и, кивнув персоналу на выходе, влетает на четвертый этаж по лестнице. Лифт ждать слишком долго - а им нужно быть готовыми уже к половине одиннадцатого - поэтому Валентин подбегает к номеру практически на максимальной скорости. Перед дверью останавливается, и сознание накрывает со скоростью света. Сглатывает и с трудом поднимает руку, стучит. С мыслями собираться и решать, что делать и как говорить, наверное, уже поздно, потому что за дверью раздаются медленные шаги, замок щелкает, и в дверном проеме возникает фигура Ани. Валентин внутренне вздрагивает, но не подает вида - Анна выглядит не то, чтобы плохо, а очень плохо. Ужасно, если говорить честно - волосы растрепались и торчат в разные стороны, а на коже не осталось живого места от слез. Аня нервно вздрагивает, напрягая милое личико, чтобы сдержать рыдания, которые все норовят прорваться наружу. Как только она поднимает взгляд, то глаза тут же наполняются новой порцией слез, а губы кривятся и начинают мелко-мелко подрагивать. Валентин открывает рот для того, чтобы напомнить о времени или же просто что-либо сказать - он сам не знает. Аня лишь отходит в сторону и пропускает его вперед, приопустив голову. Лебедев проходит и останавливается в коридоре, мысленно собираясь и набирая в легкие воздух. - Аня, - он обращается к ней так впервые, несмотря даже на произошедшее ночью. - Я... хотел узнать, все ли в порядке... - как глупо-то такое спрашивать, - у нас скоро выезд и... - В-Валентин Юрьевич, - снова подавляет судорожный вздох, - я в п-полном п-порядке. Я с-сейчас спущусь. - Аня проговаривает очень быстро, старается во всяком случае, но глаз от созерцания ковра на полу не отрывает. Но он только коротко и незаметно вздыхает, а в глазах пробегает тень такой вселенской печали отчаянности, что этого бы хватило, чтобы перекрыть все выражаемые им чувства за последние несколько лет. - Отлично. Тогда я жду в холле, - хочет еще что-то сказать, но так и не решается, видимо, и выходит, оставляя Анну наедине с собственной нарастающей истерикой. Девушке не удается удержать громкого всхлипа, и она чуть наклоняется, приоткрывая рот в беззвучном крике. Нескольких секунд хватает, чтобы хоть немного прийти в себя, и Аня отправляется в ванную. Пару всплесков себе в лицо холодной водой, и мозг, затуманенный рыданиями, более или менее проясняется. "Да ладно. Ты просто напридумывала себе лишнего" - ей даже становится немного противно от самой себя. - "У него же таких сотни. Не ты первая, не ты последняя." Снова отрезвляюще проходиться по лицу, шее и даже немного по рукам холодной водой и приступает к сборам. С сегодняшнего Аня решает немного меняться - для себя или, возможно, для Лебедева - сама себе на этот вопрос ответить не может. Пока еще. Нужно научиться жить дальше, так случается. Аня усмехается своим убеждениям, закручивая новый локон. Наверняка жизнь ее просто не любит, заставляя терпеть боль как душевную, так и физическую. Анна коротко выдыхает и устремляет взгляд в зеркало. В мгновение он становится холодным и равнодушным, и девушка зарывает свои чувства глубже в

***

      Перед выходом Аня сверлит взглядом верхний ящик прикроватной тумбочки, где лежит заветная пачка с небольшим количеством таблеток успокоительного. Стоит около десяти минут, думая над дилеммой - взять или не взять? - потом кивает внутреннему "я" и, не став брать таблетки, резко разворачивается и выходит из номера, громко дверью хлопнув. Проходит мгновение, и Анна все же возвращается, сметая баночку из шкафчика, и кидает в сумочку. "Они не понадобятся." - твердит себе она, но в для успокоения души сжимает внутри сумочки таблетки. Когда выходит в холл, то видит Валентина, который нервно меряет помещение шагами и, вероятно, уже продолжительное время - девушка с ресепшена неоднозначно и взволнованного провожает его взглядом то в одну, то в другую сторону и поглаживает трубку служебного телефона, стоящего на стойке регистрации гостей. Лебедев планомерно разворачивается в сторону подходящей Анны и встает на месте. Затем облегченно - и заметно - выдыхает и идет навстречу. - Вы вовремя, - произносит он. Надо же, опять на "вы". - Пойдемте, у нас немного времени. - продолжает говорить своим отрывистым и глубоким голосом, а у Аня все сознание занимает одна чертова мысль, настолько сильно разрастающаяся, что на виски начинает сдавливать боль: "Неужели ему все-таки наплевать?". Служебная машина подъезжает точно в срок, забирая представителей российской армии и отправляясь с ними прямо в здание немецкого правительства.

