Композитный призрак замка Мальборк

      В сводчатом зале потрескивал огонь, вдоль потолка шла фреска, она изображала батальную сцену. Кони, копья и люди перемешались и слиплись в один пёстрый комок, непонятно, режут воины друг друга – или обнимаются.       – Какая жалость! – воскликнула Марта. – Значит, ты не нашла там своих друзей?       Грейн схватилась за голову, дёрнула волосы, с досадой отвернулась. Ветер свистел всё громче. С полки над камином свалилась чугунная фигурка рыцаря и разлетелась, словно была из хрусталя.       – Да толку, если бы и нашла, – проговорила хозяйка. – Всё равно Свидетельство хранит лишь копии памяти, а не живых людей. Ни рая, ни ада, Марта. Ни рая, ни ада.       Надолго повисло молчание. В щели сильнее и сильнее задувал ветер, словно снаружи начиналась гроза. Но через окно не разглядеть ничего, кроме стеклянного шара, зажатого между лиан. Наконец, Марта решилась спросить:       – А потом? Ты продолжила их искать?       Грейн воззрилась на собеседницу, как будто первый раз заметила. Покачала головой:       – Я поняла, что слишком мало понимаю в окружающем, умею недостаточно. И принялась учиться. Первым делом разложила по полочкам знания, доставшиеся от прошлой хозяйки. Добивалась полного порядка, однако вдруг вылезало неизвестно откуда новое и принималось метаться, круша шкафчики. Не сразу я поняла, что так ведут себя озарения – проявляется талант Тирейн.       К тому же, её Путь постоянно звал меня: стоило увидеть систему маскировки каких-нибудь тонсинианских летучих мышей, тут же руки тянулись к чертежам. Как исполнить подобное в технике? Этот вопрос не отпускал, пока не получится, зудел и затмевал солнце.       Открылась способность видеть будущее. Нет, не ахай – передо мной лишь разворачиваются возможные варианты, могу определить наиболее вероятный, а что точно случится, не знаю. К тому же, у меня оказалось слишком много ненужных качеств: миролюбие, усидчивость, сродство к лошадям и прочее. Они рвали мозг на части. Пришлось отдать это всё обратно в Древо.       – А разве душевные качества можно брать и отдавать?       – Можно, Марта. Для нас с тобой. Я хватила лишку, пока искала способ проникнуть в Свидетельство. Надо было найти девочку, которая умирает перед первым попаданием в Древо, ещё до Испытания. Открыла подходящий фонарь, скопировала такую себе, выспросила подробности смерти – и уничтожила. Тогда-то ко мне и перешли потрясающая способность к вышиванию объёмной гладью и заразительный смех.       – Уничтожила?!       – Совсем не то, что ты думаешь! Стёрла мнемокопию личности, забрав навыки. Вернулась к моменту гибели вышивальщицы, пораньше отправила её в Древо и заняла место перед пяльцами. С прибором маскировки, который изобрела Тирейн, это оказалось легко. Ворвались революционеры, проткнули шпагой. Я надеялась, что меня тут же возьмут к себе стеклянные тётки, но просчиталась: оказывается, им не каждый нужен. Потом корни утащили, вылечили. Пришлось проделать всю тягомотину с допросом и уничтожением ещё шесть раз, и на седьмой – получилось! Я очнулась на корабле Свидетельства.       Марта прикрыла рот ладонью. Она наконец-то поняла, почему тевтонка жаждала отпущения. Уняв трепет, монашка проговорила:       – Ты убила восемь девочек? Просто чтобы пройти, куда тебе надо? И ещё Тирейн…       – Не убила. Их личности хранятся в Древе, я уничтожала лишние копии. Кроме Тирейн, конечно. Но сотворенное во имя целей Ордена не может быть греховно.       – Ты это сотворила для целей ордена? Или для своих?       – Да какая разница?!       – Вот именно – никакой.       Грейн откинулась на спинку лавки и процедила:       – Кто ты вообще – послушница при лагере? Что сама сделала выдающегося?       – Я просто носила воду. Очень много воды требуется, знаешь ли, до полусотни вёдер в день. И всё время в гору, носила и носила. Больше – ничего. Отпускаю грехи твои, сестра, во имя Господа, Аве. Или ты в чём-то ещё собираешься покаяться?       Серые глаза сузились.       – Ещё я должна покаяться в уничтожении послушницы Марты.       – Неужели ты, – испуганно проговорила та и сжалась, – хочешь меня убить?       Грейн устало вздохнула:       – Это не убийство, сколько раз объяснять. Древо не даёт убивать. Ты – мнемокопия. Всего лишь сотру тебя из своего мозга.       – Так значит…       Марта вскочила, запнулась об лавку и чуть не свалилась. Монашка с изумлением осматривала зал с тонкими колоннами и сводчатым потолком. Она в ужасе прошептала:       – Всё вокруг – твоё сознание? И я – всего лишь отпечаток? И ты сотрёшь меня, как след на песке?       Грейн медленно поднялась, вышла из-за стола и попыталась улыбнуться, но юное лицо перекосилось жуткой гримасой. Гобелены колыхались, ходили волнами. И вдруг ветер завизжал, взревел, и полотнище с апостолами сорвалось, полетело и врезалось в стол, опрокинув его. Стало видно рисунок на стене…       Не рисунок.       Серая штукатурка кое-где ещё оставалась, из-под неё скалились кирпичи. Позеленевшие, скользкие. Их посекли снаряды, скололи ядра, слизали потоки воды. И на кирпичах, и на штукатурке темнели кляксы – пятна крови.       Марта сделала шаг назад. Из-под ноги выкатилось нечто гулкое, болотного цвета…       Голова! На обтянутом кожей черепе сохранился один усик. Посреди лба мумии зиял пролом. Она открыла рот с выбитыми зубами и беззвучно закричала.       Из горла Марты вырвался странный звук, среднее между стоном и мяуканьем.       – Прости, – поморщилась Грейн. – Мне не следовало брать тебя из Древа вот так вот, личность целиком. Но я должна была кому-то исповедаться. А ни одно существо во всей Множественной Вселенной для этого не подходит лучше, чем ты, моя сестра по вере. Я сама.       – Ты могла бы вернуть меня обратно, где взяла.       – Тогда ты запомнишь сегодняшнюю беседу. И не останется никого, кто мог бы меня исповедать, а Устав предписывает делать это семь раз в год. Не бойся, ты не умрёшь; твоя память навечно запечатана в Древе. Больно, да; но Господь завещал нам терпеть, страдание очищает. Где он, правда – Бог?       – Бог – он в душе! – воскликнула Марта, пятясь.       Грейн усмехнулась, обвела широким жестом зал:       – Вот она, моя душа. Ты видишь здесь кого-нибудь, кроме нас с тобой?       Тевтонка неспеша приблизилась, вглядываясь в точку чуть ниже подбородка монашки. Но ведь никакого пятна там нет, зачем?..       Марте под коленки врезался ледяной рычаг, она плюхнулась на попу – и тут же вскочила. Грейн плавно извлекла меч и спросила с живым интересом:       – А у тебя? У тебя внутри есть Бог? Давай поищем? Брат Конрад порой вытаскивал из подопечных занятные вещи. Один раз даже попался перстень с рубином.       Она скривилась и продолжала:       – У комтура была вечная проблема, жертвы слишком быстро умирали. Смертные тела хрупкие. Другое дело сознание: его не так просто уничтожить, разруби на мельчайшие куски – обрубки продолжат жить и чувствовать.       Монашка стукнулась спиной о стену. Куда бежать? В этом замке одна хозяйка, всюду найдёт, и не единого выхода, за сводчатыми арками – глухая кладка.       Марта подняла кроткие глаза с густыми ресницами. Но чёрные зрачки излучали не страх – жалость.       – Грейн, – позвала она, как кличут упавшего в колодец. – Грета. Неужели в тебе не осталось ничего человеческого?       – Человеческого? – тевтонка запрокинула голову, рассмеялась. – Ты ещё не поняла? Люди – это снежинки, они тают на ладони – и нет их. Лишь щерятся глупые болванки стеклянных тёток. Мы с тобой не люди.       – Что тогда?       – Что? Спроси у своего бога, он ведь всеведущ.       