***

      С совещания возвращаются по отдельности. Анна изъявляет желание прогуляться по какому-то парку в центре города. Акцент делает на желании побыть наедине, смотря взглядом своим непоколебимым, намекая на собственное одиночество. Валентин глядит в ответ тяжело, словно видит перед собой ту, что хочется оберегать, крича на весь мир: "Мое!", не отпускать и держать, держать... Наверное, очень он стал похож на того Лебедева, которого он так тщательно оставляет за стенами их с Юлькой квартиры. Такого... заботливого и, быть может, даже любящего. Он вздыхает и кивает головой, беря с девушки слово о постоянной связи. Хотя и не хочет выглядеть слишком навязчиво и глупо со стороны, но сдержать волнение, копящееся внутри с самого утра, он просто не может. На душе скребут кошки, раздирая своими коготками-предвестниками-чего-то-очень-неприятного ее на куски, заставляют думать о возможно назревающем разговоре. Интуиция генерала редко обманывала - такой он человек, поэтому он все же решает отпустить Аню одну, знает - непростая штука, эти серьезные разговоры. Вся его жизнь вдруг кажется Лебедеву одним сплошным ожиданием чего-то неприятного, того, что может нанести душе сильный и непоправимый урон. А выдержит она, душа-то? Говорят, что нервные клетки не восстанавливаются. Валентин обычно усмехается на это, а со стороны посмотреть - так и правда, не восстанавливаются. С каждым таким "разговором", будь он действительно таковым, или же мы все-таки можем назвать разговором любое неприятное событие - уже неважно, внутреннее "я" Валентина постепенно разрушается и разрушается. Столько стресса и боли приходится на его истерзанную уже от этой же боли душу, что кажется, любой шаг, даже малейший, и Валентин свалится в бездну. В расщелину, где нет ни радости, ни печали, ничего там нет. Есть только боль. Всепоглощающая, раздирающая. Сколько уже было за неполные пятьдесят лет Лебедева таких толчков? Сотня? Две? Тысяча? Не пересчитать. И с каждым его загоняют все ближе, ближе... А сам он становится меньше, меньше. Порой Валентину чудится он сам, будто со стороны, как в зеркало смотреть. Только вот в зеркале он не Валентин Юрьевич, генерал-лейтенант Российской армии, а просто Валя. Валя. Мальчик семи лет. И мама, и папа рядом. И нет никаких забот, есть только любовь и гармония. И так грустно и невыносимо просто становится в такие моменты, как хочется вернуться туда, где даже воздух пропитан счастьем, что Валентин до физической боли сжимает зубы, но заглушить душевную так и не получается. Такое, наверное, уже не вылечить - нет лекарства от болезни души. От болезни сердца есть, от болезни мозга даже есть, а вот от психологической боли - нет. И чтобы не говорили врачи эти, психологи и остальные. Раненное сердце не зашьешь, так? Или, может, портной нужен такой, который смог бы? Лебедев не знает...       В гостиницу он возвращается один и, как только захлопывается дверь, три раза медленно и глубоко вдыхает. Потом также медленно выдыхает. Сжимает рукой переносицу почти до хруста кости и впивается пальцами в кожу на ладонях. Широкими шагами пересекает пол номера, подходя кровати. Там, внутри маленького ящика прикроватной тумбочки, лежит бумажник. А в бумажнике, в потайном кармашке две фотографии - одна маленькая, размером 3:4, словно из паспорта. На ней Юлька, совсем маленькая, со смешным и несмышленым личиком, улыбается своими немного кривыми зубками. На второй, той что побольше, он сам с маленьким свертком на руках. Валентину двадцать шесть, и он все еще полон радости и счастья. Карие глаза светятся любовью к маленькому человечку, которого Лебедев держит на руках. Завернута в кокон из одеял тоже Юлька, которой только неделя от роду. Валентин разглядывает фотографии минуту, две... не знает. Юля выросла, жена умерла. Не осталось больше людей, кто может поддержать его хоть как-то. Зашить сердце, добавить смысла в жизнь. Дочка все больше и больше отдаляется от него, желая жить своей собственной самостоятельной жизнью. Это логично, нормально, так было всегда. Валентин так убеждает себя каждый раз, когда с Юлей происходит очередной скандал или непонимание. Слишком уж много он потерял, чтобы так просто взять и отпустить. Лебедев вздыхает опять и встает с кровати, хватая с пола сумку с компьютером. Открывает черный, идеально отполированный ноут, открывает крышку и вбивает пароль. Тихо надеется на то, что Юля не занята и сможет ответить. Через несколько гудков в скайпе ответ так и не приходит, Валентин уже отчаивается и собирается захлопнуть ноут, как вдруг раздается легкий мелодичный писк и на экране всплывает довольное юлькино лицо. Лебедев облегченно выдыхает и, чуть улыбнувшись, машет рукой в камеру. - Привет, пап! - Юлька вспыхивает тысячью