Марта грызла запястье. Что так колотится в груди у мнемокопии? Страх? Она прижала к носу ладони, зашептала «Аве Мария». Грейн ждала.       Когда шёпот стих, двинулась вперёд. Занесла меч, отчеканила «Гнад дир Готт»... Монашка закрылась рукавом:       – Христос говорил нам о милосердии!       Грейн опустила клинок, оперлась на него. И ссутулилась.       – Христос. Я искала его в прошлом, искала в будущем. На других планетах, и среди межгалактической пустоты. Я не нашла, Марта.       Послышались всхлипы. Смеётся? Плачет? Не разобрать.       За окном протянулась рука в кольчужном рукаве, распахнула фонарь:       – Иди, – тихо сказала Грейн и кивнула на круглую дверь, которая проступила в арке справа. – Мне больше не нужно исповедоваться. Никто не нужен.       И замерла, как статуя в костёле древнего замка.       Через минуту Марта набрала побольше воздуха, сделала шаг в бок, к спасению. Мелко переступая, она пробралась вдоль подоконника, затем по стене к арке, нащупала круглый косяк, развернулась, кинулась открыть – и не смогла. Что за дверь? Ровная, белая, ни ручки, ни трещинки!       Марта толкнула, налегла, ударила плечом – не получается! Она в отчаянии прислонилась затылком и ощутила гладкую, тёплую поверхность.       Грейн стояла всё так же. Спит? Или наблюдает? Сейчас очнётся, сейчас передумает. А может – специально даёт надежду, как подраненному мышонку?       Когда убивают сознание, оно не может забыться в обмороке, оно захлёбывается болью до конца.       Монашка облизнула губы и попросила чуть слышно:       – Открой? Не могу…       Рыцарь встрепенулся, поглядел строго. Пошёл к Марте. Она чувствовала себя сейчас тем комочком из снега, о котором рассказывала матушка Иветта.       Грейн приблизилась, подвинула монашку и нажала на квадратный барельеф сбоку от двери. Гладкая поверхность отъехала в сторону, освобождая проход. За ним простирался коридор, стены лучились кремовым светом.       – Прощай, – выдохнула Марта, скользнув прочь из зала, где под фресками темнела кровь. – Желаю тебе найти Его, Грейн.       Фигурка монахини сложила ладони в молитве, из сияния протянулись ветви и сомкнулись вокруг неё. Фонарь захлопнулся. Он горел кротко и ласково.       Рыцарь с чёрным крестом на груди ещё минуты три смотрел на тёплый шарик. Вокруг кожаных сапог копошились божьи коровки.       А потом крестоносец выпрямился, повернулся и двинулся прочь, чтобы никогда больше сюда не приходить. Он шагал с такой решимостью, что изгибы коридора спрямлялись перед ним, тупики расступались аллеями, а затянувшие проход виноградные лозы спешили всосаться в пол.       Один раз на дороге оказалась фигура в зелёном капюшоне, но она поспешно отступила и слилась со стеной.

***

      Конрад всегда был хаускомтуром Мариенбурга. Сменялись великие магистры, великие маршалы, великие комтуры, а Конрад… Конрад оставался при замке. Он знал, где взять десяток боевых коней в подарок венгерскому королю, как сделать, чтобы стены стояли и пиво не кончалось. Даже при осаде.       Но паршивый заяц сильно подпортил репутацию. Вот кто разболтал Магистру, что косой когда-то мяукал? Наверняка один из поварят. Ничего, главное – вернуть в казну деньги Генриха. Погиб же и ничего так и не подписал, сукин сын. То есть дочь.       Длинноносый нотариус в лиловом платье поклонился и положил на стол пять свитков.       – Теперь всё в порядке? – спросил Конрад. – Никто не подкопается?       – Пришлось применить все связи, чтобы достать фамильную печать Таупаделей, – медово улыбнулся нотариус. – Не беспокойтесь, бумаги абсолютно законны. Всё наследство достанется Ордену, ни один эксперт не опровергнет подлинность подписи и оттиска.       Комтур грохнул на стол мешочек с золотом. Нотариус принялся пересчитывать дукаты.