радостных огоньков и машет в ответ. - Как дела? Ты чего такой грустный? Что-то случилось? - Дела могли бы и получше идти, знаешь ли... - Лебедев слегка ошарашен таким количеством вопросов от дочери. - А я разве грустный? - врет и не краснеет, но надеяться на то, что Юля спишет заметную печаль на его лице на первое впечатление и ничего не скажет. - Ты меня за дурочку держишь? - ан нет, не сработало. - Давай выкладывай! - Лебедеву становится так тепло на душе, что он расслабляется и растягивает губы в широкой улыбке. И выглядит это все со стороны необычным настолько, что Юля даже замирает на секунду от удивления. Но в следующий же миг улыбается в ответ, показывая ряд ровных - не то, что в детстве - белых зубов. - Я хотел спросить у тебя кое-что... - Валентин неуверенно мнется, чуть ли не первый раз в жизни, кстати, собирается с мыслями и выдает совсем неожиданное, - ты когда-нибудь ошибалась? - Э-э-э, пап, ну... Я много косячу - тебе ли не знать, - Юля неопределенно чешет в затылке. - Что ты имеешь ввиду? - Трудно объяснить, - приходится увиливать всячески, - давай на конкретном примере тебе покажу, - Валентину вовсе не хочется врать дочери, но напрямую он говорить все же не готов. - Допустим, я сильно обидел одного человека , который мне очень дорог. Того, чье душевное состояние мне не хотелось бы портить. Но я все же этого добился. - Пап, что ты, кого-то обидеть мог? - Юлька прыскает со смеху, но видя непроницаемый взгляд отца, затихает. - А по конкретней-то можешь? - Я... обидел, оскорбил и не знаю, как подойти и... извинится? - полувопросительно произносит Валентин, немного опуская глаза. Юля взволнованно подбирается и смотрит отцу прямо в глаза. - Пап, хочешь ты этого или нет, но нужно разбираться. Извинения - это всегда трудный шаг. Но лучшее, что ты можешь сделать - это побороть себя и пойти на мировую. Поговорить просто, - дочь уверенно так глядит, что Лебедеву вдруг невыносимо хочется гордиться ею. Он улыбается и благодарно кивает. - Скажи, пап, а этот твой "конкретный пример" - это, быть может, реальная ситуация? Я понимаю, если тебе неудобно говорить и прочее, но... - она делает паузу, - ты влюбился?       Лебедев давится воздухом и таращит глаза на дочку. Зрит в корень? Возможно... Но Валентин себе в этом ни за что не признается. Пока что. - Юлия! Что за вздор? - Пап, я думала, ты не будешь стесняться проявления своих чувств. Хотя бы не передо мной. Я не хочу, чтобы ты мне врал, - Юля серьезно заверяет отца в своей собственной надежности, и мужчине вновь становится приятно от ощущения этой самой надежности. - Юль, если это и случилось бы, ты об этом узнала, вероятно, самой первой. Не волнуйся, - он кивает ей, обозначая, что все хорошо. Но на самом деле... на самом деле все возможно не так уж радужно... - Обращайся, пап, обращайся, - тихо смеется Юля, и Лебедеву все никак не хочется отпускать этот момент доброты и счастья между ними, что он затягивает ее в еще один разговор.       Они болтают долго - два, три часа, но даже не замечают времени. Только когда за окном раздается грохочущий звук, сопровождающийся звучным журчанием и стуком воды за окном, а связь начинает прерываться, они прощаются и обещают друг другу созвониться завтра. Валентин откладывает ноутбук и подходит к окну, за которым уже вовсю бушует стихия. Через балконную дверь видно соседний, правый, который ведет в анину комнату. Света нет. Ни звонков, ни смс на телефон ему тоже не поступало. Заставляет поволноваться, если быть честным. Лебедев берет свой ключ и выходит из номера. В душе потихоньку нарастает беспокойство, оплетая сердце своими липкими лапами. Когда стучит в дверь, ответа, естественно не получает. Сжимает нервно в руках телефон и начинает расхаживать взад-вперед по коридору. Потом спускается вниз на ресепшен, где на стойке регистрации стоит уже какая-то другая девушка и приветливо улыбается. Валентин кладет локти на стол и разглядывает ее своим строгим и немного устрашающим взглядом - Девушка, вы не видели Анну Павлову? - Постоялицу из четыреста двадцать первого? Нет, он не появлялась, - лаконично отвечает она. Лебедев тяжело оглядывает огромный холл, собираясь задать очередной вопрос, как вдруг автоматическая дверь распахивается и в отель входит... Аня. Или нечто очень на нее похожее. Мокрая, дрожащая всем телом, волосы прилипли к шее, а форменный пиджак потемнел на два тона. Девушка еле переставляет ноги, подходя к стойке. Лебедев в ужасе ее осматривает, раскрывая рот для сотни гневных вопросов, но Анна прерывает этот поток одним жестким, возможно неуместным жестом в его сторону. - Валентин Юрьевич, - все, что успевает сказать она, перед тем, как мир в ее глазах резко тускнеет, а сама девушка погружается в неведомую темноту...