***

      Тевтонка неслась по Осенним покоям Древа, потолок застилала листва. Мимо виска шлёпнулось яблоко. Грейн зло пнула его и крикнула в никуда:       – Это знак, да? Ты пытаешься разговаривать со мной? Тогда скажи.       Она крутанулась, задрала лицо к сводам.       – Ты, Древо! – заметалось эхо между стволов. – Прорва бестолковых знаний и никчёмных навыков, всякого хлама – скажи, что ты знаешь о Боге? У тебя вырезано на всех дверях «не приближайся к богам», «не становись богом». Так покажи мне Его!       В грудь ударил ледяной ветер, град шибанул по забралу и латам. Спину ожгло, застучали песчинки, обкатанные в барханах. На стволах раскрылись белые цветы с жёлтыми тычинками, воздух наполнился облаками пыльцы. Пыльца серебрилась, сгущалась, ложилась в образы.       Вихрастый дядька с косматой синей бородой, палящий из обреза. Тор, бог грома. Он изменил свою Вселенную, чтобы не проиграть в войне, и теперь воюет вечно. Если перестанет стрелять – его мир растопчут.       Женщина с шестью тяжелыми грудями по кругу. Её планета должна была сотни лет назад выродиться, но Изида раз за разом исправляет историю, подкидывает своим амазонкам мужей то из других галактик, то из прошлого.       Рэндом… Скользкий тип, и братцы не лучше.       Боги держат на плечах мироздание, каждый – своё, особое. Стоит им вздохнуть свободней, прервать вечный бег по кругу – и их универсум придет к изначальному варианту. В состояние, которое бога совсем не устраивает.       – А в моей Вселенной? – настаивала Грейн. – Есть что-то похожее?       Пыльца собралась в кокон, закружилась, уплотняясь. В сердцевине её заблистали вспышки, разряды молний.       – Ну?!       Кокон изогнулся, изобразил знак вопроса.       – Не знаешь, – протянула Грейн, усмехнулась едко: – Ты – не знаешь!       Она помолчала. Потом рубанула ладонью:       – И не надо! Все это – лишь поганые божки. Смертные, которые лепят себе троны на костях.       Пыльца осыпалась, легла жемчужным ковром.       В инструкции сказано – этого не делать. Ни в коем случае не сливаться со всеми реинкарнациями сразу, ведь человеческий мозг лопнет, растворится среди миров и эпох, и тут же начнётся следующее воплощение.       Но Грейн уже не боялась смерти. Не боялась сойти с ума. Она крикнула:       – Эй, миллионы жизней, прожитые зря, растраченные на пустяки, явите мне Его, давайте! Если ни одна из вас не видела Бога – чего вы стоите?!       Грейн подняла руки вверх. Зелёное пламя из её глаз ударило в один светильник, в другой, в третий. Она открывала их все, все эти пронумерованные могилы её самой. Мощные потоки мятного света искрились в ладонях, она пыталась объять то, до чего только можно и нельзя дотягиваться.       Она искала. Верования, легенды, колдовские обряды, культы. Чудеса, явления святости, встречи со сверхъестественным. На поверку ничего за рамки рационального не выходило: либо инопланетяне, либо электричество. Рай и ад? Места отличные, места ужасные, места просто потрясающие и почти нереальные – но всё по эту сторону бытия, на планетах и звёздах.       Изо всех сил Грейн тосковала и билась. Хотела верить – и видела, что это лишь очарование, что священные тексты врут.       Однако за многими легендами стояло нечто общее, вилась синяя нить. Появляется, помогает, исчезает. Волшебник, демон, воображаемый друг. Один или с друзьями.       Кто он?       Имени не было.Он не хочет, чтобы о нём знали, заметает следы. На его фигуре невозможно остановить взгляд.       Погодите-ка! Темнокожая врач рядом с потрепанной полицейской будкой. Большеротая блондинка в клешеных джинсах. Пожилая дама выгуливает металлического пса. Рыженькая, её муж, миниатюрная учительница. Они в чём-то участвовали, стояли рядом, пространство-время вокруг них расходится рябью. Девочка-Которая-Учится видит подобные вещи, даже если не отдаёт себе отчета в том, что именно видит.       Грейн лежала под яблонями, на шлем нападало уже прилично красных листьев. Встала, разметав их, и пробормотала:       – Очередной поганый божок. Найду его и потыкаю мечом.       А вдруг он знает ОТВЕТ?       – Где же мне разыскать этих странных людей? – задумалась она… И расхохоталась:       – О, ясно – где! Ну, стеклянные тётки, соскучились? Я иду к вам!       Да, конечно же. Свидетельство. Вот куда надо снова попасть.       Поднявшись, Грейн взмахом открыла люк между стволов. В проёме виднелся компактный корабль НАВИ, который как раз успел зарядиться для следующего перелёта.       Когда окно закрылось за сумасшедшей, из стены вышел друид в зелёном плаще. Голова под капюшоном была лосиная, но без рогов. Он проскрипел:       – Гх-м. Надеюсь, не вернё-ётся. Если, конечно, найдёт его. И почему подобное происхо-одит именно в мою смену?       Задумчиво почесав между ушей, друид выломал лиану, стукнул о яблоню – получилась метла. И принялся подметать осевшую пыльцу, то и дело прерываясь, чтобы развести мохнатыми руками. Длинная верхняя губа обиженно шевелилась.